В группе Артёменко обнаружены предатели

Весна была в самом разгаре. Десятые числа мая 1943 года. Партизаны, кое-как перезимовавшие в холодных шалашах, и, наконец дождавшиеся прихода весны и тепла, вздохнули полной грудью.               
Я, будучи командиром отделения, с группой партизан отправился на очередное задание в направлении города Лунинец. По пути следования была наша деревня Выгонощи.
 На берегу Огинского канала, на «бичевнике», меня остановил житель деревни, уже не существовавшей к тому времени, Филютич Аникей Иванович. Остановились, поздоровались, немного поговорили о новостях. Он сказал мне, что хочет наедине со мной побеседовать. Я предложил  ребятам подождать меня на мосту, а сам остался с Филютичем А.И., чтобы  узнать, что же он хочет мне поведать?
– «Вот, что я тебе скажу, Корнеевич! В вашем партизанском  отряде дела обстоят плохо, кто-то из ваших партизан работает на немцев…» – начал он свой рассказ.
 Мне показалось, что он из любопытства хочет узнать что-нибудь о партизанах нашего отряда, и я сразу же остановил его, сказав, что в  отряде абсолютно всё в порядке. Дела идут очень даже неплохо, где только можем, уничтожаем немцев и их приспешников. Аникей Иванович продолжал настаивать, сказав мне:
– «Ты не хочешь признаваться, что у вас в отряде не всё в порядке, а я в этом уверен!» Пришлось мне его выслушать.
 И вот, что он мне сообщил:
      – «На прошлой неделе, а именно 4 мая 1943 года меня, как и многих других жителей местечка Телеханы, послали с подводами в лес, расположенный между деревнями Великая Гать и Козики. Мы были только подводчиками, а ехали на наших подводах немцы и чёрные полицейские. Когда мы переехали дорогу, соединяющую деревни Козики и Вядо, немцы велели повернуть нам прямо на север, по направлению к каналу. Вскоре наш обоз добрался до канала. На этом канале моста не было. Вместо моста были в беспорядке набросаны в воду связанные пучками ветки лозы – фашина. Немцы хотели по этим связкам переехать на другую сторону, но все подводчики, как один, заявили, что это невозможно, хотя, на самом деле, вполне можно было бы перебраться по ним на другой берег. Только крестьяне не хотели ехать дальше, а тут  появился хороший повод отказаться – отсутствие моста. Немцы и полицейские  оставили наши повозки и дальше пошли пешком. Прошло около часа времени, мы сидели молча и ждали недобрых пассажиров.
Вскоре возвратились немцы с полицейскими. Они привели с собой двух женщин, которых постоянно  били прикладами винтовок, и со злорадством спрашивали:
– «Так как вы отметили свой большевистский праздник 1-ое Мая? Как вы веселились? Какие танцы исполняли? Много ли выпили самогона? Кто играл для вас на гармошке? Какие песни и частушки вы пели? И так далее».
 Из вопросов, которые задавали женщинам немцы и полицейские, я понял, что они прекрасно осведомлены обо всем, что происходит в вашем отряде, вот я и решил задержать тебя, чтобы рассказать важные сведения и предупредить вас».
Я понял, что это сообщение и, в самом деле, заслуживает внимания. Поблагодарив Аникея Ивановича за его рассказ,  поспешил к поджидавшим  меня на мосту партизанам. Быстро написал полученные сведения на листке бумаги, вручил листок Ярмоловичу Савве Ивановичу и приказал срочно доставить его командованию отряда. Своему старшему брату Лукашевичу Иосифу Корнеевичу сказал, чтобы он сопровождал посыльного. А мы с группой продолжили  путь.
Возвратившись в расположение отряда, я доложил командиру Артёменко М.Г. об успешном выполнении задания. А заодно поинтересовался, получил ли он моё донесение о предателе, а может быть, и не одном, действующем в нашем отряде. Он ответил, что донесение было доставлено вовремя. Присутствовавший при этом разговоре комиссар отряда Качарин Г.И. сказал: «Мы уже знаем, кто из партизан имеет связь с немцами и чёрными полицейскими, только говорить всем об этом пока рано». И никого конкретно мне названо не было.
Время шло быстро, наступил июнь. Среди партизан распространились слухи о том, что наш отряд подлежит расформированию. С каждым днём эти слухи и разговоры становились все более настойчивыми.
Я думаю, что к тому времени наше командование, конечно же, знало, что отряд скоро расформируют, но прежде, чем это должно было произойти, надлежало ликвидировать предателя. Как позже выяснилось, оказывается, после моего донесения, на второй или на третий день, в отряд поступило ещё и перехваченное письмо из деревни Козики. Письмо это было адресовано Саевцу Антону Васильевичу, полицейскому Ивацевичского гарнизона от его брата Саевца Ивана Васильевича (уличная кличка их была «Штылюны»). Саевец Иван, его брат Степан и сестра Любовь были в то время в нашем отряде. Жены Ивана и Степана, а также ещё одна сестра Саевцев Вера, находились в семейных лагерях со своими семьями. Кроме них, в лагере были ещё  их близкие родственники. Так, например, сестра Любовь состояла в гражданском браке со старшиной нашего отряда Юрченко Семёном Ивановичем. Вся родня «Штылюнов», находившаяся в лагере, вместе с детьми составляла около двадцати человек.
Перехваченное письмо в деревне Козики было написано партизаном нашего отряда по фамилии Иванов. Этот «Иванов» появился в  отряде в начале 1943 года. Было ему на вид лет тридцать.  По воинскому званию он числился лейтенантом. По его рассказам, он был жителем города Новосибирска, а кто он на самом деле, так и осталось в  неизвестности навсегда. О перехваченном партизанами в Козиках письме знали единицы.
Решение командования не заставило себя долго ждать. Вскоре Ивана Саевца командир отряда «послал на ответственное задание», на котором тот и «погиб». В действительности, его  допросили вне лагеря, в предательстве он сознался и был там же, в лесу на месте допроса,  расстрелян. Так было сделано для того, чтобы его настоящего не узнали родственники, которые к предательству не были причастны. А лже-Иванова расстреляли перед строем, как предателя Родины. В приказе о расстреле Иванова ни одного слова не было сказано о преступной связи его с братьями Саевцами: Иваном и Антоном, служившим в чёрной полиции Ивацевичского гарнизона.
Некоторые партизаны после расстрела Иванова стали его жалеть, ворчать, что он расстрелян незаслуженно, так как все партизаны имели возможность неоднократно наблюдать, что Иванов часто спорил с комиссаром отряда Г.И.Качариным. Отношения между ними и впрямь были натянутыми, плохими. Каюсь, что и я в то время думал так же, как и многие другие партизаны, что Иванова расстреляли незаслуженно, хотя к тому времения из первых рук знал, что в отряде имеется предатель.
И только спустя много лет после окончания войны, я убедился, что командование наше в том случае поступило правильно. Вспоминали мы как-то партизанские дни, и в разговоре с бывшим партизаном Шерко Тихоном Михайловичем, я вспомнил трагический случай с Ивановым. Шерко Т.М. мне тогда рассказал, что письмо Саевца Ивана, адресованное его брату Саевцу Антону, который служил в полиции Ивацевичского гарнизона, действительно было написано Ивановым. Письмо это в деревне Козики ему лично в руки отдал связной отряда, а Шерко Т.М. принёс письмо в отряд и отдал его командиру Артёменко М.Г.
Следует ещё добавить, что мнение о нехорошей репутации клана Саевцев («Штылюнов») у людей старшего поколения деревни Козики сложилось не случайно.
 Возле деревни Козики ещё во времена буржуазно-помещичьей Польши было совершено несколько убийств с целью ограбления. Так, например, был убит писарь Ивацевичской гмины, который вёз деньги для выплаты заработной платы рабочим, копавшим за деревней осушительную канаву на заболоченной местности. И до сих пор это место так и называется: «Писарева канава». Долго велось следствие по этому убийству, но имя убийцы так и не удалось установить. Ещё один известный случай. Был убит какой-то иногородний купец. Его труп и привязанная к дереву, запряжённая в сани, лошадь, были обнаружены в дремучем лесу.
Местные жители предполагали, что это убийство – дело рук «Штылюнов». А последний случай произошёл уже при советской власти в 1947 году. Саевец Степан убил с целью ограбления гражданина Украины, за что  и был осуждён советским судом на длительный срок заключения. Но вернёмся к годам войны.
Как же дальше сложилась судьба тех женщин, которые были пойманы немцами и полицейскими?
До конца апреля наш отряд находился в урочище Борин, а затем  отряд перебазировался в урочище Скорне, где и был до своего расформирования. Немцы, получив точные сведения о месте нахождения нашего отряда и о его численности от Саевца Ивана, начали активно готовиться к нападению на нас. Пока шла эта подготовка, несколько семейств из деревни Козики перебрались поближе к партизанскому лагерю и обосновали там семейный лагерь.
 Немцы и чёрные полицейские, собираясь напасть на партизан, попали сразу на пост семейного лагеря, на котором находились две женщины: Кравченя Мария Константиновна и Куратник Екатерина Ивановна. Этих женщин они арестовали, а проживавших там нескольких человек из деревни Козики на месте расстреляли. Там были расстреляны немцами и полицейскими:  Куратник Аксения Ильинична, мать схваченной немцами Куратник Екатерины Ивановны, Лучиц Ольга Ивановна, Саевец Надежда Константиновна, Шерко Ольга Лукьяновна и Шерко Фёдор Григорьевич.
 А до партизанского отряда было ещё не менее двух километров. Почему каратели не пошли дальше и не добрались до места расположения партизанского отряда, сказать трудно, возможно, просто побоялись идти по враждебному лесу.
Пойманных женщин на поезде под охраной отправили на станцию Иваново. В Иваново женщин посадили в камеру вместе с другими арестованными. На допрос никто их не вызывал. Там, в камере, провели они несколько дней.
На счастье бедных женщин, вскоре охранявшая арестованных часть была заменена другой частью, солдаты которой не знали, кто, и за что был арестован. Перед тем, как идти на очередной допрос, женщины договорились о том, что будут давать одинаковые показания. Когда их по очереди вызвали на допрос, и спросили, за что они попали в камеру, каждая из них ответила, что арестована за изготовление самогона. Их отстегали плетьми и отпустили домой. Прошло несколько дней, и женщины благополучно вернулись в партизанский лагерь.