Глава XII Саланг. Медсанбат

   

   “Бедному собраться – только подпоясаться” – гласит русская пословица. Для меня времени на сборы ушло немного больше. После завтрака собрал написанные личным составом письма, чтобы уже в полку передать их для отправки, закинул на плечо автомат и вышел на дорогу ловить попутку. Остановил первый попавший бронетранспортёр, двигавшийся в нужном направлении и, крепко взявшись за протянутую руку, быстро  вскочил на броню. По каким-то своим делам в Баграм ехал замполит “расквартированного” по южному порталу мотострелкового батальона. Капитан то ли Карасёв, то ли Окунев, точно уже не помню, знаю лишь, что фамилия какая-то “рыбная”.
   Дав команду водителю, довольно быстро покатились вниз по петляющему серпантину. Разговоров особых не было, да и как говорить, если у того шлемофон застёгнут. В Таджикане образовалась небольшая “пробка” из-за остановившегося почти посреди дороги БТРа. Наверху никого не было, очевидно офицеры зашли в дукан, а водитель бегал вокруг машины, отгоняя назойливых, и всё время пытавшихся что-либо скрутить, “бачат.”
   Подъехав вплотную, мы остановились, и капитан, спрыгнув на землю, побежал разбираться. В этот момент с нами поравнялся и вынужденно остановился большой и красивый афганский автобус. Все окна, находящиеся как раз на уровне моего лица, были наглухо зашторены. Ничего не задерживало взгляда, поэтому я немного развернулся, чтобы посмотреть не скручивают ли чего у нас сзади.
   В этот момент шторка находящегося прямо передо мной окна приоткрылась, и я увидел, нет - спинным мозгом почувствовал на себе взгляд пары огромных миндалевидных глаз, окаймлённых длинными чёрными ресницами. В упор, прямо на меня, с расстояния одного метра, смотрела настоящая персидская красавица. Одной рукой придерживая шторку окна, другой – чуть прикрывая подбородок кончиком накинутого на голову лёгкого и светлого арабского платка, она смотрела на меня и улыбалась.
   Красиво изогнутые брови, нанесённый умелой рукой макияж, придавали лицу дополнительную выразительность и очарование. На лбу поблёскивало стразами, а может и натуральными камушками, украшение, а в левом крыле носа - модная нынче и у современной молодёжи, золотая серьга. На секунду обернувшись, она, очевидно, пригласила свою соседку, и вот уже две “Шахерезады” прильнули к окну, разглядывая меня, как нечто удивительное и необыкновенное.
Всё это действо продолжалось около минуты, пока автобус стоял, но вот, чуть прибавив обороты двигателя, он начал медленно продвигаться вперёд. Воздушный поцелуй, посланный одной из красавиц, чуть не сбросил меня с брони, а девушка, слегка прищурив левый глаз, подмигнула и, помахав мне на прощание рукой, опустила шторку.
   В это время из дукана вышел замполит и два офицера с оттопыренными карманами. Взобравшись на БТР, они сразу развернулись и уехали обратно в горы, а мы продолжили движение в сторону Кабула. “У командира роты сегодня день рождения, вот ребята и заехали,” – объяснил капитан. Я не стал уточнять, а под впечатлением от увиденного лишь рассказал про пассажиров едущего впереди нас автобуса.
Заинтересовавшись, он дал команду водителю догнать его. Некоторое время, пока дорога впереди была свободной, мы ехали параллельно, но ни одна шторка даже не колыхнулась.
   Может быть потому, что нас было двое? Не знаю. Я, конечно, встречал в Афганистане, особенно на улицах Кабула, Джелалабада, женщин без паранджи, но красавиц из себя они явно не представляли. А в горных кишлаках все девушки и молодые женщины на одно лицо, точнее – вообще без него. Всё, абсолютно всё было скрыто под складками материи.
   Вот так, в раздумьях о женщинах, которых я не видел на протяжении последних трёх с лишним месяцев, мы и доехали до Баграмского перекрёстка. Остановившись, поблагодарил капитана и, попросив не уезжать, пока я не сяду в машину, вышел на дорогу. Остановил первую же идущую в Кабул “бурбухайку”. В кабине был только водитель, что меня вполне устраивало. Махнул рукой замполиту, что можно ехать и запрыгнул в кабину. Водитель, скосив взгляд на ствол автомата, глядевшего в его сторону, вопросов не задавал. Мне показалось, что он был даже доволен, что рядом с ним сидит советский офицер. И это было именно так.
   Уже на следующем афганском сторожевом посту машину остановили, а подошедший к водителю “царандоевец” потребовал с него “пайсу” (деньги). Увидев меня, немного стушевался, приложил руку к козырьку и пожелал “СафАр бахАйр” (счастливого пути). По дороге ещё пару раз останавливали, были попытки “пощипать”, но всё заканчивалось, как только заглядывали в кабину. Водитель сразу повеселел и стал расхваливать свой старенький КАМАЗ. Я, конечно, ни черта не понял, но по активной жестикуляции догадался, что речь идёт именно об этом. Обычный грузовик, но за счёт тюнинга - усиления подвески, наращивания бортов до неимоверных размеров, форсирования двигателя, он тащил на себе двадцать – двадцать пять тонн. Плюс ко всему, автомобиль был разукрашен как пряничный домик. Вся кабина была в каких-то блестящих наклейках, висюльках, одним словом – “бурбухайка” (БУру бахАйр! – что означает - поехали, счастливого пути). В знак благодарности водитель довёз меня чуть ли не до самого КПП части.
   Доложив командиру о прибытии, поинтересовался о цели моего вызова. Оказывается, расстрелом колонны 24-го ноября заинтересовался особый отдел. Искали “крайнего”, кто дал разрешение на движение колонн. Все документы: доклады, радиограммы уже были представлены. Пришлось писать “объяснительную” о своих действиях. Весьма неприятная процедура.
   В жилом модуле остановился в комнате у “технарей”. Слава Караванов, Володя Петров - с ними у меня были прекрасные отношения, приняли без вопросов. А вечером, уже лёжа в кровати, я задумался над тем, как же отличались условия быта здесь, в тёплой комнате с кондиционером в жаркое время с теми, что мы имели в горах, когда после обильных снегопадов в нашем домике в нескольких местах начиналась капель. Подставляли различные ёмкости, вёдра, а Игорь Дёмин, учитывая, что один из источников капели находился как раз над его кроватью, умудрялся даже засыпать, во сне придерживая руками поставленный на грудь тазик. Или в Самархейле, где в течение довольно продолжительного времени температура в палатке даже ночью не опускалась ниже плюс тридцати, а с внутреннего белого намета (покрытия) доводилось снимать ползающих над головой громадных – почти с ладонь, бррр… тарантулов. Вот с такими мыслями я и заснул.
На следующий день сразу после оперативного совещания вместе с командиром полка Ю. Попидченко, его замом В. Дунаевским, начальником командного пункта В. Хабаровым и ещё несколькими офицерами прошли на территорию расквартированной по соседству отдельной роты СПЕЦНАЗ. По согласованию с начальником разведки 40-й армии, именно здесь я должен получить бронетранспортёр.
   Территория отдельного спецподразделения была тщательно огорожена. Где-то с краю находилась собачья будка, из которой за нами настороженно наблюдала овчарка с красиво поднятыми над головой ушами. “Не смотрите ей в глаза - предупредил ротный - у неё щенята, может и укусить.”  Ну как не смотреть на собаку, если она с тебя глаз не сводит? Вот так, я – на неё, а она, не сводя с меня глаз и низко пригнув голову, сделала полукруг и, выбрав меня своей целью, прыгнула. Не знаю, куда она целила, но я интуитивно поднял левую руку… Толстый рукав бушлата несколько самортизировал, но силу челюстей немецкой овчарки я запомнил надолго.
   Выполнив, как ей показалось, свои обязанности, животное тут же отскочило и спряталось в конуре. Так за что её ругать? Зато вместо одного обещанного, я получил целых два БТР-80 вместе с водителями и пулемётчиками.
Подготовленные к выходу бронетранспортёры подогнал к складу артвооружения, где по выписанным документам загрузили несколько ящиков боеприпасов всех калибров, коих было основательно израсходовано за последнее время, ручные гранаты, взрыватели к ним, огнепроводный шнур и сто килограммов (три ящика) тротила. Взрывчатка нужна для продолжавшихся строительных работ. На продовольственном складе получил несколько коробок с  сухим пайком по пятнадцатой (горной) норме для бойцов на выносных постах.
   Из Кабула выехали сразу после погрузки. До наступления сумерек времени было вполне достаточно, поэтому особенно не спешили. Развернув пулемёты в разные стороны, двигались со скоростью 60 – 70 километров в час. БТР-80 – почти та же “семидесятка”, только с одним КАМАЗовским движком, более удобными боковыми десантными люками и весом в тринадцать с половиной тонн за счёт более мощной (на один миллиметр) брони.
   Немного не доезжая до Баграмского перекрёстка, на полосе встречного движения горел афганский наливник. Густой чёрный дым тянулся вдоль дороги с переходом на нашу сторону. В этот момент нас догоняет афганская БРДМ-2 (бронированная разведывательно-дозорная машина), как муравьями облепленная царандоевцами. На броне каким-то образом сидели, висели, держась за скобы, человек пятнадцать. Из вынесенного динамика звучала бодрая восточная музыка. Наш водитель, не желая быть обогнанным, тоже прибавил газу. Некоторое время ехали параллельно. Афганцы что-то кричали и приветливо махали руками.
   Но при подъезде к горящему наливнику, лёгкая и более скоростная БРДМ-ка обогнала и, немного подрезав, заняла нашу полосу. Через мгновение и мы нырнули в чёрное облако дыма и копоти. Выскочив с противоположной стороны, вместо ожидаемой машины увидел прямо перед собой огромный огненный столб и разлетающиеся во все стороны человеческие тела. “Фугас”- только я и успел подумать. В грудь и лицо жестко толкнула ударная волна.
   Очнулся уже на земле оттого, что ехавший в десантном отделении ст. с-нт Степанов (?) лил на лицо воду из фляги. Ужасно болела голова и голень правой ноги. В глазах всё двоилось и четверилось. Попытался встать, но повело куда-то в сторону, и снова упал. Долго, как мне показалось, стоял на  четвереньках не в силах даже поднять голову. Сильное головокружение, тошнота. Хотя ударился затылком, болела почему-то лобная часть.  После того, как вырвало, показалось, что стало немного легче.  Расстегнул и снял зимний танковый шлемофон. Два центральных валика, наполненные техническим волокном, в затылочной части были перебиты при ударе о край башни, а на голове – лишь небольшая царапина и гематома величиной с кулак.
   Повезло в очередной раз. В тот момент я даже не мог подумать о том, что могло бы произойти, не обгони нас афганская БРДМ-ка. Кроме всего прочего в десантном отделении находилось сто килограммов тротила…
   А водитель бронетранспортёра, следовавшего за нами, выскочив из дымовой завесы, не успел даже среагировать на произошедшее… Повернув голову, увидел его, лежащего рядом с разбитой головой. Чуть поодаль кто-то суетился над пулемётчиком. Ему повезло меньше всех – сорвавшимся ящиком с боеприпасами перебило позвоночник.
Через какое-то время с ближайшей сторожевой заставы подошла БМП-2. Помню, что спросил у прибывшего офицера про афганцев. Их БРДМ лежала метрах в тридцати от дороги на боку с оторванными колёсами.
Тот коротко ответил - “Ни одного живого, да и целых-то почти нет.”
Дальнейшие события этого дня помнятся очень смутно, некоторые просто “выбросило” из памяти. Помню, что меня отвезли в Баграмский медсанбат, а кто и на чём, тоже не помню.
   Зато сейчас мне становится очень смешно над фильмами, где киношного героя ударом по голове или каким-либо другим способом “вырубают”, а он через несколько минут, покрутив головой, уже вершит очередные подвиги. Нам бы так в былые времена.
   По прибытии в медсанбат сразу сделали снимки черепа и ноги. Доктор успокоил – кости целы. Сотрясение мозга и отёк зрительного нерва, а на ноге – разможжение мягких тканей, короче говоря – сильнейший ушиб. Два дня пролежал под капельницами, потом разрешили вставать. В палате было десять человек. В основном – с Саланга и из Панджшера.
   Через пару дней самого “тяжелого” в палате – капитана-танкиста, слепого и с оторванными руками, отправили в Ташкентский госпиталь. На его место положили подследственного прапорщика для медицинского освидетельствования, а у палаты поставили часового.
   На следующий день в палату буквально ворвалась крепкого телосложения розовощёкая девушка в распахнутом белом овчинном полушубке и с автоматом на плече. Как потом выяснилось, это была прапорщик - санинструктор одного из подразделений 345 пдп (парашютно-десантного полка), а прапорщик, положенный для освидетельствования – начальник склада трофейного вооружения, которое он благополучно (пока не взяли) продавал обратно моджахедам.
   Бегло пробежав взглядом по удивлённым лицам присутствующих, она нашла того, кого искала. Взяв автомат за ствол, как дубиной ударила взвизгнувшего и пытавшегося прикрыться одеялом прапорюгу. “Это тебе за Сашу, это – за Серёгу, за Юру”- она с каждым ударом называла имена очевидно погибших товарищей. Наконец тот не выдержал, выскочил из-под одеяла и, как змея, устремился под кровать. Но и это не спасало его от разъяренной фурии. Она перевернула  кровать набок и замахнулась снова. Полагая, что сейчас наступит его последняя минута, этот урод, даже не хочется называть его прапорщиком, истошно заорал и метнулся под соседние сдвоенные кровати, где лежали ребята с загипсованными ногами. Девчонка уже передёрнула затвор, досылая патрон в патронник, полагая свершить задуманное, но в этот момент в палату влетел “зевнувший” посетителя часовой и бросился к разгневанному санинструктору.
   Общим усилием лежащим здесь, но ходячим ранено-контуженным коллективом, удалось отобрать автомат и немного успокоить разбушевавшегося санинструктора. После чего девушка расплакалась и, размазывая по щекам потёкшую тушь, рассказала нам эту грустную историю про предательство. Когда она ушла, попросили докторов убрать эту тварь и от нас.Дня за три до выписки, прогуливаясь по свежевыпавшему снегу перед медсанбатовским модулем, услышал как кто-то сзади окликнул меня по имени. Повернувшись, увидел офицера, идущего в моём направлении и при приближении раскинувшего руки для объятий. Зрение у меня ещё до конца не восстановилось (не мог сфокусировать), поэтому узнать кого-либо даже на небольшом расстоянии было довольно сложно.  А когда он ещё раз назвал меня по имени и спросил, как я здесь очутился,сомнения пропали. Передо мной стоял Володя Сологуб – мой давний товарищ, хорошо знакомый ещё с курсантских времён и службе в ГСВГ. Оказывается, он служил в разведотделе армии и заехал сюда проведать своего сослуживца. Я знаю, что он был контужен разрывом снаряда. Вот только до или после этой встречи, к сожалению, не помню.
   Двадцать пятого декабря по всему медсанбату молнией пролетел слух, что приехал Валерий Леонтьев, и вечером в столовой состоится его концерт. Признаюсь, что в то время я не был его фанатом. Конечно, как и многие из нашего поколения, знал некоторые его песни, но не более того. Однако, после данного в тот вечер и до сих пор незабываемого мною концерта, отношение к певцу коренным образом изменилось. Народу набралось очень много. Зрители сидели даже на приставленных к стенам лестницах, на временных перегородках, отделяющих варочный цех (одна из них даже упала во время выступления.)
   Офицерам был предоставлен второй ряд. На первом сидели “несгибаемые” – так называли бойцов, передвигавшихся на костылях с закованными в гипсе конечностями. И надо было видеть лицо артиста, когда он, влетая на импровизированную сцену и сделав как обычно кульбит, оказался на коленях с раскинутыми в стороны руками и микрофоном в зубах в полуметре от приветствовавших его стуком по полу костылей и загипсованных ног восторженных зрителей!
   В первые мгновения он, кажется, потерял дар речи от увиденного. Немного оправившись, Валерий Леонтьев извинился и начал концерт, продолжавшийся два с половиной часа с пятиминутными перерывами на то, чтобы принять душ и переодеться. Вынужденные паузы, естественно, заполняли другие артисты. Выполнялись все заявки зрителей. Больше подобных концертов, и не только Леонтьева, я не встречал.
   На этом мои встречи с известными исполнителями не закончились. На следующий день, получив все необходимые при выписке документы и оружие (автомат хранился в оружейной комнате медсанбата), я вышел на дорогу с целью поймать попутку до перекрёстка. На удивление, долго ждать не пришлось. Около меня, среагировав на поднятую руку, притормозил легковой УАЗ, сопровождаемый бронетранспортёром. Я хотел запрыгнуть на БТР, но из открывшейся двери легковушки мне помахали рукой, и через мгновение я уже сидел на мягком кожаном сидении.
   В машине ехали двое. Рядом со мной на заднем сидении находился молодой капитан, как оказалось – помощник начальника политотдела 108-й мсд по комсомольской работе. Его громко, не стесняясь в выражениях,  отчитывало за проваленную организацию какого-то мероприятия гражданское лицо с переднего сиденья. Голос показался мне очень знакомым, но воспроизводимая им лексика была абсолютно несопоставима с именем всенародно уважаемого исполнителя патриотических песен. Тем не менее, когда он вполоборота повернулся к моему соседу, я сразу признал в нём Иосифа Давыдовича Кобзона. Оставшиеся до перекрёстка восемь – десять километров я с нескрываемым удовольствием слушал умопомрачительные тирады ненормативной лексики в исполнении Народного артиста СССР. Нужно отдать ему должное – попрощавшись со мной на перекрёстке, сразу не уехали, а минут десять подождали, пока меня не подхватил БТР, следовавший в северном направлении. В Джабаль-Уссарадже была ещё одна пересадка, на этот раз на БТР дорожной комендатуры,  и минут через тридцать я уже был на месте.
   Был полдень, повар приготовил обед. Столовая была ещё не до конца построена, но в ней уже стояли столы, и можно было принимать пищу. Но об обеде сейчас никто не думал. Все офицеры и солдаты смотрели, как два самолёта МиГ-23 наносили удары по базе моджахедов в районе кишлака Навачи-Бала в небольшом безымянном ущелье, примерно в двух километрах от нашей позиции. Они сделали уже несколько заходов на бомбометание, как вдруг в направлении одного из самолётов устремилась ракета, выпущенная из ПЗРК (переносного зенитного ракетного комплекса), яркий белый след которой хорошо просматривался на фоне неба цвета лазурита.
   Лётчик, заметив пуск ракеты, выполнил противоракетный маневр с отстрелом тепловых ловушек и стал уходить с набором высоты в сторону солнца. Ракета, пролетев определённое расстояние, но так и не настигнув самолёт, самоликвидировалась - взорвалась в воздухе. Пилот второго самолёта очевидно заметил место откуда был произведён пуск и нанёс очередной бомбовый удар. Последний заход на штурмовку он совершал в крутом пикировании на цель. Было отчётливо слышно, как работают спаренные 23-х миллиметровые пушки истребителя.
   Это был его последний заход… При выходе из пикирования самолёт столкнулся с крутым склоном горы и взорвался. Облако густого, черного дыма  хорошо просматривалось с нашей позиции.
   Не исключено, что он был сбит и из стрелкового оружия. Зенитные установки у “духов” в том районе были. Как позже выяснилось, погиб старший штурман  655 иап подполковник Левченко А.Н. В мае 1986г. ему было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно).
До наступления нового 1986 года оставалось четыре дня.