Рядовой Егоров

К 75-летию Великой Победы и 76 годовщине освобождения Беларуси посвящается,
а также моему деду, Богунову Ивану Евдокимовичу,
о котором известно только, что он воевал, как было указано в похоронке,
и был убит в бою за Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, 29 декабря 1941 года в селе Новоникольское  Плавского района, Тульской области.

Это случилось в начале войны 1941 года в одном из регионов западной России.
В маленьком деревенском сарае была устроена гауптвахта или коротко - губа.
На коротком обрубке бревна, используемом вместо стула, сидел, облокотившись локтями на колени и горестно опустив голову, сорокалетний солдат без знаков
различия, должно быть, рядовой. Он ждал своей участи. Голова - без головного убора, потерял где-то; ноги - без сапог,сняли два часа назад во избежание попытки побега, перед тем как посадили сюда,на губу. Оставили гимнастёрку и галифе. Благо, что тепло - лето на дворе. За дверью послышался какой-то шум, дверь отворилась и часовой с силой втолкнул "новенького", во весь голос ревущего парня, грозно рявкнул:
- Ну ты, не упирайся, дрянь! Предатель!, - потом обратился к уже сидевшему, - принимай, чтоб нескучно было!
И захлопнул дверь. Парню было лет двадцать, одет  обычно, по граждански, тоже без обуви.
Как только привели новенького, сорокалетний выпрямился, не вставая, и смотрел то на пришедшего, то на часового, а когда дверь закрылась, принял прежнюю позу.
Парень поголосил ещё, потом успокоившись, утёрся и сказал:
- Я - Максим. А тебя как?, - и сел на сколоченную из досок и ни чем не покрытую лежанку. Сорокалетний снова выпрямился:
- Рядовой Егоров, - отчеканил и снова сник солдат.
- Теперь ты уже не рядовой, а арестант, - поправил Максим и продолжил, - я добровольно пошёл к немцам. Они много чего обещали за шпионаж у русских: деньги и свободу. Так и было несколько раз, пока я сам не прокололся. Заданий сложных мне ещё не давали - прийти в указанную местность, узнать нужную информацию, передать немцам. За это платили деньги. Так было и в последний раз. Прихожу в деревню, заглядываю в один из дворов, старуха что-то делает, я спрашиваю:
- Воды попить можно? Или молока, если есть?
Она мне отвечает:
- Зайди в дом, дочь тебе нальёт.
Я зашёл во двор, подошёл к дому, открыл дверь, повторил вопрос. Мне ответили, я иду дальше. Открываю дверь в комнату, а там - молодая красотка наливает мне что-то. Я её как увидел, так у меня слюнки потекли.
Я спрашиваю:
- Немцы в деревне есть?
Она поставила кружку на стол и ответила:
- Нет, немцев нету.
Голос такой нежный, сладкий, певучий. Я потерял голову. Подошёл к ней ближе, начал что-то говорить, не помню что. Всё как в тумане, хотел обнять, но девушка замотала головой, не подпуская к себе. Я достал деньги. Немецкие деньги! Будь они неладны, зачем я взял их с собой! Шагнул к ней, хотел обнять. Она оттолкнула меня! Ну я и рассвирепел. Опять рванул к ней, но получил удар по голове и очнулся уже на поляне. Часовой меня тащил, а я упирался, чем сильно его разозлил! Меня скорей всего расстреляют, - и снова разревелся, но быстро успокоился, утёрся,
спросил у "рядового-арестованного":
- А теперь ты рассказывай, как тебя взяли?
"Рядовой-арестованный" во время рассказа Максима своей позы не менял, только чуть повернул голову и слушал, искоса глядя на рассказчика, не выражая никаких эмоций,
никак не реагируя. Когда рассказ закончился, снова опустил голову. После заданного вопроса, обхватил голову руками и ответил:
- Я сам пришёл, - и горько вздохнул.
- Ну ты... Ну ты..., - от такого ответа у Максима перехватило дыхание, потом подобрал нужное слово, - Ну ты и дурак!
- Может и дурак, но по другому я не мог!,- ответил рядовой-арестованный.
А Максим его уже не слышал. У него случилась истерика. Разревевшись во весь голос, бросился к двери, изо всей силы стал бить кулаками в дверь и кричать:
- Водки! Мне перед смертью полагается сто грамм водки!
Часовой тут же открыл дверь, резко выбросив правую руку вперёд, подставил кулак к носу Максима, так что Максим отшатнулся назад, потом злобно сказал:
- Вот каких сто грамм тебе дам, предатель! Водка слишком хороший продукт для такого гада, как ты!
- Да плевать я хотел на всех русских и на всю вашу Россию! У немцев
и то есть..., - речь Максима прервалась, так как, Егоров, вскочив со своего места, ухватил предателя за плечо сзади, резко развернул к себе, дал пощёчину, продолжая удерживать за плечо, спросил:
- Так что ты там про русских?, - и кулаком ударил Максима в живот. У того перехватило дыхание, он вытаращил глаза, стал ртом хватать воздух. Егоров продолжил:
- И что ты там про Россию? Россию немцам за деньги продавал?, - и отпустив его плечо, ударил кулаком в живот ещё раз. Максима отбросило назад, он упал на лежанку, ударившись головой о стену и тут же скорчился от боли, застонал.
Егоров, как ни в чём ни бывало, сел на своё место, спокойно сказал:
- Не туда плевал! Русские этого не любят!
Всё произошло так быстро, что часовой, не ожидая такой прыти от задержанного, стоял и смотрел на эту сцену широко открытыми глазами и только когда Егоров сел на своё место, спохватился, что не должен был допустить избиения, хотя и сам не прочь был это сделать. Он для вида пальцем погрозил Егорову:
- Ну ты, у меня!, - и не найдя что ещё сказать, закрыл дверь. Егоров молча сидел, Максим всё ещё лёжа на боку, тяжело дыша, стонал, держа одной рукой затылок, другой - живот.
Прошло пять минут, дверь открылась и часовой сказал:
- Ты, продавец России! Ты наделал много ненужного шума, так что,командир вызывает тебя. Вставай, пошли!
Максим медленно, тяжело начал подниматься. Часовой его не торопил. Арестованный с трудом встал и, продолжая держать голову и живот, направился к выходу. Максим вышел, часовой закрыл дверь. Он шёл через двор, едва переставляя ноги. Часовой знал, что Максим не притворяется, знал, каких усилий стоило этому неудачнику, чтобы после такого удара идти. И потому не подгонял, не требовал заложить руки за спину, но и помогать не счёл нужным.
А для Егорова томительное ожидание продолжалось. Прошло наверное, уже полчаса, а может и целый час, когда тишину внезапно нарушил чей-то короткий крик, потом такой же короткий выстрел. От этого шума всполошились две птицы - ворона и сорока на поляне, на ближайших деревьях находились их гнёзда. Но и они быстро умолкли, наверное разморенные полуденным солнцем, птицы спали. Всё это Егоров слышал
через зарешёченное, открытое окно и уже стоял, напряжённо ожидая, что дверь вот-вот отворится - и его выведут тоже. Как с ним поступят? Так же, как с Максимом? Что ему ожидать? Дверь отворилась, показался часовой и сказал:
- В режиме военного времени - не оправдали, да он и сам виноват. Готовься,
сейчас командир потребует и тебя, - почти уже закрыл дверь, но спохватился, что не всё сказал, снова открыл дверь и добавил, - ты представляешь, этот продавец Максим и его родители родом из Вильнюса. Вроде бы свой... И такой предатель!, - возмутился часовой. А Егоров стоял, как вкопанный и смотрел на закрытую дверь.
Он ожидал услышать что угодно, но только не такое, почти дружеское. Так что, можно надеяться, что не растреляют? Прошло ещё время, дверь отворилась.
- Пошли, командир требует!, - и часовой отошёл в сторону, пропуская арестанта.
Егоров, обрадовавшись, что его дело наконец-то разберут и закончится
томительное ожидание, неясная неопределённость своего будущего: расстреляют или не расстреляют? Он так обрадовался, что, сделав один неуклюжий шаг, потерял равновесие и рухнул во всю длину на пол.
- Ты чего это?, - спросил часовой, вытаращив глаза.
- Долго стоял неподвижно, ноги затекли, - Егоров уже поднялся на колени и держась
за стенку, пытался подняться на непослушные ноги. Наконец это ему удалось и он медленно направился к выходу. Когда Егоров вышел, часовой закрыл дверь. Шли через двор, к небольшому деревенскому домику, где поселился командир. А совсем недавно здесь жила деревенская семья. Где они сейчас? Может убиты, а может, наскоро собрались и ушли куда-то, бросив всё своё имущество. Во всяком случае, когда командир Евгений Краснов вместе со своим отрядом, изрядно потрёпанным в последнем бою и сильно поредевшем, прибыл сюда, в деревню Заболотье, в этом доме жильцов уже не было.
Краснов выбрал эту деревню, потому что она на несколько километров вокруг была окружена лесом и болотами. В некоторых местах была и топь, так что, можно было надеяться, что немцы сюда не сунутся, а у отряда будет надёжное пристанище. Удобно было проводить разведку или небольшую операцию, а потом через болота - в деревню, так что немцы, неожиданно потеряв след русских, впадали в панику.
В домике поселились четверо: сам Краснов, его брат Денис (майор, помощник командира, младший лейтенант Никита Сосновский и связной Гритько. Иногда к ним присоединялся часовой Марьян. Но это было тогда, когда на гауптвахте не было жильцов.
Остальные из отряда, рядовые, по несколько человек, распределились по другим
домам деревни. Егоров, конвоируемый часовым, подошёл к дому. Связной открыл им дверь. Часовой доложил о прибытии арестанта и вышел.
В доме, кроме командира, находился майор и младший лейтенант.
Командир сидел за столом, положив перед собой листок бумаги и ручку.
У него была привычка - первый раз встретившись с незнакомцем, во время
разговора, составлять словесный портрет собеседника.
Так вот, сидит, разговаривает, внимательно слушает, пристально всматривается,
потом что-то записывает. И ни одна деталь не ускользнёт: будь то в движениях - либо едва заметно занервничает, либо спокоен; или в словах - возьмёт да и ляпнет ненароком, что-нибудь не в свою пользу и не заметит. А командир запишет.
Составит себе портрет - и тогда решает, можно ли доверять. И как хороший
психолог, не ошибается. И сейчас, пристально смотрел на пришедшего. Спросил:
- Ты зачем ударил парня, которого привёл часовой?
- Как только его привели, он сам рассказывал мне,  начал Егоров,-
как поступил на службу к немцам, какие поручения выполнял, как "прокололся"
на последнем задании. Я молча выслушал, ничего не сказал, никак не отреагировал.
Но когда он начал "плеваться на всех русских и на всю Россию", я не выдержал
и ударил пару раз, о чём не жалею. Россию немцам за деньги продавать!
- Ну а ты-то сам чем лучше этого продавца?,- спросил командир,-
к немцам добровольно перешёл и задания такие же наверняка выполнял?
- Никак нет, товарищ командир!, - с жаром выпалил Егоров, - Никак нет!
Всё не так! Всё по-другому было!
- Вот как? Ну что же, рассказывай тогда, "как было", а мы послушаем, - сказал командир.
- Меня призвали четыре дня назад , показали, как пользоваться правильно оружием, показали, как надо
стрелять, чтобы попасть в цель. Только никто не объяснил, как нужно убивать.
Да, я помню из школьной истории, как одно государство шло войной на другое, только потому, что первым своего было мало, они хотели завладеть чужим, что им не принадлежало, но тем не менее считали своим. Что именно они имеют право пользоваться всем, что им понравится, а все остальные - недостойны. Другие хотели просто мирно жить на своей земле, работать и быть счастливыми. Но это только по истории, где-то далеко в прошлом.
А сейчас люди поумнее, цивилизованнее, умеют между собой договариваться
по-мирному. Мои предки уже несколько поколений жили на земле, обрабатывая её. Мои
родители так жили, я со своей семьёй так живу и своих детей этому учу.
В моём понимании есть такое правило: "если тебе нечего есть, попроси у меня, дам
тебе кусок хлеба, но только так, чтобы потом ни я ни моя семья не голодали".
Но, чтобы прийти и отобрать силой - с этим я ещё не сталкивался.
Не приходилось мне сталкиваться с потребностью убивать. Всегда жил с мыслью что не смогу убивать людей! Младший лейтенант, слушая рассказ арестанта, не перебивал, слушал молча, так же как и майор и командир. Только с той лишь разницей, что майор и командир, слушая, сидели спокойно.
Командир смотрел то на рассказчика, то на листок бумаги.
Майор - то на рассказчика, то на командира, то на младшего лейтенанта,то отправлялся взором блуждать по комнате. Зато младший лейтенант сидел, как на иголках: ёрзал на стуле, приподнимался и снова опускался, то раскачивался из стороны в сторону или вперёд-назад. И смотрел на арестанта злобно, с нескрываемой ненавистью. Потом мельком - на командира или майора, как будто взглядом спрашивал у них: "Как только вы можете слушать такое?  Такую ложь! Ведь он предатель! Этому нет и не может быть оправдания!" Но эмоции своих вслух не произносил. А тут не выдержал:
- Ишь ты, откуда начал свою исповедь! Предательству нет оправдания! Время только на него тратим, когда и так дел полно! Давайте я его так же, как и предыдущего?, - младший лейтенант уже стоял, будучи уверен, что командир и майор его непременно поддержат и он выполнит свой долг.
Братья Красновы молча выслушали и командир спросил:
- Ты всё высказал? Закончил? Больше нечего добавить? Тогда, если очень дорожишь
нашим временем, впредь не перебивай, не мешай разобраться. А не то прикажу
тебя удалить! Ты всё понял?, - и получив утвердительный ответ, добавил, - вот и хорошо, - потом к арестанту, - а ты продолжай.
- Мой первый бой начался два дня назад, в среду, после полудня. Мы остановились
в открытом поле, возле деревни Берёзовка, что в пятнадцати километрах отсюда. В прошлом году это поле было чем-то засеяно, а в этом - нет. Земля мягкая, легко было рыть окопы. Позади нас - густой лес,в случае неудачного боя в поле собирались отойти в лес и продолжить бой там. Расположились мы хорошо, но до конца дня не справились и, так как ночь была ясная, лунная, приказано было бой вести непрерывно, не давая немцам отдыхать. Но так как силы были неравные - противник намного превосходил в количестве, да и техники, оружия у них больше. И потому, в четверг, рано утром, на рассвете бой прекратился - некому было воевать. А я... А я ещё в начале боя выстрелил, убив одного. Мне показалось, что у меня руки в крови. Посмотрел - всё в порядке. Убил ещё одного. От нервного напряжения вспотел, руки стали мокрыми, глянул, мне стало мерещиться, что ладони наполнены кровью. Стали мучить галлюцинации.
Кто-то из бойцов сказал, что я "неженка, тряпка" и забрал мой автомат.
Я простоял так до конца боя, не в силах справиться со своими видениями. То разглядывал немцев, то прислушивался, как с нашей стороны постепенно затихали автоматные очереди. Хотя я и понимал, что если не буду стрелять я, то убьют меня, мою семью и всех. Но ничего поделать не мог.
Когда с нашей стороны стрелять перестали, немцы подождали немного, убедились, что никто больше не выстрелит и поднявшись, без опасения пошли вперёд. Когда дошли
до окопов, по-хозяйски начали осматриваться, есть ли раненные, чтобы можно было их добить, оружие, которое им могло бы пригодиться. Увидели меня, подошли, осмотрели, не найдя при мне никакого оружия, решили, наверное, что я не стрелял.
Говорили что-то, я понял только, что, они меня хвалили.
И всё время смеялись, глядя на меня. Потом приказали идти с ними.
Мы прибыли в деревню Великие Луки, что в пяти километрах отсюда. А основная часть немцев отправилась в другую деревню. Так я оказался у них в карательном отряде. Эти говорили по-русски, они ничего у меня не спрашивали, только в приказном тоне объяснили, что я должен и обязан выполнять. Они были уверены, что если я не стрелял, находясь в окопе, значит я против советского режима, против Советской власти. Только теперь я понял, кто они такие "эти люди". А потом я слышал разговоры об их карательных делах. Младший лейтенант, забыв о своём обещании "не мешать разобраться", подбежал к Егорову, ухватил за ворот гимнастёрки, как смог тряхнул Егорова, злобно процедил:
- Предатель! Мало того, что ты в плен сдался, ты ещё и в карательный отряд
поступил! Убийца! Пошли на выход, дрянь! Фашист!, - и с силой толкнул Егорова к выходу, как будто получив приказ от командира, собирался его выполнить.
Егоров смотрел растерянно, то на командира, то на майора: "Неужели всё? Неужели конец?"
Майор сидел молча, с улыбкой глядя то на младшего лейтенанта с Егоровым, то на командира, предвкушая финал этой сцены. Командир уткнулся в свой листок бумаги, на котором красовалось только "трудоголик тире знак вопроса", но посмотрев на руки Егорова, "знак вопроса" был вычеркнут. И теперь командир спокойно глядя в свой листок, размалёвывал его крючками и закорючками и молчал, давая возможность
младшему лейтенанту высказаться. Но только до тех пор, пока Егоров не уткнулся спиной в в дверь, прервал этот "спектакль", крикнул:
- Гритько!, - и снова замолчал, глядя в свой листок.
Младший лейтенант остановился, не понимая, в чём дело, посмотрел на командира:
"Неужели командир не доверяет это дело мне? А поручит его связному Гритько?"
Дверь открылась, Гритько вошёл. Командир посмотрел на него, сказал:
- Выдвори-ка ты, голубчик, мне этого молодца, младшего лейтенанта прочь отсюда,
чтобы он не мешал нам разобраться и не тратил зря наше время которого и так мало, - и снова в свой листок.
Связной, глядя на младшего лейтенанта, молча развёл руками в стороны, как будто говорил: "Ничего не поделаешь, приказ - есть приказ!" и так же молча указал на дверь.
Младший лейтенант опустил голову, вышел, связной за ним, майор закрыл лицо
руками, не желая показывать улыбку, которая расползлась уже от уха до уха.
А у Егорова выступил крупными каплями пот, настолько он, переживая, разнервничался. Вытер пот со лба, размазав его по лицу.
Командир, видя это, понимал, что чувствует Егоров, что сейчас творится
у него в душе, какие мысли бороздят в мозгу. И не посчитал нужным успокаивать,
ободрять арестанта. Только лишь дал немного времени прийти в себя, в последний раз всё осмыслить, понимая, что с ним никто шутить не собирается и никаких поблажек не будет. Сделав паузу, командир сказал:
- Теперь продолжай дальше. Вон, какой рассказ нам предоставил, целый роман! Заслушаться можно! Что ты слышал о карательных делах? И как ушёл от них?
Егоров, проведя ещё раз рукой по лицу, сказал:
- Тут такое странное, не знаю сам - поверите ли?..
- А это уже не твоя забота!, - раздражённо прервал командир Егорова, -
твоя забота - рассказывать, а поверить или нет- как-нибудь сами разберёмся!
- Виноват, товарищ командир!, - сказал Егоров и продолжил свой рассказ.

- Когда я оказался у них в отряде, там были офицеры - пять человек, все немцы и четверо автоматчиков, тоже немцы.
А каратели - из русскоязычных, не знаю кто они по национальности, их было шестеро. Некоторые из них хорошо знали немецкий. Они были и переводчиками.
Поселились в чьём-то домике в деревне. В этот же день, в четверг,уже в полдень, офицеры, как я понял, небольших чинов,куда-то уехали на своей машине, вместе с автоматчиками и одним полицаем. Этот полицай тоже из русскоязычных и тоже знает немецкий. В разговорах, между карателями,я понял, что офицеров не будет до конца дня, а может и до утра. А пока каратели остались одни, они решили устроить пикник. От кого-то из деревенских принесли большую бутыль самогона и еду.
И ещё принесли какой-то прибор, не знаю, как он называется: на стол ставится небольшой ящичек, на него ложится "пластинка", так они её назвали, сбоку ящичка ручка. Её покрутили и из "большого уха", что возвышается над ящичком, начала звучать музыка. Меня тоже звали к столу, а я стоял под стенкой и смотрел на них.
Пока они всё это собирали, готовились, рассказывали весело, со смехом, какие карательные операции выполняли, как допрашивали армейских, переводя с немецкого вопросы офицеров, и, если пленные не отвечали, их избивали, потом независимо
от того, были ответы или нет - всех расстреливали.  А с мирными жителями поступали по-разному за то, что помогали военным или партизанам или отказывались сотрудничать с немцами. Они рассказывали как загоняли людей в дом или сарай и живьём сжигали. А иногда совсем маленьких детей на глазах матери подбрасывали вверх, чтобы другие могли поймать их на штыки.
Более старших детей, как-будто бы отпускали, говоря им: "Беги!", и, немного погодя, соревновались в меткости стрельбы по бегущей мишени. Потом расстреливали подростков, затем матерей и стариков. Иногда устраивали виселицы, за какие-то особые "дела". И всё это рассказывалось с гордостью и азартом! Слушая всё это, мне стало плохо, замутило до тошноты, и я вышел во двор. Стал, подперев стену,
чтобы не упасть и отдышаться. Из дома вышел один из шести. Увидев меня, гаркнул: "Иди в дом!", я согласно кивнул, а сам немного помедлил, незаметно пошёл за ним, сам не знаю зачем. Он зашёл в туалет, я подождал, пока выйдет. Потом одним ударом
вырубил, свернув ему шею и спрятал рядом, в кустах. Потом подошёл к дому, из которого вышел второй подвыпивший каратель. Он прошёл по тому же маршруту,
не заметив меня. С ним я поступил так же, как с первым.И  снова направился к дому. Но теперь пришлось ждать долго. Вышли двое. Они едва держались на ногах и, поддерживая друг друга, двинулись в том же направлении. Я снова подождал, пока отойдут от дома, скроются за углом сарая, чтобы не было видно из окна дома, подошёл сзади, ударил одного, он свалился, а второй, потеряв опору, упал сам.
Пока они возились, пытаясь встать, позвать на помощь, я и их отправил в кусты.
Подошёл к дому, отдышался, тогда только вошёл в дом. Один уже спал за столом,
второй, сидя возле музыкального ящика, что-то мяукал. Увидев меня, спросил:
- Где все остальные?
- Скоро подойдут, - ответил я и подошёл к нему вплотную. Этот оказался не настолько пьян, как все предыдущие, да и посильнее, с ним пришлось повозиться. Когда я почувствовал, что теряю силы и он может меня одолеть, мне под руку попало что-то увесистое, чем я его и грохнул по голове.
Покончив с ним, посадил его на тот же стул. Подошёл к последнему, с ним расправиться было легче всего. Этого тоже оставил на прежнем месте. Собрал оружие, которое смог унести, всё остальное оставил нетронутым и ушёл. Потом полдня бродил в поисках хоть какой-нибудь группы наших войск. С наступлением ночи, когда уже не видно было дороги, переночевал в лесу, под ёлкой.
Как только рассвело, отправился дальше. Дошёл до болота, встретил взрослого парня, деревенского. Спросил его, куда мне идти. Он завязал мне глаза, чтобы я не видел дорогу и привёл меня к вам. Вот и вся моя история.
Во время этой последней части рассказа, командир и майор неотрывно смотрели на Егорова, не зная, можно ли верить услышанному. После окончания рассказа, братья переглянулись и услышали, как в отворённое окно кто-то негромко "ахнул" так, что оба вздрогнув, посмотрели в него. Но оттуда уже доносились отдалённый детский гомон и женские разговоры.
- Да, - сказал Евгений Краснов, - без подтверждения свидетелей, в эту последнюю часть рассказа поверить будет трудно. А то, что ты рассказывал до этого про бой, в это я верю, на это есть два свидетеля. Они рассказывали то же самое про бой, что и ты, только тебя в их рассказе нет. И ещё они в отличие от тебя принимали участие в бою, а не разглядывали, как выглядят немецкие солдаты. Они не знали, остался ли еще кто-нибудь в живых после сражения.
Когда патроны закончились, ушли в лес, забрав с собой пустые автоматы. Почему ты так не сделал? Ну да ладно, после драки кулаками не машут! Только кто подтвердит твои слова? А то пришёл бы вместе с ними и уже сутки был в отряде и ничего не надо было бы доказывать и проверять.
За дверью раздался какой-то то шум, что-то брякнуло, звякнуло, потом послышалось чьё-то бормотание, возня, дверь в дом отворилась нараспашку и на пороге появился младший лейтенант Никита Сосновский:
- Товарищ командир, разрешите!, - но связной Гритько, подбежав сзади, захватил одной рукой младшего лейтенанта поперёк туловища и стал оттаскивать назад. Тот завопил:
- Товарищ кома-а-а..., - и замолчал.
Дверь закрылась. За ней опять послышалось бряканье, звяканье, бормотание и возня.
Командир переглянулся с майором и майор задал вопрос, интересовавший обоих:
- Ччего эт-тоо он?, - после полученной в бою лёгкой контузии, майор слегка заикался,
стесняясь такого деффекта речи, говорил редко, - хотя и нне сспецально, нно ссделал ввсё, ччтобы еего ввыгнали,а-а ттеперь ррвётся нназад. Ддавай уузнаем, ччего ттакого он ххотел ссообщить.
Командир был согласен со своим братом. Позвал связного:
- Гритько, отпусти младшего лейтенанта, я разрешаю ему войти.
Никакой реакции. Командир повторил приказ. Потом услышали, как часовой, тоже
бывший снаружи, крикнул связному:
- Гритько, товарищ командир требует младшего лейтинанта к себе!
Младший лейтенант, освобождённый от тисков Гритько, подошёл и открыл дверь.
И на пороге появился взъерошенный, помятый младший лейтенант, без обуви. Он едва держась
на ногах, пыхтя, как паровоз, вошёл в дом. Командир и майор смотрели на него, вытаращив глаза. Младший
лейтенант почувствовал, что у него сползают галифе и он чуть наклонившись, подхватил их, пока не упали и только стал
поправлять, как, потеряв равновесие, рухнул на пол. Начал извиняться:
- Товарищ командир, виноват! Товарищ командир, простите, виноват!
Командир гневно стукнул кулаком по столу, крикнул:
- Гритько, зайди!
Связной вошёл. Вид у него был чуть получше: такой же взъерошенный и помятый, но обутый
и галифе на месте, не падают! Его тоже осмотрели, командир спросил:
- Как это понимать?, - командир взглядом и кивком головы указал на лежащего лейтенанта, - Что у вас за вид?
- Так товарищ командир, мени було наказано не пущать, ось я и не пущал.
-А почему лейтенант без обуви и голифе падают?, - спросил командир.
- Взуття вона сама знялася, а штани, не пиде ж вин да вас без них.
Майор не удержался:
-Ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха!, - громогласное эхо, едва не разорвав
дом, через открытое окно вырвалось на улицу, собаки ответили на это громким лаем, майор продолжил, - интересный сспособ ввоспитания: рраз не ввелено ппускать, ззначит ннадо сснять шштаны!
Командир обратился к связному:
- Посади теперь младшего лейтенанта на стул.
Связной подошёл к младшему лейтенанту, приподнял его с пола, обхватив обеими руками поперёк туловища, потащил к стулу. Дошёл, но вместо того, чтобы посадить свою ношу на стул, связной уселся сам, а младшего лейтенанта, продолжая держать обеими руками перед собой, посадил себе на колени. Майор засмеялся, командир спросил:
-Ты чего это лейтенанта, как девушку посадил на колени?
Но связной, сконфузившись от того, что сделал "глупость", сам уже спохватился:
- Шо это я як дивчину обнимаю? - и, поднявшись со стула, посадил младшего лейтенанта на этот же стул, а сам не глядя, по привычке,сел на соседний, а его там не оказалось! Его ещё час назад майор и переставил в другое место. Так что связной оказался на полу, растянувшись во весь рост.
Больно ударившись, связной застонал. У командира лопнуло терпение. Гневно стукнул кулаком по столу и крикнул:
- Что это за комедия? Когда ты уже закончишь этот спектакль?
- Нияк нет! Винен, товарищ командир! - не в силах встать, причитал связной, - День сьгодни був важки и ж з самого ранку.  А тут ще товарищ младший лейтенант
раз було наказано вигнать, я вигнав, а потим... Я хочь и сильний, а младший лейтенант спритний, ось вин и проник. Але я всё-таки сильний - я вигнал.
-Всё хватит! Я и так всё уже понял: ты - сильный, а лейтенант - ловкий. И всё, довольно, ты мне надоел!, - оборвал его командир.
- Винен, товарищ командир! - стал опять клянчить связной, - Але я не можу встати, нема сил - видихався.
- Товарищ командир, - сказал младший лейтенант, - можно попросить у вас воды - во рту пересохло, - и, посмотрев на облизнувшегося связного, добавил, - и ему, пожалуй, тоже.
Командир встал, подошёл к ведру с питьевой водой и зачерпнув сразу две кружки,
направился к жаждущим. Лейтенант начал пить, а лежащего связного приподняли, чтобы сел и взял кружку.
Связной, напившись, начал медленно переворачиваться, встал на колени,
потом, зацепившись за стол, поднялся, и, качаясь из стороны в сторону, направился к двери.
- Так что такого важного ты хотел нам сообщить, из-за чего так рвался назад?, - спросил командир.
- Я - есть свидетель последней части рассказа задержанного!
Вернее, я сам не видел, но слышал разговор деревенских, когда проходил через деревню, - ответил лейтенант.
- Так-так, - командир пристально всмотрелся в младшего лейтенанта, продолжил, - я что-то не припомню, чтобы отправлял тебя с каким-нибудь заданием в деревню. Или ты сам себя туда отправил в самоволку!, - и, стукнув кулаком по столу, - добавил, - А ну рассказывай!
- А я... Я, я..., - растерянно бормотал младший лейтенант, не зная, как теперь выпутаться из такого неприятного положения. И это ж надо такое сморозить - сам себя выдал из-за какого-то арестанта!
- Ты что это там бормочешь невнятно? Отвечай, как полагается, не мямли! Или ты не солдат?
- Виноват, товарищ командир! Я..., - и снова заминка, - Я был в гостях, в деревне Малые Луки, сегодня ночью, рано утром проходя через Великие Луки,слышал разговор
от деревенских - всё в точности, как рассказал арестант.
- У кого ты был в гостях сегодня ночью?, - спросил командир.
Младший лейтенант опять замялся, он надеялся, что командир не заметит или не придаст значения такому факту, не будет выяснять все подробности ночного похождения, но увы... Придётся отвечать!
- У одной молодой вдовы, - потупив взгляд и покраснев, как вареный рак, ответил младший лейтенант, но тут же прогнал весь свой стыд, добавил, - только если бы я не был "в гостях", кто подтвердил бы слова арестанта? И потом, я помогал часовому Марьяну переправить предыдущего арестанта Максима через болото, сам он не справился бы. А если бы он не сходил навестить сестру, то не задержал бы такого предателя!, - и замолчал, ожидая, пока командир закончит метать на него гром и молнии, выскажет весь свой гнев и буря утихнет. Но майор, видя, какую
реакцию вызвал ответ и рассказ младшего лейтенанта на командира, решил эту "бурю" унять:
- А-а ооткуда тты ззнаешь ппро ппоследнюю ччасть ррассказа? Ээто тты подслушивал под окном?
- Да, это был я, ответил младший лейтенант, - мне надо было..., - и снова покраснев, потупил взгляд.
Повисло молчание, командир с майором что-то обдумывали, младший лейтенант и арестант - ждали. У обоих братьев Красновых мысли двигались в одном направлении и с одинаковой скоростью. и потому, когда командир принял решение, обратился к Егорову:
- Ну что ж, мы тебе поверим! - и посмотрел на брата, который согласно кивнул, командир продолжил, - теперь тебе надо дать поесть.
Младший лейтенант, не дожидаясь, подбежал к Егорову:
- Пошли, - и оба вышли.
А командир, оставшись наедине с майором, что-то обсуждали, связной был снаружи.
Марьян, не зная, что ему делать, поплёлся за Егоровым и младшим лейтенантом. Все трое вошли в соседний дом. Младший лейтенант сказал солдату Кондрашову, бывшему в доме:
- Приказано накормить, - и указал на Егорова.
Рядовой, смерив презрительным взглядом Егорова, ответил лейтенанту:
- Тут людям не хватает, а предателям - так на них нету!, - и демонстративно
лёг на лавку, показывая своё отношение к Егорову.
- Приказ командира не обсуждать!, - сказал младший лейтенант, но без злобы,
так как помнил ещё, как сам недавно враждебно смотрел на Егорова.
Пожилая женщина, хозяйка дома, она была глуховата и потому не разобрала, о чём говорят служивые, поняла только, что пришедших надо накормить, начала хлопотать, чтобы накрыть на стол. А в это время...
А в это время к связному подбежал мальчик, только что прибежавший из деревни Великие Луки и стал просить связного допустить его к командиру. Связной зашёл в дом, доложил:
- Товарищ командир, хлопчик з села... - начал было докладывать связной, но мальчик, не дожидаясь когда о нём доложат, потом пригласят, ворвался в дом:
- Дяденька, дяденька, - смешивая слова и слёзы, взахлёб затараторил мальчик, - вчера кто-то убил шестерых карателей, за это немцы загоняют всех дом, чтобы заживо сжечь!, - и, заливаясь слезами, сел на пол. Майор и командир, ничего не говоря, переглянулись - всё было понятно без слов. Только командир сказал связному, чтобы он помог мальчику - наверняка тот сам передвигаться уже не может. Потом быстро стал готовиться к непредвиденной операции - освобождению заложников. Майор, выбежав из дома, забежал в соседний, куда только что пришли, чтобы Егорова накормили:
- Ннну тты ии нннаворотил, - майор, когда нервничал, заикался сильнее, - зза тттвои ддела нннемцы сссобираются сссжечь ддеревню, - это к Егорову, потом к солдату Кондрашову, - сссобрать ввсех!, - и выбежал из дома.
Солдат, наскоро собрался и отправился выполнять приказание, часовой с Егоровым присоеденились, а младший лейтенант задержался чтобы отрезать два ломтя хлеба, два куска сала. Сделал два больших бутерброда, с салом внутри, хлебом снаружи, для Егорова и прибежавшего мальчика.
Хозяйка, увидев, как все повыскакивали из дома, поняла только, что что-то случилось и им теперь не до еды, оставила всё на столе, то что уже успела поставить, остальное соберёт потом, когда вернутся.
Собрался весь немногочисленный отряд во главе командира Евгения Красного и его брата, майора, за считанные минуты. Оружие и всё, что понадобится, погрузили на две подводы. Связной посадил мальчика на подводу, младший лейтенант дал ему половину провизии. Ребенок начал есть, продолжая вытирать слёзы. Младший лейтенант сказал Егорову:
- Ты тоже садись, поешь, твои силы нам понадобятся.
Егоров сел на подводу и начал есть "свою половину" обеда. Командир никаких точных указаний по поводу предстоящей операции не давал, сказал только:
- Будем действовать по обстановке, вот только успеть бы!
И вся группа отправилась в дорогу. Так добрались до узкой полоски болота, через которое перетащили освобожденные от груза подводы. После снова загрузили, и повернув направо, вдоль болота,продолжили свой путь к деревне Великие Луки.
Но что же случилось в этой деревне, после того, как её покинул Егоров? То, чего не знал ни сам Егоров, ни отряд Краснова, ни жители деревни на болоте. В пятницу утром, то есть сегодня, когда немцы вернулись в деревню, их никто не встретил, в доме нашли только двоих и то бездыханных. А остальных пришлось долго искать, ведь немцам и в голову не могло прийти, что пропавшие каратели находились рядом за сараем, в густом малиннике.
Зато обошли всю деревню, опросили всех и каждого, обыскали все дома, перевернув всё вверх дном, заглянули в погреба и сараи. Потом полицай "случайно" заглянул за сарай и нашел всех четверых в густом малиннике. Зато Егорова нигде не было, поняли, что это его рук дело! Всех убил, а сам исчез. Решили наказать жителей деревни. Стали сгонять всех в один дом. Непоместившихся людей загнали в сарай, который освободили, выведя оттуда всю живность.

В одной семье, на окраине деревни, занимались хозяйством. Мать попросила своего трёхлетнего сына Мишу покормить травой кроликов.
Мальчик взял охапку, сколько смог поднять, и направился к клетке. Положил туда траву и стал наблюдать, как кролики едят. Потом не удержался, открыл дверцу снова и достал одного небольшого ушастика и, держа его на руках, погладил, потом посадил на землю, чтобы посмотреть, как он смешно передвигается.
Мама всегда ругала его за это, а он всё равно украдкой, когда никто не видит, иногда выпускал. Кролик попрыгал вокруг ног мальчика и вдруг, испугавшись крика в соседних домах, неожиданно, что есть силы, дал дёру.
- Ой, что же я наделал, - перепугался мальчик, - что мне за это будет?, - и закрыв клетку, чтобы остальные не разбежались, погнался за беглецом. Уже почти настиг кролика, как очередной  громкий звук опять напугал зверька и  он, сделав "угол", побежал в другом направлении. Мальчик, не ожидая такого резкого
разворота, упал, больно ударившись коленом о камень, так, что слёзы сразу навернулись на глаза. Но некогда нюни распускать, мальчик вытер глаза, вскочил и увидев, что кролик вот-вот скроется из виду, побежал дальше.
Длинноухий добежал до леса и как-будто растворился, мальчик его уже не видел. Малыш добежал до края леса, остановился растерянно глядя по сторонам, не зная, где теперь искать беглеца. И в этот самый момент мальчик услышал сзади крики, плач и злобное гарканье немцев. Оглянулся, чтобы посмотреть, что там такое случилось и, о ужас! Ребёнку хотя и было всего три года, но зато он был смышлёным не по годам! Он слышал от взрослых разговоры про немцев и всё уже понимал. Забыв про кролика, малыш бросился на поиски старшего брата Саши, который должен скоро возвращаться домой с хворостом.
Не разминуться бы только! Миша начал звать брата, постепенно углубляясь в лес, но никто не отзывался, в лесу царила тишина.
Мальчик прошёл по маршруту, по которому братья ходили за хворостом вдвоём,
рассчитывая, что и сейчас найдёт старшего здесь. Но увы, всё та же тишина! Значит, всё-таки разминулись! Малыш, расстроившись, расплакался, но уже не тихонечко, боясь, чтобы не услышали в деревне, а во весь голос. И вот теперь-то только и услышал старший младшего. Саша, уже собрал хворост, связывал в вязанку,
сучья трещали, под натиском колен Саши и верёвок и потому не слышал, как Миша его звал, хотя и разделяло их почти что ничего - лишь небольшой пригорок, да поляна. А когда Миша расплакался, Саша уже закончил связывать, подцепил вязанку, собираясь тащить её домой, когда услышал плач. Старший брат замер, прислушался - плачет ребёнок, и где-то совсем рядом. Подумал: "Неужели какого-то мальца угораздило заблудиться? Тут же совсем близко - окраина леса и родной хутор!"
Оставил свой хворост и, прислушиваясь, откуда идёт звук, пошёл посмотреть, кто там. Взобравшись на пригорок, увидел младшего братишку, заливающегося слезами.
- Миша, Мишка, - позвал Саша, - ты заблудился, что ли?
Услышав родной голос,  малыш побежал навстречу, но запутался в траве и упал. Продолжая плакать, позвал:
- Саша, Саша, Саша..., - и замолчал, так как слёзы душили его.
Подросток, предчувствуя что-то неладное, подбежал к братишке, поднял его и, сглотнув ком в горле, спросил:
- Что случилось?
Миша вытирал слёзы, пытаясь успокоиться - ведь,чем внятней он будет говорить,
тем быстрее сможет всё рассказать, и кто знает, может успеют спасти?
- Немцы сгоняют всю деревню в дом, собираются поджигать!
Сашу охватил ужас:
- Ты не ошибся?
Миша ответил:
- Послушай сам, а нет - пойди, проверь!
Саша прислушался - со стороны деревни доносились детский плач, причитания женщин, проклятия стариков в адрес захватчиков и грубая брань немцев. Старший осмотрел поляну, на которой стояла густая, пышная ель, ветки у неё были до самой земли. Саша показал Мише на ель:
- Спрячься сюда, сиди тихо, ни за что не высовывайся, а я за помощью!
Миша забрался под ель и затих, а Саша, не заходя в деревню, а напрямик, через лес, побежал к болоту, вдоль болота в деревню Заболотье, к военным. пока добежал, исколол, исцарапал ступни ног до крови, ведь он отправился за хворостом босиком, домой нельзя, обувь взять больше негде! А ему непременно надо не только добежать, но и успеть спасти! И потому пришлось терпеть боль, а когда добежал, ничего не сказал про ноги - не до этого было! Только бы успеть, только бы успеть!

Продолжение следует.