галерея

                ГАЛЕРЕЯ
                рассказ
Глубокое весеннее небо удобно улеглось на крышах домов. Высокое солнце медленно ползёт по небу. Весна захватила город, и он сдался на милость этому замечательному месяцу года, из-за спины которого уже выглядывает иссушающее лето.
Туристические автобусы шли часто, парковались на стоянке в старом городе. Туристы растекались стайками, маленькими и большими группами по городу. Все художественные галереи открыты. Художники ждали притока иностранных туристов – они и были основными покупателями творений художников.
          Татьяна Воловская работает в самой большой галерее, которая принадлежит кооперативу художников. Работает здесь много лет, и была принята на работу с условием, что будет работать в шабат, в день, когда приезжает самое большое количество туристов. Другие дни работы она делит с местной израильтянкой Ханой.
В галерею зашла большая группа израильских туристов. Они разошлись по главному помещению и двум другим, рассматривая работы художников. Опытная Татьяна сразу определила: - Эти ничего не купят. – Не тот контингент!
Она внимательно наблюдала, как посетители, почти не останавливаясь, скользят глазами и ногами вдоль стен: – Ритуальный обход, не более того. – Им нужна живопись, как кролику носовой платок, - Воловской понравилась удачная шутка.     
Публика разом схлынула, а в галерею вошёл средних лет ультродоксальный еврей. Это был не очень часто встречаемый тогда в городе представитель особого религиозного течения. Меховая круглая и плоская шапка, белые гетры, короткие брюки, типа «брюки-гольф». Пейсы, как у всех. Левую пейсу он держал во рту, так будто её сосал. Остановился возле бюро, за которым сидела Татьяна. Остановился и внимательно в упор стал разглядывать её. Это было так непривычно, что Татьяне захотелось, чтоб в помещении в этот момент находились люди. Человек выпустил пейсу изо рта и спросил:
  -  Это мисгад?!   
  -  Да. Бывшая мечеть. После бегства арабов из города во время войны за независимость, арабы здесь не живут. Мечеть ликвидировали, а помещение отдали под художественную галерею.
  -  И ты здесь работаешь?!
  -  Да.
  -  В шабат?!
  -  Да! Так хочет начальство. Потому я и работаю в шабат.
  -  А где твоё начальство?! Я могу спросить у него, почему ты нарушаешь святость субботы?!
  -  Можете! В йом-ришон или по телефону сейчас, если в шабат он возьмёт трубку.
  -  И ты смеешь предлагать мне в шабат звонить по телефону?!
  -  Я только вежливо говорю о том, что такая возможность есть.
Он снова пососал пейсу, выпустил её изо рта, и повышенным тоном заявил:
  -  Ты, еврейка, работаешь в шабат в мечети! Ты Бога не боишься?! Может, ты безбожница?!
  -  Я хожу в синагогу.
  -  Ты ходишь в синагогу?!
  -  Хожу!
  -  Почему же ты тут сидишь с непокрытой головой?!
  -  Потому, - теряя терпение, выкрикнула Татьяна.
Внезапно он перешёл на крик. В большом помещении бывшей мечети его визгливый голос разлетался эхом от стен, потолков, углов и закоулков. Татьяне показалось, что этот человек бегает по потолку, по стенам и визжит:
  - Ты, еврейка работаешь в мечети, среди икон, да ещё в шабат, а на косяке дверей мечети висит наша еврейская мезуза. Будь ты проклята! – он плюнул на пол, растёр плевок туфлёй и вышел, на ходу осыпая Татьяну проклятиями. 
Татьяна сидела, прикованная к стулу, не в состоянии подняться, не в состоянии сказать хоть слово в своё оправдании. Человек в шапке выплеснул на неё всю свою ненависть, которая придавила её. К счастью пришла художница Наташа, чья частная галерея была по соседству.
  -  Наташенька, завари мне зелёного чаю? Мне что-то нехорошо.
  -  Тань, ты такая бледная. Закрывай свою шарашку, я закрою свою и отвезу тебя домой.
 -  Не могу без разрешения Шломо. А просить у него разрешения не хочу. Выпью чаю – авось полегчает.   
Вопросы по поводу мечети возникали у посетителей часто – Татьяна к ним привыкла. Спрашивающих чаще всего интересовал вопрос, а действительно ли тут раньше была мечеть? Татьяна добросовестно отвечала. А на вопрос, почему не демонтировали купол и минарет, она ответа не знала. Её это просто не интересовало.
Пришло лето. Поток туристов, однако, не уменьшался. Картины продавались плохо. У американцев кризис – их туристы только смотрят. Местные тоже.
В отсутствие кондиционера в галерее душно. Татьяна то и дело выходит на улицу подышать воздухом. Но и на улице спасения нет. 
  В галерее не было ни одного посетителя, когда появился человек средних лет, среднего роста, средних антропометрических данных. С сумкой на плече. Не понять было кто он – восточный иудей, южноевропейский ашкенази, а то и вовсе – араб. Прояснилось не сразу. Привычный для Татьяны вопрос прозвучал, как уверенное утверждение: 
  -  Это мисгад!
  -  Бывшая.
  -  Бывших мечетей не бывает, - суть пришельца стала проявляться.
Он обвёл глазами помещение и злобно сказал:
  -  В мечети понавешали икон! Какое издевательство над нашей верой, - пришелец заявил о себе полностью.
  -  Но это ведь не иконы, а живописные работы. Тут и пейзажи, и натюрморты, и портреты.
  -  Что ты говоришь, женщина! Молчать бы тебе, когда мужчина говорит!
Татьяну заело:
  - Это ты своей жене, араб, будешь говорить! Это по вашей вере женщина раба! А галерея – не мечеть, араб! И, вообще, как ты сюда попал. В нашем городе нет арабов!
  -  Изгнали!
  -  Вас никто не изгонял! Вы сами сбежали, наслушавшись арабской пропаганды! Как ты здесь оказался?!
  -  Я приехал на туристическом автобусе.
  - Чтобы сказать мне про мечеть?! Я и сама это знаю!
  - Я приехал, чтобы своими глазами увидеть осквернение нашей мечети. И не возражай мне, женщина!
  - Я не арабка, чтоб ты затыкал мне рот. По моей вере женщина свободный человек. Ясно араб?! Если ты уже всё сказал, можешь уходить. Ведь живопись тебя не интересует?! Не так ли?!
  - Не всё я сказал! Скажу, женщина, что на двери нашей мечети вы повесили свою еврейскую мезузу. А такое осквернение вам, евреям, не простится!
Араб освободил Татьяну от условностей профессиональной вежливости. Она заговорила на языке, по её мнению понятной для араба:
  -  Шёл бы ты отсюда, араб, пока я не вызвала миштару. Шагай, а то я сейчас швабру возьму!
Араб вытащил из сумки подстилку, опустился на колени и стал молиться. Татьяна вышла из галереи, став снаружи, но у дверей. Она решила: пусть себе молится, коли приспичило здесь и сейчас. Араб помолился, убрал подстилку в сумку и, выходя, злобно прошипел: 
  -  Мы ещё вернёмся! С помощью Аллаха мы разрушим и превратим в торговые лавки все ваши синагоги! Гореть тебе в аду, женщина!
  -  Не дождёшься! Катись, араб, куда подальше!
Он ушёл, придерживая рукой на плече сумку с драгоценной подстилкой.
Татьяна села на своё место и предалась размышлениям: - Что же это?! - Приходит ультроортодоксальный еврей и предъявляет претензию, что я еврейка, работаю в шаббат, среди икон, да ещё в бывшей мечети. - Да ещё наша мезуза на косяке двери бывшей мечети. – Святотатство, - как он считает. - Потом приходит араб брызжет слюной по поводу того, того, что в мечети висят иконы, а на косяке его мечети еврейская мезуза. – Святотатство, потому что он не признаёт того факта, что мечеть давно уж не мечеть, а художественная галерея. – А я между ними, как между двух огней. – Хорошую работку я себе нашла! – Впрочем, вопросы веры простыми никогда не бывают. - Лучше заварю себе зелёного чаю с жасмином. 
Татьяна пила чай и постепенно забывала о двух мужчинах, посетивших галерею в разное время, но озабоченных почти одинаковыми, но с противоположных позиций вопросами.
Она готовилась к встрече с сыном, который через неделю должен был приехать из Америки. Её воображение рисовало замечательную картину встречи. Она думала теперь о том, чтобы такое приготовить сыну из его любимых кушаний. О том, как они вместе поедут на природу. Сын будет делать шашлыки. Немного выпьют, благо они не за рулём.  На душе было легко и приятно.
Размышления прервала вошедшая в галерею женщина. Что она еврейка сомневаться не приходилось. Поздоровавшись, она заговорила на русском:
  -  Какая просторная у вас галерея и художников хороших много. Знаете, чего не хватает? – помедлив, она продолжила: - искусственного освещения, потому что естественного почти нет. Из-за этого некоторые картины проигрывают. Они нуждаются в лучшем освещении.
  -  Вы художница?!
  -  Нет, к сожалению. Но живопись люблю. А помещение галереи шикарное. Я ещё похожу немного, с вашего позволения.
Женщина останавливалась возле некоторых работ, отходила на некоторое расстояние, потом приближалась, потом подходила совсем близко, чтобы рассмотреть технику живописи. Татьяна убедилась – женщина действительно любит и видимо понимает живопись.
Женщина выбрала себе небольших размеров «жэкле» с изображением цветов:
  -  Возьму, пожалуй, на память о стране, о вашем городе и галерее. В нашей холодной Канаде эти тёплые цветы будут согревать меня.
Татьяна упаковала картинку. Женщина спросила, принимая покупку:
  -  Мне сказали, что здесь была мечеть. Это так?!
Началось, - подумала Татьяна, но спокойно ответила:
  -  Была!
  -  Жизнь порой умнее людей: - храм аллаха стал храмом искусства! Совсем неплохо, как мне кажется. А ведь могли и склад сделать, или мастерскую, как это делали с церквами на нашей бывшей родине. А храм искусства – это вполне. С нашим Храмом поступили не так гуманно, а на его фундаментах возвели мечеть. Жизнь показывает нам людям свои разные лики.   
Распрощавшись, она ушла, оставив Татьяну в размышлении о правоте её слов. 
                Цфат.2004г.