БОМЖественная трагедия

Шла предпасхальная неделя, во время которой принято наводить порядок на могилках сродников. Прибравшись на месте последнего земного приюта отца и бабушки, решил проведать могилу друга – художника Сергея Серова.

Весенний день угасал неторопливо, будто стараясь подсветить и обуютить невесёлый пейзаж городского погоста жизнерадостными солнечными лучами. Ветерок с Волги разносил по кладбищу запахи молодой зелени и свежеокрашенных оградок, в которые вплетались нотки горьковатого дыма с далёких травяных кострищ.

Пробираясь лабиринтами оградок, с удивлением для себя сделал множество печальных открытий: тут и там с фотографий на крестах и памятниках встречались знакомые лица земляков – коренных хвалынчан. Среди них были и сверстники, которых я до сегодняшнего дня считал живыми. Погрузившись в воспоминания, я и не заметил, как из-за кустов сирени на меня вышел бородатый мужик в чёрных одеждах и с топором в руке.

– Лёша, вот где Господь привёл свидеться! – Отбросив топор и рукавицы, бородач, радостно распахнув объятия, шагнул навстречу. Я узнал в нем Пашу Горячева, с которым когда-то давно учились в одной школе. Одной рукой Паша приобнял за плечи, а другой гладил на моей груди футболку, пытаясь что-то нащупать.
 
– Крестик-то носишь? – видимо, так и не нащупав искомое, испытующе поинтересовался он.

– На месте, – подтвердил я, и лицо Паши озарилось улыбкой.
– Вот и хорошо, а ты носи его, не снимай, крестик-то! Вижу, ты ведь светлый, добрый человек, Господь любит таких и помогает, – сканируя меня взглядом, приговаривал Паша.

– С чего ты так решил? Да на мне грехов разных больше, чем на баране репьев, – отшутился я.

– Не говори так, не говори! – отшатнувшись, Паша испуганно всплеснул, руками. – То, что ты из Хвалынска в Балаково вовремя переехал, это ли не промысел Божий, а то бы давно уже тут лежал, рядом со своими друзьями-товарищами. Я здесь на заброшенных могилках прибираюсь и много чего увидел и понял! Хочешь, экскурсию проведу, покажу, сколько их тут лежит – парней из нашего поколения? А ведь какие хорошие ребята были – красивые, крепкие, рукастые! Им бы еще жить да жить, но всех одолел змий проклятый!
   
– Паша, ну при чем здесь Хвалынск? Думаешь, в Балакове меньше шансов спиться? Насчёт этого там знаешь какие возможности имеются! – Я вновь попытался отшутиться, но мой собеседник печально вздохнул:
– Тут работы нормальной нет, перспективы, цели нет, а значит, и будущего нет. Как с 90-х всё началось, так и продолжается! Даже если ты работаешь, то зарплатки хватает лишь на выпивку да закуску. От этой беспросветной безнадёги семьи распадаются, а мужики без баб быстро с катушек слетают. Годок- другой пройдёт, и… принимай страна бомжа!

У многих таких хоть и жилплощадь какая-никакая имеется, документы сохранились, но живут-то не лучше бомжей – во хмелю, без смысла, без стержня, без веры в душе. Спиваются, умирают, и сюда, на гору, переселяются… чуть не каждый день. Это в больших городах, может, и не слишком заметно, а у нас тут каждый человек на виду.
Ты вот про грехи свои земные вспомнил, мол, много их накопилось, так иди в храм на исповедь и искренне покайся. Я перед первой исповедью всю ночь не спал, молил ангела-хранителя, чтобы он все грехи, совершенные мною, напомнил. Записывал их в общую тетрадку, целиком её тогда исписал! Когда закончил, душа горела и плакала от стыда и ужаса! – Рассказывая, Паша заметно волновался, будто вновь проживая ту бессонную ночь. – На исповедь пришёл, с духом собрался и все записанное батюшке рассказал. Не описать, какие чувства я тогда испытал! Когда на следующую службу пришел, то в глаза не мог ему смотреть со стыда! Так с опущенной головой и простоял.

А он потом подошёл ко мне, ласково обнял и говорит, мол, чего стыдишься-то, ты один из важнейших шагов в жизни сделал – осознал, покаялся. Ты, говорит, Павел, не передо мной каялся, ты перед Богом исповедовался, и, признав свои ошибки, дал обет не повторять их впредь…

Наверное, неожиданная встреча с Пашей не была случайностью. Я давно пришел к выводу, что события, будь то встречи с определенными людьми или своевременное прочтение нужной, важной для тебя книги, – все это имеет определённый смысл, который, подобно зерну, прорастает и приносит плоды, когда придёт время.
А тогда, сидя на лавочке у мемориала Сергею Серову – места, с которого можно увидеть живописные волжские дали, окрестности Хвалынска, а при желании – судьбы и наглядные итоги жизни многих мальчишек моего поколения…

Я помню Пашку озорным, задиристым пацаном, с которым в отрочестве играли в хоккей и бились на ледяной горке в командной игре «Царь горы», дрались «улица на улицу». Сейчас я увидел седовласого старца с жёлтой, похожей на пергамент кожей и глазами, в которых светился огонёк религиозного фанатизма.

Я не знаю причин, заставивших Павла порвать с мирской жизнью. Однажды, раздав посторонним людям свои дорогостоящие профессиональные инструменты, он ушел из семьи «в никуда», оставив жену и несовершеннолетнюю дочь на произвол судьбы. Добровольно отказавшись от мирских забот и радостей, Паша оставшуюся часть жизни посвятил спасению души.

Слышал, что он жил в монастырях, при церковных хозяйствах, потом выполнял функции звонаря в Крестовоздвиженском храме. Теперь вот живет в сторожке на кладбище, довольствуясь водой с хлебом и молитвами…
С одной стороны такое подвижничество кажется богоугодным, благостным, ведь в православии главной целью человеческой жизни считается спасение души. Но что было бы со страной, обществом, с семьями, если бы выбор такого образа жизни стал нормой для многих?!


В разговоре Паша упомянул и о моих друзьях детства Лёве Бурмистрове и Саше Коханце, которые, пополнив огромный список жертв зеленого змия, не так давно упокоились на хвалынском кладбище.
В Лёвкин уход мне до сих пор трудно поверить, и несказанно жаль, что вторая половина жизни этого талантливого в разных сферах человека оказалась так бездарно угроблена!

Мы жили по-соседству и дружили с детского сада. Потом после восьмого класса собирались поступать в один и тот же техникум, но Лёва, у которого никогда не было даже домашних животных, вдруг решил учиться на ветеринара. Наши пути разошлись. Став прапорщиком, он служил где-то в другом регионе, заведуя ветеринарной службой. Была семья, дети, а на работе был спирт в достаточных количествах… Служба закончилась, а алкогольная зависимость осталась, став причиной семейного краха.

Мы встретились лишь  однажды, когда он вернулся в Хвалынск. Высокого роста, улыбчивый, подтянутый, свежевыбритый, Лёва никак не соответствовал стандартам активно пьющего человека. Тепло пообщавшись, мы договорились о встрече, но он куда-то надолго пропал. Говорили, что от употребления разной дряни типа «Трояра» и «Боярки» у него опухли, а затем отказали ноги, потом и почки…
Те, кто общался с Лёвой в тот период, рассказывали, что, несмотря на губительный образ жизни, он никогда не терял человеческого достоинства, порядочности, ни при каких обстоятельствах не употреблял ненормативной лексики и другим не позволял материться в его присутствии.
 
С Сашей Коханцом (он жил напротив, через дорогу) мы ходили в один садик, школу, потом учились в училище и даже играли в одном вокально-инструментальном ансамбле. Нормальный был парень, без особых отклонений. Я не знаю, что могло произойти, но с определённого момента Кых (такое у него было прозвище), с головой окунувшись в омут безудержного пьянства, очень быстро превратился в настоящего монстра.
Из командировки в другой регион (работал водителем на уборочной) Кых привез жену – молодую девушку, которая тут же устроилась воспитателем в детский сад. Коллеги очень ценили и хвалили новую сотрудницу, но та, не выдержав жестоких домашних побоев, будучи беременной, сбежала к родителям. Побои доставались и старенькой тётке Кыха, которая его жалела и всячески помогала осиротевшему к тому времени племяннику.

Пропив запас угля, который остался еще от родителей, Кых в ту зиму топил котел выломанными половыми досками своей квартиры. Электричество и водоснабжение в его квартире коммунальщики давно отключили за неуплату. Его внешний вид вызывал оторопь и омерзение: грязный, страшно опухший, потерявший человеческий облик, он выходил на улицу, чтобы стрельнуть денег на сигареты и опохмелку. Взяв деньги, он никогда не благодарил, просто молча разворачивался и уходил. Удивительно, но, ведя столь беспощадный для души и тела образ жизни, он протянул в таком режиме более двадцати лет.

Так случилось, что мне довелось видеть Кыха за несколько часов до его смерти. Был очень холодный ноябрь, он забрел на автовокзал, чтобы в тепле выпить флакончик спирта. Какой-то молодой мужчина взялся уговаривать Кыха дать согласие на его отправку в реабилитационный центр.

– Я сам был таким, знаю, что это такое! Только дай согласие, я позвоню, и за тобой приедут. Ты не переживёшь эту зиму, куда ты пойдёшь сейчас в такой мороз! – увещевал парень.

Кых в грубой форме отказывался, пил спирт и с каждым глотком выпитого алкоголя становился все агрессивнее. Потом он сполз с кресла на пол и обмочился. Объявили посадку в автобус до Балакова, автовокзал опустел… Спустя время мне рассказали, что Кых умер в тот день от переохлаждения. Его нашли утром на тротуаре родной улицы, недалеко от его годами нетопленного дома.

В финале публикаций на больные темы принято делать какие-то выводы, умозаключения, пытаться ответить на вопросы «кто виноват?» и «что делать?». Конечно, в этой связи можно вспомнить Советский Союз, законы которого позволяли отправлять за решётку тунеядцев, а алкоголиков – на принудительное лечение в ЛТП (лечебно-трудовой профилакторий). Заботились о людях, спасали! Или посетовать на обеднение широких народных масс, равнодушие государства и чиновников к людям. Наконец, ткнуть пальцем в нашу собственную, ставшую массовым явлением обособленность, равнодушие к чужим проблемам: «Кого волнует чужое горе, когда своё невпроворот!»

Я решил зафиналить эту тему стихотворением моего виртуального друга по сайту Стихи.ру Чен Кима (Александра Носкова). Мне кажется, что истина кроется где-то среди этих двенадцати строчек…


Простой стишок про крещенские морозы


Уткнувшись лицами в поджатые колени,
У тепловых завес всея Руси
Бездомные, как лежбище тюленей,
В документальном фильме Би-Би-Си.

Они чужие нам, они за краем.
И мы идем, не поднимая глаз.
Мы суеверно их не замечаем,
Чтоб их судьба не перешла на нас.

И вдруг представишь (по такой погодке!),
Что это ты  у кафельной стены
Лежишь, приняв тепло смертельной водки
За первый день спасительной весны.