Квартира за выездом. Глава 4

=============== 4. Баба Маша
Машико Нугзаровна, оставшись вдовой в двадцать пять лет, так и жила безмужней: не хотела для дочки отчима. Дочь она воспитывала в строгости, за непослушание таскала за волосы. Натэла, считая наказание справедливым, относилась к матери с уважением, но замуж вышла ей наперекор, о чём впоследствии жалела, повторив материну судьбу и раннее вдовство. С детства приученная к труду (работа была по силам, а похвала матери была высшей наградой), Натэла работала за двоих, поручив воспитание маленькой Нины своей матери.

Внучку Машико любила, но держала в ежовых рукавицах: запрещала «разговаривать разговоры» с соседями, возражать взрослым (маме и бабушке), торчать на кухне, где и без неё тесно, «болтаться без толку» в коридоре, приводить в дом подружек, потому что этого не одобрят соседи. С последним Нина не могла согласиться, а проще говоря, не вынесла. У девочки, всегда послушной и тихой, случился нервный срыв.

— При чём тут соседи? Почему мы должны их слушаться? Они нам никто, чужие! У нас своя комната, кого хотим, того и приглашаем! Вы с мамой меня не любите, соседей больше любите! Витьке всё можно, он на Крысин шкаф в коридоре залез и плевался оттуда, и костёр на балконе разжёг, и буфет шпилькой открыл, все конфеты из вазы съел! — в ярости выкрикивала Нина, забыв о том, что обещала Витьке молчать и что костёр на балконе они разжигали вместе, а ещё отрезали кусочек от Витькиной меховой шапки и подожгли. И разукрасив лицо «боевыми узорами» изображали индейцев. — А ему за это ничего не было, только балкон отмывать заставили. И друзья к нему приходят, а ко мне никто не приходит. Витьке всё можно, а мне ничего нельзя!

Нину не прерывали, слушали молча. Высказав накопившиеся обиды, она залилась слезами. Мама и бабушка молча поднялись и ушли на кухню.
Бытует мнение, что лучшая защита — нападение. Нинин бунт был подавлен молчанием: с девочкой не разговаривали четыре дня, после чего она попросила прощения и пообещала никогда больше не кричать и слушаться беспрекословно.

Она не знала, что зарегистрирована по месту жительства в квартире отца. Что соседи изводили Натэлу придирками и требовали двойной платы за газ и за электроэнергию: счетчики были общими на квартиру, расход оплачивали по числу прописанных в комнате жильцов, а Нина не прописана и за неё Дерябины не платили, хотя варили и разогревали для неё еду, купали девочку в ванне, а уроки она готовила при свете настольной лампы. Так почему мы за неё должны платить?

Машико Нугзаровна Далахврелидзе, как истинная дочь своего народа, на провокации не реагировала, к соседям относилась по-доброму, без слова одалживала денег, если не хватало до зарплаты, сажала соседского Витьку за стол вместе с внучкой и кормила обедом. Натэла Георгиевна мыла не в очередь полы в коридоре и в местах общего пользования, драила до блеска кухонную плиту и каждое воскресенье отмывала кухню, ползая под чужими столами и добросовестно вычищая чужую грязь. Но соседи не успокаивались. Ничего не добившись угрозами, написали всей квартирой заявление в милицию — о том, что в квартире постоянно проживает зарегистрированное по другому адресу лицо.

Визит милиционера положил угрозам конец: девочка несовершеннолетняя, имеет право проживать с матерью на законных основаниях, объяснил милиционер соседям. И пристыдил: «Вам что, больше заняться нечем? Придумали — ребенка травить! Угомонитесь. Ведите себя достойно».
Нину никто не обижал, и уж тем более не травил, слово-то какое нехорошее… Травят крыс и тараканов. А соседи лишь добивались справедливости. Но возражать блюстителю закона не осмелились, да и сказать было нечего.
                *  *  *
Бабушка умерла, когда Нине исполнилось пятнадцать. Вечером «скорая» увезла её в больницу, а утром оттуда позвонили: скончалась. Натэла Георгиевна мерила комнату шагами, от угла до угла и обратно, не останавливаясь. Нина ходила за мамой по пятам, но от этого ей не становилось легче.
Соседи собрали деньги, которые Натэла не взяла: «Не надо. Обойдёмся». Подкараулив Нину в коридоре, Рая сунула ей в руки газетный свёрток:
— На. Мать не взяла, а ты возьми. Деньги лишними не бывают, пригодятся. Да и нам легче, память всё же… Доброй соседкой нам Машенька была, а мы… виноваты перед бабушкой твоей.
— Спасибо, тётя Рая.
— Не благодари. За поминальные деньги не благодарят, — остановила её Рая. И всхлипнув, исчезла в недрах коридора. Нина не успела ничего сказать.

На кладбище поехали все, кроме Зверевых: у Ивана Анатольевича прихватило сердце от переживаний. Нина не думала, что он будет так переживать, до сердечного приступа. А может, он просто испугался, когда в их квартиру заглянула смерть: дорогу теперь знает, за кем в следующий раз придёт? Анну Феоктистовну на похороны не взяли, оставили с мужем. Она рвалась в автобус, её не пускали, уговаривали, повели под руки в подъезд.
Натэла Георгиевна холодно смотрела вслед, усмехнулась уголками губ: притворяется старая ведьма. Все они притворяются, изображают сочувствие, а ведь сколько крови выпили…

Поминали бабу Машу всей квартирой. К Дерябиным входили без стука, со своими табуретками. В руках у всех миски: с винегретом, с жареной рыбой, с салатом оливье, для Нины всегда знаменовавшим праздник и потому казавшимся ей неуместным. Дядя Митя принёс складной столик, который так и остался у них. Нина хотела отнести, но мама не позволила: «Вспомнит, сам придёт, заберёт».

Через полгода Нине исполнилось шестнадцать. День рождения отмечать не стали. Мама сказала коротко: «Не до праздников, с похорон года не прошло…Ты теперь взрослая, Нина. Помни об этом и держи себя достойно». Нина её не поняла: по маминым понятиям, держать себя достойно — значит, слушаться и подчиняться. А тогда какая же она взрослая? Взрослые сами принимают решения и учатся на своих ошибках.
Знала бы она, как была близка к истине…
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2020/02/05/920