Кукушка

Глава I

В обширный зал с тоскливо-серыми стенами быстро входили дети в одинаковой серой одежде. Они приближались к длинным столам, на которых стояли жестяные миски с похлёбкой, и останавливались, ожидая позволения приняться за еду. Так начинался обед в сиротском приюте Петрозаводска. Когда старший воспитатель произнёс: «Садитесь!», дети тотчас схватили ложки и драгоценные пайки хлеба. Ели молча, под строгими взглядами воспитательниц и нянек. Лишь самые шустрые ребятишки осмеливались тихонько толкать друг локтями, шептаться и пересмеиватьсяНебо за высокими сводчатыми окнами было по-зимнему бледным. Но весёлое чириканье воробьёв и громкая перекличка ворон напоминали о том, что на календаре — середина весны. Петрозаводск, как и все города русского севера, не мог похвалиться тёплым климатом. Здесь даже посреди лета случались заморозки. Зато война не касалась города своей кровавой рукой. Тишина царила на улицах, ничто не намекало на страшную братоубийственную бойню, от которой изнемогала Россия. На площадях иногда собирались митинги, и ораторы бодро рассказывали об успешных боевых операциях Красной Армии. Некоторые объявляли, что война закончилась, и впереди — счастливая эра коммунизма. Люди уходили с митингов, оживлённо обсуждая услышанное. Надежда на прекрасное будущее прогоняла апатию, которая овладела в последнее время жителями Петрозаводска.
Сироты из приюта часто слышали, как воспитатели, повара и даже дворники спорят о политике. Дети тоже бессознательно ожидали чего-то светлого и прекрасного. А больше всех мечтала об этом одна из девочек младшей группы — светловолосая худенькая Даша Матвеева. Вот и сейчас она задумалась над своей миской, рассеянно помешивая ложкой остывающую похлёбку. Приютский рацион, состоявший лишь из пшена, картошки и селёдки, давно опостылел девочке. Она всё время тоскливо смотрела в окно, вспоминая о своей жизни дома, с родителями и сестрой Лесей.
Она родилась в далёком селе, окружённом бескрайней тайгой, синими озёрами и ледяными водопадами. Как любила Даша свои родные места! Особенно зиму, когда тайга тонула в пушистых сугробах, а на снегу сплетались узорами следы лесных зверей. Мама волновалась, если Даша шла в лес, и неизменно наставляла: «Не заходи глубоко в тайгу, заблудишься!».
Но девочка не боялась — лес, разукрашенный снегом, казался ей дверью в волшебную сказку. На его опушках она играла в снежки с соседскими ребятишками. Войдя подальше в тайгу, дети прятались под заснеженными деревьями и весело перекликались, слушая, гулкое лесное эхоКак чудесно было вернуться домой, раскрасневшись с мороза, и сесть за стол, где уже исходила аппетитным паром горячая уха… Мама подавала первую тарелку отцу, а он, посмеиваясь, говорил:
— Скорей наливай нашей таёжной охотнице, а то она с голоду ложку сгрызёт!
Но два года назад счастливое детство Даши в одночасье кончилось. Мирную тишину села нарушил стук множества копыт и грохот пушек. Отец выскочил на крыльцо, а мать в страхе бегала взад-вперёд по избе, причитая:
— Ой, лихо! Ой, что же это творится?
Даша спросонья не поняла, в чём дело, вскочила с кровати и забилась в угол, за кадку с мукой.
— Леся, Леся! — кричал отец. — Бери Дашуню, бегите к лесу, спрячьтесь там пока!
— Быстрее! — Леся второпях натянула на сестрёнку платьице и башмаки. — Батя сказал — уходить надо!
Сестра была уже взрослой девушкой, поэтому бежала быстро. Маленькие ножки Даши едва поспевали за ней. Добраться до леса сёстры не успели. В селе уже вовсю хозяйничали лахтари — финские белогвардейцы. Они рыскали по избам, как бешеные псы, избивали и резали людей, поджигали дома и хлева. Казалось, они стремятся уничтожить всё живое на своём пути.
Увидев, что край села у леса занялся огнём, Леся охнула, подхватила на руки обмиравшую от испуга сестрёнку и бросилась с ней к сарайчику у озера. Здесь были свалены груды сухих водорослей, использовавшихся как корм для скотины. Сёстры забрались в копну и замерли, чуть дыша.
— Леся, а как же мама? А батя? — воскликнула Даша.
— Тихо! — зашипела Леся.
Но Даша не унималась. Она снова и снова спрашивала о родителях. Сквозь щелистую дверь сарайчика Леся увидела, что совсем рядом идёт финн с ружьём наперевес. Сердце девушки заколотилось от ужаса, и она быстро зажала рот сестрёнки ладонью.
Леся слышала доносившиеся из села вопли людей и животных и боялась даже подумать об отце с матерью. А те не избежали страшной судьбы своих односельчан. Лахтари закололи супругов Матвеевых штыками, вытащив их из погреба, где несчастные пытались скрыться.
От страха Лесе казалось, что она сидит в сарае целую вечность. Наконец, она услышала выстрелы в северо-западном конце села. Девушка не знала, что в это время финские красногвардейцы начали атаку на лахтарей. Что касается Даши, то она не слышали ни криков, ни грохота — крепкая ладонь сестры зажала ей рот и нос, и девочка потеряла сознание. Когда Леся отпустила руку, малышка бессильно поникла в кучу водорослей.
— Даша! — в отчаянии Леся затрясла сестрёнку. — Что с тобой, Даша?
Дверь сарайчика резко распахнулась. Леся сжалась от страха, увидев над собой две мужские фигуры.
— Что за крик? — спросил один из вошедших на ломаном русском. — Что случилось?
Леся не услышала в его голосе угрозы. К тому же, на рукавах обоих парней были красные повязки. Значит — не белофинны! Запинаясь и плача, она объяснила, что произошло с сестрёнкой. Не дослушав, красногвардеец крикнул:
— Нужно искусственное дыхание!
Он сбросил на землю винтовку и опустился на колени возле Даши. Леся с недоверием наблюдала, как парень вдыхает воздух в губы бесчувственной девочки. Но странная процедура помогла — через пару минут Даша задышала и села, глядя по сторонам затуманенными глазами
Увидев, что девочка пришла в себя, красногвардейцы сказали, что сёстрам лучше пойти с ними. Их небольшой отряд под командованием Туомо Сойккели изрядно пострадал в стычке с белофиннами. Они стремились соединиться с частями Красной Армии, располагавшимися ближе к Онеге. Всех выживших крестьян они собирали с собой, чтобы отвести их к ближайшей железнодорожной станции.
Леся и Даша шли за отрядом вместе с горсткой уцелевших односельчан. Леся стала расспрашивать об отце с матерью, и одна из женщин шёпотом рассказала ей об ужасной гибели Матвеевых. Девушка даже не могла плакать от сковавшей её душевной боли.
— Дашке пока не говорите, — сдавленно попросила она.
Но малышке было не до того. Уставшая, она шла молча, цепляясь за руку старшей сестры. На станции собрались беженцы из нескольких сёл, разорённых белофиннами. Они сидели и лежали прямо на полу вокзала. Стонали раненые, плакали младенцы.
— А здесь нам дадут покушать? — жалобно спросила Даша.
Леся сняла с себя овчинную безрукавку, усадила на неё сестрёнку и отправилась искать еду. Одна из пожилых крестьянок дала ей краюху хлеба, луковицу и соль. Леся и Даша поели, а потом уснули — старшая, прислонившись спиной к стене, младшая — положив голову к ней на колени.
Когда Леся очнулась, был поздний вечер. Вокруг — ни души, лишь старик-служащий подметал пустой перрон.
— А где все? — вскочив, спросила Леся. — Дедушка, тут же были люди?
— Ах, эти, деревенские? — отозвался старик. — Уехали они, дочка. Тут такой переполох был с поездом. Он пришёл раньше времени, а следующий, сказали, неизвестно когда будет. Вот они все набились в вагоны и поехали в Петрозаводск.
— Забыли про нас, выходит, — прошептала Леся.
Она вернулась на вокзал и бессильно опустилась на пол рядом со спящей сестрёнкой. Плакать Леся не могла — проснётся Даша, снова будет спрашивать о родителях…
Утром они отправились в Петрозаводск, следуя вдоль железной дороги. Через два часа Даша начала просить есть. К полудню она уже плакала от голода. А где было взять еды? По надписям на указателях Леся поняла, что до ближайшего села — больше десяти вёрст.
— Потерпи ещё чуток, Дашуня! Скоро дойдём! — ласково просила она.
Через час, когда изнемогшие от долгой ходьбы сёстры сидели на поваленном дереве, рядом послышался цокот копыт. Серая лошадь шла не спеша, а возница в телеге дремал с вожжами в руках.
— Стой, дядька, стой! — во весь голос закричала Леся.
Она бросилась наперерез возку и повисла на руках оторопевшего мужика.
— Есть у тебя что-нибудь из еды? Дай нам… у меня сестричка малая с голоду гибнет!
— А что дашь взамен? — крестьянин с опаской смотрел на девушку с измученным лицом и растрёпанными волосами.
 — На! — Леся выдернула из ушей серебряные серёжки, когда-то подаренные родителями.
Мужик протянул ей мешок. В нём оказался пяток варёных картофелин, полкаравая хлеба и вяленый окунь. Этот припас сёстры растянули на три дня. На Петрозаводский вокзал они пришли уже вечером. Здесь Леся сменяла какой-то бабе свой нательный крестик на полбуханки хлеба и банку тушёнки. Потом девушка нашла на путях отцепленный вагон-теплушку.
— Залезай сюда, Дашка! Переночуем тут, а утром будем искать, куда пристроиться!
Проснулась Даша от громкого свиста. Сестры в вагоне не было, а снаружи слышались шаги и голоса. Дверь распахнулась, и перед девочкой появилось несколько мужчин с винтовками. От испуга Даша расплакалась.
— Ого! Да тут, кажись, беспризорница, — воскликнул коренастый командир. — Ну, чего ревёшь?
Даша рыдала, боясь поднять взгляд на солдат.
— Замарашка какая… точно, бездомная. Ну, пошли, не бойся!
Командир вытащил девочку из теплушки, взял за руку повыше локтя и повёл куда-то.
— Отпустите, дяденька! — умоляла Даша. — За мной сестра скоро придёт!
Конечно, мужчина ей не поверил. Каждый день он вылавливал десятки беспризорных ребятишек. Они были голодные, оборванные, но ни за что не хотели идти в приют и тоже сочиняли всякие байки о потерянных родителях, сёстрах и братьях.
В приюте девочку искупали, накормили и одели во всё чистое. Но ей не было дела до еды и одежды. Она постоянно ждала, когда же придёт сестра. Но та так и не появилась. Вот уже два года минуло, а Даша всё тосковала по Лесе. Где она? Жива ли? Девочка с трудом привыкала к приютской жизни. Плакала ночами в подушку, сторонилась детей.
Постепенно она освоилась, стала играть с ребятами, даже подружки у неё появились. В мае Даше должно было исполниться десять лет. Но она по-прежнему мечтала о возвращении Леси, представляла себе счастливые сцены встречи.
«Может, она всё-таки вернётся? Мне больше ничего не надо! Ни сахару, ни белого хлеба… только бы Леся вернулась!» — думала Даша, через силу хлебая приютскую похлёбку.
— Матвеева, поживее! — строго крикнула воспитательница. — Все дети доели, одна ты возишься!
Даша со вздохом набрала полную ложку. И вдруг по глазам её скользнули солнечные зайчики. Они перепрыгнули на оконную раму, и Даша увидела на улице фигуру в стареньком пальто. Человек был худенький, а пальто большое, словно с чужого плеча. Даша всмотрелась в эту фигуру и вдруг вскочила, опрокинув себе на платье миску с недоеденной похлёбкой.
— Леся! — закричала девочка, бросаясь к окну. — Это ты, моя Лесенька!
Поднялся переполох. Ребята вскочили с мест и побежали за Дашей к окну. Воспитательница хватала детей за руки и тащила назад, к столу.
— А ну-ка, немедленно успокойтесь! Матвеева, как ты ведёшь себя за обедом?
От строгого взгляда воспитательницы Даша смутилась и опустила голову. Рассказывать о том, что она видела на улице сестру, не хотелось.А вдруг ей просто померещилось?
— Зачем ты побежала к окну? Отвечай!
Но девочка упорно молчала. Тогда воспитательница объявила, что за плохое поведение и упрямство Матвеева будет наказана. Она вне очереди останется дежурить по столовой. Даша не возразила. Протирая столы и перенося на кухню стопки грязной посуды, она с необычайной яркостью вспоминала родительский дом, заснеженную тайгу, добродушный смех родителей и сестры… Неужели Леся в самом деле приходила к приюту?

Глава II

«Как будто в клетке сижу», — оглядывая унылые серые стены, думала Даша. Она уже давно покончила с уборкой в столовой — вытерла пролитый суп, дважды начисто вымыла столы. На платье девочки также осталось большое пятно, но его тряпкой не сотрёшь. Даша знала, что сегодня её переоденут в запасную одежду, а платье прикажут выстирать. Когда девочка жила дома, она понемногу училась стирать. Но мама и сестра считали её маленькой для такой работы и доверяли только мелкие вещицы — чулки, платочки.
Минуты тянулись невыносимо медленно. От скуки Даша взобралась на подоконник и стала наблюдать, что происходит на белом свете. Окно столовой открывало отличную панораму — было видно, как играют дети в приютском дворе, а сквозь прутья железной ограды просматривалась улица. Даша наблюдала, как младшие ребятишки прыгают через большую лужу. Стоило воспитательницам и нянькам отвернуться, кто-нибудь обязательно начинал карабкаться на ограду или росший около неё раскидистый дуб.
Глядя на детей, Даша прерывисто вздохнула. После побега из родной деревни в жизни девочки было очень мало радостей. Только играя с детьми, неважно, ровесниками или карапузами из младшей группы, она забывала о своих несчастьях. По всей видимости, сегодня педагоги разрешат гулять подольше — денёк хороший, солнечный. И надо же было именно в такую чудесную погоду остаться без прогулки!
Продолжая наблюдать за играющими друзьями, Даша обратила внимание на мальчика, который гонял ботинком камушки у беседки. Это нелюдимый Мишка, которого воспитатели между собой называли «волчонком». С того самого дня, как его привезли в приют, Мишка держался особняком, постоянно хмурился и не разговаривал с ребятами.
Мальчика доставил в приют молодой чекист. Даша нечаянно услышала его разговор с заведующей. Чекист рассказал, что Мишка три месяца пролежал в больнице со страшными ранами. До этого мальчишка пережил настоящий кошмар. Его, вместе с группой взрослых, швырнули в яму и забросали гранатами. Мальчик оказался в самом низу страшной могилы, поэтому в него угодило меньше осколков. Но из-за ран он не мог даже позвать на помощь. Так и лежал двое суток среди трупов, кое-как забросанных землёй и тряпьём. Мишку обнаружили красноармейцы, разбиравшие могилу. Кто-то из мужчин услышал слабый стон.
— Смотрите-ка! Малец, кажется, жив!
— Точно! Дышит!
Израненного ребёнка отвезли в больницу. Врачи поражались, как смог он выжить после обильной потери крови. Пережитое оставило страшный след на Мишкиной душе. Он стал угрюмым, боялся разговаривать и даже смотреть людям в глаза. Приютские дети невзлюбили его. В первые дни они подзывали его к себе, пытались расспрашивать о его прежней жизни. В приюте уважали тех, кто прошёл множество лихих приключений — катался на военных эшелонах с красными или белыми, ночевал у котлов с горячим асфальтом, работал на воровские шайки… Скорее всего, Мишка стал бы популярной личностью, если бы ребята узнали правду о нём. Но он ничего не рассказывал. Просто смотрел исподлобья и мрачно молчал.
Тогда дети стали насмехаться над ним. Мишка злился, и его прозрачные глаза становились круглыми, как у хищной птицы. Дети передразнивали его, и дали обидное прозвище — Сыч. Даше было очень жалко этого мальчика. Она всячески старалась подбодрить его. Зная правду о Мишкином горе, девочка не задавала никаких вопросов. Детское чутьё подсказывало — не надо, ему больно это вспоминать. Она говорила мальчику обычные житейские фразы:
— Миша, пойдём, уже на обед звали.
— Знаешь, сегодня к завтраку дадут по два куска сахару.
Сначала Мишка не отвечал ей. Потом стал кивать, глядя себе под ноги. А дальше они с Дашей стали хорошими приятелями. Среди мальчиков друзей у Мишки не было — они считали, что он скучный, и не подходит для буйных игр.
Дашины мысли о Мишке были прерваны странным шумом за спиной.
— Даша! Даша! — доносился громкий шёпот из-под воспитательского стола.
От неожиданности девочка чуть не свалилась с подоконника. А из-под скатерти уже выглядывала хитрая мордашка. Это была Женя Барсукова, девочка из Дашиной группы. Она была старожилкой приюта — воспитывалась здесь с двухлетнего возраста. За озорные проделки педагоги называли Женю «божеским наказанием». Но дети любили весёлую непоседу. Каждый день она изобретала удивительные каверзы, вносившие разнообразие в скучную приютскую жизнь. Прозвище Жени было «Мартышка» — она постоянно кривлялась и артистически передразнивала детей и воспитателей.
Но сердце у девчонки было доброе. Она умела раззадорить самых печальных, постоянно плачущих ребятишек, которых после войны немало было в приюте. Именно Женя помогла Даше привыкнуть к здешней жизни, вывела её из угрюмой апатии. На мрачного Сыча она тоже влияла положительно. Сначала отгоняла тех, кто изводил мальчишку, грозила им кулачком и выкрикивала смешные угрозы. Потом вместе с Дашей стала вовлекать Мишку в общие игры.
Прошлым летом, когда ребята играли в прятки во дворе, Женя вскарабкалась на дерево. Мишка был водящим. Ему удалось быстро найти всех. Одна Мартышка словно сквозь землю провалилась. Отчаявшись, Мишка обходил двор в десятый раз, заглядывал во все уголки. И вдруг откуда-то из воздуха послышался знакомый голос:
— Ау, Мишка! Я тут!
— А, вот ты где! — ответил мальчишка. — Слезай, теперь ты водишь!
— Ничего подобного! — возразила Женя и состроила уморительную рожу. — Так не считается! Ты сперва коснись меня!
— К тебе лезть, что ли? — угрюмо спросил Мишка.
— А то! Только ты всё равно не залезешь. Ты ж у нас сундук неуклюжий!
— Чего? — грозно спросил мальчишка.
— Того! Валенок, сундук, лапоть!
Дразнясь, Женька показывала Мишке то язык, то длинный «нос» из пальцев.
— Вот я тебе задам!
Мальчик ухватился за толстый сук, ловко подтянулся и стал перелезать с ветки на ветку. Женя поняла, что довольно скоро он до неё доберётся. Теперь она не могла спуститься вниз, а прыгать побаивалась — всё-таки, слишком высоко! В это время над двором раздался пугающий громкий рёв. Ребята разбежались, кто куда, а Женька по-прежнему сидела на дереве. Сквозь ветки она видела кружащих в небе гигантских птиц.
Это были боевые аэропланы. В то утро они впервые появились в небе Петрозаводска. Люди, никогда прежде не видевшие воздушных атак, в ужасе прятались в погреба и подвалы. Но пилотам было дано указание не бомбить на поражение, а всего лишь запугать жителей. Бомбы падали беспорядочно, но несколько зданий, всё же, были разрушены. После этого самолёты сбросили пачки агитационных листовок и покинули воздушное пространство города.
Грохот взрывов перепугал Женю. Она попыталась слезть с дерева, но от страха поскользнулась и упала вниз. Мишка стремительно слетел за ней. Он сильно отбил ноги, но смог встать и подойти к девочке. Она лежала на спине и стонала, придерживая одной рукой другую.
— Долазилась, Мартышка! — мрачно произнёс мальчик. — Держись за меня, я тебя подниму!
— Что это гремело, Мишка? — в ужасе глядя на небо, спросила Женя.
— Что-то! Еропланы летали! Финские, небось!
Женя уже закинула здоровую руку Мишке за плечо. Но тут подоспели няньки. Ругая ребят на чём свет стоит, они отвели их в приютский лазарет. Осмотрев детей, врач сообщил — у Мишки лишь несколько синяков и царапин, а Барсукова сломала руку. Придётся месяц походить с гипсом! Женя не слишком расстроилась. Уже через два часа она отчаянно хвасталась перед товарищами, как сидела на дереве, а «еропланы прямо над головой бомбы кидали». На самом деле Мартышка теперь побаивалась даже смотреть на небо. Но бомбёжек больше не было, зато они с Мишкой крепко подружились. Почти так же, как с Дашей.

— Иди ко мне! — позвала Женька из-под стола.
Даша подбежала и опустилась на корточки рядом с подругой.
— Держи, — Женя протянула ей кусок булки. — Лопай! Я для тебя на кухне стащила.
Гостинец пришёлся как нельзя кстати. Даша ведь толком не поела за обедом, и уже три часа сидела взаперти. Она с жадностью уплела булку, но это лишь усилило голод. Так хотелось чего-нибудь вкусненького, домашнего! Например, лосятинки на вертеле! Правда, мясо лося жестковато, но мама всегда мариновала его в простокваше, и вкус получался изумительный. А какие пирожки с картошкой мама и Леся пекли по праздникам! Даша вздохнула, вспоминая семейные обеды, и глаза её наполнились слезами.
Женя заметила это, и тут же толкнула подружку в бок:
— Ты чего накуксилась? Подумаешь, наказали! Я же нарочно с тобой осталась, чтоб ты не скучала!
Даша невольно улыбнулась. Да, весёлая Женька всегда находила способ развлечь подругу, когда её наказывали. Правда, Даша редко нарушала дисциплину — она от природы была тихим и послушным ребёнком. Сама Барсукова получала взыскания чуть ли не пять раз в день. И тогда Даша тайком приходила к ней и помогала справиться с отработкой или скучной отсидкой в изоляторе. Главное, чтобы воспитатели не узнали, иначе — быть беде!

Глава III

Пока Даша жадно уничтожала булку, Женя делилась последними приютскими новостями:
— Там на прогулке один из малышни прыгнул и промахнулся. Прямо в лужу угодил! А тут как нарочно — заведующая! Вот умора! — прыская от смеха, тараторила Женя.
Глядя на озорное личико подруги, Даша тоже засмеялась. Она отлично знала характер заведующей приютом. Та была ужасно скучной и нудной женщиной. Если няньки могли просто накричать на шкодника, то заведующая по два часа монотонным голосом читала морали. Недавно она пришла на урок русского языка в Дашину группу. Как нарочно, учитель снова упрекал Матвееву за то, что она постоянно делает ошибки, и притом — всегда одни и те же.

Когда уроки закончились, Дашу вызвали в кабинет заведующей. Та битый час поучала девочку, что нельзя так безответственно относиться к учёбе. Она твердила, что сейчас не царский режим, стыдно быть неграмотной, да и в жизни потом сложно будет устроиться. А Матвеева просто ленится, не учит правил, поэтому и пишет с ошибками. И неряшлива к тому же — постоянно сажает в тетрадях кляксы!
Даша и в самом деле не отличалась прилежностью. Домашние задания она готовила, как говорится, из-под палки. Русский язык давался ей с трудом, и привычной оценкой была тройка. По другим предметам Матвеева тоже не блистала. Наверное, в душе заведующая желала девочке добра, но после её наставлений хотелось назло наделать сто ошибок в диктанте, посадить кляксу на полстраницы и ещё дорисовать к ней рога.
— Слушай, а что всё-таки было там, за окном? — спросила Женя, с любопытством взглянув на Дашу.— Что ты там увидала?
Та оглянулась на дверь, словно опасаясь, что войдёт воспитатель. Потом решила довериться подруге и, сделав быстрый выдох, ответила:
— Там была Леся… моя сестра. Я точно видела её!
— Не может быть! — удивилась Женя. — Ты мне рассказывала, что она пропала!
— Но она ведь жива! Я знаю, Леся меня никогда не бросит! Вот увидишь, она найдёт меня и заберёт отсюда!
Лицо Жени выразило сомнение. Она неуверенно произнесла:
— Погоди, но… Она же тебя на вокзале оставила? А вдруг она это сделала нарочно?
Даше кровь бросилась в лицо. Она и на миг не могла представить, чтобы её честная добрая Леся решилась на такую подлость! Девочка помнила, как старшая сестра прятала её от белофиннов, добывала ей еду по дороге, во время ночёвок согревала, кутая в свою одежду…

Но Женя была не первой, кто высказал такое предположение. Солдаты, которые вытаскивали Дашу из вагона на вокзале, тоже говорили с усмешками: «Сестрица твоя — просто кукушка! Бросила тебя, зачем ей такая обуза!». Слыша это, девочка рыдала и отчаянно выкрикивала:
— Врёте! Врёте! Моя Леся хорошая, она скоро придёт за мной!
Она вырывалась из рук мужчин и даже укусила одного из них за руку.
— Ах ты, дрянь! — выругался солдат. — Ну и работёнку подсунули!
Но как же Барсукова могла сказать такое? Подруга называется!
— Не смей так говорить! Леся не предательница! — выкрикнула Даша.
Женя даже отшатнулась от испуга. Тихоня Матвеева сама на себя стала непохожа — глаза загорелись злобой, кулачки сжались.
— Да успокойся ты! — быстро сказала Женя. — Воспиталки услышат!
Она как в воду глядела. Послышались тяжёлые шаги. Женя проворно спряталась под столом. В столовую вошёл повар. Он вытащил из кухни огромный чан и водрузил его на стол. По комнате пополз знакомый запах пригорелой крупы.
— Опять пшёнка! — с отвращением проговорила девочка. — Как я её ненавижу!
— Как нехорошо, Даша, — послышался за её спиной знакомый женский голос.
Девочка обернулась. Конечно, это была Мария Николаевна, любимая воспитательница всех детей. Эта худенькая сутулая женщина в скоромном сером платье отлично разбиралась в детской психологии, и умела подобрать ключик к сердцам самых трудных ребят. Особенно хорошо она ладила с «детьми войны», среди которых была и Даша Матвеева.

— Ты же знаешь, в стране сейчас голод, — серьёзно проговорила Мария Николаевна. — У многих и пшёнки нет. Многие дети с голоду умирают, а ты капризничаешь! Сейчас любой еде надо радоваться.
— А мне всё равно, — проворчала Даша и, нахмурившись, пошла к тумбочке, где возвышались поставленные друг на друга стопки тарелок.
Девочка решительно схватила целую пирамиду.
— Не бери так много! — воскликнула воспитательница. — А то уронишь и разобьёшь!
— Не уроню, — уверенно ответила девочка и понесла тарелки.
Она с превеликим трудом удерживала их. Видя, что Даша того и гляди уронит посуду, Мария Николаевна бросилась к ней на помощь. Но Даша уже успела опустить звякающую пирамиду на ближайший стол.
— Ну, что я говорила? — мягко укорила Мария Николаевна. — Чуть-чуть, и уронила бы!
— Но я же их не разбила, — не глядя в глаза воспитательницы, ответила Даша, и начала расставлять тарелки по обеим сторонам длинного стола.

Мария Николаевна покачала головой, но не стала больше ругать Дашу. Она хорошо знала, что все «дети войны» отличаются упрямством, замкнутостью, часто делают всё наперекор. Слишком много плохого повидали эти ребятишки, слишком сильно война покалечила их неокрепшие души. Сразу этого не исправить, нужно воспитывать настойчиво, но медленно.
Прибравшись в столовой после ужина, Даша пошла в комнату, где ребята по вечерам учили уроки. Домашнее задание нужно было приготовить до отбоя. Но Даша сидела над книжками, не видя перед собой букв. Она придумывала письмо для Леси. Они так долго не виделись! Как рассказать сестре всё, что она пережила за это время? Но написать надо непременно! Даша уже приготовила листок чистой бумаги, но тут же снова задумалась. А что, если она и вправду обозналась? Вдруг это была совсем не Леся?
Даша застыла с карандашом в руке, и не могла написать ни слова. Женя заметила, что подружка смотрит застывшим взглядом в пространство.
— Ты чего сидишь, как деревянная? Давай, решай задачу! Помочь тебе?
С Жениной помощью Даша решила две задачи, написала упражнение по русскому языку. Подруга даже заставила её прочитать вслух четыре страницы из естествознания. Когда по приюту объявили отбой, с домашними заданиями было покончено. Даша ушла в спальню, переоделась в ночную рубашку и легла в кровать. Но уснуть ей никак не удавалось. Ворочаясь в постели, девочка всё думала о том, что видела в окно. Правда ли это была Леся? Почему же она прошла мимо приюта, не вошла, не поговорила с заведующей?
По счастью, кровать Жени Барсуковой стояла рядом. Она свесилась в проход и позвала громким шёпотом:
— Дашка! Ты не спишь?
— Нет.
— Я слышу, ты вертишься… Всё про сестру думаешь?
Облокотившись на тумбочку, Даша ответила:
— Она здесь, Женька! Я знаю, здесь. И она меня скоро заберёт! И тебя тоже! Ты будешь моей второй сестрой, хочешь?
В лунном свете, падавшем в окно, Даша увидела, что подруга радостно кивает:
— Хочу!
Что и говорить! О чём ещё может мечтать сирота, лишённая семейного тепла и любви родителей? Даша пообещала самой себе, что как только Леся появится, она упросит её забрать из приюта и Женю, и молчаливого, вечно хмурого Мишку. Девочка успела так сильно полюбить их, что считала родными.
Даша до сих пор помнила, как Женя поддержала её в первый, самый трудный год в приюте. В ночь накануне одиннадцатого июня Даша не спала всю ночь. Это был день рождения Леси. В том году сестре исполнялось шестнадцать лет. Даша представляла, какой весёлый праздник устроили бы родители.

Самое прекрасное, что день рождения был летом. В это время Леся обычно возвращалась в родное село, закончив очередной год в интернате. Отец разводил во дворе перед домом костёр и варил большой котёл вкуснейшей ухи. Мама пекла множество пирогов на любой вкус — с мясом, картошкой, печёнкой, яйцом… Приходили дяди и тёти с двоюродными братьями и сёстрами, собирались Лесины подруги. До самого вечера во дворе угощались, пели песни и танцевали под гармошку соседа Егора. Даша едва удерживалась от слёз, вспоминая эти чудесные праздники.
Вот если бы именно сегодня сестра вернулась… Весь день накануне Даша просидела у окна, смотрела на прохожих, стараясь узнать в ком-то из них свою сестру. И ночью, вертясь без сна в кровати, продолжать думать о Лесе. Неужели та отправилась на Урал одна, нарочно оставив сестрёнку? Нет, нет! Зажмурившись, Даша мотала головой. Леся не способна на такое! Тогда почему же она не пришла на вокзал? А вдруг с ней случилось что-то страшное?
При одной мысли об этом Даша ощущала томительную боль в сердце. Она сама не заметила, как по её щекам заструились слёзы. Чтобы её рыданий не услышали, Даша прижалась лицом к подушке. И вдруг кто-то легонько коснулся её плеч.
— Дашуля, — послышался ласковый шёпот Жени. — Не плачь, Дашенька!
Трудно было поверить, что Женя, эта беспечная сорвиголова, может быть такой отзывчивой к чужому горю.
— Ты по маме скучаешь, верно? Понятное дело. Я вот вообще не помню ни мамы, ни папы. Но всё равно хочется, чтобы у меня были родители… Эх, если бы они были живы, я бы так хорошо себя вела! Заботилась бы о них, училась бы на отлично…

Эти слова отогрели Дашино сердце. Она поняла, что Барсуковой можно довериться. Рассказала ей всю свою маленькую жизнь. И как чудесно было в селе, с мамой, папой и Лесей, и как война в один миг разрушила это счастье. Потом долго описывала своё трудное и страшное путешествие с сестрой до Петрозаводска. Закончив рассказ на том моменте, когда солдаты вытащили её из теплушки, Даша не выдержала и расплакалась.
— А у меня нет ни братьев, ни сестёр. Как это здорово, наверное, когда есть старшая сестра, — тихо сказала Женя.
В лунном свете было видно, что глаза Жени блестят от слёз. Никогда раньше Даша не видела эту отчаянную девчонку плачущей!
— Может, ты захочешь быть моей сестрой?
— Конечно, буду, Женечка! Буду! — воскликнула Даша, забыв о том, что может перебудить всех девочек.
Даша и Женя обнялись, как настоящие сёстры. Они уговаривали друг друга не плакать, и обе повторяли: «Не плачь, всё будет хорошо!». С той ночи девочки всегда были вместе. Даше казалось, что дружба с Женей рассеяла страшную темноту, которая окружала её после ухода из села. Девочка поклялась себе, что никогда не расстанется с названой сестрой. Если Леся придёт за Дашей, она уговорит её забрать из приюта и Женю. Разве можно бросить эту добрую девочку, никогда не знавшую родительской ласки?

Глава IV

— Полюбуйтесь-ка на нашу разиню, — улыбаясь, говорила Мария Николаевна, — её словно подменили.
Заведующая смотрела на Дашу Матвееву, склонившуюся над книжкой, и довольно кивала головой. Педагоги обратили внимание, что с недавних пор девочка поразительно изменилась. Она внимательно слушала объяснения учителей на уроках, старательно готовила домашние задания. За один день она ухитрилась заработать две отличные отметки. Даже учитель русского языка, часто упрекавший Дашу за ошибки, отметил, что она стала писать грамотнее.

Конечно, Матвеева не была от природы глупой. Она могла назубок выучить уроки, написать упражнение идеально ровным почерком, сделать красивую вышивку. Но такое настроение бывало у Даши весьма редко. Её подруга Женя умудрялась и учиться хорошо, и веселиться в свободное время. У Даши так не получалось. На уроках она вспоминала, как раньше играла с ребятами в родном селе, думала о Лесе или нынешних друзьях по приюту. Мысли разбегались, и девочка не слышала, о чём говорят учителя.
Но иногда Дашу охватывал какой-то азарт — хотелось сделать не хуже, чем другие дети. Например, так было на уроке вышивания. В тот день снова похолодало, и лужи во дворе приюта затянуло льдом. По краям оконных стёкол наросли морозные узоры. Но Даша даже не глядела в сторону окон. Вместе с другими девочками из группы она училась вышивать.
Работа шла не слишком гладко. Иголка то и дело выскальзывала из пальцев, нитки путались. Но Даша старательно делала стежки. Ей непременно хотелось вышить коричневого верблюда на жёлтом фоне. Такую вышивку она видела на стене, куда вывешивали лучшие работы воспитанниц. « И я не хуже вышью!» — мысленно повторяла девочка, терпеливо распутывая непослушные нитки. Правда, верблюжья шея у неё получилась слишком тоненькой, словно животное страдало рахитом. Не замечая этого, Даша увлечённо вышивала.

И вдруг над её ухом раздался отчаянный крик:
— Дашка, глянь в окно! Она там!
Даша вздрогнула от неожиданности, подскочила. Иголка, зажатая в правой руке, вонзилась в основание левой кисти. Девочки не сразу заметили этого и дружно расхохотались. Соня Шишкина заливалась громче всех. Конечно, это она закричала, напугав Дашу. Но тут девочки увидели, что по руке Матвеевой ручейком стекает кровь. Некоторые испуганно стихли, другие расшумелись ещё больше:
— Она поранилась!
— Ей к врачу надо!
Дверь распахнулась, вошла наставница.
— Что за шум? — строго спросила она. — Что здесь творится?
— Мы не знаем, — с невинным видом отвечали девочки. — Матвеева вдруг вскочила и укололась своей иголкой…
— А почему Шишкина кричала? Я узнала её голос!
Соня стала отпираться, но воспитательница её не слушала. Она повела Дашу к приютскому врачу, который остановил кровь и перевязал руку. Врач тоже расспрашивал девочку, как она поранилась. Но Даша, гордая от природы, молчала и даже не показывала, что обижена. В отличие от вспыльчивой и открытой Женьки, Даша всегда копила обиды в себе.
Конечно, внутри у неё клокотали досада и злость на девчонок. «Нарочно крикнули мне в ухо, чтобы я испугалась. Что за дурацкая шутка!» — думала Даша.
Она видела, что Шишкину повели в кабинет заведующей — явно, чтобы наказать за случившееся. Даша порадовалась в душе, что обидчица получит по заслугам. Но лицо её оставалось спокойным. Жизнь в приюте учит скрывать истинные чувства.

Наступил час прогулки. На сей раз Барсукову оставили дежурить в столовой. Она не выказала и тени сожаления из-за того, что лишилась развлечения. Наоборот, веселилась вовсю — корчила рожи другим ребятам, демонстративно падала, притворяясь, что выбилась из сил.
Мишка пошёл гулять, но держался в сторонке от детей. Вытащив из-за пазухи рогатку, он принялся искать камушки. «Этот слишком мелкий, — бормотал мальчишка. — А вот тот подойдёт!». Рогатка была его главным достоянием. Он раздобыл её в прошлом году, выменяв у городского школьника на пайку хлеба и четыре куска сахару.
Когда никого не было поблизости, Мишка с удовольствием тренировался в стрельбе. Обычно он пулял по пустой жестянке, поставленной на пень. Но сегодня нашлась мишень получше — большая лохматая ворона, сидевшая на заборе. Мишка прицелился, натянул резинку…
— А ну, не смей! — кто-то толкнул Мишку в плечо.
Камень глухо ударился в ствол дуба. Мишка в ярости обернулся — перед ним стояла Даша Матвеева. Глаза её сердито блестели.
— Не стреляй в птиц! — крикнула девочка.

— А тебе-то что? — мрачно спросил Мишка.
— Что плохого тебе сделала ворона? Она тебя, небось, не трогала? — продолжала наступать Даша.
— Отстань! — отвернувшись, проворчал Мишка.
— Вот я пойду и расскажу воспиталке! Пусть у тебя отберут твою дурацкую рогатку!
Наказаний Мишка не боялся, но лишиться драгоценной рогатки ему никак не хотелось. Тихо пробурчав: «Ябеда!», он сунул рогатку за пазуху и отошёл от Даши. Несколько минут он бродил по двору, глядя себе под ноги. Даша наблюдала за ним, стоя поодаль.
Вдруг Мишка обернулся и подошёл к девочке. На его лице было загадочное выражение.
— Хочешь пойти со мной? — лукаво глядя на Дашу, спросил мальчик.
— Куда? — удивилась она.
— Ясное дело, в город, — ответил Мишка. — Я там знаю одно хорошее местечко. Знаешь, сколько всяких штук там можно найти…
Даша редко убегала из приюта. Во-первых, она боялась заблудиться в городе, а во-вторых, до сих пор дрожала, вспоминая воздушный налёт. Но слова Мишки пробудили в ней жажду приключений. Она так давно не видела ничего нового и интересного, только надоевший приютский двор! К тому же, в городе она может встретиться с Лесей. Если сестра и правда здесь, в Петрозаводске, то Даша непременно найдёт её! Она ни с кем не спутает свою Лесю!
Девочка смутно помнила жуткие дни, когда они с сестрой шли в Петрозаводск. Из родного села она уходила с завязанными глазами. Чтобы малышка не видела крови и трупов, Леся завязала ей глаза платком и только потом вывела из убежища.

— Не снимай, Дашенька, — дрожащим шёпотом говорила девушка. — А то убьют!
Даша не понимала своим детским умом, что происходит, но слушалась сестру беспрекословно. А потом было страшное путешествие пешком, голод, жажда, страх…
Мишка прервал её воспоминания. Он ловко взобрался на забор и позвал:
— Ну, чего стоишь? Лезь за мной!
Даша неплохо карабкалась по деревьям, но взбираться на заборы ей пока не приходилось. Она поставила ноги на нижнюю перекладину и застыла, не зная, что делать дальше. Мишка сверху протянул ей руку:
— Держись! Да отталкивайся ногами!
Через пару минут они спрыгнули наружу. Благо, прохожих не было, и дети, пугливо озираясь, пересекли улицу. Вскоре они оказались в соседнем квартале. Даше было страшно и одновременно очень весело. Она вновь ощущала себя вольной пташкой, покинувшей тесную клетку приюта. Вот бы сейчас оказаться в тайге, вдоволь нагуляться по зелёным полянам, увидеть островки в голубой дали Онежского озера! Впрочем, пособирать всякие интересные штучки, как обещал Мишка — тоже заманчиво…
Даша без малейшего сомнения шла за другом. Впереди были незнакомые улицы, большие здания, высокие ограды. Приют остался далеко позади.

Глава V
Если бы Даша знала, что сегодня произойдёт в приюте, вряд ли она согласилась  бы пойти за Мишкой. Этот волчонок сторонился шумных компаний, зато охотно ввязывался в опасные предприятия, которые  придумывал сам. Например, в прошлом году он убежал и в одиночку добрался аж до Сулажгоры. Гуляя по местам недавних сражений, он собирал гильзы и патроны, а потом хвалился ими перед знакомыми мальчишками.
Мишка рыскал  по городу, подбирая всё, что могло ему пригодиться — потерянную лошадью подкову, обломок зеркальца, плоскую коробку из-под ваксы. Частенько  он шатался у озёр, а как-то раз, смастерив удилище из орехового прута, наловил ряпушки. Он притащил её в приют и с гордостью сказал Даше и Жене, что будет есть рыбку сырой.
— Зачем? — брезгливо поглядывая на осклизлую рыбью чешую, спросила Даша.
— Сырая рыба оберегает зубы от цинги, — серьёзно ответил Мишка, — я в книжке читал!
Он отрезал перочинным ножиком кусок рыбы, кое-как очистил и попробовал жевать, но тотчас с отвращением сплюнул. В конце концов, девочки уговорили его отдать ряпушку на кухню, и больше Мишка рыбалкой не интересовался. Его влекло только таинственное и необычное, а что необычного в рыбной ловле?
Казалось, его долгих отлучек никто в приюте не замечал. Это даже радовало Мишку. Не хватало ещё ругани нянек или нотаций заведующей! Вообще, воспитанник Погодин никак не проявлял себя  в приюте. Сначала воспитательницы пытались как-то приучить маленького волчонка к коллективу, но потом махнули рукой. Он общался лишь с немногими сверстниками. Его уже не изводили, как в первые дни, но и не особенно уважали. Наверное, ребята подспудно чувствовали в нём сложную личность, с которой не каждый может найти общий язык.
А Даше и Жене это удавалось. Видимо, в этих трёх детях, таких разных на первый взгляд, было что-то общее. Может, тяга к приключениям?
Именно она и заставила Дашу идти за Мишкой до озера, стянутого мутным зеленовато-серым льдом
— Смотри! — крикнул Мишка. — Хочешь покататься?
— Упаду ведь, — покачала головой Даша.
— Так и знал, что ты сдрейфишь, — насмешливо произнёс Мишка и, изловчившись, прыгнул на лёд. — Трусиха! Не догонишь!
Оттолкнувшись ногой, он покатился вперёд и в восторге крикнул:
 — Лучше всяких катков!
— Я трусиха? — огрызнулась Даша, задетая колкостью друга. — А вот сейчас как прыгну…
Перескочив через промоину, Даша поспешила к другу. Кататься было совсем нетрудно. Даша совсем забыла, где находится — ей казалось, она на огромном катке. Лёд отлично держал двух худеньких ребятишек.
— Эй, осторожней, не грохнись! — покрикивал Мишка.
Он заметил, что Даша оказалась далеко от берега, где лёд был гораздо тоньше. Дальше всё происходило стремительно — раздался звук, похожий на выстрел, после чего от ледяного панциря оторвался маленький островок. На нём стояла Даша, оцепеневшая от ужаса.
— Прыгай! Назад! — кричал Мишка, но его голос заглушал ветер, усиливающийся  с каждой секундой.
Небольшая чёрная полоска воды между льдиной и берегом всё ширилась. Мальчик в панике огляделся, ища взглядом что-то, что можно было бы подать Даше. Лезть в ледяную воду ему не хотелось, да и страшно было. Но что же делать? Пока он побежит за помощью, льдина отплывёт ещё дальше…
Медлить было нельзя. Собрав все силы, Мишка разбежался и прыгнул. Прыжок оказался удачным — мальчику удалось вцепиться руками в пальто Даши. Она упала на льдину. Полминуты оба стояли на четвереньках, опасаясь, что маленький ледяной островок опрокинется. Внезапный порыв ветра сорвал с Мишкиной головы фуражку.
— Ой, что же нам делать? — простонала Даша.
— Тише ты, не реви! — пытался её как-то успокоить Мишка. — Тут никого нет, надо что-то придумать, пока нас не унесло.
Оглядевшись по сторонам, Миша с ужасом осознал, что решать надо за считанные секунды. Иначе ветер и волны угонят льдину далеко в озеро, где уже не спастись.

***

Устав сидеть на одном месте, Женя принялась бесцельно шататься по столовой. До обеда оставалось ещё чуть больше часа. Любопытная девчонка решила заглянуть в кладовку, куда они нередко забирались вместе с Дашей и Мишкой. В прошлом году они поймали здесь мышь. Вернее, поймал её Мишка — ловко прыгнув в сторону крошечного зверька, он накрыл его ладонями.
— Ой, какая хорошенькая! — взвизгнула Женя.
Она не боялась мышей, о чём не раз с гордостью заявляла. Даша же, наоборот, дрожала при одном виде шустрых грызунов.
— Ой, убери её! — воскликнула она, когда Женя протянула мышь, зажатую в ладони.
— Ты что, мышей боишься?
— Они противные, — поморщилась Даша.
— Ай, дурочка, — потешалась Женька. — Ты посмотри, разве можно бояться такую прелесть?
В это время они уже вылезли из кладовки и стояли в углу столовой, рассматривая мышь. В этот момент подошла нянька, и Женя торопливо сунула зверька в Дашин карман. Страх переборол отвращение, и Даша быстро вытащила мышку. Присмотревшись к ней, она подумала, что и в самом деле — ничего страшного и противного. Блестящие глазки, серая шёрстка, миленькие лапки. Наверное, мышка голодная. Чем бы её покормить?
Сегодня на обед подавали пшёнку, которую Даша терпеть не могла. А может, накормить ею мышь? Кажется, они едят зёрна…  Даша подошла к чану с кашей и взялась правой рукой за огромный черпак. Он был очень тяжёлый, и Даше пришлось помогать второй рукой, в которой была зажата мышь. Пальцы дрогнули, и серый зверёк свалился прямо в жёлтое месиво пшёнки.
— Дети, отойдите от чана! — раздался сзади голос воспитательницы. — Ждите, пока вам раздадут ваши порции!
Даша отскочила, думая в ужасе: « А если моя мышь попадёт кому-нибудь в тарелку? А вдруг кто-то видел, как я держала её в руке?».
Сердце девочки бешено колотилось, она молила только об одном — чтобы мышь не заметили. И тут раздался пронзительный вскрик:
— МЫШЬ!!!
Девочки хором завизжали и в панике залезли с ногами на скамейки и столы. Мальчишки хохотали от души. И в самом деле, зрелище было презабавное — десятки девчонок до смерти перепугались крошечного серого существа. Мишка веселился больше всех. Почему-то и он, и Женя решили, что Даша нарочно кинула мышку в чан. До сих пор воспоминания об этой проделке заставляли Женю покатываться со смеху. К счастью, тогда всё обошлось. Воспитатели решили, что мышь сама забралась в чан. Если бы они стали расспрашивать воспитанников и дошли до Даши, она бы не смогла утаить своей вины. Не умела она ещё врать.
Ждать обеда было невыносимо скучно. Проходя мимо двери столовой, Женя услышала чужие взрослые голоса. Заинтересовавшись, она осторожно выглянула в коридор. Там стояла заведующая, а с нею двое чужих — мужчина со шрамом на щеке и довольно молодая женщина, одетая в мешковатое, явно с чужого плеча, пальто. Лица её было не разглядеть. Зато Женя хорошо видела её  спутника. Это был сутулый молодой человек с небрежно причёсанными каштановыми волосами. Его худое лицо с запавшими щеками уродовал глубокий шрам. Разговаривая с заведующей, он сделал несколько шагов по коридору, и Женя заметила, что он сильно припадает на правую ногу. Наверное, был ранен на войне.
— Ах, ты ж леший! — процедил сквозь зубы незнакомец, потирая бедро. — Опять ноет… Видать, к непогоде.
— Вы бы присели… — сочувственно произнесла заведующая, но тот лишь отмахнулся.
— Постою, не облысею. Вот, все документы. Ну, как, забрать-то сможем? А то надоело уже тут куковать.
— Хмм… Вроде всё в порядке, — просматривая пачку бумаг, проговорила заведующая,  — значит, Матвеева?
— Да-да! Она же у вас? Можем мы её увидеть?
Сердце Жени радостно забилось. Дашка не соврала! Это за ней пришли! Ей хотелось помчаться во двор и поскорее позвать Дашу, сообщить ей счастливую новость. А ведь Даша обещала, что уговорит сестру забрать из приюта и Женю, и Мишку.
— Я пойду, поищу девочку, а вы пока подождите здесь, — сказала заведующая. —  Должна вас предупредить, Даша —  хорошая девочка, но очень уж ленивая. Надеюсь, вы её вымуштруете.
— Уж постараемся, мамаша, — неуверенно ответил мужчина со шрамом.
Женя буквально прилипла к окну, ожидая, когда появится Даша. Но её нигде не было видно. Устав ждать, Женя вышла из столовой и сама отправилась во двор, но тоже не нашла Даши. Не появилась та и за обедом. Няньки обыскали приют от подвала до крыши, но тщетно. Вскоре выяснилось, что вместе с Дашей пропал и Мишка Погодин. Наверное, они сбежали куда-то вдвоём.
— Ты не видел Дашку Матвееву? — тормошила Барсукова каждого воспитанника.
Те в ответ лишь пожимали плечами. «Надо найти её и рассказать, что ей хотят забрать» — думала Женя. Она решила после обеда отправиться в город. Все Мишкины заветные места, где он любил ошиваться, были отлично известны Жене.


Глава VI
Женя тихонько выскользнула из-за стола и вышла из столовой, едва ли не на цыпочках. Мысленно девочка молилась, чтобы противная Сонька Шишкина не заметила её исчезновения. Прескверное существо эта Сонька — вечно ябедничает воспитателям, наговаривает, всячески пакостит и девочкам, и мальчикам. Жене не раз доставалось из-за доносов Шишкиной. Если она сейчас заметит, что Барсукова вышла, то сразу доложит. И опять Женьке влетит! Хоть она и привыкла к наказаниям, а всё-таки неприятно…
   Бесшумно скользя вдоль стенки, Женя завернула за угол. Теперь столовая осталась позади, и можно было бежать со всех ног. Вскоре девочка добралась до коридора, в котором находился кабинет заведующей. У двери по-прежнему ожидали двое посетителей — молодой мужчина со шрамом на лице и юная девушка, небольшого роста и настолько худенькая, что пальто висело на ней мешком.
  Женя уставилась на неё в изумлении — незнакомка была точной копией Даши Матвеевой! Такие же мягкие светлые волосы, заплетённые в свободную косу, такие же ярко-голубые глаза.
 «Вот это да! Прямо точь-в-точь!» — подумала Женя.
   Она не смогла больше сдерживаться. С бешено бьющимся сердцем она подбежала к белокурой девушке, схватила её за руку и прошептала:
— А я знаю, кто ты! Ты ведь Леся, сестра Даши Матвеевой, правда?
— Да, правда, — вздрогнув от неожиданности, ответила девушка. — Но откуда ты узнала?
— Так вы же на одно лицо! — уже не смущаясь, громко проговорила Женя. — Так похожи, прямо как близняшки!
 Леся улыбнулась, а Женя продолжала тараторить:
 — Дашка так тебя ждала! Всё время в окна смотрела… Даже когда болела, постоянно твоё имя повторяла. Она говорила, что ты обязательно придёшь и заберёшь её. И нас тоже заберёшь — меня и Мишку Погодина.
  Женя состроила умилительную гримасу и выжидающе посмотрела на Лесю. Та слегка растерялась от такого напора, но на губах её сохранилась мягкая улыбка.
— Конечно, я вас возьму… Вы ведь уже не малыши, няньки вам не нужны…
— Да ты в своём уме, Леся? — грубовато перебил девушку её спутник. — Это ведь не котята, а дети! Ты хоть представляешь, сколько с ними хлопот?
— Ну, Даня, не надо ворчать, — примирительно произнесла Леся. — Они же не младенцы, которых надо пеленать да из рожка кормить. Сами о себе позаботятся и нам с огородом помогут. Верно, девочка?
— Конечно! — весело отозвалась Женя.
— Вот видишь, — Леся улыбнулась Дане, — если надо будет, они и с Васей посидят.
— А кто это — Вася? — быстро спросила Женя.
— Это мой сын, — нахмурившись, ответил мужчина. — Ему три месяца всего. Без матери остался…
   Не глядя в лицо Жени, он глухим голосом стал рассказывать о своей невесте Лене. История их любви была сложной и грустной — встречи, ссоры, расставания и новые встречи… В январе у них родился маленький Вася.
— Лена тогда у подруги жила, в Тихвине, — мрачно говорил Даня. — Собиралась переехать к нам, в Тверь, когда малыш немного окрепнет. И вот выбежала без пальто во двор за дровами. Вроде и пробыла на морозе всего пару минут… А на другой день свалилась с ужасным жаром. За два дня сгорела…
   Даня с трудом сглотнул и опустил голову. Видно было, что ему до сих пор больно вспоминать об этом. Леся и Женя смотрели на него с сочувствием.

   Данька Изотов по прозвищу Хромой встретил Лесю примерно месяц назад. Это произошло на железнодорожной станции. Мартовский день выдался на редкость холодный — видимо, весна ещё не до конца одолела зиму. Порывистый ветер швырял в лица прохожих колкие снежинки.
   Хромой приковылял к лавочке у привокзальной площади и начал перебирать свой скарб мешке. Вдруг сзади мелькнула какая-то тёмная тень. Данька усел заметить лишь худую грязную руку, выхватившую из его мешка сушёную рыбину. Вскочив, Хромой бросился в погоню за воришкой, хотя при беге покалеченную ногу обжигала боль.
   Бродяжка не ушла далеко — она притаилась за углом вокзала и жадно грызла рыбу. При виде Изотова она испуганно отпрянула, словно собираясь снова задать стрекача. Но невдалеке стояла группа мужчин, один из них был в серой милицейской ушанке и с винтовкой на плече. Нищенка замерла от страха.
— Ах, ты паршивка! — грозно сказал Даня. — Думала, если я хромой, то у меня воровать можно? А ну, плати за рыбу!
Девушка смотрела на него диковатыми глазами, застывшими от испуга.
— Оглохла, что ли? Плати, а то милиции сдам!
   Нищенка сбросила своё затрёпанное пальтишко и, с ненавистью во взгляде, отдала его мешочнику. Порыв ледяного ветра заставил её обхватить плечи руками. Вид у неё был жалкий. Маленькая, тощая, что называется — кожа да кости. Под пальто — лишь грязная холщовая рубашка да коричневая юбка деревенского покроя, местами протёртая до дыр. Обута девушка была в разбитые ботинки, явно на пару размеров больше.
 Оставшись без пальто, она вмиг закоченела — лицо стало мертвенно-бледным, пальцы распухли. Изотову стало стыдно, и он бросил девушке её пальто.
— Оденься, — более миролюбиво произнёс он. — Озябла, небось? Как тебя зовут?
   Девчонка молчала, исподлобья глядя на странного мужчину, который сначала обругал, а потом вдруг пожалел.
— Не бойся, глупая! — усмехнулся Данька. — Я ж не кусаюсь!
— Леся, — тихонько ответила девушка.
— Сколько тебе лет, бедолага?
   Она подняла глаза — ярко-синие, казавшиеся огромными на исхудавшем личике.
— В июне будет восемнадцать.
— Батюшки! Я бы подумал — четырнадцать! И что же ты, сирота?
— Да, — опустив голову, ответила Леся.
    Изотову приходилось видеть немало сирот. После войны беспризорные дети и подростки стали привычным явлением — ютились по подвалам и чердакам, бродили вокруг вокзалов, воровали на толкучках. Но эта девушка почему-то вызывала у Даньки острое сочувствие. Он решил помочь ей.
— Пойдём со мной, — предложил он. — Погреешься, поешь. Да не бойся, не в дурное место зову — к своим родителям. Они люди добрые, не прогонят.
   Лицо Леси засветилось надеждой. Она никак не ожидала, что этот мрачный мешочник со шрамом на щеке предложит ей помощь. Конечно, страшновато было идти с чужим мужчиной, но выбора не было. Слишком она изголодалась, замёрзла, измучилась.
   Таисия Павловна отперла калитку и ахнула, увидев рядом с сыном замызганную молоденькую нищенку со спутанными светлыми волосами.
— Здравствуй, мама! — спокойно проговорил Данька. — Есть у нас что-нибудь из старой одежды? Вот, девушку надо бы помыть и переодеть.
— Сейчас, в чулане поищу, — сдержанно ответила мать. — Да вы проходите, чего же у ворот стоять?
   Леся следовала за матерью и сыном, смущённо опустив голову — ей было стыдно своего вида. Как давно она не была в нормальном человеческом жилье — тёплом, светлом, уютном!
   Таисия Павловна сдержалась от насмешек по поводу грязной нищенки, которую сын привёл в дом. Она пригласила их в кухню, где первым делом налила по большой миске щей. От тепла и вкусного запаха горячей пищи Лесю сморило. Она сидела, не смея пошевелиться, пока Даня не протянул ей ложку и ломоть хлеба:
— Не бойся, ешь!
   Вскоре в кухню стали заглядывать любопытные лица домочадцев, но Таисия Павловна всех отсылала быстрым жестом руки — дескать, не до вас сейчас! Она поставила на огонь большой котёл с водой, а потом отправилась в чулан — искать подходящую одежду для нежданной гостьи.

— Вот, что я нашла… наверное, подойдёт!
   Таисия Павловна показала суконную юбку и синюю шерстяную кофточку. Эти вещи она носила сама, ещё до рождения Даньки, когда была гораздо худее, чем сейчас. Они были старомодные и немного выцветшие, но чистые и тёплые.
— А сейчас, сын, выходи из кухни, надо твою подругу отмыть!
   Слово «подруга» прозвучало слегка насмешливо. Впоследствии Изотов не раз слышал от матери упрёки: «Не успел Ленку похоронить, и сразу новую девку в дом притащил!». Но в первый день Таисия Павловна сдержалась. Она налила из котла горячей воды в корыто и помогла Лесе отмыться.
   Волосы Леси пришлось обработать керосином, а её старые лохмотья — бросить в огонь. Они кишмя кишели вшами. Одежда Таисии Павловны висела на Лесе, как на вешалке. Но девушка мгновенно преобразилась. Чистая, с аккуратно заплетённой косой, в синей кофточке, подчёркивающей синеву её глаз, Леся вдруг напомнила Даньке его Лену.
«Ей ведь столько же было, когда она уезжала в Питер учиться, — с тоской подумал Хромой. — Такая же была милая, нежная… только ростом повыше».
   Леся осталась жить у Изотовых. Она изо всех сил старалась угодить гостеприимным хозяевам. Помогала Таисии Павловне стряпать, мыла посуду, убирала в доме. Девушка чувствовала, что старшие Изотовы не совсем доверяют ей, потому работала, не покладая рук. Да и соскучилась она по привычным хозяйственным делам, по семейному уюту.
   Оставшись с Даней наедине, Леся часто рассказывала ему о своей жизни. Вспоминала родные места, погибших отца с матерью, сестричку Дашу, потерянную в Петрозаводске. «Она что-то явно недоговаривает», — думал Хромой. В уме он находил для Леси множество оправданий, но всё равно не понимал до конца, как же она потеряла сестру.

   Почти месяц Леся прожила в доме Изотовых. В апреле, как и было обещано, Наташа привезла маленького сына Лены Шемякиной. Её родители посчитали, что будет лучше, если ребёнок будет расти в семье Изотовых. Нет матери, так хотя бы отец будет рядом. К тому же, у Изотовых всегда есть, кому присмотреть за мальчиком.
— Мне кажется, из Даньки получится хороший отец, — сказала Таисия Павловна.
— Надеюсь, — тихо ответила Юлия Георгиевна. — Прошу вас, берегите Васеньку! У нас ведь больше ни детей, ни внуков нет…
  Она замолчала на полуслове. Воспоминание об умершей дочери отзывалось острой болью в сердце.
   В это время из гостиной раздался плач ребёнка. Но вскоре он затих под звуками колыбельной, которую тихо напевал девичий голос:
— Баю-бай, баю-бай,
    Ты, собаченька, не лай,
     Ты, собаченька, не лай,
     Васеньку не пугай.
Таисия Павловна заглянула в приоткрытую дверь, и увидела Лесю, которая укачивала малыша на руках.

— Не плачь, маленький, — ласково говорила Леся. — Обещаю, я тебе буду вместо мамы!
  Таисия Павловна сразу смягчилась к девушке. Если сердце сына выбрало её, может быть, это знак судьбы?
   Леся чувствовала себя так, словно обрела новую семью. Отчаяние, в котором она прожила целый год, уступило место тихой радости. Видя, что родители полностью приняли Лесю, Изотов решил, что пора заняться поисками её сестры.
— Где ты говоришь, твоя Дашка потерялась?
— В Петрозаводске, — ответила Леся. — На станции.
— Ну, Петрозаводск — город маленький. Если она осталась там, мы её быстро отыщем.

   Но прежде, чем забрать детей из приюта, следовало пройти долгую процедуру оформления документов. На всех троих ребятишек, коли уж решили взять, кроме Даши, ещё и Женю с Мишкой. Изотову прежде и в голову бы не пришло, что у него, кроме собственного сына, будут ещё и приёмные дети.
— Вы не бойтесь, хвосты, — добродушно усмехаясь, говорил он, — у нас семья хорошая! Народу много, как в муравейнике, но места всем хватит!
— Что ещё за «хвосты»? — упрекнула его Леся. — Разве можно так детей называть?
— Ну, слово-то не обидное, — отмахнулся Данька. — Просто они везде таскаются следом за взрослыми. Разве не хвосты?
   Но тут разговор прервался. Нянька грубо схватила Женю за руку повыше локтя.
— Вот ты где, бесстыдница! А ну, марш в столовую!
   Девочка со вздохом поплелась за нянькой. Но там ей не сиделось спокойно — хотелось поскорее найти Дашу и Мишку, сообщить им радостную новость. Скоро они все втроём покинут приют!


Глава VII

Барсукова недолго пробыла в столовой. Быстро убрав посуду и протерев столы, она подбежала к окну. Форточка была приоткрыта. Женя бросилась в кладовку и вынула из-под груды пустых мешков свои уличные ботинки, которые успела утром припрятать там. Переобувшись, девочка попыталась пролезть в форточку. Её худенькое тело легко проходило в узкий проём, но широкий подол казённого платья мешал.
«Как ни крути, придётся открывать створки», — подумала Женя.
   Она изо всех сил потянула на себя наглухо запертые шпингалеты. Лязг, другой, и вот обе створки распахнулись. Женя влезла на подоконник и уже приготовилась спрыгнуть вниз. Но тут её крепок ухватили за воротник платья.
— Ах, дрянная девчонка! Сбежать задумала? — сердито крикнула нянька.
— Ай-ай! — Женя вдруг завопила так, что у няньки в ушах зазвенело. — Смотрите, Сонька Шишкина на крышу лезет!
   Женя с таким артистизмом изобразила волнение и испуг, что нянька ослабила хватку.
— Где, где Шишкина? — выкрикнула она.

   Женя мгновенно вывернулась из её рук, ловко перемахнула через подоконник и помчалась не хуже африканской антилопы. Прежде всего, она подбежала к прачечной. Здесь могли быть работники, поэтому девочка медленно отворила дверь и прокралась внутрь на цыпочках. Так и есть — внутри оказалась прачка. Стоя спиной к Жене, она монотонно считала наволочки и пододеяльники.
   Цель Барсуковой была проста — стащить какое-нибудь подходящее пальто. Приютские вещи все были помечены казёнными знаками. Увидит милиционер — сразу сцапает и отведёт назад в приют.
  «Пожалуйста, посчитай подольше, сбейся со счёта! — настороженно глядя на спину прачки, думала Женя. Она бесшумно снимала с вешалок чужие пальто и примеряла их. Наконец, нашлось более-менее подходящее. Рукава и подол чуть длинноваты, но не беда! Главное — бежать не мешает.
     «Теперь я их непременно найду!» — думала Женя, потихоньку выбегая из прачечной. Теперь от свободы её отделял лишь невысокий, метра в полтора, забор.

***



— Дашка, снимай шарф! — исступлённо кричал Мишка.
   Свой шарф он уже снял, а заодно и ремень. Связав их вместе, Мишка получил подобие верёвки. Действовать и соображать приходилось очень быстро — льдина под ногами угрожающе покачивалась и отплывала от берега всё дальше и дальше. А до ближайшей каменной косы оставалось всего метров пять. Мишка боялся лезть в ледяную воду, но это было единственным путём к спасению.
— Держись крепче! — приказал он Даше.
   Сбросив пальто, ботинки и брюки, Мишка прыгнул воду. Даша следила за ним с замиранием сердца. Миша плыл в размашку, продвигаясь вперёд судорожными рывками. Ледяная вода, густая, как сироп, сдерживала движения. Казалось, ноги вот-вот его сведёт судорогой.

   «Только бы не потерять сознание», — думал мальчик. Он изо всех сил вытягивал шею, чтобы ледяные волны не плеснули ему в лицо. Ощутив под ногами твёрдое дно, Мишка с трудом встал и потянул к себе верёвку, связанную из шарфов и ремня.
— Мишенька, тяни, — умоляюще крикнула Даша.
— Д-да, с-сейчас.
   Мальчишка продрог до костей, но тянул, что было сил. Это длилось несколько секунд, но Мишке показалось — целую вечность. Наконец Даша, державшая подмышкой свёрток из его одежды, перепрыгнула на прибрежные валуны. Только теперь Мишка разжал окоченевшие пальцы. Даша тотчас бросилась вытаскивать его из воды. Мальчик весь посинел и уже с трудом мог говорить.
— Надо быстрее домой, в приют! — причитала Даша, помогая другу одеться.
— П-п-пока д-д-дойд-дём, — стуча зубами, выговорил он, — Я в-в-в-в ле-ледышку п-п-превращусь…
   Он порылся в карманах пальто, нашёл коробок спичек и бросил их на гальку. Даша мигом бросилась собирать хворост. В ближнем леске было немало хвороста и сухой сосновой коры.
«Только бы не заболел! — думала девочка. — Он может насмерть простыть, и всё из-за меня!». Сложив хворост в горку, Даша принялась разжигать костёр. Благо, из своей деревенской жизни она помнила эту премудрость — нужно сунуть две зажжённые спички под топливо, а потом осторожно раздуть.

   Вскоре хворост уже облизывали тонкие язычки пламени. Даша усердно подсовывала в огонь сучья и куски коры. Наконец, костёр разгорелся высоким ровным пламенем. Дети протягивали к нему иззябшие руки и ноги, чувствуя, как живительное тепло словно вливает в них новые силы.
— Мишка, ты как? — поминутно спрашивала Даша.
— Ничего, жить буду, — усмехался мальчишка.
   Даша с волнением заглянула в лицо друга.
— Ты ведь из-за меня мог утонуть!
— Ну, не утонул же! — спокойно ответил он.
   Про себя Мишка отмечал, что Дашка, оказывается, вовсе не трусиха. Во всяком случае, она способна рисковать.
Друзья и не заметили, как солнце ушло за горизонт, и над озером сгустились сумерки. Лишь когда вдали загорелся тусклый свет припортового фонаря, дети заволновались. Пора возвращаться! Наверняка, няньки и воспитательницы уже ищут их по всей округе.


Глава VIII

Каждые десять минут Даша прикладывала свою ладонь к Мишкиному лбу – проверяла, не простыл ли. Она опасалась, что после ледяной воды он вот-вот затемпературит. Но Мишка был бодрым, чувствовал себя хорошо, и девочка понемногу успокоилась.
Отогреваясь у костра, она вспоминала свою маму – ее ласковый взгляд и добрую улыбку. Обычно мама по утрам будила Дашу такими словами:
— Вставай, Дашутка, а то завтрак остынет!
В это время отец обычно уже хлопотал в своей мастерской, а старшая сестра Леся собиралась в школу. Именно Леся в свободное время занималась с Дашей: учила сестренку читать, писать и считать. Даша с удовольствием постигала азы знаний и втайне хотела стать намного умнее старшей сестры. Часто она брала Лесины учебники и с интересом старалась вникнуть в задачи и сложные тексты, хотя, конечно же, пока мало что там понимала.
Мишка тоже вспоминал своих родных. Его отец, с виду человек довольно угрюмый, с сыном всегда был ласковым. Бывало, приподнимет Мишку высоко над полом и с улыбкой скажет:
— Да, Мишаня, а ты вымахал уже под потолок!
Дом Погодиных чем-то напоминал муравейник: семейство это было довольно бедным, поэтому под одной крышей жили несколько поколений. Кого-то другого такая бытовая скученность и бедность, наверное, раздражала бы, а вот Погодины, наоборот, все были на редкость дружны.
Мишка тяжело переживал потерю своих родных, и когда он лежал в яме, израненный осколками, то хотел только одного: «Побыстрее бы умереть!.. Умру — попаду на небо, а там ждут мама, отец, братья...» Каждый новый вздох давался ему с всё большим трудом, и вскоре даже дыхание стало причинять Мишке огромные страдания, а о том, чтобы повернуться, сменить позу, вообще не могло быть и речи — боль при малейшем движении просто пронзала мальчика. Вдобавок ко всему, свободнее дышать ему не давали земля и ветошь, которыми сверху забросали яму. «Нет уже никаких сил... — обречённо думал он. — Помру, а там и с родней встречусь...» В тот день он решил пойти порыбачить, и уже отошел довольно далеко от дома, но вдруг позади, со стороны той улицы, где жили Погодины, послышался какой-то необычный шум, и Мишка побежал назад. Всё развивалось так стремительно, что Мишка даже не успевал осознать, что происходит: дома на улице горели, люди вокруг истошно кричали, а вооруженные люди в шинелях набрасывались на них, по несколько человек на одного, и куда-то волокли... Мишка оцепенел было от ужаса, но ноги сами понесли его к родному дому. Вернее, к тому, что от него осталось. Последнее, что увидел мальчишка, прежде чем его утащили к яме, был его младший брат Федя. Нескладный и слабый маленький калека был буквально пригвождён к земле штырём... Федя был ещё жив, когда Мишка подбежал к нему и упал возле него на колени в ужасе. Мишка видел, что Федя хочет ему что-то сказать, но уже не может это сделать — лишь беспомощно шевелит губами, но всё слабее и слабее...
Дальше всё тонуло во мраке, из которого Мишка периодически выныривал, но действительность в его сознании мешалась с бредом, и сквозь темноту и боль Мишка слышал лишь обрывки слов или фраз, а потом забывался опять. Окончательно пришел в себя он лишь в петрозаводской больнице. К удивлению врачей, мальчик достаточно быстро поправлялся — во всяком случае, его жизни уже точно ничего не угрожало. И вот, после многочисленных расспросов и мытарств по кабинетам милиции и ЧК, Мишка очутился в приюте.
— Миша, тебе плохо?
Голос Даши вернул мальчика в реальность. Его беспокойная товарка вновь обеспокоилась его самочувствием, заметив, что Мишка как-то сник и сидит хмурый, опустив голову.
— Не грусти, Мишенька, — ласково говорила Даша, чуть приобняв Мишку за плечи. — Скоро нас заберут домой! И меня, и тебя, и Женьку. Будешь нашим братом! Хочешь?
— Ещё спрашиваешь! — взволнованно и с надеждой воскликнул Мишка. — Конечно хочу!
Они и не сразу заметили, что уже совсем стемнело. Но возле порта вдруг зажглись фонари, и их тусклых свет вернул детей в реальность.
— Мишка, нам пора! — вскочила с места Даша. — Воспиталки нас, поди, уже обыскались!
— Да уж... Вот придём в приют — и они нас с тобой точно взгреют.
— Пусть уж лучше они взгреют, чем тут мёрзнуть! — не унималась Даша. — Миша, пошли!
И Мишка сдался. Затушив костёр, они принялись наугад искать дорогу к приюту. Мишка уже успел изучить здешние окрестности, поэтому вполне сносно ориентировался на местности — как в лесополосе, так и на берегу. Двигаясь вдоль кромки водной глади, можно было выйти в порт, а там, может, кто из рыбаков накормит… По правде говоря, дети уже очень сильно проголодались: Даша, например, была готова даже ненавистную ей и уже надоевшую до тошноты пшённую кашу съесть в один присест и потребовать добавки. «А зачем нам просить еду у рыбаков, когда здесь, неподалеку, живёт Филимон! — мелькнула шальная мысль у Мишки. — У него ведь весь сарай забит бочками с соленьями. Вот мы немного и одолжим...»
Довольный таким внезапным решением, Мишка внезапно изменил путь.
— Миш, почему ты повернул куда-то в сторону? — удивилась Даша. — Ведь до Петрозаводска осталось идти всего ничего!
— Погоди, нам подкрепиться надо, — уклончиво отвечал Миша.
«Что? Попрошайничать?! — подумала Даша. – Ну уж нет, я точно не стану просить у людей мелочь или кусок хлеба!..»
Она ведь не знала, что Мишка задумал нечто совсем иное. Остановившись у перекошенного забора возле дома, где жил Филимон, Мишка мотнул головой в сторону огорода, намекая Даше, что именно там они и будут искать еду.
— Это же воровство! — почти вскрикнула возмущенная Даша.
— Да не переживай ты так! У этого скупердяя полный сарай засоленной рыбы! Он ведь настоящий вор: люди вокруг голодают, а он тут рыбу прячет! Да еще ого-го сколько! Украсть что-то можно у честного человека, а у вора можно только вернуть своё.
Слова Миши прозвучали вполне убедительно, поэтому Даша невольно согласилась с ним. Перемахнув через забор, дети, опасливо озираясь по сторонам, тихонько прокрались к сараю. Им повезло: не пришлось лезть в сарай через дверь, которая хорошо просматривалась с крыльца дома, а заодно находилась и в поле зрения дворовой собаки. В стене сарая сбоку была сломана одна из досок, и протиснувшись через эту дыру, дети очутились внутри в очень темном и мрачном помещении. Но вот Мишка чиркнул спичкой, и за те несколько секунд, пока она горела, Даша смогла увидеть, что в сарае стоят деревянные бочки. Мишка же, не теряя времени, быстро снял крышку с одной из них, запустил туда руку, вынул рыбину и стал с аппетитом уплетать её.
— А ты что стоишь?! Ешь скорее, — чавкая, сказал Мишка Даше.
— А она… она не сырая?
— Нет конечно! Вкусно очень, не бойся! Ешь давай быстрее...
И Даша решилась-таки присоединиться к Мишкиной трапезе... Рыба, несмотря на нахваливания Мишки, показалась Даше очень противной — и на вкус, и тем более на запах. Но голод уже мучил девочку так, что не было времени ни на раздумья. ни на то, чтобы брезгливо крутить носом...
И вдруг за стеной сарая послышались шаги — кто-то стремительно шел к его двери.
— Кажись, Филимон вышел, — с испугом прошептала Даша.
— Валим!
Отбросив недоеденный кусок рыбы, Мишка рванул к пролому и, продираясь через него, зацепился за гвоздь, вырвав кусок ткани из лацкана пальто. Даша рванулась следом. Позади себя она слышала злобные громкие крики и брань Филимона, поэтому в ужасе мчалась за Мишкой, а Мишка летел куда глаза глядят. Беглецам хотелось одного: поскорее оторваться от преследования! Удирая от хозяина сарая, дети мчались не разбирая дороги и остановились только когда совсем устали и запыхались. Мишка жадно хватал ртом воздух и долго не мог восстановить дыхание.
— Миша, — чуть придя в себя, захныкала возле него испуганная Даша, озираясь по сторонам в темноте. — Миша, ты хоть знаешь, где мы?
И тут Мишка похолодел: местность, в которой они очутились, была ему абсолютно не знакома: кругом одна тайга и никаких признаков цивилизации.

Глава IX

«Ловко же я её обдурила!», — думала, радуясь, Женя, пробегая по узким улочкам Петрозаводска. Она решила пойти сама на берег Онежского озера — наверняка и Даша, и Мишка там. Но когда она пробегала мимо гостиницы, кто-то довольно грубо схватил её за руку. Девочка в ужасе взвизгнула и медленно обернулась. Перед ней стоял Данька, спутник Леси. Он появился опять в самый неожиданный момент. Этот грубоватый парень со шрамом на лице всегда пугал Женю уже даже своим видом. Вот и сейчас его холодный жесткий взгляд не предвещал ничего доброго.
— Хороша, ничего не скажешь. В семью, значит, ей хочется, а уважения к старшим — ни на грош!
— Отпустите! — Женя умоляюще взглянула на парня. — Даша ведь пропала, и Мишка тоже! Я их найду!
— Ишь ты, сама от горшка два вершка, а всё туда же! — усмехнулся Данька. — Нет уж, Женечка, иди-ка ты обратно, авось заведующая и простит тебе этот побег.
— Нет-нет! Пожалуйста, выслушайте меня! — продолжала уговаривать парня Женя. — Я здешняя, мне тут всё знакомо, а вот вы с Лесей точно заблудитесь!
Данька ослабил хватку. Увещевания Жени подействовали на него, к тому же он понимал, что за ее словами и поведением действительно скрывается горячее желание поскорее найти друзей. Женя волновалась не меньше остальных. И отступать Даньке было уже поздно: точка невозврата была пройдена ещё тогда, когда он решил помочь продрогшей нищенке на станции.
— Леська, ну-ка выходи сюда!
«Не очень-то он ласков...» — с внезапной неприязнью подумала Женя. Резкий и грубый тон в общении всегда пугал Женю, и ей вряд ли хотелось бы, чтобы её приёмный отец стал вести себя так постоянно. Однако она быстро поняла, что Данька хоть и грубоват на словах, но вот судя по поступкам точно не лишён человечности. В конце концов, он не просто не стал обрекать Лесю на смерть зимой, но и согласился взять на воспитание помимо ее сестренки Даши ещё двоих сирот. «Может, и не так уж он зол, как кажется», — решила девочка.
— За мной! — решительно произнесла она и повела Лесю и Даньку к озеру. Над водой местами поднимался туман, а со стороны холмов и скал над берегом вился дымок — и было похоже, что он от костра. «Должно быть, кто-то из местных там привал устроил», — решила Женя. Но когда они подошли ближе, оказалось, что берег озера пустовал. Лишь ветер гонял по водной глади льдины.
Женя заволновалась: «Где же тогда ребята?» Она ведь точно помнила это место: именно здесь Мишка часто любил бывать. Присядет на ствол поваленной сосны — и долго-долго в тишине размышляет о чём-то своём... Он никогда не делился своими мыслями, всегда был молчаливым и скрытным, поэтому в такие минуты сложно было понять, о чём он сейчас думает и что у него на душе.
— Мишка! Даша! — отчаянно закричала Женя, надеясь, видимо, докричаться до друзей.
А в это время далеко-далеко отсюда плачущая Даша, будучи хоть и в ужасе от происходящего, но в то же время понимая, что надо спасаться и выживать, пыталась хоть как-то разогреть своего друга и лихорадочно искала хворост, чтобы разжечь костер. Продрогший до костей Мишка был в состоянии полуобморока и практически ничего уже не соображал, а всхлипы и причитания Даши доносились до него как сквозь сон...
— Надо в милицию заявлять о пропаже детей. Пусть ищут их, пусть прочесывают все окрестности, — решительным тоном произнесла Леся.
— Они здесь, рядом, я знаю! — продолжала настаивать Женя. Видно было, что она с трудом сдерживает слёзы.
— Слушай, Женька, искать их сейчас бесполезно. Пойдём-ка с нами, посидишь у нас в комнате, а мы заявление напишем. Город маленький, их быстро найдут, — попытался успокоить Женю Данька.
Женя обречённо поплелась за своими спутниками в гостиницу. Раньше бы её очень обрадовал тот факт, что она впервые заночует не в приюте, а рядом с приёмными родителями, но сейчас она не испытывала от этого никакой радости — её очень беспокоила пропажа друзей, и все мысли и чувства были направлены лишь на то, чтобы Миша и Даша поскорее нашлись. Изотов велел Жене сидеть ждать их и никуда не уходить, и Женя смирно просидела в гостиничном номере два часа. Данька вернулся в сопровождении Леси, когда на дворе уже стало совсем темно. Он сбросил с себя ботинки и пальто и с размаху плюхнулся в кресло.
— Ну что, с заведующей я переговорил. Она разрешила тебе остаться с нами. Так мол и так, забирайте эту буянку, буду только рада! А Мишку и Дашу милиция будет искать. Только знаешь, я бы не стал на милицию особо надеяться.
— Может, мы сами еще поищем их? — Женя умоляюще посмотрела на Изотова.
— Какое там «поищем»... Темно же, хоть глаз коли. Так что подожди уж до утра. Завтра поищем сами, слово даю.

Ночью, лежа на скомканном тюфяке, Женя никак не могла уснуть. С трудом она дождалась утра и почти сразу стала расталкивать Лесю и Хромого:
— Вставайте! Нам пора!
— И правда буянка, — проворчал Хромой, протирая глаза спросонья.
На сборы ушло меньше трёх минут, и совсем скоро все трое вновь пришли к тому самому месту у озера. Но над водой и над берегом стоял густейший туман, и что-то увидеть было трудно.
— Смотрите! — вдруг крикнула Леся. — Я что-то нашла!
Женя рванула к Лесе со всех ног. Ей не терпелось узнать, что же нашла девушка. А та, оказывается, набрела на чёрную фуражку с потёртым козырьком. Точно такую же носил Мишка…
— Это Мишкина! — воскликнула Женя. — Он был здесь! Наверное, потерял её…
— Хм-м… Вряд ли он утонул — она сухая! Есть идея: нам нужна собака. Срочно! С ней и прочешем окрестности.

Глава X

Просить одолжить собаку в местной милиции было бессмысленно — все при деле, да и не стали бы служебную собаку доверять посторонним. Потому Хромой решил наведаться к леснику: уж он-то знает, у кого из охотников есть собака, да поумнее.
Путь был недлинным. Тайга утопала в густом тумане. Где-то зычно и протяжно горланил петух, мычала корова, а со стороны озера слышался громкий стук. Должно быть, кто-то чинил ялик.
В лесу по-прежнему было сумрачно, и причиной тому были не только тяжёлые тучи, но и плотный навес из веток деревьев. Пахло сыростью и хвоей. Рядом слышалось нахальное карканье кедровки. Изотов никогда не любил этих нахальных птиц, как, впрочем, и многих врановых. Противный голос птицы его раздражал, а сегодня — так особенно.
— Ах ты ж сволота крылатая! — пробурчал Данька. — Негде сесть, что ли?
Кедровка среагировала моментально и перелетела в другое место. Видать, зверьё здесь пуганое — знает, чего от людей ждать.
Избушка лесника располагалась на невысоком плато, возвышавшемся в тайге. Залитая солнечным светом, она заранее располагала к приёму гостей. А в это время сквозь тучи прорезались солнечные лучи. Освободившись из плена тяжёлых слоистых облаков, они направили на землю поток холодного света. На иглах сосен заискрилась роса. Отсюда также хорошо виднелось Онежское озеро. Туман, всё ещё окутывавший водную гладь, постепенно рассеивался, и вскоре можно было разглядеть припортовые здания и мачты военных кораблей. Точно так же просыпался и город, освобождаясь из-под власти тумана. Утренний туман, оседая на крышах, тотчас падал вниз с мелодичным звуком.
— Ау, есть кто дома? — спросил Данька, подойдя к дому лесника.
— Ходют тут всякие… Ходют себе… — проворчал хозяин, открывая дверь.
Лесник оказался вполне добродушным пожилым мужчиной с залысиной на голове и густыми усами, которым позавидовал бы, наверное, сам Будённый.
— Никак заблудились, мил человек? — спросил он.
— Не-не, я тут к вам по делу, — Данька начал с порога. — Мне нужна собака. Та, что и людей может найти.
— О… А вы-то что, не местный? Говор-то у вас…
— Потом, старина! Мне нужна собака. Не знаешь, может, охотника какого? Нос-то у псины чуткий, должен взять след. Тут приютские ушли, да в тайге и пропали. Без пса никак.
— Ну, это дело поправимое, — успокоил лесник гостя. — Вон там, у лодочной пристани, живёт Марк. Попросите-ка у этого финика его Рябчика, может, и отдаст. У Рябчика нос чует всё за версту. Марк его перед всеми нахваливал, а потом давал его тем мужикам, кто на охоту хотел сходить. А они ему за это – самогону бутыль, а то и деньги. Марк давеча пальцы отморозил, на охоту нынче редко ходит. Но живой, вроде...
— Спасибо! — Данька сунул в руку лесника золотую монету. — То, что нужно!
Он припустил в город настолько быстро, насколько ему позволяла его негнущаяся больная нога. После тяжёлой травмы колена, полученной в результате ранения в Закавказье в шестнадцатом году, он долгое время ходил с костылями, но вскоре приноровился и теперь ходил без трости, хотя и прихрамывая.
Дом Марка долго искать не пришлось. Финн жил уединённо в доме неподалёку от лодочной пристани. Двор его был обставлен бесхитростно: огород, загон, в котором бегал лохматый пёс, невысокий домик.
Данька позвонил. Рябчик разразился громким лаем, а через полминуты появился и сам хозяин — приземистый финн средних лет, с неопрятной щетиной и водянистыми, почти прозрачными глазами.
— Вам кого? — беззаботно спросил Марк.
Данька поморщился — резкий запах, исходящий от хозяина, не оставлял сомнений, что финн нетрезвый, однако Марк улыбался вполне искренне, располагающе, что сохраняло надежду на успешный разговор.
— Э… Вы Марк?
— Конечно, это я, — усмехнулся финн.
Половины зубов у него не было, отчего он шепелявил. И у него действительно не хватало пальцев: на левой руке их было только первых три, а на правой то на одном, то на другом не было фаланги.
— Мне сказали, вы Рябчика можете дать на время. Могу я его арендовать?
— Ты чего, родной? Я абы кому не даю пса. Почём мне знать, что ты не ворюга?
— Ну что ты, старина, я напротив — залог оставлю! Золотые есть.
— Ну… — финн задумался. — Тут подумать надо, конечно. Мне вот говорят: а как, мол, ты на охоту ходишь, у тебя ж пальцев нет? А я им и отвечаю: указательный работает, стрелять могу, стало быть, и охотник из меня ещё ого-го! Да я любому молодому фору дам. Вот была когда-то история…
Данька закатил глаза под лоб: подвыпивший с утра охотник уже которую подряд историю рассказывал. В других обстоятельствах Хромой без тени сожаления набил бы морду надоедливому рассказчику, но ему позарез нужен был Рябчик, поэтому он до последнего изображал заинтересованность. «Эдак он до вечера будет байки травить», — подумал Хромой и решил форсировать события:
— Вот что, дружище, я подумал, неплохо бы нам выпить. Что скажешь?
— Угощаешь?
— Конечно! Я не жадный.
С этими словами Хромой извлёк из-за пазухи фляжку с разведённым спиртом. Марк быстро ополовинил её и сказал:
— А так и знал, что хороший человек! Ну, так что хотел-то?
— Всего ничего — мне нужен Рябчик. Плачу золотыми.
— Вот это дело! Бери псинку.
Финн открыл вольер и выпустил пса:
— Вот, бери поводок, и (ик!) удачной охоты!.. А была ещё такая история…
- Так, всё, брысь! – отмахнулся Данька. – некогда мне тут твои байки выслушивать!
- Ой, какие мы грозные…
Дальше захмелевший ещё больше финн начал горланить песни и, прижимая к груди заветную фляжку, ушёл в дом. Данька заполучил Рябчика. Тот смотрел на него с недоверием, однако его не раз уже брали чужие люди, одалживая у Марка. Поэтому пес вскоре привык к Хромому.
Подойдя к гостинице, Данька довольно грубо (как, впрочем, и всегда) позвал Лесю и Женю:
— Хвосты, ну-ка сюда!
Женя аж подскочила от удовольствия, увидев Рябчика.
— Ух ты! — взвизгнула она. — Он ведь найдёт Дашу и Мишку?
— Найдёт. Дайте-ка фуражку.
Пёс живо обнюхал вещь и тотчас устремился к озеру. Поводок пришлось снять, однако Рябчик и не думал убегать — он пробегал несколько десятков метров и спокойно дожидался всех троих. На секунду потеряв следы, пёс заметался, однако вскоре вновь уверенно взял след.


Глава XI
— Что же нам делать теперь? — с тревогой в голосе повторяла  Даша. — Что делать?
   Да уж, многовато было потрясений для одного дня! И зачем только они полезли на чужие огороды… Поскорее бы вернуться в приют! Конечно, там сильно ругают тех, кто осмеливается убегать. Но потом всё равно кормят ужином и отправляют спать в тёплую спальню. А  теперь придётся брести по тайге, не зная пути. Впереди — лишь тёмные заросли, конца и края им не видно…
— Я никогда раньше тут не был, — растерянно произнёс Мишка, разводя руками. — И темно уже… если дальше идти, ещё хуже заблудимся. Придётся нам, Дашка, тут ночевать.
— Да ты что? — испуганно воскликнула девочка.
   Даже в темноте вечернего леса Мишка заметил, что лицо у подружки напряглось. Даша едва сдерживала слёзы. Но Мишка не стал одёргивать её — самому было тоскливо и страшно. Но что они с Дашкой могли сделать? Звать на помощь — нет смысла. Вокруг мёртвая тишина.
   Петрозаводск далеко — вон там, цепочка огоньков на горизонте. Конечно, воспитатели их давно разыскивают. Наверняка, и в милицию сообщили. Но кому придёт в голову искать потерявшихся детей вдали от города, в тайге?
   «Нужно оставить какие-то знаки, — думал Мишка, оглядываясь по сторонам, — засечки на деревьях сделать или крестики из веток выложить».
   Утром, при свете солнца, будет легче понять, где они находятся. Может, удастся отыскать тропинку, ведущую к ближайшей деревне. Но сейчас это невозможно.
— Да, остаёмся ночевать тут, — решительно произнёс Мишка. — Давай наберём хвороста и разведём костёр. А то ведь насмерть замёрзнем.
   Послушно кивнув, Даша принялась собирать сухие ветки и сучья. Она поминутно звала Мишку и спрашивала, где он.
— Я рядом,  не бойся, — как можно увереннее отвечал мальчик.
   Его голос успокаивал Дашу. Она носила хворост туда, где Мишка выбрал место для ночлега. Небольшую полянку со всех сторон окружали толстые вековые сосны. Когда Мишка развёл костёр, здесь стало даже уютно. Даша старалась не смотреть на чёрные просветы между деревьями. Ей мерещились там волки и разная лесная нечисть — лешие и кикиморы.
— Ложись тут, — скомандовал Мишка, указывая место возле костра.
   Он сгрёб кучу сосновой хвои поближе к огню. Она оказалась мягкой, ничуть не хуже приютской постели. Но спать под открытым небом было непривычно. Мишка и Даша прижались друг к другу, как котята. Заснуть удалось не сразу. Даша долго ворочалась, вздрагивая от каждого шороха в чаще леса. Костёр обдавал жаром, но девочка всё равно мёрзла. А страшнее всего было смотреть вверх, на огромные белые звёзды в тёмном небе. Казалось, это чьи-то недобрые глаза, наблюдающие за детьми…
   Даша заснула уже под утро, когда на тайгу опустилась предрассветная мгла. Наступила странная тишина. Зарывшись носом в воротник приютского пальтишка, Даша задремала. Костёр к тому времени прогорел, но от кучи пепла ещё исходило тепло.
   Миша, наоборот, проснулся засветло. Нос у него заложило, в горле чувствовалась саднящая боль. Не прошло даром вчерашнее купание в ледяной воде! «Ну вот, ещё не хватало сейчас заболеть, — думал мальчик, — ладно, если только насморк. А вдруг воспаление лёгких?».
   От взрослых в приюте он слышал о такой болезни — воспалении лёгких, и знал, что от неё можно умереть. Он поглядел на спящую Дашу и задумался. Как только встанет солнце, нужно будить подругу и искать выход из тайги. Не бесконечная же она! Где-то есть тропинки, по которым ходят грибники и охотники…
   Если хорошенько искать, они найдут эти тропки, а может, и к железной дороге выйдут. Или же отыщут какую-нибудь деревню. Крестьяне пустят их погреться и расскажут, как добраться до Петрозаводска.

   Даша проснулась от того, что утренний ветерок направил ей в лицо слабый дымок от кострища. Девочка чихнула, и села в куче хвои, растерянно глядя вокруг. Сосны, тёмные заросли можжевельника, серое небо с розовыми полосками облаков… Значит, она всё-таки в лесу! А во сне Даше казалось, что она снова в родительском доме, в своей уютной кровати с тюфяками, набитыми гусиным пухом. Ей казалось, что война, и страшный налёт на деревню, и мучительные скитания за колонной беженцев — всё это было дурным сном…
   Как бы ей хотелось вернуться в то время, когда она жила с родителями и Лесей! Кажется, она видела во сне, как они с соседскими ребятишками катались на санках. Вниз с крутого откоса, снежная пыль в лицо, солнце сияет… Весело!
   А проснулась — вокруг опять мрачная тайга. Мишка стоял у костра, какой-то нахохлившийся, унылый. Шмыгая носом, он держал над огнём консервную банку с водой. Потом осторожно отпил из банки, закашлялся и снова отпил. Он когда-то слышал, что простуда быстро проходит, если согреться и хорошенько пропотеть.
— Доброе утро! — поднявшись с земли, сказала Даша.
— Доброе, — будничным голосом отозвался Мишка. — Видишь, горячую воду пью заместо утреннего чая.
— Невкусно так —  воду хлебать без ничего, — сказала Даша, подбрасывая в огонь хвороста.
— Я не для вкуса пью, а чтоб согреться, — возразил Мишка, — простыл я вчера. Надо скорей дорогу искать, пока мне ещё хуже не стало.
   Даша вмиг забыла о своём сне. Мишка заболел! Надо выбираться из лесу, пока он не свалился в горячке! Она не простит себе, если ему станет хуже. Ведь это из-за неё Мишка бросился в ледяное озеро…
— Конечно, мы найдём дорогу! — воскликнула девочка. — Прямо сейчас пойдём!
   Тут вдали послышался странный шум. Детям показалось, что за деревьями звучат человеческие голоса. Они замерли, прислушиваясь. Точно, люди, и не меньше троих!  Жалко, отсюда не разберёшь, о чём они говорят. Неужто помощь пришла? Даша бросилась на звук голосов, но Мишка крепко схватил её за руку.
— Стой! — прошипел он. — Ты куда? Сначала надо узнать, кто это такие. А вдруг бандиты?
   Он принялся быстро затаптывать костёр. Даша помогала ему, то и дело испуганно оборачиваясь. Потом дети пошли в направлении шума, стараясь ступать как можно тише.  Мишка взял Дашу за руку и повёл её к пригорку, заросшему осиной. Здесь можно затаиться и послушать, о чём говорят незнакомцы.


Глава XII

   Солнце стояло уже высоко над горизонтом. Таёжный туман понемногу рассеялся, и стали видны стройные стволы сосен, заросли рябины и земля, усыпанная рыжей хвоей. Данила, Леся и Женька спешили за Рябчиком, который без устали наворачивал круги по лесу.
— Зачем ты только купил эту собаку? — сердито говорила Леся. — Только золотые зря истратил! Ребята, небось, недалеко ушли. Мы бы их и сами нашли.
— Не ворчи, — возражал Данька. — Рябчик — настоящая ищейка! Гляди, как носом к земле припал. Значит, взял след!
   Пёс уверенно вывел людей к деревянному забору, покрытому облупившейся краской. Тут Рябчик остановился и залаял, отчаянно махая хвостом. Женя первой заметила на земле небольшие следы от знакомых приютских ботинок.
— Смотрите! — закричала она. — Это точно Даша и Мишка!
— Да ладно, — усомнился Хромой. — Зачем им по чужим огородам лазить? Ищи, Рябчик, ищи!
    Но пёс не собирался уходить от забора. Он вновь нюхал землю и лаял на доски, преграждавшие ему путь.
— Кому говорят, ищи! — прикрикнул на него Хромой.
   Рябчик и ухом не повёл. И тут Данила догадался — видимо, хозяин огорода заметил ребят и, спасаясь от него, они вылезли с другой стороны забора. Пришлось обойти вокруг. На противоположном краю огорода Рябчик снова взял след. Он побежал, уткнувшись носом в землю. Леся и Женя поспешили за ним.
   Данила плёлся самым последним. Из-за больной ноги он быстро устал и ковылял, тяжело дыша.
— Вот балбесы малолетние! Забрались к чёрту на рога, а нам их искать!
   Женя обернулась и бросила на него презрительный взгляд.
   «Молодой, а бурчит, как старый дед», — подумала она.
   И тут же наткнулась на кострище — совсем свежее, пепел ещё не разметало ветром. В куче хвои отчётливо виднелись две вмятины от детских тел.
— Они тут были! Спали тут! — возбуждённо закричала Женя.
— Похоже на то, — кивнул Хромой. — Вон, на дереве отметины…
   На сосновом стволе виднелись чёрные буквы М.П. — Миша Погодин. Прежде чем уйти от костра, мальчик нацарапал их обугленной веткой.
— Ищи, Рябчик, милый! — закричала Леся.
    Но пёс почему-то потерял след. Наверное, пепел, рассеянный по полянке, заглушил все прочие запахи. Рябчик покружил на месте и остановился, виновато глядя на Данилу. Тот сел на корягу, вынул из кармана пыльный сухарь и бросил его собаке. Потом вытащил кисет с махоркой и ловко свернул самокрутку.
— Похоже, ребятишки волкам на ужин угодили, — закуривая, пробормотал он, — а зачем было из приюта сбегать? Глядишь, живы бы остались…
    Женя вздрогнула, так болезненно защемило у неё в сердце. Она не хотела верить, что её друзья погибли. Слова Хромого звучали ужасно, но убедительно. Раз Рябчик не нашёл Дашу и Мишку, то людям и подавно не сыскать!
   А Леся крикнула странным надломленным голосом:
— Не смей так говорить! Они живые! Живые!
   Казалось, она вот-вот заплачет. Даниле даже стыдно стало, что он так расстроил Лесю. Он отвернулся, и заметил, что Женя продолжает  методично осматривать поляну вокруг кострища. К этому времени солнце прогрело воздух, поэтому девочка расстегнула пальто и развязала шарф.
— Женька, иди сюда! — позвал Хромой. — Проголодалась, небось? На, поешь!
    Он вытащил из заплечного мешка банку с тушёной рыбой. Женя села рядом с ним на корягу и взяла банку. Но ела она медленно, точно через силу. Леся и вовсе отказалась от еды. Она стояла поодаль, глядя в одну точку. Глаза её застилали слёзы.
— Чего не ешь-то? — спросил Данила,  недружелюбно глядя на девочку. — Смотри, ослабнешь. Тебя, вообще-то, пора уже в приют отвести.
— Нет! — сердито крикнула Женя. — Я буду их искать, и найду!
— Кости найдёшь, и только, — мрачно отозвался Хромой. — Без толку всё это. И зачем я только ногу больную бил по этим кочкам?
— Думаешь, зря? — возмущённо спросила Женя.
   Данька не нашёл ответа. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что дети живы. Конечно, он не мог переживать так сильно, как Леся и Женя. Слишком много видел он людских горестей и смертей — привык, зачерствел душой… Но умоляющие взгляды спутниц вызвали в нём отголоски жалости. Вздохнув, он доел свой обед и решительно встал с коряги.
— Пошли, что ли? — сказал он. —  Если они в беду попали, нечего время терять. Давай, Рябчик, ищи!
   Вслед за псом они прошли между двух толстых сосен. И вдруг Женя нагнулась и вскрикнула:
— Смотрите! Это же Дашкино!
   В руке у девочки был лацкан от серого приютского пальто. Хромой схватил его и сунул под нос Рябчику:
— Ищи, ищи!
   Пёс бросился в осинник. Женя побежала за ним, и тотчас нашла у замшелого пня какую-то блестящую штучку. Это был оловянный брелок. Женя помнила, что Даша носила браслет из брелоков, который сама смастерила. Неужели она хотела подать о себе знак? Надо поискать другие брелоки!
   Данила выхватил из кармана наган и скомандовал:
— Рябчик, вперёд! А вы, девицы, держитесь за мной!

Глава XIII

   Мишка чувствовал, что с каждой минутой голова всё сильнее болит и кружится. Дышать приходилось ртом, потому что нос был заложен. «Домой, домой надо», — думал мальчик. Он лежал за пригорком рядом с Дашей, не смея шевельнуться. Дети старательно прислушивались к разговору незнакомцев.
— Всё готово, — говорил мужской голос. — Здесь единственная дорога до Мурманска.
— Много заложили? — спросил второй.
— Достаточно! На четыре закладки хватило. Рванёт отменно, не сомневайся! Здесь всё отмечено!
   Мишка потихоньку высунул голову из-за куста осины. Он пытался рассмотреть людей, но отсюда было плохо видно лица. Первый мужчина говорил по-русски уверенно, но с сильным акцентом. Речь второго отличалась какой-то странной интонацией. Но если бы оба незнакомца были иностранцами, то зачем им говорить по-русски? Ещё Мишка заметил, что второй мужчина, судя по голосу и фигуре, был совсем молодым.
«Долго они собираются тут торчать»? — думал Мишка.
   Он не знал, что сделают незнакомцы, если заметят его и Дашу. Убьют? Скорее всего! Судя по всему, эти люди готовят какую-то диверсию. Похоже, они заминировали железную дорогу. Старший мужчина говорил, что всё рванёт и показав бумажный пакет, сообщил, что «там всё отмечено».
    «Конечно, диверсанты! — с бешено колотящимся сердцем думал Мишка. — Заложили под рельсы взрывчатку, и собираются передать своим начальникам карту!».
   Если они взорвут железную дорогу, то Петрозаводск и прочие города Олонецкой губернии превратятся в отрезанные от мира островки. Ведь вокруг — только дремучая тайга и непроходимые болота. «Надо обязательно перехватить эту карту и отдать её нашим, красногвардейцам!» — думал Мишка, от волнения прижимая кулак ко рту.
   Между тем незнакомцы продолжали разговор. Старший, говоривший с акцентом, попросил закурить. Молодой протянул ему серебряный портсигар.
— Хорошая штука! — присвистнул иностранец. — Где достал?
— Это отцовский, — хмуро ответил молодой диверсант, убирая портсигар в карман шинели.
— Не понимаю я, — задумчиво проговорил старший, выпуская губами аккуратные колечки дыма, — зачем тебе нужно всё это?
— Что — всё? — настороженно спросил молодой.
— Вот это, — старший мужчина кивнул в сторону пакета, завернутого в газету. — Я-то точно знаю, почему сражаюсь против большевиков. Они русские, а Россия — враг Финляндии. При царском режиме трудно было бороться. Сразу в охранку замели бы. А власть красных — слабая, да и война сейчас идёт… Но ведь ты-то сам русский. Молодой. Болезнь у тебя нервная. Затаился бы и жил тихонько. Может, пригодился бы комиссарам...
   Молодой диверсант вдруг вскрикнул так резко, что Мишка и Даша подскочили на месте.
— Да, я русский! Русский дворянин! Русский офицер!
   Финн рассмеялся в ответ.
— Не прикидывайся, — мягко произнёс он, — никакой ты не дворянин, и не офицер. Ты выдумал эту легенду, чтобы своё самолюбие потешить да девушек завлекать. Сам придумал, сам поверил. Я же знаю, кем был твой папаша — знатным вором и карточным шулером. Наверняка, и портсигар этот спёр где-нибудь или у пьяного купчишки в покер выиграл.
— Да как ты смеешь!
   Юноша бросился на собеседника с кулаками. Мишке показалось, что он вот-вот опрокинет финна на землю. А потом они сцепятся в драке и прикатятся прямо к кустам, за которыми сидят дети… Но этого не произошло. Старший диверсант легко, как ребёнка, приподнял молодого за борта шинели и отодвинул подальше от себя. Брезгливо отряхнув ладони, он мрачно проговорил:
— Эти глупости ты брось! Не время сейчас. Береги карту! Если ты решил быть с нами, то имей понимание. Встретимся, как обычно, у старика. Я должен тут ещё кое-кого предупредить.

   Замершая от ужаса Даша очнулась, когда услышала своё имя.
— Дашка, — шептал Миша, — отползи подальше. Только так, чтоб тебя не заметили. Ломай ветки, шурши погромче. Пусть они уйдут, а мы им на хвост сядем.
   Задумка  друга понравилась Даше. Сначала она пошла осторожно — ведь в лесу любой шорох издалека слышно. Отойдя шагов на сто, девочка вдруг побежала. Под её ногами трещал валежник, хрустели сосновые шишки. Набравшись храбрости, Даша крикнула в сторону:
— Давай тут привал устроим!
   Пусть диверсанты подумают, что в лесу играет несколько детей. Мишка снова отметил про себя, что Дашка — далеко не глупая девчонка. Он подошёл к своему прежнему кострищу, бросил поверх пепла охапку хвороста и быстро поджёг. Мальчик надеялся, что дым увидят в городе или хотя бы в ближайших деревнях.
   Вдали  послышались быстрые шаги — диверсанты спешили разойтись в разные стороны. Они посчитали ненадёжным местом, где бегают и шумят дети. Им и в голову не могло прийти, что дети последуют за ними.
— Неплохо бы разделиться и проследить за обоими, — прошептал в азарте Мишка.
— Ой, ты что! Не оставляй меня, — испугалась Даша.
   Мишка и сам понимал, что разделяться нельзя. Дашка не сможет пойти за диверсантом совсем одна.  Поэтому дети последовали за тем из мужчин, у которого был пакет с картой. Мишка сдерживал подругу, чтобы не бежала слишком резко — нельзя, чтобы диверсант их заметил. Детьми овладел настоящий дух приключения. Они крались, затаив дыхание. Мишка даже забыл о своей простуде.
   Петлять по лесу пришлось часа два. Была середина дня, тайгу заливало яркое солнце. Даше было душно в пальто. Она остановилась, чтобы расстегнуть его, и вдруг заметила, что Мишка бледный, как мел. Руки у него дрожали, словно он мёрз. Видно, ему совсем плохо!
«Наверное, у него жар, — подумала Даша, — и мы так долго шли… Есть ужасно хочется».
   Они прошли ещё сотню шагов и — о, счастье! Лес закончился, впереди виднелась деревенская околица.
— Миша! — радостно воскликнула Даша. — Смотри, деревня! Пойдём, попросим кого-нибудь, чтобы нас в приют отвезли!
— Не-не, Дашка, — возразил мальчик. — Сначала надо у того типа пакет стащить. Он, наверное, тут живёт. Смотри, уже здоровается с кем-то.
   Диверсант уверенно шёл по деревенской улице. Даше вдруг стало так грустно, что на глаза навернулись слёзы. Здесь всё было так похоже на её родную деревню! Такие же избы с резными оконными рамами, такие же заборы, на которых сушится бельё… А вдалеке виднелся шпиль радиомачты. Значит, тут должен быть железнодорожный полустанок.
   Даша уже собралась подойти к кому-нибудь из крестьян — спросить, в какой стороне Петрозаводск. Она обернулась к Мишке, и увидела, что он тяжело дышит и покачивается, словно вот-вот упадёт. Девочка потрогала его лоб и в ужасе отпрянула. Мишка так и полыхал жаром.
— Надо идти туда, — пробормотал мальчик, показывая вперёд. — За ним!
   Человек, за которым они следили, уверенно подошёл к длинному деревянному зданию. Такие дома в Петрозаводске назывались бараками, в них обычно жили  рабочие.
— Мишенька, ты же совсем больной, — со слезами сказала Даша. — Нельзя тебе туда.
— Надо, — упрямо возразил Мишка, — помнишь, как Майя говорила? Мы должны забыть о себе, если кто-то угрожает нашей революции.
   Даша кивнула. Она помнила и любила Майю —  самую молодую из воспитательниц. Говорили, что раньше её звали не Майей, а Фёклой. Но девушка отказалась от «старорежимного» имени. Она выбрала себе имя новое, «революционное» — в честь главного рабочего праздника 1 Мая.
   Когда Майя пришла работать в приют, ей было всего девятнадцать. Но она уже успела побывать на фронте, где сражалась на стороне красных, и даже была ранена. Девушка рассказала воспитанникам, что ушла воевать добровольно, отказавшись от своих родителей, которые не разделяли её убеждений. Майя называла их «угнетателями и эксплуататорами».
   Большинство детей не понимали этих слов, но то, что Майя сама отказалась от родителей, казалось им ужасной глупостью. Они так мечтали о родителях — каких угодно, пусть даже угнетателях или «иксплутаторах».
    Майя была целиком поглощена революционными идеями. Она только об этом и говорила, причём слишком восторженно. Из-за этого Майю сначала считали чудаковатой, почти дурочкой. Рано повзрослевшие беспризорники относились к молодой воспитательнице снисходительно, но без злобы. При всей своей странности Майя была добродушна.
    Свою работу в должности воспитательницы она начала с того, что  сняла со стены столовой картинку, висевшую там с незапамятных времён.  Картинка изображала улыбающуюся румяную девочку, которая держала в руках поднос с  пухлыми пирожками. Внизу вилась надпись, сделанная старорежимной вязью: «Приятного аппетита».
   Никто не видел ничего плохого в этой картинке. Конечно, она была слегка выгоревшая, но симпатичная. Даше картинка даже нравилась, потому что краснощёкая девочка напоминала ей родной дом и деревенскую подружку Люсю.
   Но Майя  сорвала девочку с пирожками со стены и воскликнула с отвращением:
— Какая гадость!
   Она тотчас повесила на освободившееся место портрет Карла Маркса в деревянной рамочке. Дети плохо знали, кем был этот бородатый дядька, смотревший куда-то вдаль.
— Карл Маркс рассказал трудящимся всего мира, как добиться свободы и счастья! — пояснила Майя. — Он указал нам путь к коммунизму!
   Дети согласились, что путь к счастью — лучше, чем выцветшая девочка. Тем более, что её нарисованные пирожки делали ненавистную пшёнку ещё противнее.
 
   Приютской ребятне очень нравилось, когда Майя рассказывала о коммунизме. Лицо у юной воспитательницы было простенькое — курносый нос, скулы в веснушках. Но едва она начинала говорить о коммунизме, её глаза загорались, и девушка казалась красавицей. Страстные и  увлечённые речи Майи увлекали детей. Они верили — вот Красная Армия разобьёт белофиннов, установится мир, и жизнь станет прекрасной. В других странах тоже произойдут революции. Рабочие свергнут помещиков и капиталистов, и повсюду наступит коммунизм.
   Люди станут трудиться на совесть. Деньги отменят. Зачем, если во всём будет изобилие? Заходи в лавку и бери бесплатно всё, что угодно — хоть колбасу, хоть пирожные с кремом. Для детей построят чудесные школы, настоящие дворцы. Учиться там будет легко и интересно. А после уроков ребята смогут заниматься спортом, играть на музыкальных инструментах и петь песни.
   На этом месте Майя всегда звонко запевала:
— Мы смело в бой пойдём…
— За власть Советов, — с воодушевлением подхватывали дети.
   Им очень нравилась эта песня. И не смущало даже то, что дальше шли слова: «И, как один, умрём в борьбе за это». Дети считали, что это правильно — отдать жизнь  за власть рабочих и крестьян. Майя рассказывала, как погибали на фронте её боевые товарищи. Девушка говорила, что они «принесли себя в жертву великому делу революции».
— Революция даст счастье всем людям, — с горящими глазами говорила Майя. — Что значат наши маленькие жизни по сравнению с этой прекрасной целью? Мы должны радоваться, если можем пожертвовать собой во имя революции. Жизнь, здоровье, имущество — всё отдадим, но добьёмся победы коммунизма!
   Майя твёрдо следовала своим принципам. Она носила старую солдатскую шинель, прожжённую в нескольких местах, а голову повязывала изношенным старушечьим платком. Видимо, считала, что и шапку следует пожертвовать революции.
   Беседы, которые проводила Майя, назывались мудрёным словом — политчас. Женька, прожившая в приюте почти всю свою жизнь, рассказывала Даше, что до прихода Майи никаких политчасов не было.
   Даше нравились рассказы Майи о коммунизме. Девочка представляла, как наступит это счастливое время. Они с Мишкой и Женей сразу побегут в продуктовую лавку. Заходят — а там уже изобилие! Ребята наберут целые охапки сдобных булок, копчёной колбасы, конфет и апельсинов…
   Вообще-то, Даша никогда в жизни не видела апельсинов. Но старшие дети, помнившие довоенную жизнь, рассказывали, что это такие заграничные вкусные фрукты. Даша представляла себе апельсины — огромные, золотисто-оранжевые, невероятно сочные и сладкие… От этих мечтаний у девочки бурчало в животе, а рот переполняла голодная слюна.
   Дети часто спрашивали Майю, когда же наступит изобилие, какими будут школы при коммунизме. Молодая воспитательница отвечала охотно, с удивительными подробностями.
— Как только разобьём врагов, так и начнём строить коммунизм! Перво-наперво, разобьём большие поля, и посадим на них всё, что нужно — рожь и пшеницу, картофель и лук…
— И апельсины? — как-то спросила Даша.
   Старшие ребята засмеялись, но Майя прикрикнула на них:
— Ничего смешного нет! Конечно, Дашуня! Будут у нас и апельсины, и ананасы, и горячий шоколад! Разве вы хуже, чем дети каких-нибудь буржуев?
   Даже недоверчивые старшие согласились — конечно, мы не хуже! Мы все хотим хорошо жить, вкусно есть, красиво одеваться.
— Но главное — это работать! — восклицала Майя. — Дружно работать, чтобы добиться счастья!
   Мишка на политчасах молчал — впрочем, как всегда в приюте. Казалось, слова Майи не трогают его. Кто бы мог подумать, что он так внимательно слушал и так проникся идеями о «революционной жертве»!

    Майя появилась в приюте в конце лета. А в декабре, в канун Нового года, она простудилась и умерла от воспаления лёгких. Для большинства ребят её смерть стала сильнейшим ударом. Ещё в воскресенье она дежурила по столовой и лишь слегка покашливала. А уже в четверг низенькая пегая лошадка ввезла во двор приюта  телегу, на которой стоял сосновый некрашеный гроб.
   Все девочки и даже многие мальчики плакали. Да, сначала они посмеивались над Майей, но быстро полюбили её — за доброе сердце, за искренность. А главное — за то, что она подарила им прекрасную мечту. Не стало Майи, не стало и рассказов о счастливом будущем. Правда, политчасы продолжались — их проводила сама заведующая. Но она говорила скучно, словно сама тяготилась этой обязанностью.
   Но слова Майи  пустили глубокие корни в душе Мишки. Больной, с головокружением и жаром, он собирался преследовать врага революции… Даша посмотрела ему в лицо и серьёзно сказала:
— Хорошо, я разведаю, где живёт этот человек.
    Даша отлично знала, что в деревне можно за пять минут выведать всё о любом жителе. Для этого достаточно поболтать с кем-нибудь из местных ребятишек. Дети повсюду бегают, всё видят и знают.
— Ты посиди здесь, Миша! — Даша усадила туда друга на сухой бурьян, росший на опушке леса. — Я мигом обернусь!
   Девочка поправила на Мишке шапку и побежала к бараку, к которому направлялся молодой человек. Неподалёку она  увидела карапуза, обмотанного поверх тулупчика материнским пуховым платком. Малыш с важным видом бил палкой по воде в огромной луже.
— А ты знаешь, кто этот дядька? — спросила Даша, показывая на удаляющегося мужчину.
— Конечно, — равнодушно протянул мальчик.
— А спорим, не знаешь? — задорно воскликнула Даша.
— А вот знаю! Это Аркашка-припадочный, — спокойно ответил мальчик, продолжая выбивать из лужи тучи брызг.
— Верно! А где он живёт, ты точно не знаешь, — продолжала поддразнивать Даша.
— Знаю, знаю! — сердито крикнул малыш. — Аркашка в бараке железнодорожном живёт.  Он сортировщиком на станции работает. Но сейчас на работу не ходит. Припадки у него.
— А спорим, ты не знаешь… — начала Даша.
    Но мальчик закричал, сморщив лицо, точно собирался зареветь:
— Не хочу спорить! Чего пристала?
— Да я просто так… Играй себе!
    Даша поспешно отошла от мальчишки и приблизилась к бараку. В нём было два входа. Человек, которого звали Аркашкой, только что скрылся за первой дверью, обитой грязным войлоком. Подождав пару минут, Даша последовала за ним.
   Внутри было темно, и стоял такой отвратительный запах, что Даша даже закашлялась. Горло перехватил от вони прокисшей еды, самогонного перегара и махорочного дыма. Когда глаза привыкли к полутьме, девочка увидела, что стоит возле старой деревянной лестницы. По обе стороны располагались комнаты, двери в которые были приоткрыты. Оттуда доносились разнообразные звуки многолюдного человеческого жилья — голоса, шаги, звон посуды.
   Наверху слышалась какая-то возня, словно там отпирали дверь ключом. Даша сообразила, что её незнакомец поднялся по лестнице на второй этаж, и тотчас последовала за ним. Никогда раньше она не входила без спросу в чужой дом. Но ей придавали сил мысли о больном Мишке, оставленном на краю леса, и об умершей Майе, убеждённой в победе революции.

   Ступеньки жутко скрипели, старая лестница шаталась под ногами. Даша мысленно успокаивала себя: «Ничего страшного не случится! Если меня кто-то заметит, я просто скажу, что нечаянно зашла. Заблудилась». Но ноги у неё предательски дрожали, а сердце, казалось, бьётся где-то в горле. Когда Даша поднялась на верхнюю лестничную площадку, там уже никого не было.
   Сквозь приоткрытую дверь девочка увидела длиннющий коридор. Потолок над ним местами провисал. По обеим сторонам коридора располагались двери. Некоторые из них были заперты большими висячими замками. Между дверями стояли старые сундуки и шкафы, набитые жестяной посудой, рваной обувью, тряпками и прочей рухлядью. В коридоре пахло мышами и плесенью.
   У одной из дверей возился «Аркашка-припадочный». Даша запомнила, в какую по счёту комнату он вошёл, и уже направилась обратно. Но навстречу ей по лестнице поднималась толстая женщина в клеёнчатом переднике, державшая в руках пустой таз.
— Ты кто такая? — немедленно спросила тётка, с подозрением глядя на девочку.
— Я просто заблудилась, — пискнула Даша.
   От страха и неожиданности её слова прозвучали неубедительно.
— А не ты ли, голубушка, — вкрадчиво спросила тётка, — простыню у меня спёрла? Я только бельё вывесила, глядь — а простыни след простыл! Отвечай, мерзавка, где простыня?!
    Женщина больно вцепилась в Дашино ухо. Девочка присела, извернулась и бросилась вниз по скрипучей лестнице. От неожиданности тётка выронила таз, и он с грохотом полетел по ступенькам.
    Даша мчалась со всех ног. Сзади слышался топот женщины и её визгливые крики:
— Держите её! Ловите воровку, люди добрые!
   Но вскоре тётка споткнулась о свой таз и грохнулась на нижнюю площадку лестницы. Кажется, на её крики поспешили соседи, но этого Даша уже не видела. Выскочив из дома, она побежала вдоль огородов к тому месту, где оставила Мишку. Он сидел среди бурьяна, обхватив колени руками, и дрожал так, что зубы стучали.
— Как ты тут? — бросилась к нему Даша. — Знаешь, я всё разведала! И как его зовут, и где живёт… Ой, Мишка, как ты страшно дрожишь!
— Д-да, — едва выговорил мальчик. — З-замёрз…
— Господи! Пойдём отсюда быстрее!
   Ей пришлось поддерживать друга за руку, чтобы он не упал. Было ясно — Мишка расхворался не на шутку. Срочно нужен врач, да где же его тут найдёшь?
— Эй, детвора вы откуда здесь? — окликнул сзади сиповатый голос.
   Обернувшись, Даша увидела мужчину средних лет, одетого по-деревенски.
— Мы с братом заблудились в лесу, — быстро ответила девочка. —  Только сейчас выбрались из тайги. А он ещё и простыл! Пожалуйста, помогите!
   Крестьянин понимающе кивнул и сказал:
— Подождите тут чуток!
   Он вошёл в ближайшую калитку и вскоре вышел из неё с женщиной — очевидно, своей женой. Та шагнула к Мишке и положила руку ему на лоб.
— Ох, беда! Малец прямо пылает весь. Проходите в избу! Сейчас покормим вас, а потом посмотрим, что с вами делать.
 «Перекусим и сразу уйдём, — думал Мишка. — Они вызовут участкового. Он отвезёт нас в приют, и мы ничего не успеем выведать про диверсантов».
   Он вошёл в избу, чувствуя, как от домашнего тепла ещё сильнее кружится голова.


Глава XIV

Сбросив с себя пальто, измазанное грязью, Мишка плюхнулся лавку. Даша потопталась смущённо, а потом последовала его примеру. Крестьяне глядели на ребят удивлённо и недоверчиво. Башмаки на них хорошие, одежда тоже добротная, а на пальто — целые комья глины. Странно!
Заметно было, что девочка сильно устала, но вид у неё был здоровый. А мальчик надсадно кашлял, и щёки у него пылали, явно от сильного жара. Супруги переглянулись, словно обмениваясь сомнениями. Кто эти незваные гости? На беспризорников не похожи. Может, они — малолетние воришки, скрывающиеся от милиции? Или просто озорники, которые сбежали из дома?
Лучше всего было бы сдать детей участковому или тихонько позвать его сюда, тайком от ребят. Но мальчик так сильно кашлял, что женщина не выдержала.
— Ну, ребятки, давайте знакомиться, — с добродушной улыбкой сказала она. — Меня зовут Марья Борисовна, а это мой муж, Степан Николаевич. А как вас зовут?
Девочка заговорила первой. С надеждой глядя на Марью Борисовну, она смущённо проговорила:
— Я Даша. А это мой брат Миша. Он простудился... Можете вы его чем-нибудь полечить?
— Придумаем что-нибудь, — ответила женщина и погладила Дашу по голове. — И вправду, страсть как кашляет твой братишка!
Обернувшись к мужу, она попросила:
— Стёпа, налей-ка в чугунок воды да сунь в печку! Сейчас мы мальцу трав целебных заварим. Подышит горячим паром, авось, полегче станет.
Хозяева засуетились. Муж поставил воду кипятиться, а жена взобралась на табуретку и вытащила  с дальней полки ларчик с сушёными травами.
— Вот мать-и-мачеха, вот липа, а вот и почки сосновые, — приговаривала она, выкладывая на стол полотняные мешочки. — Всё, что от простуды помогает… А вы пока раздевайтесь, ребятки! Снимайте свои пальтишки!
И в самом деле, в тело натопленной избе детей начала охватывать странная истома. Только сейчас они поняли, как сильно устали и проголодались. Мишку с ног до головы пробирал озноб.
— Откуда вас занесло в наши края? — спросил Степан Николаевич.
— Мы из Петрозаводска. Из приюта, — ответила Даша.
Наверное, не стоило этого говорить. Мишка тотчас бросил на подругу сердитый взгляд. Даша смущённо продолжала:
— Мы пошли гулять и забрели к озеру. Там Мишка под лёд провалился. А потом мы заблудились. Пришлось в лесу ночевать. Далеко ваша деревня от Петрозаводска?
— Ой, далече, — ответила хозяйка. — Отсюда на юг вёрст десять будет. У нас тут места тихие, людей мало. До самой Медвежьей Горы никакого жилья нет.
«Получается, карту прячет кто-то из местных! — подумал Мишка.  — Теперь будет легче искать. Но как бы нас участковому не сдали! Дашка, глупая тетеря, проболталась!».
Он злился на подругу. Могла бы просто сказать, что они из соседней деревни, играли в лесу да заблудились.
— Надо потихоньку улизнуть, — шепнул он девочке. — Они нас в милицию отправят, и тогда мы карту не найдём!

Между тем, вода в чугунке вскипела. Марья Борисовна ловко вытащила его ухватом из печи и бросила воду горсть сухих трав. Изба немедленно наполнилась запахом леса, сосновой хвои, разогретой летним солнцем. Даша невольно вздохнула. Она вспомнила, как сама в шесть лет простудилась, и мама лечила её точь-в-точь таким травяным настоем.
— Иди сюда, Миша! — позвала Марья Борисовна. — Садись скорее, пока пар не вышел!
Она поставила чугунок на одну табуретку, а Мишку усадила на вторую, и с головой накрыла его шерстяным одеялом.
— Дыши, детка! — велела хозяйка. — Дыши глубже! Пропотеешь, и простуда уйдёт!
Под одеялом слышался кашель и сопение Мишки — он старательно вдыхал целебный пар. Тем временем, хозяйка принялась накрывать на стол. Вынула из печи второй чугунок, видимо, стоявший там с вечера, и поставила его на стол.
— Давайте, я помогу! — подскочила Даша.
Она носила на стол миски, ложки, кружки, а сама прислушивалась к разговорам хозяев. Это было непросто — кашель Мишки заглушал их приглушённые голоса.
— …нам лишние неприятности ни к чему, — услышала девочка. — Надо участковому сказать, а он пусть сам решает, что с ними делать.
«Ой, хоть бы покормили сначала! — с тревогой думала Даша. — Мы тогда сразу сбежим. Небось, и Мишке от травок полегчает».

Глава XV

Несмотря на волнение, Даша чувствовала себя в этом доме как рыба в воде. Обстановка крестьянской избы напоминала ей родительский дом. Длинный тесовый стол, широкие лавки, накрытые мягкими овчинами, за пёстрой занавеской — хозяйская кровать. А под потолком — полати. Ох, как любила Даша в детстве забираться на полати и спать там,  на мягком тюфяке, набитом соломой!
На полках стояли точно такие же глиняные расписные крынки и деревянные миски, как в доме её родителей. А у окна — прялка с резным колесом, совсем как мамина… В душу девочки хлынула волна светлых воспоминаний. Вот мама учит Лесю прясть, а Даша играет рядом с мячиком, который отец сам свалял для неё из шерсти. Вот мама и Леся лепят картофельные пирожки, а Даша во дворе помогает отцу кормить поросёнка.
Так стало грустно, хоть плачь! Но тут кошка вспрыгнула на лавку и потёрлась головой об локоть девочки. Даша тут же взяла её на руки.
— Здравствуй, хвостатая! — весело сказала девочка, гладя кошку. — Много мышей изловила?
Она играла с животным, то подсовывая, то отдёргивая пальцы, но не забывала потихоньку наблюдать за хозяевами. Не пойдут ли прямо сейчас за участковым?

В это время Мишка сбросил с себя одеяло.
— Пара уже нет, — сказал он, вытирая рукавом мокрое лицо.
Он снова забился в кашле, но Марья Борисовна с улыбкой похлопала его по спине:
— Слышу, кашель уже не сухой. Полегче стало?
— Ну да, — кивнул мальчик. — Жить буду!
— Ишь, какой выносливый, — похвалила хозяйка, — в ледяной полынье искупался, а уже поправляется!
— С ним и хуже случалось, — сказала Даша, и тут же смущённо смолкла.
Не стоило вспоминать страшную историю Мишки, которую рассказывал чекист, доставивший мальчика в приют после больницы. Однажды Даша сказала об этом ребятам, которые изводили Сыча. Они-то отстали, а вот Мишка ещё больше замкнулся в себе. Он держался в стороне от детей и воспитателей, и глаза его были постоянно застывшими, словно неживыми.
Даша боялась, что её неосторожные слова оборвут едва завязавшуюся между ними ниточку дружбы. Но Мишка страдал больше из-за того, что вновь ожили его жуткие воспоминания. Именно тогда Даша подслушала разговор Погодина с воспитательницей. Мария Николаевна, которую воспитанники прозвали Дугой за сутулую спину, спокойно и ласково расспрашивала мальчика о его жизни.
Мишка рассказывал всё — как его столкнули в яму вместе со взрослыми, как сверху раздался страшный взрыв, как страшная боль впилась в его спину и плечи. Сначала он говорил хмуро, потом паузы между словами стали затягиваться. Даша услышала, как мальчик всхлипывает, и пальцы у неё похолодели.
— Успокойся, Миша, — тихо сказала Мария Николаевна, погладив мальчика по плечу. — Забудь про это!
Мишка закрыл лицо руками и с рыданием бросился на диван. Тут Даша не выдержала и проскользнула в комнату. Мария Николаевна обернулась к ней.
— Мишка! — воскликнула девочка, быстро шагнув к дивану.
Но воспитательница осторожно удержала её.
— Тс-с-с! Не надо! — вполголоса сказала она. — Давай-ка выйдем!
Выведя Дашу в коридор, Мария Николаевна объяснила:
— Ему лучше сейчас побыть одному. Хорошо, что он хотя бы рассказал, снял с души эту тяжесть. Зато у него теперь есть сестрёнка, верно?
Мария Николаевна улыбнулась Даше, и та даже покраснела от удовольствия, что её назвали Мишкиной сестрой.
— С тобой он не пропадёт! — заверила воспитательница.
С тех пор дружба детей стала ещё крепче. Но Даша всё равно не могла без содрогания вспоминать Мишкину историю. Она помнила, каким Погодин пришёл в приют. Бледный, мрачный, погружённый в угрюмое молчание. Шарахался от детей, когда они пытались с ним заговорить. Даша не приставала к новичку, но исподволь наблюдала за ним. Словно ей передалась переполнявшая его боль.
Но время лечит любые раны, даже самые тяжёлые, нанесённые в детстве. Большинство ребят в приюте пережили трагедии. Многие осиротели во время войны, потеряли братьев, сестёр, родной дом. До того, как попасть в приют, они ночевали по чердакам и вокзалам, питались тем, что удавалось украсть, мёрзли, страдали от вшей и чесотки. Но всё плохое осталось позади. Теперь они живут, как обычные дети — учатся, играют, веселятся. И новичок со временем забудет своё горе. Так думала Даша прежде.

— В самом деле? — переспросила Марья Борисовна. — И похуже бывало?
— Ну, да, — сквозь зубы пробормотал Мишка.
Супруги переглянулись и вздохнули. Они давно поняли, что ребятишки, попавшие к ним в дом — дети войны. Много таких бродило  по дорогам, оборванных, измождённых, рано повзрослевших. Лица у них настороженные, взгляд диковатый, исподлобья.
— А ты, детка? — спросила Марья Борисовна, посмотрев на Дашу. — Тоже, небось, успела лиха нахлебаться?
— У меня родители погибли, — ответила девочка. — Осталась сестра старшая, да и та потерялась. Но она меня найдёт, обязательно найдёт!
Видя, что хозяева слушают с искренним сочувствием на лицах, Даша продолжала рассказывать о Лесе и своих надеждах на встречу с нею. Она старалась не вспоминать беспощадные слова чекиста: «Бросила тебя сестра! Кукушка она, вот кто!». Даше не хотелось расставаться с мечтой о том, как Леся придёт в приют и заберёт её, и Мишку, и Женю…
— Конечно, заберёт, — добродушно сказала Марья Борисовна. — Главное, жди, не теряй надежду! А теперь пойдёмте, ребята, пообедаем!
Глаза у детей радостно заблестели. Они так проголодались, что готовы были солому жевать. Мысли о еде затмили даже желание узнать, у кого находится таинственная карта. А ведь нужно было ещё исследовать общежитие железнодорожников, узнать всё о тамошних жильцах. Опознать по голосу явно не получится, вряд ли удастся поговорить с каждым.
— Прошу к столу! — пригласила хозяйка.
Даша и Мишка сели на лавку. Марья Борисовна налила им по целой миске щей с сушёными грибами.
— Берите хлебушек! И сметану кладите!
Ребята, привыкшие к безвкусной приютской стряпне, с жадностью набросились на угощение. Даша хлебала щи и думала: «Точно как у мамы!». Она закрывала глаза и представляла себе, что вернулась в прошлое, в то время, когда родители были живы…
— Дашка, давай быстрее! — шепнул ей на ухо Мишка. — Или хочешь, чтобы всё закончилось?
Девочка очнулась. Да, мечтать некогда! Какими бы добрыми ни были хозяева, они всё равно сообщат участковому. Надо выгадать подходящий момент и сбежать отсюда.
Когда дети покончили со щами, Марья Борисовна налила им по кружке горячего ягодного отвара.
— Пейте, он вкусный, на чернике и голубике заварен. Потом залезайте на полати и поспите. А я пока к соседке сбегаю, надо у неё одолжить кое-что.
Мишка тихонько толкнул Дашу ногой. Она поняла — друг подозревал, что хозяйка идёт к участковому. Но внешне Мишка держался абсолютно невозмутимо.
— Что-то мне уже спать захотелось, — сказал он, и улёгся прямо на лавке, свернувшись калачиком.
Степан Николаевич сообщил, что пойдёт в погреб за инструментами — надо починить навес в курятнике. Как только он вышел за дверь, Мишка живо вскочил с лавки.
— Пора, Дашка! Бежим!

Глава XVI

Со стоном Данька опустился на пень.
— Больше не могу! — воскликнул он, растирая ногу. — Давайте чуток передохнём!
Леся присела на обомшелую корягу. Она ещё не устала, но понимала, что Хромому трудно ходить по лесу, среди кочек и хвороста. А Женя вообще не садилась — она шныряла по лесу, с любопытством осматриваясь по сторонам.
Рядом с полянкой, где сидели Данька и Леся, она обнаружила проторенную дорогу. Взобравшись на пригорок, Женя увидела столбы и уходившее вдаль полотно железной дороги.
—Не могли Мишка и Даша пропасть бесследно! — упрямо пробормотала девочка. — Они где-то поблизости. Может, к кому-то в гости зашли.
Женя представляла, как её друзья найдутся, и она издалека крикнет им, что за ними пришла Леся. Как обрадуется Дашка! Женя даже заулыбалась, представив счастливое лицо подруги. До чего же здорово они теперь заживут — настоящая семья, родители, брат и две сестры!
Круглая сирота Женя всю жизнь мечтала о семье. В раннем детстве она часто спрашивала у Марии Николаевны:
— А вы точно не моя мама?
Добрая воспитательница с невесёлой улыбкой качала головой. Она ко всем детям относилась одинаково, но непоседливая Женька невольно вызвала симпатию.
— Но почему? — топая ногой, спрашивала девочка.
— Не у всех, Женечка, есть мамы, — грустно отвечала Мария Николаевна.
Но теперь всё изменится! Будет у Жени семья, надо только друзей отыскать.

Тем временем, Рябчик крутился вокруг Леси, недовольно скуля и гавкая. Охваченный охотничьим азартом, пёс не понимал, почему люди сидят без движения.
— Может, пойдём? — предложила Леся. — Мне кажется, Рябчик что-то чует.
— Пойдём, — согласился Данька, вставая с пня.
Пёс радостно залаял и тотчас бросился через осинник к дороге.

Следуя за собакой,  Данька, Леся и Женя вскоре вышли на околицу деревни — той самой, где находились потерянные дети. Они направились ближе к домам, чтобы расспросить крестьян. Внимание путников привлёк шум около одного из домов.
Там собралась кучка людей, в основном, женщин. Они что-то возбуждённо рассказывали человеку с красной повязкой на рукаве форменной куртки.  «Участковый милиционер», — подумала Женя, встречавшая людей в такой форме в Петрозаводске.
 — Только что сбежали! — кричала одна из крестьянок. — Оставили их одних, так сразу и след простыл!

— Ничего не украли? — спросил милиционер.
— Нет, всё на месте, — уверенно сказала женщина. — Может, не хотят в приют возвращаться? Они говорили, что приютские.
— Как же не украли? — встряла другая крестьянка. — А кто мою простыню стащил? Да их тут целая шайка орудует!
— Не наводите панику, гражданка, — строго произнёс участковый. — Будем искать!
Леся, вся дрожа от волнения, приблизилась к толпе.
— Извините, — смущённо начала она. — Вы не видели тут мою сестрёнку? Маленькая девочка, волосы светлые, глаза голубые…
— Видели, а как же! — отозвалась женщина, которая сообщала участковому о каких-то беглецах. — А вы её сестра? Точно, она же рассказывала, что у неё была старшая сестричка. Как же вы с лица похожи! С ней ещё дружок был, Миша…
— Где они, где? — подсунувшись под локоть женщины, крикнула Женька.
— Они у нас пообедали, а потом сбежали. Мальчонка-то простужен сильно, как бы совсем не свалился, — озабоченно качая головой, ответила крестьянка.
Леся отошла в сторону и с тяжёлым вздохом закрыла лицо руками. Снова потерялся след Даши! А ведь ничего этого бы не случилось, если бы тогда, два года назад, патрульные забрали бы с вокзала обеих сестёр вместе. Пусть бы отправили их в приют, вдвоём было бы легче. И маленькая Даша не осталась бы наедине с одиночеством и тоской. А Леся пожила бы годик в приюте, потом устроилась бы работницей на какую-нибудь фабрику. Забрала бы сестрёнку к себе, и жили бы они тихо и дружно…
Как только Данька привёз её в Петрозаводск, Леся почувствовала себя неуютно. Гнетущие воспоминания вернулись сразу после визита в местный отдел милиции. Там сказали, что найти Дашу будет проще, если расспросить чекиста, дежурившего на станции в день, когда девочка потерялась. Найти этого человека оказалось легко — Петрозаводск был городом маленьким,  а чекист жил в двух шагах от Губчека.
Леся и Данька сразу отправились к нему.
— Белокурая девочка в коричневой душегрейке? Помню, конечно, — спокойно ответил он, когда Леся описала внешность Даши.
Он хорошо запомнил эту девочку. Застенчивая, в добротной крестьянской одежде, она резко отличалась от грязных, запущенных и дерзких беспризорников. Он дал голодному ребёнку кусок хлеба и стал расспрашивать, что с ней случилось. Сначала Даша плакала и боялась глаза поднять, но потом разговорилась.
— Леся скоро придёт! — всхлипывая, повторяла девочка. — Отведите меня назад, пожалуйста!
— Когда придёт, мы ей скажем, где ты. И она заберёт тебя.
Чекист говорил утешительные слова, сам не веря им. Он полагал, что сестра нарочно оставила Дашу на станции. Такие случаи были нередки в его работе. Время голодное, ребятишек нечем кормить, вот родственники и бросают их на милость судьбы и Советской власти.
Приведя Дашу в приют, чекист поздоровался с заведующей, как со старой знакомой:
— Вы до сих пор тут?
— Конечно, — спокойно ответила та, и добродушно взглянула на девочку, державшуюся за рукав чекиста. — Куда же я денусь? Гляжу, вы к нам с пополнением?
— Очередной кукушонок, — с безрадостной улыбкой сказал он. — Девочка спокойная, хлопот не доставит.
— Надеюсь, — кивнула заведующая. — Подождите-ка минутку…
Она вышла из кабинета, и вскоре вернулась в сопровождении высокой сутулой женщины с добрым лицом.
—  Знакомьтесь, Мария Николаевна, это наша новая воспитанница. Её надо искупать, переодеть… впрочем, вы же всё знаете.
— Пойдём, детка, — ласково сказала сутулая женщина, и увела девочку из кабинета.

Вспомнив события двухлетней давности, чекист пристально посмотрел Лесе в лицо изучающим взглядом. Девушка залилась краской и опустила глаза.
— Выходит, я не ошибался! — язвительно усмехнувшись, сказал чекист. — Бросила ты сестрёнку, кукушка! Нахлебницу с рук спихнула, а теперь совесть мучает?
Леся замерла, не в силах возражать. Да и что спорить, если чекист прав? Совесть, действительно, терзала девушку всё это время, оживляя в памяти картинки из того страшного дня.
Конечно, чекист дал ей адрес приюта, и забрать Дашу было делом нескольких дней. Но Леся не радовалась. Её подавляли тяжёлые мысли о собственном подлом поступке. Вернувшись вместе с Данькой в гостиничный номер, девушка упала на кровать, не снимая пальто, и уткнулась лицом в подушку.
— Хороша старшая сестра, ничего не скажешь, — звучал в голове Леси голос чекиста. — Я таких кукушек немало повидал, знаю вас, как облупленных!
Не выдержав, Леся зарыдала.
— Что с тобой, Леська? — изумлённо спросил Изотов. — Ты, правда, бросила сестру на станции?
— Да, — сквозь рыдания призналась девушка.
И начала рассказывать.

***

 — Ясно. Одного не понимаю — почему ты сама не отвела сестру в приют? — тихо спросил Данька.
Он не смотрел в лицо Леси, поэтому девушка не могла понять, осуждает он её или в душе оправдывает.
— Если бы ты объяснила ей всё, она бы знала, что ты вернёшься за ней. Ждала бы, надеялась. Она ведь не грудной младенец была, поняла бы.
 — Не знаю, — тяжело вздохнув, ответила Леся. — Наверное, я тогда не сообразила.
Она села на кровати и вытерла лицо рукавом. Глядеть в лицо Даньке Леся тоже избегала. Потому что говорила неправду — она отлично понимала, что делает. Просто испугалась, нет, хуже — позорно струсила. Не нашла в себе сил признаться сестрёнке, что хочет оставить её чужим людям. Предпочла сбежать тайком, как последняя предательница.
Данька чувствовал, что так оно и было. Он молча курил самокрутку и щурился, словно махорочный дым разъедал ему глаза. Он жалел обеих сестёр, несчастных детей, испытавших на себе тяжёлый удар войны. Перед глазами его стояла Леся, какой он впервые её увидел — тощая, грязная, с дикими от голода и отчаяния глазами. Вспомнилось, как в первую ночь в его доме она вскрикивала во сне. Позже девушка призналась, что её мучили кошмары — казалось, что Изотов и его дом всего лишь приснились ей, и на самом деле она замерзает на улице.
— Мне казалось, что у меня предсмертные видения. Помню, нам учительница в школе сказку такую читала, про бедную девочку со спичками, которая замёрзла на улице…
— Помню. Сказка Андерсена, — отвечал Данька.
— Вот, я думала, у меня видения, как у той девочки.

Леся смотрела застывшим взглядом в серую стену гостиничного номера, и вспоминала. Вот Даша спит в пустом вагоне, вздрагивая во сне. Губы её обнесло синевой. Бедняжка, так и заснула голодная. Чем накормить её? Куда отвести? Леся знала, что у них есть родственники на Урале. Конечно, они взяли бы девочек к себе. Но как добираться до Урала? У Леси нет ни денег, ни еды…
Чем темнее становилось ночное небо, тем страшнее были мысли Леси. На рассвете она приняла страшное решение — Дашу нужно оставить. Она маленькая, её не бросят помирать с голоду, заберут в приют. А с Лесей её ждёт неминуемая гибель.
— Прости меня, Дашуля, — прошептала девушка, целуя спящую сестрёнку. — Я не хочу, но так надо!
 Она тихонько выбралась из вагона и огляделась. Возле платформы стоял часовой в форменном полушубке.  Отойдя в сторону на цыпочках, Леся взяла комок снега, слепила крепкий снежок и бросила его в спину часовому.
— Эй, кто тут? — вздрогнув, воскликнул тот.
И подул в свисток, висевший у него на шее. Откуда ни возьмись, набежали солдаты и начали обыскивать платформу. Леся наблюдала за ними из другого вагона, куда успела забраться. Она видела, как солдаты нашли Дашу, слышала, как сестрёнка плакала и звала её: «Леся! Леся!». Вскоре девочку увели в здание вокзала. Старшая сестра посидела ещё немного в вагоне, притаившись за мешками с углём, а когда суматоха улеглась, вышла.
Леся была свободна. Она поступила так, как подсказывал ей здравый смысл. Вот только совесть не считала этот выбор правильный, и жестоко мучила девушку все два года.

Глава XVII

Рябчик вывел Даньку, Лесю и Женю прямо к железной дороге. Здесь Хромой объявил, что ему опять нужно посидеть — нога просто одеревенела от боли. Он сел на пенёк и принялся скручивать цигарку. А Леся шагнула к рельсам, но путь ей тотчас преградил часовой с винтовкой.
— Стой! — крикнул он. — Ты куда?
— В лес, — растерянно ответила девушка.
Она видела, что Рябчик бестолково мечется у путей. Видимо, следы Даши и Мишки  здесь терялись. Слишком много народу ходит вдоль железной дороги.
— Тут не положено! — строго сказал часовой.
Солдат был всего один. Обмануть его? Выдумать какой-нибудь предлог, чтобы перейти дорогу? Но Лесе не хотелось нарушать порядки и попасть под  подозрение. Женя топталась за её спиной, не зная, что делать.
— Слушай, командир, — сказал Данька, подойдя к часовому.  — Мы тут детей ищем. Потерялись двое, мальчик и девочка, примерно такого возраста, как эта малая. Ты не видал их?
— Нет, — грубовато ответил часовой, — некогда мне тут за вашими детьми смотреть! У меня приказ — на станцию никого не пускать, она оцеплена.
— Почему? — возмутился Данька. — Кто тут главный?
— Комиссар Литвинов. Только знакомиться с ним не советую.
Часовой с усмешкой повесил винтовку на плечо и достал из кармана узелок с махоркой.
— Мне твои советы без надобности! — воскликнул Данька. — Ну-ка, позови его сюда!
Но звать не пришлось — комиссар, как раз в это время проверявший посты, подошёл сам. Внешность у него была грозная и внушительная — высокий рост, дородная фигура, грубое пепельно-серое лицо, словно выточенное из камня. Когда его мрачный взгляд упал на Женю, она испуганно юркнула за спину Леси.
Даньке тоже стало не по себе от глаз комиссара, полных какой-то неумолимой жестокости. Казалось, он видит людей насквозь.
— Комиссар Литвинов, — представился он. — Что вы тут делаете?
— Добрый день, — ответил Данька. — Мы ищем двоих детей. Они из города, потерялись в этих местах. Вы не видели их? Мальчик и девочка, лет по десяти.
— А как же, видел, — кивнул комиссар, — давеча крутились там, у домов железнодорожников. Я окликнул их, да они сразу стрекача задали.

Комиссар не ошибся — это, действительно, были Даша и Мишка. Они уже знали, где живёт Аркашка-припадочный, и хотели теперь отыскать его сообщника. Дети помнили фразу: «Встретимся у старика». Наверняка, старик — ещё один участник этого заговора. Скорее всего, он живёт тут же, в посёлке. Но где именно?
Покинув дом Степана Николаевича и Марьи Борисовны, дети быстро дошли до станции. Держась за кустами, чтобы не привлекать внимания часовых, они  подошли к домам железнодорожников. Найти их было нетрудно. Железную дорогу и дома для её работников построили недавно, и они выглядели совсем новыми на фоне обшарпанных крестьянских изб. Дома располагались почти вплотную друг другу. Почти на всех дверях висели замки. Лишь кое-где в окнах мелькали человеческие фигуры — видимо, у этих рабочих сегодня был выходной.
Приблизившись к домам, дети стали слушать под окнами и у дверей. Мужчина, который беседовал с Аркашкой в лесу, наверняка, живёт здесь. Скоро конец рабочего дня, значит, он придёт домой. Узнать его будет легко, если удастся услышать его разговор с кем-либо. Он говорит с финским акцентом, да и голос дети запомнили. Мишка хотел пойти дальше — забраться в квартиру этого типа и найти какие-нибудь улики его преступной деятельности.
Самой сложной частью плана были, как ни странно, сами ребята. Они были не местные, и невольно обращали на себя внимание. Даше было очень страшно. Устраивать проделки вместе с Женькой в детском доме было весело и почти безопасно. Что сделают воспитатели? Ну, отругают, оставят без обеда, вот и всё. А кто знает, на что способны люди, скрывающие подозрительные тайны! Даше и Мишке даже нечем защититься, оружия нет. Поэтому нужно держаться очень осторожно.
Мишка придвинулся поближе к Даше и прошептал:
— Слушай, может привлечь как-нибудь внимание часовых? Они сделают обыск и найдут, что там есть.
—А вдруг мы ошиблись? — возразила Даша. — Может, они и не диверсанты вовсе? Просто люди, которые хотят сделать сюрприз своему товарищу.
— Ничего мы не ошиблись! — проворчал Мишка. — За версту видно, что они — контра недобитая!
Тут он быстро схватил Дашу за руку и потащил к железной дороге. Вдали слышался шум приближающегося поезда. Дети спрятались за густыми зарослями. Здесь их никто не видел, зато они могли наблюдать, как из домов выходят железнодорожники.
— Гляди! — зашипел Мишка, указывая пальцем вперёд. — Это он! Я его узнал!

Даша тоже узнала этого мужчину — немолодого, коренастого, коротко стриженного. Мишка жестом показал Даше на громкоговоритель. Оттуда звучало объявление. Всему личному составу предписывалось усилить охрану станции, поскольку здесь произойдёт внеплановая остановка военного эшелона.
Отличный шанс! Как только мимо промчался локомотив, дети осторожно перебежали  к сосновой роще, которая росла на юге от домов. Поезд остановился, и из головного вагона вышел высокий мужчина в кожаной куртке и фуражке. Подбежав поближе к поезду, Мишка подождал немного и шепнул Даше:
— Стой тут на стрёме, я сейчас влезу на паровоз.
Девочка с изумлением заметила, как изменился её названый брат. Совсем недавно он едва ли не умирал от простуды, а теперь собирается забраться в военный эшелон! В глазах Мишки был отчаянный блеск. Наверное, так выглядят настоящие герои, подумала Даша.
 
Глава XVIII

Леся и Данька тщетно повторяли Рябчику: «Ищи, ищи!». Пёс даже не пытался нюхать землю. Он явно потерял след.
— Тут он уже не поможет, — со вздохом сказала Леся.
— Может, там, в сосняке поискать, — задумчиво произнёс комиссар Литвинов, скручивая цигарку.
Этот  мрачный человек наводил на Женю непонятный страх. Едва его взгляд падал на девочку, она пряталась за Даньку или Лесю. Тем временем, Литвинов подвёл их к одному из домов железнодорожников.
— Вот тут их видели, — сказал комиссар, — только они сразу сбежали.
— А кто живёт в этом доме? — спросил Данька.
— Один обходчик, не из местных, — затягиваясь дымом, ответил комиссар. — Но его и самого на месте нет. Пропал, никого не предупредив.
Комиссар понимал, что на этом участке дороги складывается подозрительная ситуация. Он устроил внеплановую остановку, чтобы пополнить запас топлива. Но вместо этого приходится нагружать своих людей странными поручениями — розыском двух сорванцов и обходчика. Он подозревал, что дети лазили в его квартиру. Хотя из окна казалось, что там полный порядок, а всё-таки…
— Пока оставайтесь здесь, никуда не ходите без меня, — приказал комиссар Даньке и Лесе, и направился к своим солдатам.

Те ходили вдоль путей, исследуя местность — нет ли повреждений на рельсах, не прячется ли кто-нибудь в придорожных кустах. Поговорив с командиром роты, комиссар подозвал одного из солдат, высокого жилистого парня лет тридцати.
— Жидков, я знаю, что ты механик, — сказал комиссар. — Замок сумеешь  вскрыть?
— Так точно! — отрапортовал солдат. — Любой открою!
Вместе с Жидковым и двумя часовыми Литвинов направился к запертой квартире обходчика. Осмотрев замок, Жидков пренебрежительно махнул рукой.
— Разве это замок? Фитюлька! В два счёта открою.
Действуя только перочинным ножом, солдат взломал замок. Едва дверь открыли, Рябчик с громким лаем бросился внутрь. Он метался по комнате, скрёб когтями пол возле шкафа, потом запрыгал у стола.
— След! — крикнул Данька. — Опять след взял!
— Молодец, псинка! — воскликнул Литвинов, бросая Рябчику кусочек чёрного хлеба. — Значит, проведём тут обыск!
Женя с восторгом посмотрела на комиссара. Выходит, он не настолько страшный, раз помогает им искать Дашу и Мишку.
Обыск длился не дольше пяти минут. Комиссар вышел из квартиры весь пунцовый, стирая пот со лба. Он немедленно созвал солдат и приказал поставить оцепление вокруг домов железнодорожников, а все окрестности на десять вёрст в округе — тщательно обыскать.
— Вам лучше уйти отсюда, — сказал он Даньке и  Лесе. — Подозреваю, что здесь заложена бомба.
— Но где-то тут моя сестра! — запротестовала Леся.
— Отставить! — сердито крикнул комиссар. — Вы — гражданские, а тут — чрезвычайная ситуация.
Данька, взял Лесю за руку и, отводя в сторону от комиссара, проговорил:
— Давай, в самом деле, отойдём. Лучше его не злить, а то может и под арест посадить. Подождём, пока всё немного уляжется, а потом продолжим искать.  Женька, ты тоже не отставай!
Девочка кивнула, но в душе не соглашалась с тем, что поиски придётся прервать. Она так мечтала найти Дашу, едва ли не сильнее Леси! Хотелось скорее прекратить эти скитания по тайге, уехать из приюта вместе с Лесей и Данькой и зажить, наконец, в семье…
Женя представляла, какой будет эта жизнь. Уютный домик, а в нём — родители, Мишка, Даша и она, Женя.  Отец и мать всегда рады выслушать её, рассказать что-нибудь интересное, поиграть и приласкать. Как давно девочка мечтала об этом, и вот — родители пришли за ней. Значит, надо слушаться их во всём.

 Данька подчинился приказу комиссара, но в уме прокручивал другой план действий. Он видел, что лес за железной дорогой редкий. Заблудиться там невозможно, и детей будет видно издалека. Значит, солдаты их скоро найдут, и не стоит уходить далеко.
Все дома железнодорожников были подвергнуты обыску. Солдаты ходили по посёлку небольшими группами. Взглянув на них, Леся вдруг вздрогнула.
— Юсси! — крикнула она.
Один из солдат обернулся и непонимающе уставился на девушку. Он не понимал, кто она такая. А Леся сразу узнала его — это был Юсси Ярвинен, тот самый, что помог привести в сознание Дашу в страшный день нападения белофиннов на их деревню. Потом он сопровождал их до Петрозаводска… В то время Юсси практически не говорил по-русски. Может, теперь он подучил язык, и понимает Лесю?
— Кто это? — хмуро спросил Хромой.
В его голосе слышались нотки ревности, но Даша не замечала этого.
— Это такой хороший человек, — быстро и радостно говорила девушка, — он спас нас с Дашей, он помогал нам!

По лицу финна было заметно, что он тоже узнал Лесю. В его памяти всплыла разорённая деревня, плачущая девушка, стоявшая на коленях над бесчувственным телом маленькой сестрёнки. Юсси вспомнил, как приводил их обеих в чувство, а потом, вместе со своими товарищами, сопровождал до Петрозаводска. Девушка пыталась с ним разговаривать, но тогда он совсем не понимал её.
— Здравствуй, — сказал он с акцентом, — тебе нужна помощь?
— Слушай, — опередил Лесю Хромой, — нам надо перебраться на ту сторону дороги. Прямо сейчас.

Глава XIX

Юсси удивлённо взглянул на Лесю и её спутников, вытащил из кармана кисет и сказал:
— Это не можно. Комиссар сказать — не пускать штатские.
Он вынул из кисета лоскуток папиросной бумаги и с финской неторопливостью начал мастерить самокрутку.
— Понимаешь, Юсси, мы ищем потерянных детей, — объяснил Данька. — Лесину сестру, Дашку, ты же её знаешь? И ещё мальчика. Мы их вторые сутки ищем. Пропадут они в лесу, волки их сожрут. Неужели тебе Леську не жалко?
Леся молча смотрела на финна умоляющими глазами.
— Не могу, — отрезал финн, — нельзя нарушать приказ!
«Вот зараза! — с досадой подумал Данька, — что ж мне постоянно попадаются эти «финики», упрямые да несговорчивые?».
Но он не мог осуждать Юсси. Он солдат, и обязан следовать дисциплине. При таком комиссаре, как Литвинов, не забалуешь! Живо под трибунал отдаст. С другой стороны, если Юсси прежде помогал Лесе и Даше, почему же сейчас не хочет пойти навстречу?
— Юсси, прошу тебя, — со слезами в голосе попросила Леся. — Помоги нам! Даша в лесу, голодная, замёрзшая, может быть,  простуженная!
Дрожащий голос девушки заставил Юсси задуматься. До сих пор его сердце сжималось от жалости, когда он помнил, как две осиротевшие девочки брели по заснеженной дороге — измученные, отчаявшиеся. Хорошо, хоть тогда обошлось без боёв. Но гвардейцы всё равно держались настороже, то и дело вскидывали винтовки. Командир отряда Сойккели подбадривал бойцов, и они, несмотря на усталость, помогали несчастным беженцам.
Юсси попал в Красную гвардию прямо со студенческой скамьи. Друг уговорил его пойти сражаться за власть большевиков, которая обещала дать людям равноправие и счастье. Юсси вступил в отряд Сойккели, и сразу попал в тяжёлый бой. Гвардейцы понесли тяжёлые потери, и отступили в Россию. Перейдя границу, они вздохнули с облегчением — здесь можно не опасаться засад и нападений. Но командир предупреждал:
— Не расслабляйтесь. Егеря и сюда доберутся.
Сойккели был чуть ли не единственным в отряде, кто говорил по-русски. До мировой войны он часто ездил по делам в Сестрорецк. Военного опыта ему было не занимать — сражался на германском фронте, где отличился в  рейдах по вражеским позициям. Когда Ригу сдали немцам, Сойккели оказался в числе тех немногих, кому удалось вырваться из окружения.
Тогда Юсси знал лишь пару-тройку русских фраз. С Лесей он общался больше жестами и взглядами. Но для измученной девушки и это было хорошей поддержкой. Именно Юсси тогда обнаружил, что сёстры Матвеевы отстали от группы беженцев, но искать их было поздно.
Теперь Ярвинен говорил по-русски довольно бегло, только путался в падежах и предлогах.
— Как же выходило, что ты отпустить Дашу одна в лес? — спросил он, закуривая папиросу.
Леся отвела глаза. Как сказать этому доброму и простодушному парню, что она бросила маленькую сестрёнку? Но Данька избавил её от неприятных объяснений.
—Это сейчас неважно.  Главное, что двое маленьких детей в лесу одни!
— Пожалуйста, — Леся вновь с тоской посмотрела на Юсси, — помоги нам!
Финн стал нервно крутить в пальцах папироску и притопывать сапогом. Ему совсем не хотелось навлечь на себя гнев комиссара Литвинова. Но совесть не позволяла бросить детей в холодном лесу. Приказ есть приказ, но сейчас он должен помочь людям, у которых нет другого выхода.
— Хорошо, — сказал Юсси, помолчав минуту, — но все трое нельзя. Только один идти.
— Один человек и собака, — согласился Хромой. — Рябчик их вмиг учует. Не соврал беспалый!
 Он ласково потрепал пса по голове.

Юсси огляделся и, убедившись, что на них никто не смотрит, пошёл к поезду. Он забрался в ближайший вагон и стал рыться в солдатских сундуках. Вскоре нашлось то, что нужно — старая шинель. Один рукав у неё был порван выше локтя. Наверное, от удара вражеской шашки.
«Если забрать хорошую шинель, сразу заметят, — думал Юсси. — А это старьё  наверняка уже списано».
Он свернул шинель, засунул её в свой вещмешок и вышел из вагона. Потом поспешил к станции, делая вид, словно заметил что-то подозрительное. Там его ждал Данька. Юсси отдал ему шинель и велел ждать сигнала.
Надев шинель, Хромой отошёл в сторонку, не отводя глаз от Юсси. Часовые не обращали внимания на Даньку. Одет по-солдатски, в глаза не бросается. Во всяком случае, издали его никто не заметит и ни в чём не заподозрит.

Глава XX

Лицо у Леси было хмурое. Она смотрела на Даньку и сжимала губы так, что они побелели. Умом она понимала, что отправляться на запрещённую территорию втроём, да ещё с маленькой Женькой, невозможно. Но в душе у Леси кипела боль. Два года назад бросила сестру на произвол судьбы, и сейчас опять остаётся в стороне. Но что поделаешь? Надо подчиняться обстоятельствам.
— Пойдём, Женя, — тихо сказала она. — Дальше Даня один.
— Что? — строптиво закричала девочка. — Я не останусь тут! Я тоже пойду! Даша говорила, что мы будем сёстрами, а сестру бросать нельзя!
Леси побледнела и пошатнулась. Не найдя в себе сил возразить, она ещё крепче сжала запястье Женьки. Та дёрнулась изо всех сил, пытаясь вырваться. Кажется, Женька готова была ударить Лесю. Но тут вмешался Данька. Сплюнув на землю, он грубо сказал девочке:
— Нужна ты мне в тайге, такая визгливая и коротконогая! Была охота с тобой возиться! Проваливай с Леськой, да поживее!
— У меня хотя бы две ноги, а ты… Хромой! — с обидой выкрикнула Женька.
Она не выдержала и разрыдалась — и от собственной обиды, и потому что обидела своего будущего приёмного отца. Но Данька лишь хмыкнул — подумаешь, оскорбление! Он опасался лишь, что Женькин рёв привлечёт внимание часовых. Тут Леся решительно взяла Женю за руку и повела к деревне. Обессилевшая от усталости и переживаний, девочка безропотно подчинилась.
 Леся и Даня шли, каждый своим путём, и не оборачивались. Они знали, что идти в одиночку в зимнюю тайгу — очень опасно, но не хотели об этом думать.
В воображении Леси возникали жуткие картины — то Даша попадает в лапы медведю-шатуну, то Данька проваливается в волчью яму… Она так ушла в свои мысли, что не сразу заметила исчезновение Женьки.
— Куда она подевалась? — пробормотала девушка, беспомощно оглядываясь по сторонам.
Конечно, эта несносная девчонка всё-таки побежала в тайгу! Леся побежала к кромке леса и, не смея пойти вглубь, бегала и кричала:
— Женя! Вернись, Женечка!
 Часовых уже не было — видимо перешли на другой участок дороги. Ответом Лесе была тишина да лесное эхо. От ужаса девушка не знала, что предпринять. Ей казалось, что Женя пропала много часов назад. И лишь потом ей пришло в голову, что в лесу Женька не ушла бы далеко, и услышала бы её крики. Значит, она направилась в деревню. Леся повернулась назад и помчалась к видневшимся вдали избам.
 Калитка в ближайший двор была распахнута. Леся подумала: «Может, Женька обогнала меня и зашла сюда?».
— Женя! — крикнула она.
На крыльцо вышел  старик в телогрейке и дырявых валенках. Приложив руку к уху, он спросил:
 — Ась?
 — К вам девочка не заходила? — громко спросила Леся.
Но старик всё повторял своё «Ась?» и щурился. Видимо, он был не только глухой, но ещё и подслеповатый. Леся побежала дальше по улице, выкрикивая: «Женя! Женя!».
Вслед ей донёсся окрик старика:
 — Дочка, тебе Женю надо? Она вон в той избе!
 Леся со всех ног бросилась к высокой избе под крышей, крытой сухим мхом. Со всех сторон лаяли большие и маленькие собаки, но Леся их словно не замечала. Она взбежала по ступенькам крыльца, рванула на себя дверь. В лицо ей ударило жаром от натопленной печи и какой-то невыносимой кислятиной.
— Женя! — воскликнула Леся.
Она увидела перед собой длинный деревенский стол, на котором стояла огромная миска с кислой капустой и штоф самогонки. Над всеми яствами возвышался толстый кудрявый парень в ярко0синей рубахе.
— Ну, я Женя, — с дурашливой улыбкой отозвался он.
 Всё поплыло перед глазами у Леси. А хозяин уже вышел из-за стола и направился к ней,  протягивая руки и чмокая влажными губами. Девушка в ужасе бросилась назад, больно ударилась коленкой об косяк, спрыгнула с крыльца, минуя ступеньки. Вслед ей нёсся хохот пьяного толстяка.
Не помня себя, Леся выбежала из калитки и на бегу врезалась в грудь  комиссара Литвинова. Он быстро шёл по улице, а позади солдаты вели связанного человека в распахнутом тулупе.
 — Эй, поосторожней, — сказал Литвинов, и отодвинул Лесю в сторону, как неодушевлённый предмет.
Девушка застыла на месте, молча наблюдая за солдатами и арестованным.
«Что же тут происходит?» — в ужасе думала Леся.
Ей казалось, что она видит страшный запутанный сон, который никак не кончается. Кошмар, наподобие тех, что снились ей в первые дни в доме Изотовых…
Из оцепенения её вывел звонкий голосок:
— Лесь, ты меня ищешь?
Это была Женька. Как всегда улыбающаяся хитрой улыбочкой, за которую ей и дали прозвище Мартышка.
 — Где ты была? — еле слышно пробормотала Леся. — Я весь день тебя ищу. Разве можно так делать, Женя?
Она чувствовала, что ноги у неё дрожат, а по спине стекают капли холодного пота. Но Женька ответила бодро, как ни в чём не бывало:
— Я комиссару помогла!
 — Как? — спросила девушка, с трудом шевеля похолодевшими губами.
Но не замечала её состояния. Она бойко тараторила, делая руками артистические жесты:
 — Я ему показала дом, в который пошли те дядьки…
 — Какие ещё дядьки?
Леся спрашивала без всякого интереса. Её охватило какое-то отчаянное равнодушие. Не было сил даже радоваться, что Женька и нашлась.
Девочка охотно объяснила:
 — Ну, я от тебя убежала, потому что хотела сама найти Дашу и Мишку. Ты не обижайся, Лесь! Просто я ещё не привыкла, чтобы мной командовали. В общем, иду себе, а тут три дядьки навстречу. Шепчутся между собой, и всё на солдат поглядывают, как будто стараются им на глаза не показываться. Пошли вон в тот домик.
 Женька махнула в ту сторону, откуда они с Лесей пришли.
 — Сначала я сама хотела за ними проследить, но тут смотрю — комиссар идёт. Я ему всё и рассказала. Правда, я молодец?
 — Молодец, — еле слышно ответила Леся.
Женька подскочила ближе к девушке, и тотчас получила от неё увесистый подзатыльник.
 — За что? — взвизгнула девочка.
 — Ты ещё спрашиваешь? — задыхаясь от гнева, воскликнула Леся. – Негодная девчонка! Я из-за тебя чуть с ума не сошла! Голос сорвала, звала тебя по всему лесу! Бегала, искала по домам, как дура!
  Женя опустила глаза, и щёки её вспыхнули от стыда. Смущение девочки смягчило Лесю. Она подошла ближе к девочке и обняла её за плечи:
– Женька, глупенькая! Я же думала, что потеряла тебя.
Только теперь Леся заплакала, чувствуя облегчение и тихую радость.
Женя сразу же простила Лесе подзатыльник. Ведь Леся теперь её мама. А родители иногда дают детям подзатыльники, так уж устроен этот мир. Обижаться на это — глупо!

***

Данька наблюдал за Юсси, пока тот не подал знак. Он принялся махать рукой и корчить странные рожи, которые, несомненно, рассмешили бы человека, не знающего в чём дело. Но  Хромой не смеялся. Он подошёл к Юсси, спрятавшемуся за чахлым осинником.
— Ну, теперь куда мне? — быстро спросил Данька.
— Добежать до лес. А то собака выдаёт.
 Юсси мотнул головой в сторону Рябчика, который нетерпеливо прыгал вокруг Даньки.
— Прямо так и бежать? Нас же сразу подстрелят!
— Нет, — финн подумал, подбирая в уме русские слова. — Пусть собака… уйдёт. Мы за ней… как это… последим?
— Последуем.
— Да, да! Последуем за собакой. Как будто мы солдаты, хотим поймать.
Хромой нахмурился. Не слишком-то хитроумный план, но ничего другого в голову не приходило.
— Рябчик, ищи! — скомандовал он.

Пёс тотчас бросился к тайге, время от времени припадая носом к влажному рыхлому снегу. Не прошло и минуты, как раздался окрик часового:
— Эй! Чья собака? Что она тут вынюхивает?!
Этот солдат прежде служил в Московском ЧК. Он сразу  вспомнил случай, приключившийся с ним год назад. Они с товарищами выслеживали банду контрреволюционеров,  собиравшихся похитить некоторых партийных руководителей. Члены банды передавали друг другу записки с важной информацией в ошейнике легавой собаки. Поэтому поведение Рябчика так насторожило солдата. Он крикнул:
 — Есть на ней ошейник? Проверить надо!
Юсси выскочил из-под куста и бодро отрапортовал:
— Сейчас поймаем, товарищ!
Даня поспешил за  финном, стараясь хромать как можно меньше. Впрочем, часовой не обратил на него внимания. Он знал Ярвинена, поэтому крикнул: «Лови её, Юсси!». Старая солдатская шинель маскировала Даньку как нельзя лучше.

Зайдя поглубже в лес,  Хромой остановился и подозвал Рябчика свистом. Тот немедленно подбежал, радостно виляя хвостом и вывалив язык из пасти.
— Идём, идём! — крикнул финн, — время мало!
— Времени, — сердито поправил его Данька.
Он злился на свою окаянную хромоту проклятую, не позволявшую ему идти так бодро, как этот развесёлый финн. Права была Женька! Даже она, коротконогая, двигалась бы быстрее него… Но ничего не поделаешь, надо спешить! Хромой сердито тряхнул головой и поковылял вслед за Рябчиком и Юсси.  Каждые сто шагов Ярвинен оборачивался и ждал Даньку. Кочки и коряги делали ходьбу особенно мучительной.
— И куда их черти понесли? Лучше бы их комиссар ещё в деревне поймал,  — ругался Хромой.
— А вдруг их поймал кто-то другой? — спросил Юсси.
 Хромой тяжело вздохнул и пошёл  так быстро, как только мог.

Глава XXI

Поиски продолжались уже не первый час. Короткий зимний день стремительно угасал, скупые солнечные лучи постепенно бледнели в ветвях. Из подлеска поднималась сизая мгла. Счастье ещё, что вечер выдался безоблачный, поэтому не стоило опасаться коварного снега, скрывающего следы. Но с каждой минутой лес становился всё угрюмее и неприветливее.
Время от времени Юсси и Данька бросали друг на друга тревожные взгляды. Ни один из них не осмеливался заговорить о привале. Данька, стискивая зубы, внушал себе, что нужно идти до конца, пока больная нога совсем не откажется слушаться. Финн тоже утратил свою бодрость, и думала, какое взыскание ждать от командира за столь долгую отлучку. Хорошо, если только наряд вне очереди… И только Рябчик был по-прежнему счастлив, потому что обожал тайгу, привольный бег по свежему снегу, поиск по следу. Лапы у него не болели, и никаких командиров он не боялся.
Тут Хромой споткнулся об острый корень и рухнул в сугроб. Тишину тайги нарушила отборная брань. Хотя Юсси знал далеко не все русские матерные слова, щёки его слегка покраснели. Но ругань Даньки возымела странное действие на финна. В его взгляде вдруг блеснули хитрые огоньки, и он бодрой рысью бросился в чащу, в сторону тропы. Данька сел и в недоумении уставился вслед своему спутнику. На секунду у него даже мелькнуло отвратительное подозрение, что финн решил его попросту бросить. Но эту мысль Хромой тотчас отогнал — не потому, что так верил в людское благородство, а потому, что направление для побега было бы очень уж странным.
Но Юсси через пару минут вернулся и, стряхивая снег с рукавиц, протянул Даньке крепкую суковатую палку.

— Костыль, — пояснил он.
Хромой поморщился — любое напоминание об увечье ранило его больше, чем сама хромота. Но палку взял и встал на ноги сам, хотя финн протягивал ему руку.
— Темнеет. Ночью не пройдём — ни фонарей, ни факелов нет, — угрюмо пробормотал Данька.
Ему потребовалось немалое усилие, чтобы сказать это. Не хотелось выглядеть слабосильным калекой в глазах финна.
— Нельзя идти, — согласился Юсси, — собака голодный, тяжело ему.
Хромой усмехнулся. Ишь, нерусь, как будто мысли читает! Понимает, что Даньке не хочется быть причиной задержки.
— Здесь есть дом охоты, — Юсси показал куда-то в сторону.
— Охотничий домик,  что ли?
— Да, да! Там еда, постель, тепло. До утра можно ждать, есть и спать.
— А это недурно! — воскликнул Данька.
Мысль об отдыхе сразу взбодрила, хоть тревога о заблудившихся детях продолжала точить изнутри.
— Знаешь дорогу-то?
— Знаю не очень хорошо, но найду! Тут близко!
Юсси взял за ошейник Рябчика. Пёс действительно, устал, и на морде его застыло грустное выражение.  «Если для нас так тяжело, то каково Леськиной сестрёнке да мальцу этому, — горестно подумал Даня. — Ведь они малыши совсем! Небось, измучились, иззябли, оголодали!».
Неприятно было думать, что они, двое взрослых мужчин с собакой-ищейкой, не смогли разыскать двух усталых детей. Чтобы отогнать тоскливые мысли, Даня зашагал быстрее, уверенно вонзая в снег перед собой суковатый «костыль».
Лес затянуло сизыми сумерками. Уже с трудом можно было разглядеть бегущего впереди Рябчика. Приближалась жестокая таёжная ночь.

***

Путники шли быстро, в полном молчании. Иногда Юсси ненадолго останавливался, озираясь по сторонам, хмурился,  но ни разу не сказал, что потерял дорогу. Даня не допускал мысли, что финн может заблудиться. Если это произойдёт, они погибнут.  От тропы ушли далеко, вернуться невозможно, силы на исходе. Два человека несли свои тела и печали, пёс нёс усталость и голод.
И вдруг Рябчик резко встал в стойку. Он был натаскан на зайцев, но давно приучился не отвлекаться на дичь. Юсси и Хромой мгновенно напряглись, даже потянулись к оружию. Несколько мгновений  стояла звенящая от напряжения тишина. А затем все трое услышали неподалёку хриплый кашель. Стремительно рванувшись на звук, Рябчик с разбегу налетел на лежавшую в снегу Дашу. Обессиленная девочка лежала, свернувшись в клубочек и, кажется, ничего не слышала и не видела.
 Даня отшвырнул палку и подлетел к девочке. Подхватив её на руки, он тряс её, растирал закоченевшие ручонки в своих руках и спрашивал:
— Даша?  Ты — Даша Матвеева?
Конечно, трудно было представить, что в ночной тайге может ещё какая-нибудь девочка, кроме глупенькой Леськиной сестры. Даша с трудом разлепила запёкшиеся губы. Глаза у неё были мутные, и Данька сразу подумал — простыла, сильный жар.
— Мишка, — простонала девочка. — Мишку схватили… Спасите его!
— Кто схватил? — спросил подоспевший Юсси.
Девочка зашлась надсадным кашлем, сквозь который смогла проговорить лишь:  «Мишка… убьют…». Потом глаза её закрылись, губы замерли.
— Кажется, сознание потеряла, — растерянно сказал  Хромой, глядя на Юсси. Он усадил девочку на корягу, занесённую снегом, и стал осторожно трясти за плечи:
— Где он? Даша, скажи, пожалуйста! Где Миша?
Хромой старался говорить спокойно, а сам весь дрожал от волнения. Веки девочки приподнялись. Она снова хрипло закашлялась, но сумела проговорить:
— Дом… у дороги, охот… охотничий.
Юсси и Данька обменялись быстрыми взглядами. Значит, нужно идти в прежнем направлении. Только приятного отдыха в охотничьем домике точно не будет.

Глава XXII

Хромого раздирали противоречивые чувства. Ему хотелось немедленно отправиться на помощь Мишке, но и бросить больную беспомощную Дашу было невозможно. Что делать? Может быть, в эту минут Мишку пытают или даже собираются убить. Они с Юсси быстро посовещались. Ситуация тяжёлая, а выходов почти нет.
До ближайшего жилья, кроме зловещего охотничьего домика, по меньшей мере, два часа ходу. Если идти в темноте и с больной девочкой на руках — все четыре. Даня предложил устроить Даше лежанку и оставить её в лесу защитой Рябчика.
— Ты глупость говоришь, — сердито возразил финн. — Здоровый мужик не выжить в холодном лес. А это больной ребёнок!
Как бы в подтверждение его слов, Даша же захлёбывалась от кашля и стучала зубами от лихорадочного озноба. Финн предложил соорудить что-то вроде санок из ветвей и заставить Рябчика отвезти девочку в деревню. Там люди ей помогут. Только вот Рябчик выглядел таким голодным и усталым, что и этот план пришлось отменить.
— Ни оставить, ни с собой взять,— сокрушённо сказал Данька. — Что ж делать-то с тобой, малявка?
Подумав ещё пару минут, они решили отправиться в охотничий домик вместе с Дашей.
— Может, там ничего нет, — предположил Юсси. — Девочка больной, жар, мысли неправильные…
 Хромой хотел было возразить, что у самого финна мысли какие-то «неправильные». Но времени на споры не было.
— Может, и правда, бредит, — сказал он сквозь зубы, — а всё-таки, держи свой пистолет наготове!
Они быстро нарубили ножами еловых ветвей. Данька снял с себя рубаху, разорвал её на полоски и связал ими ветки. Получилось некое подобие волокуши, на которую уложили Дашу. Тащили её по очереди, но пса не запрягали — кто знает,  может, Мишку придётся идти по следу Мишки, поэтому собака будет наготове.
 Три человека и пёс, усталые, голодные, измученные, шли через тайгу. Каждый думал, насколько ещё хватит его сил. Но никто не хотел бы дойти до последнего предела.

***

К охотничьему домику они подошли в полной темноте. Двигались медленно и осторожно, чтобы  не зацепиться за корягу, не провалиться в какую-нибудь яму. Ночную тишину нарушало только тяжёлое дыхание изнурённых мужчин. Даша уснула и даже почти не кашляла.
— Вот здесь! — пробормотал Юсси, показав на свет, мелькнувший между деревьев.
Данька увидел крепко срубленную избу посреди небольшой полянки. Обычное крестьянское жилище, но после мрачной холодной тайги оно выглядело таким уютным. Дом — это покой, тепло сон. В окне горел неяркий свет.
— Надо идти. Только Дашу оставить здесь, — прошептал Даня.
Он не хотел, чтобы те, кто сидел в охотничьем доме, услышали их раньше времени. Юсси кивнул. Скинув с себя шинель, он накрыл ею дремавшую девочку. Даня поглядел на финна с восхищением и осуждением одновременно. Стоит ли так геройствовать? Такую холодную ночь без верхней одежды не переживёшь! Хотя… кто знает, переживут ли они её вообще.
Мужчины осторожно они подкрались к окнам. Даня знаком показал Юсси, что хочет заглянуть внутрь, и бесшумно вскарабкался на нижнее бревно стены.

Перед его глазами была довольно обширная комната, освещённая двумя керосиновыми лампами. В середине простой дощатый стол. За ним сидело трое. По одежде не разобрать, кто они — гражданские или военные, русские или финны. На полу лежал человек, точнее, труп с простреленной головой. Слава богу, это был не ребёнок.
Даня быстро слез. Мишки он не увидел, возможно, незнакомцы заперли его в другой комнате. Под окнами был хорошо слышен разговор:
— Что теперь делать? Кто ж знал, что красные именно здесь остановятся! — спросил первый голос, истерично звенящий на концах фраз.
— Мы должны довести дело до конца, — резко ответил другой голос, звучавший жёстко, как железо. — Завтрашний поезд не должен доехать до города. Иначе нам всем конец.
Этот человек слова чётко и отрывисто, почти без акцента. «Наверное, главный», — подумал Данька.
 Он знаками показал Юсси, сколько в доме людей, и где они находятся. Он посмотреть, как расположена мебель, чтобы продумать план нападения. Но тут разговора возобновился:
 — А вы, господа хорошие, чавота совсем не думаете, что девчонка вас давным-давно сдала. Что-то вы только со своими на расправу скорые, а как двум соплякам горло перерезать, так нет, енто мы слишком благородные. Пущай лучше одна сбежит и в тайге помрёт, а другой на печке от лихорадки подохнет!
Третий голос звучал ехидно, злобно, и без малейшего акцента.
Хромой похолодел. Он понял, что обдумывать планы некогда. Они с Юсси одновременно проверили, заряжено ли оружие, и бросились к двери домика.

Глава XXIII

Юсси распахнул дверь ударом ноги и сразу, не целясь, выстрелил в проём. Миндальничать не было времени, и только неожиданность могла дать им преимущество. Диверсанты растерялись лишь на секунду, но Хромому хватило этой секунды, чтобы с размаху перевернуть стол. Почти сразу он выстрелил в голову здоровенному финну, уже успевшему вытащить оружие. Но выстрелить он не успел — рухнул на пол поперёк комнаты.
Вторым выстрелом  Юсси раздробил колено светловолосому пареньку с хищными глазами. Тот ухитрился отползти за перевёрнутый стол, шипя от боли и оставляя, словно улитка, отвратительный кровавый след.
Стол придавил третьего, хрипящего и изрыгающего брань старика в охотничьей куртке. Всё произошло в считанные доли секунды, и вот на полу уже лежало два трупа вместо одного. Юсси и Хромой прятались за косяками, ожидая ответных выстрелов. Но пауза затянулась. Кажется, диверсанты не собирались сопротивляться.

— Мил;чки! Тьфу, пропасть, тяжёл же этот стол! Да вы не бойтесь, заходьте, я ентого на прицеле держу! — раздался вдруг противный старческий голос.
Именно этот человек предлагал перерезать горло детям. Юсси и Хромой осторожно вошли в дом, держа на прицеле двух выживших бандитов.
— Чаво, боитесь, што ль? — продолжал старик. —Такую развалину, как я? Хе-хе-хе! Это правильно, меня надыть бояться…
Ноги старика были придавлены громоздким столом, возможно, даже перебиты ноги. От боли он говорил с истерическим привизгом. В руках старик крепко сжимал пистолет и волосы раненого парня. Тот был без сознания — то ли от раны, то ли «развалина» ударила его по голове.
— Да-а, меня бояться не грех. Я шальной, всякое учудить могу… Енти вон, — старик плюнул на трупы, — ничего не боялись. Эка невидаль, старик, эка невидаль, детишки! Вы ведь, небось, за мальчишкой пришли?
Старик хитро сощурился, глядя прямо в лица Даньке и Юсси.
— Как ты узнал? — нахмурился Юсси.
— А чаво не узнать! За диверсантами, небось, не двух молодцов послали бы! Да к тому же, таких сильных и крепких молодцов!
Он бросил  презрительно-насмешливый взгляд на Данину хромую ногу. Тот стиснул зубы и едва сдержался, чтобы не пнуть мерзкого старика по придавленным ногам.

— Где мальчик? — отрывисто спросил он.
— А ты, милай, подыми столик, помоги старику. Я и покажу, всё-всё покажу! И расскажу, хоть про мальчика, хоть про девочку, хоть про железную дорогу и бомбу.
Дедок скалил зубы, издевательски посмеиваясь. Юсси вздрогнул и тревожно посмотрел на Хромого.
— Даня, его убивать нельзя! Он знает, надо комиссару показать, чтобы он рассказать про бомбу… он наш… kieli…
— Язык, — подсказал старик. — Ай, верно рассуждаешь, чухонец! Не зря ж ты сюда пришёл, умный мальчик, хороший мальчик…
— Заткнись! — рявкнул финн.
Даня изумлённо посмотрел на Юсси. Впервые он видел его таким взбешённым. Быстро подойдя к старику, финн ногой выбил пистолет из его сморщенных рук. Потом наклонился к раненому парню и выстрелил в его висок — быстро, молча, хладнокровно. Даня снова удивился, но спорить не стал. Он прошёл войну, и знал, что в таких ситуациях нет смысла брать в плен раненых. Он бы и старика убил, потому что тащить его, вместе с двумя детьми, было тяжело.

Тут за стенкой послышался то ли хрип, то ли стон. Даня бросился на звук и нашёл за занавесочкой, скрывавшей маленькую тахту, бесчувственного мальчика. Лоб его горел, губы запеклись, щёки запали. Ребёнок практически умирал.
— Юсси, не возись с этим старым шутом. Свяжи и оставь здесь, заберём его позже.
— Он знать про бомбу! Это важно! Могут умирать много люди, — горячо возразил финн.
Нервничая, он ещё сильнее путал русские падежи и склонения.
Данька мрачно посмотрел на дряхлого диверсанта. Видимо, старик заметил в его глазах  что-то очень, очень нехорошее, и сразу заскулил:

— Знаю, знаю, оно подождёт, вы токмо не связывайте! А то ведь с голоду помру. Убежать не убегу,  ноженьки-то совсем теперь плохи!
Он наверняка хотел выторговать себе что-то за информацию, но боялся страдать под пытками. Данька с отвращением сплюнул:
— Перебьёшься и без еды, долго ждать не придётся. Вяжи его и пошли!
 Он подхватил Мишу на руки и вышел в мрачную зимнюю ночь.
«Мы-то её пережили, — думал Данька, вспоминая свои давешние мысли, — а дети? Переживут ли они?».

Глава XXIV

В деревне стояла тишина — глубокая, как море, тишина поздней ночи. На дворе завывал ветер, но крестьяне чувствовали себя вполне уютно под пуховыми одеялами. Крестьяне, ранее приютившие Мишку и Дашу, пустили на ночлег Лесю с Женей. Гостьям предложили самое чудесное место для сна — полати с подстилкой из душистого сена. Но Лесе не спалось спокойно. Она вертелась, толкала в бок Женю, поэтому та тоже спала плохо. Едва услышав скрип старого крыльца и лай дворовой собаки, девочка тотчас проснулась.
За дверью слышалась странная возня. Женя быстро соскользнула с полатей и, подойдя к двери, спросила, кто там.
— Свои, — ответил знакомый сиповатый голос.
Сердце девочки учащённо забилось. Она  подняла щеколду и в избу, устало ковыляя, вошёл Хромой. В полумраке было видно, что он смертельно бледен, а глаза обнесло свинцово-серыми тенями. Кряхтя, он опустился на лавку.
— Ты в порядке? — спросила Женя, помогая ему снять шинель.
— Жить буду, — ответил Данька. — Ты бы, малая, поспала — нечего тебе так волноваться.
Впервые он говорил с ней ласково. Женя вмиг заулыбалась. Раз он говорит так, значит,  Дашу и Мишку нашли, и им ничего не угрожает.
— Мне бы только поспать, — тихо сказал Хромой. — Подыхаю от усталости.
Женя живо притащила с печи одеяло, постелила ему на лавке. Он лёг и подсунул под голову свёрнутую шинель. Женька не отходила от него.
— Что, что с Дашей и Мишкой? Вы нашли их?
— Сказал же, нашли, — сонно пробубнил он. — Слушай, Женька, угомонись. Не буди хозяев.
— А где они? Можно я к ним пойду? — радостно воскликнула девочка.
— С ума сошла? — спросил Данька. — Глянь в окно, ночь кромешная. Давай, спи!
Данька уронил голову на самодельную «подушку» и сразу захрапел. Усталость, страх за жизнь детей, допрос у комиссара — всё растворилось в глухом сне без сновидений.

***

Леся проснулась раньше всех и, увидев на лавке спящего Даньку, поняла, что дети нашлись. Она решила потихоньку, не тревожа Хромого, и узнать  в деревне о сестре и Мишке. И куда делся Рябчик? Она успела привязаться к умному псу за это время, поэтому неизвестность пугала её. Жив ли он?
Она осторожно слезла с полатей, чтобы не разбудить Женьку, быстро оделась, повязала голову платком и вышла на улицу. Не дойдя до угла улицы, она вновь натолкнулась на комиссара Литвинова.
— Опять ты? — строго спросил он.
Его голос вызвал у девушки дрожь во всём теле.
— Я просто хотела узнать… нашлись ли дети…
— Нашлись, — ответил Литвинов. — Скажи спасибо Ярвинену… Но если он ещё раз убежит в самоволку, я его в нарядах сгною.
— Он не виноват, — краснея до корней волос, пролепетала Леся. — Это я его попросила помочь!
— Да-да, именно за это, — спокойно отозвался комиссар. — А к сестре тебя всё равно пока не пустят — больна девчонка. Ещё бы, столько времени на морозе торчала. Любой бы заболел.
— А мальчик? — с тревогой спросила Леся.
— И мальчик с кашлем и в жару. Добегались, пострелята!
Леся прерывисто вздохнула и прижала руки к груди.
— А собака? С Данькой ещё пёс был легавый, помните? — быстро спросила она.
— Подстрелили его ненароком, — мрачно покачал головой Литвинов. — Но как только сделали перевязку,  он опять рвётся искать да бегать… Живучая тварь, чего уж говорить.
Добродушная усмешка скользнула по губам комиссара. И Леся подумала, что он совсем не такой мрачный, как кажется. На самом деле, Литвинов был рад, что диверсию удалось предотвратить. И, пожалуй, он впервые поступил не по приказам, а по совести. В другое время он назначил бы Юсси вечным дежурным за самовольный уход с поста. Но то, что финн сорвал подрыв эшелона, смягчило строгого комиссара.
Настроение у Литвинова было хорошее, и он решил объяснить Лесе события последних дней.

 — Дело в том, что в окрестностях Петрозаводска действовало несколько белогвардейских банд. Часть из них — белофинны, другие — русские. Русские банды получали снабжение от англичан, которые уже два года, как хозяйничают в Мурманске.
Окопались они там основательно, от Мурманска до Архангельска, вдоль всего Белого моря. Даже устроили там концентрационный лагерь для красных. Но заодно сгоняют туда местных жителей.
Англичане хотели ослабить противника на юге и, дождавшись удобного повода, пойти дальше на юг. Может быть, даже захватить Петроград. Они платили золотом тем, кто сражался с большевиками и с сепаратистами — финнами, эстонцами. Но у финнов свой интерес в этих местах. Хотят захватить эту часть Карелии, понимаешь?
Человек, которого звали Аркашка-припадочный, был двойным агентом. Сначала вступил в белую банду, за что получал деньги. Но опыта у него не было, да и сам по себе он был  личностью ничтожной во всех отношениях. Поэтому быстро попал под влияние матёрого белофинна, который планировал с ним операции и диверсии, более выгодные финнам, чем англичанам. Ваша Женька помогла нам взять главаря русской белой банды и его сообщников. А главаря белофиннов Данька и Юсси обезвредили в охотничьем домике.

Рассказ Литвинова помог Лесе понять — не страшный сон ей снился, всё было на самом деле. И превратилось бы в жуткую реальность, если бы не комиссар Литвинов, Данька и Юсси. Они представлялись ей отважными героями из приключенческих книжек, которые ей доводилось читать в детстве.
Единственной тревогой девушки оставались теперь больные Даша и Мишка. Но комиссар заверил её, что с детьми всё будет хорошо. Они сейчас у местного фельдшера, а днём их отвезут в Петрозаводск, в больницу.
Полк Литвинова, передав все дела местной власти, собирался в дорогу. Леся проводила комиссара до вагона. Вокруг царила оживлённая суета. Солдаты грузились в эшелон, весело перекликаясь.
В окно одного из вагонов выглянула чья-то светлая голова. Юсси!
 — До свиданья, Леся! — крикнул он. — Ещё встретимся! Сестре передавай привет!
Раздался гудок, вагоны качнулись, поезд тронулся вперёд. Леся ещё долго смотрела ему вслед, вспоминая, как Юсси сопровождал их в Петрозаводск в те страшные дни. А потом она рассталась с Дашей… Но теперь всё позади!  Скоро сёстры, наконец-то, увидятся.

Глава XXV

Дни болезни Даша запомнила плохо. Она то впадала в беспамятство, то приходила в себя, вся в поту, с дикой болью в груди. Теряя сознание, она бормотала, дёргалась, вскрикивала: «Миша! Леся!». Этим утром, едва очнувшись, она пролепетала:
— Мишка… Где он?..
— С ним всё хорошо, — ответил голос, показавшийся странно знакомым.
Мягкая рука осторожно протёрла её лоб влажным полотенцем.
— Не волнуйся, Дашуля, всё плохое позади. Я с тобой.
Даша сразу поняла, кто говорит с нею. Этот самый голос  убаюкивал её четыре года назад, когда Леся, вернувшись домой, рассказывала перед сном о своих приключениях в Петрозаводске. Она говорила, как непривычно жить в  городе, как интересно в интернате с новыми подругами… Даша не понимала, сон это или явь.
— Леся… Не уходи! Снись мне ещё, пожалуйста! — пробормотала Даша.
— Я и не уйду, — ласково произнесла та, — это не сон.
Веки Даши слабо дрогнули. Приоткрыв глаза, она увидела смутные очертания родного милого лица. Её высокий лоб, тонкие брови, голубые глаза…
— Леся! — радостно воскликнула Даша,  и хотела броситься сестре на шею, но от слабости упала назад, в подушки.
 — Ты здесь! Ты со мной! — шептала девочка.
Леся крепко обняла сестрёнку и поцеловала в щёку.
— Я никуда больше не уйду, — говорила она, смахивая слёзы, — теперь у нас снова будет семья. Большая, дружная семья.

Даша просто сияла от счастья. Сбылись её самые заветные мечты. Сестра с нею, что ещё нужно в жизни? Она не понимала, почему Леся всё время молчит и смотрит на неё так грустно. Потом она встала и, поцеловав девочку, направилась к выходу.
— Леся, не уходи, — умоляюще попросила Даша.
Но девушка уже скрылась за дверью. В больничном коридоре она столкнулась с Данькой.
— Леся, что случилось? — удивлённо спросил он, видя, что невеста его вся в слезах. — Ты сказала Даше всю правду?
— Нет, — всхлипнула девушка, — и не знаю, смогу ли когда-нибудь ей это сказать!
— Ну, перестань! Лучше, если она узнает это от тебя. Главное, выбери подходящее время. Сейчас не стоит с этим спешить. Пусть сначала поправится и окрепнет.
А Даша шла на поправку с невероятной быстротой. У неё появился аппетит, она пробовала вставать с кровати, охотно принимала все лекарства. Ей очень хотелось выздороветь и поскорее уйти из больницы вместе с Лесей!
Сестра приходила каждый день, приносила детские книжки, игрушки, нехитрые лакомства. Но Даша никак не могла понять, почему сестра всё время такая печальна. Ведь всё прекрасно! Они встретились, Мишка тоже поправляется, и даже врагов удалось обезвредить!
  А Леся тем надеялась растянуть время, подобрать подходящие слова. Как назло, она не могла придумать, как рассказать сестрёнке о своём предательстве. Даша начала нервничать, думала, что  чем-то обидела сестру. Во время очередного визита Леси она не выдержала и сказала:
— Знаешь, как плохо мне было без тебя? Я боялась, что ты никогда за мной не придёшь. Мне многие так говорили. Один противный вредный дядька даже назвал тебя «кукушкой». Но ты же не бросила меня, правда? Я знаю, никогда бы не бросила.
Леся зажала лицо руками, но слёзы хлынули из её глаз, и Даша это заметила.
— Леся, Леся, не плачь, — уговаривал девочка, но всё было тщетно.
Ах, бедняжка! Она не знает, что тот чекист сказал ей чистую правду!
— Дашенька… Это правда, — сдавленно произнесла девушка. — Я нарочно оставила тебя на станции.
И признания полились одно за другим. Леся рассказывала, как нарочно привлекла внимание часового, чтобы Дашу нашли в вагоне. Она боялась, что они погибнут вдвоём от голода и холода. Она знала, что до уральских родственников им не добраться —  Даша была простужена, и не вынесла бы долгого пути. Потом она хотела вернуться за ней, но война помешала.
Леся моталась по городам и весям, но всюду приходила война. Она отчаялась, превратилась в оборванную нищенку, воровала, что придётся, лишь бы выжить. И кто знает, что случилось бы, не встреться ей Даня Изотов…

Даша не дала ей договорить. Вскочив в постели, она закричала отчаянно:
— Я должна была быть с тобой. Мы же сёстры, у нас всё должно быть вместе! Почему ты не сказала, что собираешься меня оставить? Думаешь,  я бы тебя не поняла? Я бы хоть знала, что ты жива, и что ты меня потом заберёшь!
— Я боялась, — прошептала Леся, — мне было стыдно и страшно говорить такое. Но и взять тебя с собой я тоже не могла. Дашенька, милая, ты могла погибнуть. Я сама выжила лишь чудом.
Леся положила руку на плечо сестры, но та сердито сбросила сестринскую ладонь.
— Не прикасайся ко мне, слышишь? — закричала Даша.
Не зная, как её успокоить, Леся села на краешек Дашиной кровати. Но та резко отодвинулась, прижалась к спинке кровати и сгорбилась, обхватив колени. Из глаз её катились крупные слёзы.
— Дашенька, пожалуйста, прости!
 Леся протягивала к сестрёнке руки, но та, такая маленькая и беззащитная, смотрела на неё с настоящим, взрослым страданием.
— Уходи отсюда, — сказала она жёстко.
Леся попыталась сказать что-то, но Даша крикнула с ненавистью в голосе
 — Уйди или я закричу!

Глава XXVI

Даня сразу понял, что между сёстрами произошло объяснение, и не удивился такому исходу. Разве Даша могла спокойно принять рассказ о том, как сестра бросила её? Леся была для неё единственным родным человеком, надеждой и опорой. И в самый трудный момент жизни она сбежала, сдав девочку часовым… Хромой понимал и разделял чувства Даши, но ещё сильнее он жалел Лесю.  Она несла на себе вину, как огромную тяжесть.
— Не волнуйся, милая, — приговаривал Хромой, обнимая Лесю. — Детские обиды недолгие. Я с ней поговорю.
В это время в больничном коридоре показалась Женя. Хромой посмотрел на неё и серьёзным тоном произнёс:
— Иди сюда, успокой Лесю.
Женя тотчас бросилась к Лесе. Озорная девчонка успела всей душой привязаться к этой девушке, полюбила её, как родную. Оно и понятно — Леся заменила ей мать, приняла в свою семью. А о чём ещё может мечтать сирота? Прижавшись к Лесе, Женя гладила её по волосам и шептала утешительные слова, словно маленькому ребёнку:
— Не плачь, моя Лесенька! Всё будет хорошо, моя голубка!
 Хромой вышел во двор больницы, выкурил самокрутку. Теперь, подумал он, Дашка успокоилась немного, и с ней можно поговорить. Осторожно, стараясь не нарушать тишину, он вошёл в палату и сел на край кровати девочки.
— Дашка, хочешь, расскажу тебе одну историю? — начал он.
Даша молчала, лёжа к нему спиной. Но по дрожи её плеч Хромой понял, что девочка внимательно слушает.
— Было это с месяц назад. Был я по своим делам на вокзале, и встретил там одну нищенку. Совсем молодая, но оборванная, голодная, замёрзшая. Оказалось, она уже несколько лет скитается  из города в города, ищет пристанища. А повсюду — война и горе. Чтобы прокормиться, попрошайничает или ворует. Я забрал её к себе домой. Представляешь, впервые за два года эта девушка спала не под кустом или на вокзальной скамейке, а дома, в тепле. Впервые она смогла нормально поесть. Несчастная, слабая, совершенно отчаявшаяся… Знаешь, кто была эта девушка? Твоя сестра.

Даша невольно обернулась голову. Только сейчас она поняла, как жила Леся без неё. Конечно, сама она не выжила бы в таких условиях. Но простить Лесю сразу ей было трудно. Пусть бы они вдвоём страдали от холода и голода! Или сестра хоть объяснила бы своё поведение.
Ведь Даша так страдала от одиночества. Боялась, что Леся погибла! А сестра просто бросила её, подкинула, как это делают птицы-кукушки. Девочка хотела сказать Даньке всё это, но волнение мешало ей говорить.
— Да, всё было именно так. А знаешь, о ком она заговорила, едва освоилась в нашем доме? О тебе. Говорила, что не может спокойно жить без тебя. Если бы ты слышала, с какой нежностью и любовью она рассказывала о тебе! Ведь мы решили забрать из приюта не только тебя, но и Мишку,  и Женю. Ты ведь хочешь уехать с нами?
— Конечно, хочу, — быстро ответила Даша. — Ой, а я так обидела её…
Слёзы струйками хлынули по щекам девочки.
— Простит ли она меня? — тихо спросила она.
Даша вспоминала, что наговорила сестре. Но ведь не со зла! Просто очень обидно было узнать, что тот противный чекист был прав, её действительно бросили. А вдруг Леся не захочет с ней мириться? Вдруг они до конца жизни останутся друг другу чужими?
— Тебя можно понять, — спокойно ответил Данька, погладив девочку по голове, — ты много чего натерпелась… Но теперь-то всё позади! Сестра приехала за тобой, и ты должна её простить. Она ведь не желала тебе зла, когда оставила. Наоборот, хотела избавить тебя от страданий. И это тебя спасло — для маленькой девочки лучше жить в приюте, чем на улице, поверь мне.
Дверь за спиной Даньки скрипнула. Он обернулся, и увидел, что в палату заглядывают Леся и Женя.
— Теперь Леська никуда не денется, — усмехнулся Хромой. — А война скоро закончится, и мы прекрасно заживём.
— Да, прекрасно, — сказала Даша, улыбаясь сестре.
Это был самый счастливый день ее жизни. Она, Мишка и Женька обрели, наконец-то, семью. И конечно, у них всё будет хорошо! Новые родители никуда не уйдут, не бросят, и будут по-настоящему любить. У Даши будет ещё одна сестра и брат. Все будет так, как в её самых прекрасных мечтах.

Эпилог

Денёк стоял погожий. Солнечные лучи заглядывали в высокие окна приюта и весело играли на серых стенах. Повсюду царила необычная суматоха. Это неугомонная Женька прощалась со своими друзьями. Всем, кого знала, она сказала немало добрых слов. Даже противной Шишкиной пожелала, чтобы и у неё появилась семья.
— Ну, Женечка, теперь ты счастлива? — с улыбкой спросила её Мария Николаевна.
— Да, — смущённо ответила девочка. — Только… Жалко друзей покидать… И вас тоже!
— Не грусти, родная, — ласково отвечала воспитательница. — Мы будем писать друг другу письма! А когда подрастёшь, приедешь к нам в гости… Хорошая ты девочка, Женя. Ты заслужила право на счастье!
— Прощайте, тётя Маша! — с грустью сказала девочка, обнимая свою любимую воспитательницу. — Я буду скучать по вас.
Забрав узелок, в котором была уложена её одежда и кое-какие самодельные игрушки, Женя направилась к выходу. Там её уже ждали Леся, Данька и Даша с Мишкой.
— Ну, хвосты, вперёд! — скомандовал Хромой.
Трое детей были счастливы — они обрели то, о чём мечтали, и даже томительное ожидание поезда не смогло отравить их радость. Всю дорогу они смеялись и шутили, а Даша даже несколько раз ущипнула себя — не сон ли это? Нет, вот её любимая старшая сестра, с ней рядом!
 Данька спокойно рассказывал Жене о приключениях в лесу — как они с Юсси шли к охотничьему домику, как Рябчик обнаружил замерзающую Дашу, как  произошла схватка с диверсантами. А потом комиссар допрашивал их по очереди, не веря в чистоту намерений Юсси. Старика-егеря арестовали и, судя по всему, уже поставили к стене. Только бедный Рябчик пострадал — его чуть не убили. То-то переживал Марк, когда Изотов принёс ему забинтованного пса!
— Рябчик, — причитал финн. — За что тебя так? Вот и давай собаку таким людям…
— Твой пёс — герой, — говорил Данька. — Если бы не он, дети бы погибли.
— Так-то оно так… Но жалко мне мою животинку, — приговаривал Марк, поглаживая пса по голове. — Люблю я его!
— Не переживай, — говорил Хромой, виноватым голосом. — Собаки — живучие твари. Отлежится!
— Да, мой Рябчик хоть в огонь, хоть в воду пойдёт! — бодро согласился финн. — Он у меня умница!
Пёс, словно поняв смысл сказанного, с благодарностью лизнул руку хозяина.
— Спасибо тебе, Марк! — воскликнул Данька.
— Псинку мою благодари, — усмехнулся финн, похлопав Хромого по плечу. — Бывай, дружище!
Выслушав рассказ, Женя с благодарностью обняла Даньку. Всё-таки, повезло Лесе с женихом — Данька хоть и грубоват, а такой добрый. С ним ничего не страшно! О таком отце Женька всегда мечтала.

***

— Входите по одному, — Данька открыл дверь, и вся ватага ринулась в дом.
Здесь по-прежнему было многолюдно — многие родственники пережидали войну в доме Изотовых. Произошла настоящая немая сцена. Все домочадцы изумлённо уставились на новых членов семьи, вертевшихся вокруг Леси.
— Данька, — сердито прошипел его отец. — Ты что, муравейник тут решил устроить? Кто будет смотреть за этой толпой детворы?
— Ну, пап, чего ты ворчишь? — смущённо забормотал Хромой. — Это Дашкины друзья, тоже из приюта. Она не хотела никуда ехать без них. Вот я и взял… Да они большие,  их с ложки кормить не надо!
— Ох, сынок, одни заботы от тебя! — качал головой Степан Александрович.
Даша и Мишка, оробев, прятались за спиной Хромого, а Женька тихонько захихикала. Теперь понятно, в кого Данька такой ворчун!
— Будет ворчать-то, детишек напугаешь, — вступилась мать Даньки. — Вы, ребятки, не бойтесь! Здесь вас никто не тронет.
Она взяла со стола большую миску и, обернувшись к детям, спросила:
— Кто со мной в погреб за картошкой?
— Я! Я! Я! — хором отозвались Даша, Мишка и Женя.
Данька многозначительно посмотрел на отца, словно говоря: «Видал, каких помощничков я привёз?».

***

И для детей началась совсем другая жизнь. Каждый из них старался помочь по дому — подмести пол, помыть посуду, принести дрова. Мишка старался больше всех, и Степан Александрович скоро полюбил его
— Ну, брат, — говорил он, похлопывая мальчика по плечу. — Будет время, пойдём вместе на рыбалку. Места у нас тут богатые, рыбы — завались!
— В Карелии, в озёрах, ещё больше! — хвастливо отвечал Мишка. — Я ряпушки полные вёдра ловил!
— Вот и местную рыбку научишься ловить, — отвечал Степан.
Даша и Женя играли во дворе, бегали по саду, помогали Лесе нянчиться с маленьким Васей. А вечером засыпали в одной кровати, под удивительные истории, которые читала им бабушка — так называли девочки мать Даньки. «Уж не в сказку ли я попала»? — часто думала Даша.

***

Наступило десятое мая. Вся семья праздновала день рождения Даши. Десять лет, первый юбилей! Сама виновница торжества была нарядно одета и тщательно причёсана. Нарочно для такого случая бабушка сшила ей красивое платьице из своего старого бального салопа.
Когда семья собралась за столом, Данька громко спросил:
— Ну, Дашулик, угадаешь, какой тебе будет подарок?
Даша встала и с волнением произнесла:
— Я уже получила свой подарок — то, о чём так долго мечтала!
Она подошла к Лесе и крепко обняла её. Сестра, заменившая мать и ей, и Мишке, и Жене, была самым лучшим подарком, о котором она могла мечтать.