Друзья детства

На сцене Мариинского театра подходила к своей кульминации оперная ария Марио Каварадосси "E lucevan le stelle".

- Что с тобой? – спросил я, отвлёкшись от бинокля.

Девушка устало облокотилась на балконный парапет и, сложив руки, напряженно смотрела на сцену. Потом она укоризненно посмотрела на меня.

- Ты хоть слово понимаешь из того, что они поют?

- Конечно, нет. Я же не знаю итальянского. В отличие от.

- Ох…

Эта девочка всегда напоминала мне голливудскую актрису эпохи «Нуар». Было в ней что-то неуловимо «западное», эффектное, необычное. Нерусское. И она действительно была не вполне русской. Если долго вглядываться в её симпатичное лицо и тёмные карие глаза, можно было обнаружить определённые черты, свойственные древнему семитскому народу, изгнанному римлянами из Палестины и рассеянного по свету. В этом, наверное, и заключалась её похожесть на американских артистов театра и кино – ведь многие из них евреи.

Национальные черты совсем не делали её красивее русских женщин, однако придавали ей, по сравнению с ними, свежесть и оригинальность, провоцировали неподдельный мужской интерес и открывали ту самую «западность». Ту самую «западность», которую каждый русский человек считает своим долгом обругать. Но перед которой в тайне, зачастую, преклоняется.

Она училась на инязе СПбГУ, на отделении английского языка и литературы, хотя её подлинной страстью оставался итальянский. В её уютной квартирке, которую она снимала на пару с двумя другими студентками СПбГУ, можно было найти потрёпанные, сильно читаные тома Данте Алигьери, Пьетро Косса и ещё множества других, более современных авторов-итальянцев, имена которых мне вообще ни о чём не говорили.

Единственное, чего нельзя было найти в той уютной квартире, так это уединения. Поэтому и приходилось искать его в самых необычных местах. Например, в Мариинском театре, где как раз проходил весенний фестиваль итальянской оперы. Однако, когда моя «итальянка» узнала, что мы идём на самое репертуарное и наиболее растиражированное представление, которое принято в интеллигентных кругах ругать, она была явно мной разочарована.

- То, что он выдаёт, – продолжала она – это уже так старо, так банально…

- Ты жалеешь, что пошла со мной?

- Ну, как тебе сказать…

Тем временем Каварадосси выдержал краткую сценическую паузу и запел легендарное: «…Oh! dolci baci, o languide carezze…»

- Иди сюда.

- Андрей, что ты делаешь!? ПРЕКРАТИ!

Каварадосси продолжал тянуть свою арию: «…Mentr'io fremente, Le belle forme disciogliea dai veli...». В это самое время интеллигентный старик с места в заднем ряду неожиданно хлопнул меня по плечу, пока я страстно целовал зажатую в своих объятиях Луизу. Последняя активно сопротивлялась.

- Молодой человек, я, конечно, всё понимаю, – начал он с проникновенным петербуржским акцентом, как у Сергея Дружко. – Но вы же здесь не одни.

Вырвавшаяся Луиза отвесила мне смачную пощёчину, вскочила с места и поспешила к выходу. Я приложил прохладную руку к раздраконенной щеке и вопросительно посмотрел на интеллигентного старика. Каварадосси тем временем продолжал: «Svan; per sempre il sogno mio d'amore...»

- Это всё вы виноваты.

- Это, конечно, совсем не моё дело – сказал старик, разведя руками – но я бы на вашем месте проследовал бы за девушкой.

- Правда?

Старик молча направил свой взгляд на сцену, потеряв ко мне всякий интерес. Я встал с места и направился к выходу. В холле Мариинки я догнал стремительно удаляющуюся Луизу.

Последующие минут пятнадцать пришлось умоляюще прыгать вокруг неё натыкаясь на редкие тычки и показное безразличие. Она вышла из театра и просто шла непонятно куда, тщетно призывая меня оставить её в покое и идти своей дорогой. В какой-то момент её терпение лопнуло: она остановилась и со всей силы ударила меня в живот. При этом перейдя от приличий-безразличий на отборнейший русский мат, которым она безукоризненно владела еще задолго до переезда в культурную столицу.

- Кажется, теперь я узнаю старую-добрую Луизу из детства – сказал я, немного ошарашенный её поведением.

- Оно у тебя в жопе играет, ебл*н!

От последующих её непечатных слов стали оборачиваться прохожие, а таджики, жужжащие неподалёку своими строительными «свистелками» и «перделками», немедленно их заглушили, уставившись в нашу сторону.

- Эй, ты чего – сказал я, уворачиваясь от удара ногой «между ног». – Перестань.

- Урод!

Процедив последнее слово, она отвернулась, опёршись на каменный парапет набережной. Тёмные волны неслись вдоль по каналу Крючкова, принося за собой в «Русскую Венецию» воздух весны. Это было в 20-х числах апреля. Листья на деревьях уже успели хорошенько подрасти, но ещё не огрубели, оставаясь нежными и ярко-зелёными. Посеревшие за зиму старинные здания с петровскими фасадами, классицизмами и романтическими крышами будто бы обретали свою вторую молодость, второе рождение. Дышалось свободно и легко. Я отступил на пару шагов назад и, оставив Луизу наедине с парапетом, поспешил обратно в Театр.

- Стой, где стоишь!

Я остановился и обернулся. Луиза шла ко мне и смотрела угрожающе.

- Куда ты собрался?

- Я хотел вернуться в театр. Взять наши куртки из гардероба.

Подойдя ко мне, Луиза схватила меня за лацканы пиджака и смотрела мне прямо в глаза.

- Что это было в театре? Что это было?

- Ничего. Луиза, мы знаем друг друга давно. Ещё с детского сада, наверное. Но я никогда не мог рассказать тебе. Рассказать, что я к тебе испытываю. Ещё со школы.

- И ты молчал? Столько лет?

Глаза Луизы заблестели, наполнившись влагой.

- Я… я не мог… сначала с нами повсюду были родители, потом друзья, потом… потом… ну, она…

- Не говори мне про эту дрянь. Я ненавижу её!

- Но и у тебя тоже был парень! Я не мог тебе сказать! Ты как сестра, понимаешь? Я очень тяжело переживал… И вот, я приехал к тебе в Петербург, чтобы сказать. Я не мог подобрать слов. Да и как это сделать, когда вокруг копошатся твои подружки и знакомые? Даже в чёртовом театре выискался этот сраный дед, который всё испортил.

- Я…

Она упёрлась головой мне в грудь и залилась слезами. Я обнимал и гладил её.

- Почему ты не сказал мне раньше… – причитала она, задыхаясь от слёз. – Почему?

- Я не смог бы пережить твой отказ. И когда ты сегодня влепила мне пощёчину, я хотел броситься с этого самого балкона. Но старик сказал мне, иди за ней. И я пошёл.

Луиза ничего не говорила. Лишь только моя рубашка становилась мокрой от слёз.

В этот день Луиза сделала так, что её подружки куда-то испарились из квартиры. Мы наконец-то остались наедине.

E lucevan le stelle, (сияли звёзды)
Е olezzava la terra, (ночь благоухала)
Stridea l'uscio dell'orto (тихонько открывалась дверь)
E un passo sfiorava la rena. (услышал я одежды шелест)
Entrava ella, fragrante, (вошла она)
Mi cadea fra le braccia. (и пала в мои объятия)
Oh! dolci baci, o languide carezze, (о, сладкие воспоминания, нежные ласки)
Mentr'io fremente (Я содрогаюсь)
Le belle forme disciogliea dai veli! (вспоминая поцелуи страсти!)
Svan; per sempre il sogno mio d'amore... (как лёгкий дым, всё так быстро исчезло)
L'ora ; fuggita, (Мой час настал, да!)
E muoio disperato, (вот, я умираю)
E muoio disperato! (ВОТ, я умираю!)
E non ho amato mai tanto la vita! (Но ещё никогда я так не жаждал жизни!)

***
Музыка:
***
Первоначально опубликовано 17 октября 2018 под названием "Итальянский репертуар для глупого мальчишки" на платформе яндекс-дзен "Мастерство короткого рассказа"