Сказание об Иле. Глава 15 Застенки

Видения. Застенки

Показавшись из-под самого небесного края и изгоняя темноту, солнечный свет лизнул молодое лицо. Окрашивая и наполняя небо, всплывало красное Светило. Оно ползло по желобу, разделяющему горную гряду  надвое. Утро, подобно  птице, не спеша расправляло свои крылья и нежно накрывало ими лазурную гладь. Неспешно скользил по гавани туман и между делом оседал крохотными капельками на скрипучих старых суденышках. Сенака прислушался. Обитатели Летучей Рыбы еще спали, а он так и не понял, спал в эту ночь или нет.
— Ну что, нагулялся, рыбачек? — вдруг разорвал тишину громкий голос. Прямо над рыбаком стоял  мужичонка с гладко зализанными назад волосами и начисто выбритым лицом, подхваченным снизу тоненькими косичками. — Вставай, с нами пойдешь к верховному тоуркуну.
Сзади стояли еще четверо, у них в руках были заточенные багры. Сенака не стал сопротивляться, встал. И вот он уже шел за хромающим на левую ногу мужиком, а четверо других брели за ними чуть позади. Не стал рыбак сопротивляться, не стал шуметь, потому что не хотел выдавать убежище Илеи.
«Хорошо, что не нашли ее, — размышлял Сенака. ; Но с другой стороны, куда же теперь ей здесь деваться совсем одной? Что будет с ней? Вязальщик... Он позаботится, не подведет...» — мысли скакали, обгоняя одна другую.
Рыбака вели долго, уже остались позади все баржи, гавань и тот пустырь, где некогда росли сады, в тени которых они прятались с Каяной. Дошли. Подножие горы. Кругом разбросаны огромные каменья. Меж ними из склона выступал составленный из бревен длинный ход. В него проследовали. Он, как огромная труба, увел идущих дальше, внутрь. Факелы коптили там и тут. Когда проникли в гору, увидел схваченный рыбак в стене дыру. В ней, как зверь измотанный и обессиленный, в цепях томился человек. Он что было силы вдруг закричал вслед идущим:
— Предатели все здесь! Молчи!— И голос его гулким эхом пронесся в глубине.
— Безумец Хорз, — указывая на стену, проговорил рыбаку хромой мужичок.
Сенака раньше слышал о нем не раз, но тогда никто не называл его безумцем, напротив, все говорили: «Бесстрашный Хорз». Тот сотником нес службу в страже, охраняя Мыс Дождя.

И вот пред ними дверь. На ней кованый засов. Те четверо, что следовали за Сенакой и хромым мужичком, налегли на дверь телами. Тяжело скрипя, она с трудом им поддалась. Уставшему от нехватки света взору рыбака открылся просторный, но унылый зал, холодный и темный, на первый взгляд он показался пустым.
Когда вошли внутрь, дверь ухнула. За спиною послышалось, как там орудуют засовом. Заперли!

Сенака огляделся. У потолка горели факелы, они едва освещали серые стены. Все, включая потолок и пол, посечено неглубокими отметинами. Рыбак понял, что это пространство забрали у скалы. Какие-то камнетесы на славу потрудились здесь. Справа, вероятно, был еще какой-то вход, его закрывала синяя ткань, вроде той, в которую иногда завертывали перед погребением мертвецов. Сенака проследовал глазами дальше, и вдруг взгляд его застыл. То, что он увидел на противоположной стене, не могло не удивить рыбака. Сквозь серый камень прорывался корабль. Он выходил вперед и заполнял все пространство между полом и потолком. Словно не желая оставаться навечно замурованным в этих стенах, он, как некий узник, пытался вырваться отсюда, но сдавлен был скалою и теперь, обездвиженный, повис. Его оббитый железом нос встречал вошедшего шипами. Как «живого», Сенака пожалел его. Прямо под ним на пыльном полу сидели пятеро. Одного из них узнал Сенака сразу. Крайнем справа оказался Ехунт.
— Назови себя, — начал тот, что сидел посередине.
— Я — Сенака, рыбак, что плавал в озерных водах и в гавань эту заходил не раз. Вернулся, чтобы увидеть места родные. Заночевал, проснулся, а надо мною стража. Вот привели. В чем провинился, не могу понять.
— И все? — спросил все тот же человек.
— Все.
— Из рода ты какого? Да не ври.
— Тумгер я.
— Правильно, тумгер... А коли так, скажи: что надо тебе здесь? Или не знал ты, что эта земля, озеро и горы для тоуркунов? Как могут быть они твоею родиной тогда?
— Я шел сюда, в памяти держа, что на землях этих жили три народа. Ведь с тех пор, как был я в гавани в последний раз, пролетели годы.
— Я вижу, ты узнаешь меня, рыбак! — вмешался в допрос Ехунт.
— Да, ты тот, что был среди артельщиков и надо мною старшим.
— Я помню, ты грозился мне, когда я в ящик якорный тебя сажал.
Сенака промолчал.
— Так как же? Что замолк? Как видишь, снова сверху я, а ты внизу. Так будишь мстить? Иль передумал?
— Передумал... — ответил Сенака.
— Вы слышали? Он отказывается от мести! — обратил свою довольную физиономию Ехунт к остальным. — «Передумал»... — передразнил он парня. Со всех сторон послышался хохот. — А что так?
— Не дурак же я и себе не враг, вижу, насколько ты силен, — отвечал Сенака.
— Вы слышали! Он видит! — упивался властью Ехунт.
— Если не слаб умом, если понимаешь правильно ты все, тогда говори немедля: зачем пришел и куда держал свой путь? — вдруг снова заговорил тот, что сидел в центре.
— Добавить нечего к сказанному мной, шел я, надеясь гавань увидеть прежней, — не сдавался Сенака.
— Мы здесь — Верховный Тоуркун, власть над всеми! — всё тот же, сидящий по центру человек показал на тех, что были рядом с ним. — А я в совете этом первый и старший и отдельную от остальных имею власть. Поэтому и говорю: ты хочешь смерти лютой, пыток и мучений страшных? Отвечай же, кто послал тебя и, главное, зачем. Или та  яма, в которой ты сидел, покажется тебе тетушкиным домом по сравнению с тем, что ждет тебя вот здесь. Ты видишь, что там? — И он указал пальцем на синее полотно, укрывшее часть стены.
— Да, — отвечал рыбак, — это тоуркунский саван.
— Правильно, саван... Так вот, за ним приготовленная для тебя могила. Не скажешь правду ; и будешь в ней; расскажешь все как есть — выйдешь в эти двери. — Тот, что назвался старшим указал на тот вход, через который Сенаку и ввели сюда.
— Не знаю, чего хотите вы услышать от меня... — как можно спокойнее сказал допрашиваемый странник.
— Что за миссия, о которой говорил ты втайне? Или ты думал, коль в ящике укрылся, коль говорил вполголоса, то слова твои пропали, в озере канули, легли на дно? Нет, у нас везде глаза и уши.
Сразу за сказанным последовал сильный удар сзади, в глазах Сенаки потемнело, и он оказался на пыльном полу.
— Теперь тебе, надеюсь, все понятно? Говори же, зачем ты шел сюда!
— Давеча я, может, и говорил чего — не помню. Сызмальства любил себе придать я значимости, приврать немного, был грех... А тут еще скосила меня брага... Я помню, пил ее, так, верно, перебрал.
Не успел рыбак договорить, как его руки оказались вывернуты за спину и скручены веревкой, что вызывало страшную боль.
— А-а-а... — вырвалось у Сенеки сквозь сжатые зубы.
— Ну что? — склонился над ним тот, что назвался первым тоуркуном. ; Это только начало...
— Не знаю я ничего, брага все! Брага! — превозмогая боль твердил свое Сенака.
Его здорово избили. Но, как бывалому сидельцу в ямах, ему приходилось терпеть и не такое.
— Киньте его к крысам в каменный мешок, — услышал рыбак сквозь боль.
Пнув его напоследок первый тоуркун отошел в сторону. Избитого Сенаку поволокли куда-то.

Дверь отворилась, и в проеме оказался факел. Сенака давно не видел света, перед его глазами раскачивалось яркое пятно, то был огонь, как понял Сенака.
; Вставай! — как-то обыденно и зло скомандовал ему тот, у которого был факел.
Сенака стал подниматься, но ноги сразу подвели. В каменном мешке было так тесно, что узник мог здесь лишь сидеть, поджав под себя ноги. Теперь же они сильно затекли и отказывались слушаться.

С трудом поднявшись, рыбак тут же завалился в угол.
Огоньки, расположившиеся по обеим сторонам, бешено запрыгали и расплылись. Закружилась голова. То, верно, сказывался голод. И еще эта абсолютная тьма, мучительная и долгая, в которой Сенаку продержали неизвестно сколько.
— Выходи! — прорычал ему кто-то.
Сенака поднялся и потихоньку, шаг за шагом, шаркая ногами, побрел по темному проходу. Яркий свет ослепил его; спасаясь, он закрылся рукавом.
— День? — сделал рыбак для себя радостное открытие.
Щурясь, Сенака в первый раз за долгое время увидел небо.
— Привел его? — Среди камней их ждал Ехунт.
Рыбак оглянулся и посмотрел на того, кто привел его сюда, это был старый знакомый, тогда у коптильни накинувший ему петлю. Сенака вспомнил, как у причала он дважды хорошенько приложился к этой роже, правда, теперь «коптильщик» выглядел еще более отвратительно, чем прежде. Скрутившись вокруг шеи, на нем змеей лежала серая веревка. Она была под цвет его физиономии.
— Шагай за мной, рыбак, — позвал Ехунт.
И вот опять стоял Сенака в том же зале, куда и привели его в первый раз. Теперь же там вместе с верховным под корабликом сидели только трое. Ехунт уселся с ними рядом, и стало четверо их. На стенах едва-едва был заметен тусклый свет.
— Ну что, рыбак? Ты, верно, думал быстро встретить смерть? Избавиться с нашей помощью разом от всех проблем? Ты надеялся, что мы тебя сейчас казним и все твои несчастья исчезнут вмиг, как сон вчерашний? Нет же, легкого конца не жди. Его не будет, — начал разговор главный. — Оголодал, я вижу... Ты, вероятно, любишь рыбу? Ведь ты рыбак, а она в наших темных лабиринтах не водится совсем. Но вроде я не прав и теперь вижу, что ты как будто бы в лице поправился немного… Что на губе твоей за след от жгучего поцелуя? Крысы? Их здесь в избытке, они у нас ручные... В том смысле, что одному, который сидел там до тебя, они до костей изгрызли руки. Понятное дело, устал следить он за руками и уснул,  когда проснулся, а пальцев нет.
По залу прокатился негромкий хохот.
— Крысы у тебя не только ручные, но и трусливые, там я дюжину их съел. Без остатка, самых жирных и коварных, тех, что собирались дожидаться, когда, обессиленного, меня сморит сон. Остальные, в щелях и дырах там забившись, слышали их истошный визг и больше оттуда не вылезали, хотя я их с нетерпением ждал.
— Ну что же, крысятиной тебя мы накормили, ты благодарен должен быть, что не дали тебе с голоду загнуться. Но не для того тебя позвал, чтобы расспросить о крысах. У нас есть новость для тебя. — Главный ненадолго замолчал, а затем продолжил: — Мы нашли ее — чужестранку... Представь, она спрашивала о тебе людей, сама тебя в гавани искала и назвалась твоей сестрой. Как глупо... правда? Она же чужестранка. Как может быть тебе она сестрой? Теперь пред нами прямо тайна... Говорят, что чужеземка эта до наивности добра и хороша собою. Я, правда, сам не видел, но говорят... Какова сестра-то у тебя? И-л-е-я... ; Первый тоуркун взял в руку несколько тонких косичек, подвязывающих подбородок, и,  призадумавшись, пробубнил: ;Что ты скажешь, если мы ее... убьем? Да, убьем... Сейчас пошлю за нею умельца черных дел. Эй ты? — позвал он к себе того с веревкой. — Сходи и сделай все, как я сказал, а сердце ему вот принесешь, — ткнул он Сенаку в грудь.
— Постой, не делай этого, безумец. Нет ее вины перед тобой или перед тоуркуном. Она чужеземка, прав ты. Отец ее торговец знатный, народ его могуществом известен, из Иля следовали они. Слышал о таком народе? Как поступит же народ тот, коль дочь безвинную его погубишь? Что будешь делать, когда он ратью придет сюда, чтобы за смерть ее с тобою поквитаться?
— Так не узнает ведь никто. Хотя постой! — окликнул главный душегуба своего. — Рассказывай дальше, пока не передумал я.
— Я был у них на корабле, — продолжил говорить Сенака. — Провел кораблик с юга на север вдоль берегов озерных. Но сел на мель. Да так, что повредил кораблик. Теперь вот сопровождаю дочь владельца, ищу дорогу в Иль.
— Постой, рыбак, если говоришь ты правду, то давай поможем знатному торговцу. Отправлю я сейчас людей, найдем корабль тот, отладим, куда отправить ; говори.
— Не помню место я, туман меня подвел, к тому же торговец тот с людьми там, и они справятся, залатают дыры.
— Зачем же отец с тобою отправил дочь свою? Ведь ты тумгер, она из Иля. Неужто он глупец, хоть и из знатной семьи?
— Ты прав, были с нами и другие, те, что с ней из одного народа, но потерялись по пути. А я же клятву дал и назвался братом ей, и провели обряд мы, прежде чем отправляться в путь.
— А что же повел ты чужеземку этою дорогой? Ведь нет пути отсюда в Иль?
— Не удержался, хотел я прежде побывать в родных местах, я говорил уже.
— Хм... — ухмыльнулся первый тоуркун. — А знаешь ли ты, что за кораблик этот, что застыл в стене? — И, глядя на безмолвного Сенаку, дальше продолжал:— Это тот самый, чей владелец бывший с жемчугом во рту лежит на дне в прекрасном месте. Тот самый, на корме которого ты мог бы отдавать команды. Все было бы твоим по праву, коль принял бы условия его. — И он багром указал на Ехунта. — По твоей воле так случилось, что он принес удачу нам, а не тебе. А ведь были знаки, которые тебе, тумгеру, увидеть было не дано. Подойди же сюда и погляди! — Он постучал багром по выступающему деревянному корпусу. — Не поднимали мы утопленное со дна, его сюда не приносили и не врезали в эту стену. Как же объявился он здесь над нами? А вот как: в этом зале мы ждем подсказки, и нам дают их те, кому мы служим. Они могущественнее всех. Ты слышишь? Всех! Что нам какой-то Иль? — Он снова поднял багор. — Нам помогают Силы. Подобно нашим предкам-кхарам, мы ищем тайные миры. Лишь надо правильно понять сигналы, те, что приходят вдруг от них. Так вот, кораблик однажды объявился в нашем зале, пришли сюда, а он уж здесь... И ты нам про кораблик говоришь. Тебе не кажется, что говорим мы об одном и том же? Не тот ли он, что нужен тем, кому мы служим?
— Не знаю, я о чем ты говоришь.
— А ведь, рыбак, то саван синий, погребальный — женский. Он также появился здесь нежданно. Ты следишь за моими мыслями, тумгер?
Сенака молчал.
— Я думаю, что он для чужестранки приготовлен, которую ты к нам привел.
— Не тронь ее...
— Сегодня богатый день для тайных знаков, — не дав договорить, прервал Сенаку главный тоуркун. — Когда вошли, увидели вот это на полу под кораблем. — В зал вбежал суетливый мужичонка, держа в руках корзину. — Загляни в нее.
 Рыбак осторожно посмотрел. На дне около разбитой скорлупы лежал птенец с непропорционально большой по отношению к его маленькому тельцу головой.
— Птица, — спокойно произнес рыбак.
— Нет, не просто птица, а новорожденный птенец, гляди же, он только что вылупился из яйца.
— И что же? Я тумгер, рыбак, откуда знать мне, зачем здесь появилась эта корзина?
— Все ты знаешь... Дитя в ней... Ведь верно?! Так?!
— Дай воды мне, я пить хочу. И скажи, чтобы еды мне принесли, иначе не будет больше разговоров.
На удар багра по кораблику прибежал какой-то толстяк.
— Принеси ему воды и поесть чего-нибудь! — указал Ехунт на Сенаку.
— Убьешь ее ; и тебе конец. Если даже так случится, что какие-либо злые силы найдут дорогу и приведут тебя к тому дитя, что дальше будешь делать ты? — И немного насытившись, продолжил говорить Сенака: ; Ведь знаешь ты о предупреждении предков, высеченных в камне и гласящих: «Не потревожь младенца того, что звездою на землю будет принесен. Того, что будет спать в колыбели царской. Не нарушай покоя, не буди его. Ибо не знаешь ты родителей его! Скатится из глаз невинных всего одна слеза ; и мир столкнется с вечной тьмой и рухнет в пропасть и мрак землю поглотит». Как собираешься его ты взять и сон ребенку не нарушить? Где возьмешь ты няньку для него? Ту, что с природой бы небесной могла бы совладать? Или Ехунту ты прикажешь, чтобы он колыбельную там спел? А может, сам в руках своих кровавых ребенка понесешь? Знай же! Никто, кроме нее, Илеи, не сможет того ребенка умилить. Не раз я видел там: когда она к его колыбели приближалась, то наступала тишина блаженная, а ребенок тот во сне своем улыбался, как будто мать баюкала его. На то ее судьба прислала — ребенка умилять.
— Хм... Если так, то почему же отец тогда отправил ее с тобою, вонючим рыбаком, чуть не сгнившим в яме, а не оставил там как няньку для младенца?
— Не замечал Каула того, что моим глазам открылось сразу. Он родитель и дочь свою старался уберечь. О дочери он думал постоянно, о ее судьбе. Не хотел того, что бы она дни свои провела в лишениях с ним, подальше от места тайного, опасного ее отправить скорее он желал. Им я и отправлен к вам. Каула звать его, земля его зовется Иль. Он сам под стать мудрецам и послал меня, рассчитывая на мудрость народов  Летучей Рыбы. Сказал, что коль предупреждение предков нам известно, то и решать, что делать, теперь нам надо сообща. С этим к вам я шел. Но говорил он так, не зная, что нет теперь трех народов, живущих вместе, и прежних мудрецов. А есть теперь здесь вы, и посему, пока не будет мира, не будет тишины. А без нее никак не справиться с ребенком. А значит, не те вы кому решать его судьбу.
— Ты говоришь, что он погубит все, что в этом мире есть живого? Хм…
Так враг он, коль нам грозит. Мы же из родов тоуркунских, кхарских. И знаем, чему быть! Теперь никаких других народов Летучей Рыбы нет, есть один тоуркун! Когда взяли мы Мыс Дождя и власть свою на нем установили, нашли мы тайные проходы, ведущие к другим мирам. Закрыты они пока от нас, но мы их обязательно откроем. Те подземные миры чудесны. Мы видели живущих в них. Они предупреждали нас не бояться детских слез. Истемники… ты слышал о таких?; На этих словах глаза говорившего сверкнули. — В одном твой чужеземец прав, что через тебя он обратился к нам, и тайна ваша теперь открылась. Как видишь, твой Каула мудрый не мудрее оказался рыб, что в озере кишат, а предупреждение твоих предков пусть напугает лишь тебя и чужеземцев тех, что рыбака сюда послали. Того ребенка в колыбели мы найдем. За него истемники нам обещали открыть те тайные врата. Вот так решим мы все твои проблемы.
— Глупцы вы! — неистовствовал Сенака.
Его ударили опять, и он упал.

Первый тоуркун посмотрел сверху на Сенаку и стальным голосом подвел черту словам:
— Ну что же... Значит, нам нужна она, не ты. — Ты слышишь? Глупец здесь только ты, а нам обещано другое. Но мы чужие интересы чтим. К примеру, те тумгеры или волтны, что помогали нам, отпущены и нас, поверь, благодарят. Вот и для тебя мы приготовили подарок. Конечно, мы не в силах вернуть теперь обратно все, что было прежде, да и не хотим. Что может быть теперь для нас желаннее власти? Ее сполна мы получили, да и еще получим, даже жизнь не равноценна ей. Ты должен понимать, что значит быть над всеми. Хотя куда тебе... — заулыбался главный тоуркун, глядя на лежащего в пыли пленника. — Я дам тебе возможность прямо здесь своею властью насладиться. Дай же вырваться природе темной наружу из себя. Я для тебя подарок приготовил и думаю, ему ты будешь рад.

Один из сидевших рядом с первым тоуркуном властителей поднялся и багром ударил по носу корабля. Гул металла разнесся во все концы. Из-за темно-синей ткани, что висела на стене, показалась женская фигура. Хоть и не было здесь света, но ее узнал Сенака сразу, то была Каяна. Не обращая внимания на него, не спеша и как будто красуясь, подошла она к тому, что в центре восседал, и, обняв его, уселась рядом.
— Ты узнал ее?
— Нет, я ее не знаю.
Тогда Каяна, поднявшись с места, подошла к Сенаке и, улыбаясь, встала перед ним во всей красе.
— И теперь ты не узнаешь меня, рыбак? — властно и одновременно игриво заговорила она с ним.
— Нет, тебя не знаю я, — твердо ответил ей Сенака.
— Ради меня погубила она того торговца жемчуга, что хотел на ней жениться, и собственную тетку отдала в руки экзекуторов, ; сказал главный тоуркун. ; И тебе уготована была такая же судьба, но по случайности ее ты избежал. Над твоей любовью вдоволь насмеявшись, она рассказывала мне о тех словах, что ты ей говорил, о том, как верил ей. И как противен ты ей был. Да, да, в то время, когда тебе обещала встречу и не приходила на нее, она была со мной. Во мне властителя земель вот этих угадала сразу, и власть моя ее ко мне влекла. Ты слышишь меня, рыбак? Это она — источник твоих бед! Из-за нее сидел ты в ящике и яме, да и продали тебя из-за нее! Бери ее, теперь она твоя, и примени к ней власть, какую хочешь! Отомсти, а хочешь ; так убей!
При этих словах Каяна вздрогнула, поменялась в лице и как кошка набросилась на сидящего в центре первого торкуна.
Оскорбляя его, она когтями вцепилась ему в одежду и в лицо; ее схватили, но прежде успела она с яростью швырнуть в него чем-то тяжелым, что сорвала с шеи у себя.
— Уберите от меня эту копченую кошку! Меня от копченого тошнит! Веревку на нее! Веревку! — схватившись за рассеченное лицо, орал первый тоуркун. — Так берешь ты эту девку? Я отдаю ее тебе.
— Ее не знаю я, — стоял на своем Сенака.
— Ты отказываешься от моих подарков? Ты горько пожалеешь об этом, рыбак. И яма та, что была тебе тюрьмою, и все лишения, в которых годы ты провел, покажутся тебе теперь глупостями, по сравнению с тем, что уготовано тебе. Когда свою гнилую кожу ты, тумгер, увидишь висящей рядом на крюке, надеюсь, вспомнишь о моих словах.
 
 С тайного прохода сдернули погребальное полотно и кинули в него ревущую и брыкающуюся Каяну. И, быстро смотав его, оставили лежать. Затем настал черед Сенаки. Его связали и также оставили лежать.
— Видел ли ты когда-нибудь, как серая пискуха, свою спасая шкурку, бросается в первую попавшуюся нору иль щель? Скрываясь от лисицы той, что настигает, в надежде используя свой последний шанс? Вообрази себе: когда спасение кажется ей близким, когда опасность уж позади, юркнув внутрь, она вдруг натыкается на два горящих черных глаза, то горностай ждет ее в норе. Так видел ты? — напоследок наклонился к лежащему в пыли Сенаке первый тоуркун.
— Я рыбак, а в воде серые пискухи и горностаи не живут.
— Так увидишь.
Следом все быстро удалились. Сенака слышал, как закрыли дверь.
Перекатившись с бока на спину, он задрал голову и посмотрел по сторонам, пытаясь найти хоть что-нибудь, что помогло бы ему освободиться от веревок. Где-то под потолком коптили факелы. «Нет, до них мне не добраться ; слишком высоко», — сразу понял рыбак.
Все багры предусмотрительно унесли с собой.
«Позаботились», — подумал Сенака.

Кораблик зловеще нависал над собственной тенью. Она тянулась вдоль стены. Как вдруг оттуда же, от тени, по каменному полу пробежала легкая дрожь. Сенака почувствовал ее всем телом. Словно предвестник землетрясения, она была началом грядущих бед. Сенака это понял, и даже замотанная в саван Каяна перестала орать и затихла.

Не успел он в полной мере осмыслить произошедшего, как дрожь вновь прошлась волной.  Кораблик пригвожденный весь затрясся. Пыль взметнулась от пола. В душном коконе своем Каяна завыла снова. До слуха дошла возня ; вроде рыли где-то. Затем затихло все.
 
«Ползти, и быстро!» — забарабанило у Сенаки в висках.
Перекатываясь и подтягивая тело, то как личинка, то словно рыба, выброшенная волной на берег, связанный, все же добрался он до стены и, спрятавшись в тени, стал быстро думать, что делать ему дальше. Избавиться от веревок, сковавших его тело, — главное для него сейчас. Сенака еще раз оглядел весь зал. И вдруг ему отчетливо вспомнился момент, когда Каяна, разозлившись, запустила чем-то в своего обидчика — главного тоуркуна. Тогда, задев ему лицо, это что-то попало в стену… и значит, если не нашли его потом, то где-то рядом на земле лежало... Упав ничком, Сенака быстро и что было силы плечами и коленями стал разгребать тот верхний слой на поверхности, что был утоптан здесь ногами. Изрядно попотев, наткнулся наконец на небольшой предмет. Повернув лицо к нему, сдул остатки грязи, и его глазам предстал кхарский амулет. Кривой, с неровными краями, из вулканического камня, того, что кхары чтили как металл, он подходил для дела идеально. Сенака снова лег на спину и спрятал вещь в руке. Не успел он приладить острую грань к сдавившим его руки веревкам, как послышались шаги и из потайного хода выглянули две светящиеся точки. Звериные глаза! Сенака в ужасе боялся шевельнуться. Из темноты в зал ступил тихонько зверь. Он напоминал собаку и был так мерзок, что не передать словами. Его голова была чем-то средним между той, что у диких псов, и той, что могла принадлежать огромной крысе. Ее облезлый хвост веревкой волочился по камням. Оказавшись в зале, зверь прижал уши и, опустив злобную морду к самому полу, ощетинился, выставив наружу желтые клыки. Раздался звериный рык.
За этой тварью объявилась еще одна, похожая на эту. Подойдя к скрученному савану, она его обнюхала и, схватив клыками, тут же уволокла обратно в темноту. Каяна в ужасе взревела. Ее истошный вой разносился эхом, а после затих где-то в глубине.
Пришел черед Сенаки. Еще немного ; и он почувствовал дыхание мерзкой твари у самого лица и замер: он притворился мертвым. Коснувшись зловонной мордой его щеки и лба, тварь обнюхала свою добычу, раздался рык, густые слюни упали сверху на рыбака. А следом псина вцепилась в него резцами и потянула за собой, туда же, где скрылась Каяна, завернутая в саван.
«Вот и все, — подумал Сенака. — Конец».

Рыбак не видел ничего, в полной тьме его тащил зверь сначала по проходу, затем пространство сузилось, лаз тесный, душный сдавил Сенаку со всех сторон. Он был не шире той норы, что выкапывали лесные волки. Наконец покончено с веревками. Освободились руки ; кхарский амулет службу сослужил. Моментом Сенака решил воспользоваться, он стал яростно сопротивляться: забил ногами по морде пса и телом упирался в стены, мешая продвижению вперед. Затем изловчился и дважды амулет вонзил в собачью морду. И лишь почувствовал, что ослабела хватка, что было мочи пополз обратно. Он карабкался, извиваясь как уж и быстро так, насколько это было возможным, пока не уперся головой в тупик. В последней надежде беглец всем телом навалился, и камень поддался чуть-чуть. Еще усилие ; и наконец отступил перед человеческим напором. То был тяжелый камень, лежавший на пути. И тут же сквозняком повеяло в лицо. Ослепшие от грязи глаза уловили слабый, едва ощутимый свет. Перед Сенакой открылось какое-то замкнутое пространство. Здесь было достаточно места, чтобы теперь выпрямиться в полный рост. Преодолев каменный рубеж, рыбак оказался с другой стороны препятствия и быстро встал на ноги. Сенака едва не ударился головой о какую-то деревянную перекладину и с первого раза не мог понять, где же сейчас находится. Тошнотворный запах затхлости ударил ему в нос. Теперь перед ним были деревянные конструкции, вокруг царил беспорядок. Что-то напоминающее старые мешки, наполненные каким-то хламом, лежало под его ногами. Не успел Сенака толком осмотреться, как в дыре показалась огромная рыжая голова. Пес ощетинился и настойчиво прорывался вперед. Лаз оказался слишком мал для псины, и ее огромная туша едва ли не застряла в нем. Увидев это, рыбак поднял первое попавшееся, что подвернулось ему здесь под руку, что-то, что имело неровный, обломанный край с одной стороны, а с другой ; небольшой набалдашник. Теперь эта вещь удобно легла в его ладонь. Сенака замахнулся и стал орудовать ею как ножом. Размахивая своим новым оружием, он нанес несколько точных ударов. С окровавленной мордой, собака попятилась назад. В злобе тщетно пыталась она грызть и рыть камень. Он не поддавался ей. Тварь уходила и снова возвращалась, пытаясь вытащить наружу рыбака. И то, что ему оружием теперь служило, из раза в раз раны оставляло на ее морде. Наконец, потеряв последнюю надежду достать человека, она ушла. Сенака услышал ее скулеж, вначале он слышался рядом, а потом где-то далеко. Рыбак спокойно огляделся и понял наконец — это был кораблик. Да, да, тот самый, на стене... теперь он находился в нем. В том, что нависал над огромным залом, что тоуркунами принят был за тайный знак. Сенака посмотрел на руки и отбросил прочь свое оружие. Это была человеческая берцовая кость. Теперь Сенака уставился себе под ноги, там проглядывали человеческие кости. Несколько черепов с «радостным» оскалом невозмутимо взирали на рыбака пустыми глазницами. Сенака брезгливо переставил ноги на единственное не занятое костями место и припал к борту корабля. В нем сквозь щель как на ладони открывался весь тот зал, где совсем недавно допрос ему чинили тоуркуны. И вот из дыры в стене появилась еще одна такая же по виду тварь, а за ней еще. Теперь зверюг там было три. Сенака отломал кусок переборки и стал наблюдать дальше за происходящим внизу. Собаки бегали из угла в угол, обнюхивая воздух, а потом морды вдруг свои задрали и завыли в голос. Одна из них вдруг разбежалась и прыгнула, как будто пытаясь вцепиться в кораблик. Она оказалась с той стороны щели прямо напротив Сенаки, он увидел ее хищные глаза и пасть чернее ночи. Оттолкнувшись от корабельных досок, зверь снова оказался на полу. Сенака отпрянул от щели, подался телом чуть-чуть назад и в этот самый миг услышал за спиною стук челюстей. «Клац!» Желтые клыки, ухватив рыбака сзади за плечо, едва не вырвали кусок из его плоти. Пронзенный болью, он, как от дробилки той, что перемалывала камень, отскочил назад. Увернувшись от атаки новой, увидел перед собой рыбак косматую тварь, чуть меньшую в размерах, нежели была здесь в первый раз. Собака настойчиво протискивала свое жилистое тело внутрь. Карабкаясь наверх, Сенака еще больше разодрал пораненную спину. Его голова уперлась в перегородку, еще немного ; и эта зверюга ухватила бы его своими страшными зубами за ногу или за живот, и тогда конец. Рыбак занес вырванный кусок перегородки и, что оставалось силы в нем, ударил сверху. Правый глаз у зверя сразу вытек, но Сенака бил снова и снова. Залитая кровью морда исчезла. Вой пронесся эхом. И вот настала тишина. Сенака понял, что собаки наконец ушли. Вернув на место тот самый камень, что     закрывал дыру, он лег тихонько на живот и отключился. Когда очнулся вновь, то первым делом он попытался избавиться от костей, что упокоились в убежище его. Желая корабельный склеп очистить, стал думать, куда же кости деть. Поняв, однако, что их внезапное обнаружение может выдать его самого и его убежище тоуркунам, решил оставить все как есть, лишь в сторону убрав их от себя. Усилия немалые он приложил, прежде чем сломал перегородку, ту, что внутри была, и ею заделал поплотнее дыру, через которую сюда попал.
 
Двери отворились ; то, верно, было утро, так решил спасшийся, ; и в них вошли. Среди других узнал он голоса первого тоуркуна и Ехунта.
— Здесь кровь! — донеслось из одного угла.
И здесь же кричали из другого:
— Здесь тоже кровь!
— Посмотри во всех углах там, — распорядился главный.
Сенака лежал, боясь пошевелиться. Он слышал звуки, голоса; людей, верно, было двое, тех, что обследовали тайный ход. Взяв в руки окровавленное орудие свое, Сенака притаился. Хоть был он слаб и раны его болели жутко, но все же решил без боя не сдаваться. Теперь, готовясь к драке, слышал он возню где-то в стороне и ниже. И вот уж показалось, что тоуркуны уже близко, еще немного ; и раскроется его обман. Сердце заколотилось. Но камень тот, что перекрывал ход сюда, нетронутым оставался.
Наконец рыбак услышал снизу осипший голос:
— Нет там никого. Мы прошли во все концы — там пусто.
— Ну и орала эта стерва, когда закрыли двери мы... Вы слышали? — делился впечатлениями кто-то из тех, кто находился в зале, по-видимому вспоминая минувший день.
— Вот и нет Каяны, и тумгера тоже... Собакам отправились на корм.
— Молчи, а то ты следующим кормом будешь, — послышался голос первого тоуркуна.
; Рыбак добычей стал... Он, верно, думал раньше, как бы не пойти ему на дно к озерным рыбам? А выпало другое... — снизу прогудел голос одного из тоуркунов.
— Пропал еще один тумгер строптивый, мир костям его!— присоединился к говорившему Ехунт.
— Собаки... — снова послышался тихий голос главного из тоуркунов. — Кто ж знал, что первыми нас навестят вот эти твари? Истемники питают нежную привязанность к псам своим. Я слышал, что собаки единственные проследовали за ними в темные миры, в пещеры, когда пришел их час. А там уж переродились в этих мерзких тварей. Так слышал я когда-то от кхарской ведьмы.
— А как же ты теперь узнал о их приходе? Как понял, что за рыбаком они придут? — Эти слова прозвучали очень тихо, голос Ехунта едва был различим.
— Хм... я вижу сны. В них нашептывают мне. В последнем было имя.
— Сенака?
— Нет... Каяна.