Глава II

Роситу тоже отправили в подшефный колхоз с остальными, но с иной целью: не для работы, а для отдыха
Она была худа и бледна допрозрачности – сквозь матово-бледную кожу проступали голубые прожилки вен. Тихая грусть тлела в глубине тёмных зрачков. Такие глаза бывают у детей. Которые много болели и вынуждены большую часть времени проводить в стороне от сверстников.
Росита не была чем-то больна. Просто не отличалась крепким здоровьем от рождения. Сколько она помнила себя, у неё всегда болели ноги. Причину этого знала только мать. И чувствуя свою вину перед ней, любила свою старшую дочь больше, чем остальных детей.
По приезде в Советский Союз от резкой перемены климата у неё стали часто болеть глаза. Тогда она ещё находилась в Одесском детдоме. И её немедленно положили в известную клинику глазных болезней академика В. П. Филатова. Она долго пролежала в больнице. Падение зрения приостановилось, глаза перестали слезиться. Но врчи запретили ей переутомлять их. Воспитатели следили за тем, чтоб она, как можно меньше читала. А она так любила книги. Для этой тихой девочки они заменяли шумные игры и друзей. Дружила она только с Лолой. Эта привязанность началась ещё в Испании. Лоле всегда нужно было кого-то опекать и жалеть.
Росита была на голову выше Лолиты. И это являлось серьёзным препятствием для Лолы. Когда она расчёсывала длинные мягкие светлые волосы  своей подружки. И Росите приходилось низко опускать голову – так Лоле было сподручнее.
- Росита, у тебя такие золотистые волосы, - Лола черпает их в пригоршню и прижимает к щеке. – Хочешь я тебе сделаю самую красивую причёску, как у моей мамы?
Лола принималась работать гребешком. Светлые белокурые волосы – большая редкость у испанок. Будь десять или все пятьдесят. Та особая, почти священная любовь к волосам, которая присуща испанской женщине, как бы перешла по традиции и к дочкам. Волосы были неприкосновенной собственностью, на которую даже взрослые не могли посягнуть без достаточных на то оснований. Состричь волосы девочке средней или старшей группы было равносильно наказанию за какую-либо большую провинность. Девочки внимательно следили за причёсками, держали волосы в чистоте и порядке.
Всё же в русалкину заводь пошли. Не побоялись сказочной молвы. Фелиса отказалась. Она вместе со старшими девочками собиралась на «вечерныцю». Разжигала древесным углем тяжёлый чугунный утюг, чтоб отгладить свой немудрый наряд – светлое с оборочками платье, её любимое.
Лола по этому случаю дала ей браслет. Фелиса не ревновала свою подругу к Росите. Их интересы всё больше и больше расходились – ведь Фелисе было уже четырнадцать. Лола всё ещё нескладная тонконожка. А Фелиса танцует с ребятами. Но старая дружба не порвалась совсем: подобно погасшему костру. Она время от времени вспыхивала от каких-то невидимых дуновений тоненькими янтарными огонькми из-под серого слоя пела.
К заводи шли гуськом. Смешные искательницы приключений, их манило таинственное. Впереди Кармен и Соле, за ними Росита и Лола.
Трропинка становилась уже и уже. С двух сторон её обступили высокие травы. Репухи, злые и колючие, больно кусали ноги. В недалёкой лесной балке закуковала кукушка, мудрая предсказательница человеческих судеб. В её глухом кукованьи, действительно, было что-то вещее, волшебное. Она находилась где-то далеко-далеко. Казалось, эту птицу и увидеть-то не увидишь, и найти не найдёшь. Это не воробышек-попрыгунчик, не ласточка-летунья. Их каждый день видишь. А кукушка хоть и близко, а далеко. Невидимая лесная чародейка. Кукушка предсказывала – девочки считали.
- Двадцать, - наконец, сказала Соле.
- Нет, двадцать два, - рассудительно поправила Росита.
- А у меня получилось двадцать один, - недоумённо промолвиля Лола.
Рассмеялись. Росита сказала, что, конечно, ошиблась не кукушка, а они. Просто плохо считали. А жить они будут долго-долго, и никто никого не переживёт. Ведь кукушка откуковала им одно и то же число лет. Девочки решили, что лет через двадцать встретятся и проверят права ли, была кукушка.
С поля доносилась задорная украинская песня: пели высокими женскими голосами – во весь голос, словно стремясь охватить необъятно расплескавшийся степной простор. В деревню возвращались колхозницы. Работали несмотря на воскресенье – надо было за ушедших на фронт мужчин убирать урожай.
На заводь пали первые сумеречные тени. Вода спокойная, неплескучая. Только мягким речным ветерком клонит упругие камыши.
Ещё не выйдя на прибрежную полянку, девочки остановились. Показалось – в заводи кто-то есть.
Кармен жестом остановила девочек. Осторожно раздвинула кусты. Пропала в шелестящей зелёной кудели листвы.
Ещё не темно. Вечерние тени-призраки мохнато выползают из своих прикрытий, где они прятались от дневного света.
Через мгновенье из зарослей на тропинку. Обогнав Соле, Лолу и Роситу, которая из-за больных ног не может быстро бегать, выскакивает Кармен. Останавливается. Молчит. Ошалело вращает округлившимися глазами – будто хватила кипятку и не знает, выплеснуть или проглотить. Выплеснула. Затараторила.
- Девочки, девочки, ой, девочки, что я видела. Ужас! Де-де-де-воч-ки, - она заикается, не в состоянии выговорить то, что комом сидит в горле.
- Что? Что? Ты видела русалку? Да? Значит это правда? Ну, говори, - теребит её за руку Лола.
К этому времени подходит Росита:
- Как ты меня напугала, противная. Что там было? Что ты видела? – набрасывается на сестру.
- Ой, совсем не то. – стрекочет Кармен, быстрая, крикливая. Как сорока. Коротконожка. – Никакой русалки там нет. Фашистов я видела…
- Нууууу – тянут испуганно девочки.
Рядом, чуть повыше по откосу, тропка. Ведёт с полей к ближним деревенским хатам. На ней появляются кохозники. Они окружают девочек. Отдышавшись и придя в себя, Кармен рассказывает:
- Раздвинула я кустарник, значит. Глаза открыть боюсь. Потом – глядь: вижу – сидят двое. Сринами ко мне. На самом берегу, у лодки. Сидят, значит. И о чём-то разговаривают. Присмотрелась – военные. Форма советская, а говорят по-русски. Не по-украински. Потом один другого назвал Фрицем. И сразу поняла, кто такие. Ой, как страшно было!
Вооружившись старыми охотничьими ружьями, крестьяне разбились на две группы. Одни стаскивали вниз лодки от ближайших хат. Другие стали прочёсывать камышовые заросли.
Телефонной связи с ближайшим населённым пунктом не было. Поэтому отрядили парня порасторопней в деревню за три километра, где стояло подразделение морской пехоты. Дали хлопцу вороного, и айда, скачи, пока не поздно: приближалась ночь, а в темень попробуй найди человека в прибрежной осоке. Извилистых протоках, да плавунах.


…Мечта Педро и Хорхе сбылась. Они вышли в море, прихватив с собой Эрнесто и Мануэля. Всё случилось просто. Им повезло. В камышах они наткнулись на кем-то оставленную лодку. Спихнув её с песка в воду, прыгнули на дно, дружно налегли на вёсла. С лёгким шуршаньем раздвигая камыши и осоку, она заскользила туда, где за чертой прибрежных камней поплёскивала открытая вода. Прямо по носу лежал островок. Он мягко кучерявился кустарником и редколесьем. На берегу, затерявшись среди зелени, наполовину уйдя в землю, стояла ветхая избушка. В ней когда-то жил бакенщик. Во время разливов этот пятачок земли уходил под воду. И он перенёс своё место жительства на другой остров, широкий, обрывистый, клином врезавшийся в море.
- Давайте заглянем. Это будет наш штаб и наблюдательный пункт. – тоном приказа сказал Педро.
«Индецы-следопыты», оставив «пирогу» в небольшой бухточке, разом выскочили на тёплый податливый песок.
- Совсем близко от деревни. Здесь можно играть в войну.
- Во. В «гвардия и ладронес», - вырвалось у Эрнесто. Он мог прятаться так, что никому не удавалось его найти. Его любимая игра. Военная.
«Гвардия и ладронес» так «гвардия и ладронес» - на том и порешили.
До следующего воскресенья – целая неделя, срок большой. Они отберут самых смелых и надёжных ребят. Теперь к них есть и лодка. А девчонок ни в коем случае не брать. С ними только возня.
- Соле можно. Она как мальчишка, - замолвил словечко за свою сестру Хорхе.
- Можно и Лолу. Правда Педро? – робко вставил Мануэль. – Она всегда с нами в войну играет.
- Хорошо. Их можно. И Кармен можно. – вспоминает он о сестре Эрнесто. – Больше никого из девочек. Вот.
Подошли к хате. Открыли дверь. Она была незаперта и без труда отворилась, резко взвизгнув, как испугавшаяся собачонка, подяющая голос из самозащиты.
Снаружи сумерки ещё только переплавлялись в первые ночные тени. А ведь темно. Крохотное солнце почему-то кругловатой формы. Потемневшее стекло,с радужными отливами, пробитое в середине, прорезали тонкие лучики трещин. В дырке паук крутил какую-то муху. Казалось, это вовсе не окно, а паучья плетёнка. Тусклая стеклянная паутина нехотя процеживала слабый свет блекнущего дня.
Педро почувствовал, как Мануэль, стоящий рядом, плечо к плечу, вздрогнул – испугался.
Глаза освоились с темнотой. Они заметили, что на грубо сколоченном дощатом столе в беспорядке валяются странные вещи. Педро решительно переступил порог. Подошёл к столу.
- Ребята, здесь автомат, настоящий…
Как бы в доказательство своих слов высоко над головой поднял грозное оружие.
На миг воцарилась тишина, пороховая, настороженная. Подошли к столу, стали ощупывать обоймы, в которых, тесно прижавшись друг к другу затаились десятки молчаливых смертей. Никто не решался выговорить первым. Педро сел. Вдруг почувствовал под собой что-то холодное, скользкое. Потрогал – металл колким холодком обжёг руку. Передатчик. Ну. Не было печали. В распалённом сознании, как пуля, отлилась мысль – шпионы!
- Здесь дело не чисто.
- А. Забирай оружие – и ходу, пока не сцапали. – вырывается у Эрнесто. Левой рукой он держит найденный пистолет (Эрнесто левша). Острыми передними зубами старается ухватить заусеницу на правой. Весь он какой-то ершистый, ежистый, колючий. На месте и секунды устоять не может – так и крутится, руками размахивает.
- Подождите. Дайте подумать, - размышляет вслух Педро. Наконец, говорит:
Может быть, всё оставим так, как есть – на своих местах? А сами сообщим куда надо? Как вы думаете?
Снова в ушах заззвенела тишина, по тоненькому фарфору щёлкнули пальцем.
Мануэль первым нарушил её. Захрюкал горлом – привычка от вечных простуд: лёгкие прочищает. Выдавил:
- Я что-то на двор захотел. Сейчас вернусь. Очень надо. Понимаете?
Струсил. Ещё бы – найти настоящее оружие. Это ведь такая штуковина, которую человек держит поближе к себе, всё равно что деньги в кармане. А что если тот, кому оно принадлежит, где-то рядом и следит за ними холодным и чёрным, как мушка, зрачком? Словно струйка воды, вылитая за ворот, по спине пробегает холодок страха. А может, и в самом деле, всё это принадлежит шпионам? Всё может быть. Нет, уж лучше б ребята оставили оружие и вернулись в деревню.
А в избе горячий спор. Мануэль его слышит по голосам.
Хорхе: Вот так задача. Что ж делать?
Эрнесто: Э, чепуха. Чо раздумывать. Забирай оружие и в лодку. И всё тут.
Педро: Подожди ты. Заладил своё. Сосредоточиться не даёшь.
Запыхавшись, влетает Мануэль.
- На реке голоса и стрелба. Слышите? Наверно, кого-то ловят. Давайте сматываться. А то плохо будет.
Мнение Эрнесто одержало верх. Оружие прихватили. Педро цапнул автомат. Эрнесто револьвер. Стремглав выскочили из избушки, кинулись к лодке. Эрнесто и Педро гребли хорошо. Даже Хорхе вынужден признать это. Они и сели на вёсла, отдав оружие Мануэлю и Хорхе.
Заметно потемнело. На потускневшем небосводе холодной сталью поблескивают первые звёзды.
Со стороны берега доносились трескучие выстрелы. Что-то кричали люди – не разобрать. По выстрелам догадались – кто-то кого-то преследует. Стреляли только, с одной стороны. Преследуемые не отвечали. Видно, прятали след.
Мануэль заёрзал на месте. Педро, увидев, что тот держит автомат дулом к нему, закричал:
- Убери ствол в сторону. Оружие держать не умеешь.
Мануэль перекинул автомат в другую руку. Теперь на мушке покачивается Хорхе.
- Э, положи на дно лодки, - высекает Эрнесто.
Теперь Мануэль не знает, кого слушать: Один говорит: поверни в сторону. Другой – вверх. Третий советует спрятать автомат совсем. «Чтоб он провалился, этот автомат. Сами взяли, а теперь мне за ним смотреть». Он кладёт оружие на обе руки и держит осторожно, как хрупкую ёлочную игрушку.
Ночь уже раскинула свой серый бредень, долавливает последние светлые крохи дня. Налегая на вёсла, они не слышат, что в темноте навстречу что-то плывёт. Шум их вёсел заглушает всплески воды у той, другой лодки. Её замечеют только тогда, когда, выброшенная сильным рывком гребцов из-за мыса, она выходит на ту черту, где тёмная линия воды резко выступает под ещё светлой полоской неба на западе.
Люди на лодке их обнаружили. Автоматная очередь прощила поверхность воды рядом с бортом их лодки, выбросив вверх небольшие фонтанчики. Инстинктивно бросились на дно. Огибая их стороной, лодка выходила в открытое море. Снова наступила тишина, хрупкая, затаённая, готовая оборваться каждую секунду. Только было слышно, как люди на лодке напряжённо работали вёслами и напряжённо дышали. Время от времени перебрасывались короткими фразами не на Русском языке.
- Немцы, конечно, немцы. Так и знал, - шепчет Педро, будто боится, что те на лодке могут услышать.
Первым опомнился Эрнесто.
- Мануэль, стреляй! – от возбуждения он так плюётся, что слюна долетает на другой конец лодки.
После непродолжительной возни с носа попискивает Мануэль:
- У меня не получается. Жму-жму – не выходит. Не туда, наверно.
- Дай автомат, трус.
- Сам возьми. Что я – дурак? Поднимусь – убьют.
- Э, карахо, - гневно вышёптывает Педро. – Что вы там возитесь, как мыши.
У Педро ровная, чёткая, неспешная речь, но теперь он вырывается – не выдерживает.
- Хорхе, ну хоть ты стреляй из револьвера, если этот оболтус боится, - настаивает Эрнесто.
- Куда стрелять?
- Хоть в воздух. – Эрнесто бросает кремнисто.
С другой лодки пустили очередь для острастки, свинцовые зубы впились в борт. Дерево лодки сухо затрещало.
- Ну, стреляй же! – кричит Педро нетерпеливо.
- Эээ! Стреляй же: Чего ещё? – кипятиться Эрнесто.
Хорхе нажал спусковой крючок. Грохот показался таким оглушительным, что они ещё плотней прижались ко дну. Это спасло: в ответ на их выстрел с другой лодки пустили ещё две автоматные очереди. В борту над головами, подобно маленьким иллюминаторам, образовались круглые пробоинки.
Теперь, убедившись, что на притихшей лодке есть оружие, немцы не выпускали мишень из-под обстрела и ещё эенргичнее налегали на вёсла. Лодка всё дальше и дальше уходила в море.
Снова стало тихо. Автоматные очереди прекратились. Стал различим какой-то ритмичный металлический звук. Педро осмелел. Приподнял голову, через дырку в борту увидел, что вдалеке со стороны моря наперерез уходящей лодке шёл катер. Он прожектором обшаривал поверхность воды. Вдруг вырвал из темноты притихшую немецкую лодку.
- Ура! Наши! – ошалело закричал Эрнесто. Прыгнул на нос, вырвал автомат у Мануэля, который всё ещё прижимался ко дну. Пустил по врагу несколько очередей. Снова упал на дно.
Несколько мгновений спустя выглянул из-за борта. Теперь не было страшно. Свет прожектора, всё так же плясал на лёгкой зыби залива. Но лодки не было. Она исчезла.
- Что за чертовщина, - сказал Педро. – Эрнесто, что ты с ней сделал?
- Я? Ничего. Просто стрелял вслед.
Загадка разрешилась очень просто. У фашистов была надувная лодка, которую им сбросили на парашюте. Эрнесто стрелял наугад. Несколько пуль попало в её резиновые борта. Воздух вышел – она затонула. Немцы не могли больше оборонятся. Теперь им нужно было спасать собственные шкуры. Катер с морской пехотой подошёл вовремя. Враги не успели уйти в открытое море, где никто не отыскал бы их тёмной ночью.
Моряки вытаскивали фрицев из воды, как кутят из бочки, уготованной для их неминуемой погибели. Жмуря глаза на свет прожектора, они не оказывали никакого сопротивления.
Военные поблагодарили ребят за помощь. Встав на пути беглецов, они перепутали все их карты. Кто знает, может быть, немцам и удалось бы уйти, если бы не они?
Трофейное оружие у ребят отобрали. Жалко было с ним расставаться.
В подарок им была оставлена лишь обойма от револьвера без одной пули, которую выпустил в воздух Хорхе.
Ребята указали военным место, где немцы прятали передатчик. Оказалось: диверсантов забросили накануне и в их задачу входило подготовить приём большой партии парашютистов в ближайшие дни. Кроме того, они должны были сообщить по рации наступающим немецким частям о передвижении наших войск к фронту.
Обращаясь к ребятам, командир сказал:
- Вас бы не мешало представить к награде. Настоящие герои, честное слово. А кто ж у вас за главного? А?
- Педро, - в один голос ответили Хорхе и Мануэль.
Эрнесто молчаливо согласился.
- Ну-ка выйди вперёд командир.
Педро сделал шаг вперёд, стараясь всем существом быть похожим на военного – подтянулся, подбородок поднял кверху.
- Что ж, вид у тебя бравый. Молодец. Благодарю за службу.
- Служу Советскому Союзу (красной армии?) – совсем осмелев, выпалил Педро. Фраза из солдатского устава, которую он знал только по наслышке, вдруг сама собой встала на отведённое для неё место – точно, впритирку, как патрон в ствол.
Командиру стоило большого труда скрыть улыбку при виде серьёзного выражения лица у мальчика, нашедшего такой верный ответ в нужную минуту.
- Да, ты вправду герой, командир, - сказал он теперь совершенно серьёзно на зависть остальным, особенно Эрнесто. Ведь это он чуть не пустил немцев ко дну.
Возвращаясь домой, каждый из них думал об одном и том же – о самом большом и сокровенном. Мысли их были поразительно одинаковы, похожие друг на друга, как две капли воды, как их по-детдомовски подстриженные головы с пробивающейся непокорной щетинкой волос.

И в своём воображенье
Каждый сам себе представил,
Как он выйдет перед строем,
Перед длинною шеренгой,
как замрут солдаты. «Смирно!»-
Крикнет лейтенант и орден
На груди его приколет
И пожмёт своей рукою
Рукую правую ему.
Педро всё это казалось
Не игрой воображенья.
Видел он – спокойный, строгий,
Подойдёт к нему и скажет
Камарада Себастьян:
«Педро, мальчик мой, горжусь я» -
И добавит: «Ты отныне
Своего отца достоин.
Будь всегда таким, как он».