Глава X

Чем ближе подходили к Прохладному, тем больше и больше было заметно по передвижению войск, что наступление немцев приостановлено. Попадались грузовики с солдатами. Но чаще пехота передвигалась пешим строем. Теперь солдаты шли в другом направлении – к линии  фронта. Мимо проезжали танки и пушки с артиллерийскими расчётами.
Дети часто останавливались. Следили за передвижением воинских частей. Очевидно, в действие были брошены свежие силы. По лицам и всему внешнему виду солдат нельзя было сказать, что это – те же самые люди, которые ещё вчера отступали по этой дороге к Прохладному.
Впереди произошёл затор. Рядом с детьми остановилась полевая кухня. Её обступили солдаты, пользуясь временной передышкой. Чтобы пообедать. Кто знает, когда им придётся теперь это сделать? Содаты подходили с котелками к кашевару. Он большим черпаком набирал из котла борщ, разливал всем поровну.
Детей нельзя было сдвинуть с места. Голодные, они остановились рядом. Жадными глазами следили, как над котелками поднимался жаркий пахучий парок, как солдаты зачёрпывали ложками содержимое, вкусно пережёвывали.
Никогда в жизни Лоле так не хотелось есть, как в эту минуту. Подошла к Антону Сергеевичу:
- Камарада Антон, я хочу есть.
Его окружили и другие дети. Молчали. Но тот же немой вопрос стоял в глазах. Антон Сергеевичнашёл лейтенанта, обьяснил ему. Тот, долго не думая, дал команду:
- Раздавать всем по полпорции. Тем, у кого освободились котелки, подойти к кашевару и накормить ребят.
Солдаты, которые ещё не поели, сделали поправку к приказу: брали кого-нибудь из детей, и, получив порцию на двоих, ели вместе, одной ложкой.
Лола попала к молодому парню, у которого на врхней губе только начинал пробиваться пушок. Ему было не больше восемнадцати. Он шутил глядя на девочку. Видно, она ему нравилась.
- Ну, чернобровая, поешь и пойдём в загс распишемся. Как тебя звать-то? Скажи. А то люди спроят. А я и ответить не смогу. Да и мамане про тебя прописать опять же надо.
- Долорес, - зардевшись под внимательным взором солдата и сбитая шуткой, ответила она, ещё ниже опустив голову над котелком и ест энергичней и торопливей, чтоб скорей кончить и убежать от назойливого солдата.
- Долорес, говоришь? Это как же по-нашему будет? Дора, что ль?
- На тебе твою половину. Я съела свою, - она возвращает котелок. – Мучас грасиас.
- Ешь. Ешь всё. Я не голодный.
Теперь он не шутит и не смеётся. И она берёт котелок и доедает порцию – страшно хочется есть.
- Погоди. Кудаж ты? – останавливает солдат, когда она уже собирается уходить. – Что ж я буду за муж, если жену как следует накормить не могу? А о втором забыла? Уж больно горяча. Погоди!
- Я не хочу больше.
- Обидишь. Не уходи, не поевши. Ну-ка, кашевар, пожирней да побольше накладывай. Нам две порции полагается, потому как мы с ней сговорились. И ждать она меня будет, когда вернусь с войны. Верно говорю, Дора? – он обращается скорее к солдатам, чем к ней.
- Ловкий ты, Ванька, уж и невесту себе нашёл. Ну, валяй, валяй, - говорит кто-то.
Солдаты грубовато и громко смеются. Смутившись. Не доев порции, Лола убегает к девочкам. Те уже кончили и поджидают остальных у дороги.
Теперь шли неторопливо и не боясь, что их могут настичь немцы. Красная Армия удержала фашистов. От этой мысли и от обильной и сытной солдатской пищи поднялось настроение.
- Теперь вы молодцы. Не вешать носа, - говорит Антон Сергеевич. – К вечеру будем в Прохладном. Остальные, наверно, уже там. Дожидаются.
Подошёл камарада Хуан. Больной. Он выглядел сейчас совсем усталым и замученным. Рядом с ним испанец из Пятигорья, камарада Амадео. Несмотря на усталость, вид у него подтянутый.
- Ну, пионеры и комсомольцы. И мы встанем в строй и споём песню. Да повеселей. Пусть солдаты посмотрят. Они ведь на фронт идут – фашистов бить.
Он сам построил мальчиков и девочек по росту. Вид у них совсем не браный. Лола сняла галстук, кторым повязывала голову, одела на шею. Если уж в строю, то всё должно быть на своём месте.
Была создана видимость организованного отряда.
- Кто запевала, выходи!
Никто не выходит. Кому охота петь, когда ноги не держат? Наконец, выдавливают из рядов Хорхе.
- У него голос хороший. Он поёт здорово.
Хорхе неохота, но он выходит вперёд:
- Что петь-то?
- Начинай что-нибудь бодрое.

В бой за Родину, в бой за Сталина.
Боевая честь нам дорога.
Кони сытые бьют копытами.
Встретим мы по-сталински врага, - выводит Хорхе звонким красивым голосом.
Пели русскую песню как бы для того, чтобы показать солдатам. Идущим на передовую, что они тоже не лыком шиты, что и они побывали там, куда теперь шли солдаты.
Лолин ухажёр, сняв пилотку, размахивал ею над головой. Несмотря на его обидные слова, Лола улыбнулась ему по-особенному. По-своему: одними глазами
Первое время идти строем былолегче. Потом поплелись – ьрёхдневную усталость нелегко развеять песней и солдатским строем.
Всю дорогу Лола старалась быть с Роситой. Почти не оставляла её одну. «Бедняжка. Ей трудно. Кто ей поможет. Как не я?» Она помогала её всем, чем могла: ходила в поле рвать огурцы, делилась раздобытой водой, уступала место на повозке: «У меня ноги крепкие. А тебе лучше ехать». Лоле всегда нужен кто-то, кого можно было бы жалеть.
На стоянках девочки спали вместе, обнявшись. Свою порцию молока, которую давала Эсмеральда, она почти не пила.
- Возьми ты, Росита. Мне надоело козье молоко. Я ведь пила его больше других.
Росита больше ехала, чем шла. Иначе б она не выдержала.
Эсмеральда всю дорогу бежала за детьми. Иногда Лола брала её на руки.
- Отдохни немножко. У тебя устали ножки.
Был момент, когда Фернандо предложил зарезать козу и всех накормить мясом. Тогда Лола спряталась с ней в кукурузном поле. Стоило большого труда заставить её вернуться. Если б коза не давала молока, её б обязательно съели. Фернандо замечал:
- У тебя две ноги. У козы – четыре. Что ж ты её таскаешь на руках. Она должна тебя катать.
На подступах к Прохладному остановились. По обе стороны от дороги расположились люди. Кто варил кашу, кто спал прямо на земле, расстелив одеяло, подложив под голову куртку или узелок с вещами. Кто бродил в поисках родственников или близких, потерявшихся в дороге. Табор беженцев. Разношёрстное скопление людей, согнанных войной с родных мест.
Тут же стояли машины и подводы, паслись расседланные и распряженные лошади.
Пока ребята переходили от группы к группе, в надежде найти кого-нибудь из своих, остальные устраивались для отдыха на траве, помятой людьми, прошедшими раньше.
Солнце устало село за горизонт. Но ореол его сияния всё ещё оставался на западной части неба. Нахлынувшие туда низкие чёрные тучи, окрасились в кроваво-красный цвет, словно пламя большой битвы за Кавказ достигло высокого, безмолвного в своём величии неба.
- Небо-то какое. Непременно, ветер будет, - услыхала Лола голос соседа.
Рядом с ними расположилась русская семья. Высокий, благообразный старик угостил Лолу куском чёрного хлеба и кружкой кипятку. Больше у них ничего не было. Кипяток вкусный – от него пахло костром. Угощение поделила с Роситой. Пережёвывали чёрствый хлеб, запивали кипятком.
Лола посмотрела на небо. Заметила, что такое же сияние вставало и на востоке. «Луна? Не может быть. Ведь солнце только зашло», - подумала, недоумевая. Багрово-оранжевое сияние на востоке всё больше и больше заливало небосвод. Было похоже на то, что где-то под ним полыхал, бунтовался огонь. Что это такое? Становилось светлей и светлей, словно только что закотившееся солнце собиралось снова встать в кровавом ореоле над погрузившейся в сумерки землёй.
- Проклятые, они подожгли Грозненскую нефть, - до слуха долетел тот же голос.
Зарево всё больше и больше увеличивалось в размерах. Оно было далеко, но всё же серые тени наступающей ночи стали заметно блекнуть и тускнеть. Не исчезая совсем, они, однако, становились слабей и призрачней. И это было так странно и необычно: дневные тени среди ночи.
До самого утра этот огромный свет освещал окрестности. Гигантский пожар был виден на многие километры. Новые и новые группы людей проходили мимо них на Прохладный, чем-то напоминая собой эти хрупкие призрачные тени, отбрасываемые далёким пламенем.

Люди шли и шли упрямо
Трое суток, шаг за шагом,
Сокращая растоянье
Между смертью и собой.
Но от фронта удаляясь,
Уходя от пуль и крови,
От войны нигде не скрыться,
Как бы ни был тыл глубок.
И немало трудных будней
Впереди их ожидало –
Будней, выжженных горячим,
Злым тавром большой войны.