Страшная месть

        Лето стремительно катилось к закату, а Александр Петрович с горечью осознавал, что в этом году, как и в предыдущем,  летний отпуск ему не светит. Он готовил свой традиционный ужин из полуфабрикатов  в грустных раздумьях : снова на утренней планерке получил разнос от главврача. Так уж повелось , что если поутру она  обойдет его своим вниманием, для нее день пройдет впустую. И как ни старался он казаться незаметным, ее холодные глаза неизменно его находили, а повод для разноса для главврача найти несложно, было бы желание. Александр Петрович  попытался было огрызаться, но это распаляло ее еще больше, и коллеги с сочувствием наблюдали за страданиями  молодого врача, зная, что любой из них может стать  объектом внимания  на следующей планерке и Аделаида Григорьевна не посмотрит ни на возраст, ни на пол, ни на заслуги. Это она называла принципиальностью и объективностью, которыми очень гордилась. 
Нет, Александр Петрович, которого за глаза большинство называло  попросту Сашей, не был плохим врачом, хотя совсем недавно начал свою практику  в районной больнице. И институт он окончил с отличием, что является большой редкостью  в среде выпускников мединститутов, и интернатуру прошел успешно,  к нему  благожелательно относились коллеги, помнившие свои первые шаги на врачебном поприще, ему симпатизировали пациенты за внимание и добрый нрав, и за что его так  третировала Аделаида  Григорьевна, многие не могли взять в толк. Некоторые все- таки находили причину в том, что,  несмотря на разносы главврача, Саша не менял стиль работы :  у него под кабинетом очередь двигалась  очень медленно, был верен одному, хотя и чистому, но старомодному халату, болтавшемуся на нем, как на тремпеле, и не признавал  ни высоких важных колпаков, ни маленьких круглых шапочек, иными словами , нарушал униформу. Да и с записями в больничных карточках у него не  всегда было в порядке. И хотя диагнозы зачастую были точны, назначения соответствовали заболеваниям, именно ведение документации  выводило главврача из себя. И потом, разве такое выражение лица должно быть у распекаемого начинающего врача? Нет, оно не было виноватым…
Если бы это была индивидуальная беседа, Саша бы попробовал объяснить, что не может он оборвать жалобу   какой-нибудь бабульки не только на высокое  давление, сколько на боль  в душе от  житейских проблем, что надо иногда вывести из депрессии человека, вверженного в шок       из-за полученного неожиданного для него диагноза, успокоить   молодую женщину, страдающую бессоницей из-за бытовых неурядиц?  Иногда он приходил домой с такой душевной усталостью, что сам не мог уснуть, ведь всякие отклонения в организме человека  возникают чаще всего вследствие житейских стрессов. Но в больнице по штатному расписанию не положен необходимый пациентам психотерапевт , вот и приходится часть его функций брать на себя. Он хорошо понимал, что не всегда и не каждого лечат только пилюли или процедуры, лечит и слово, помогающее человеку преодолеть страх перед болезнью. И он пытался найти  это слово в общении со своими пациентами, не избалованными человеческим вниманием.  В терапии у него были две палаты, где больные уже вынесли свой вердикт : не разбаловался, не зажрался пока, а что будет дальше?..   
А на утренней планерке главврач пригрозила, что если не наведет порядок с эпикризами, лишится этих двух палат. Да, не нравился ей стиль работы молодого врача. Честно говоря,  Саше тоже не нравился ее стиль, но мог ли он ей сказать об том, ведь она стояла на таком пьедестале, что смотреть на нее можно было только снизу вверх всем подчиненным, а что уж говорить о молодом докторе?! Женщина властная, амбициозная,  имеющая звание заслуженного врача, депутата  райсовета, связи, неизменную в таких случаях свиту  из наиболее надежных и управляемых – все, как везде. Саша не мог понять, почему человеку , не имеющему заслуг перед медициной, дают такое высокое звание? Наверное, потому, что  звание заслуженного администратора никто  не придумал. Скорее  она должна бы носить звание заслуженного хозяйственника, потому что, согласно психологии управления, хороший администратор , или мененджер,  не будет прилюдно унижать своего подчиненного, а побеседует с ним наедине. Прилюдно только хвалят, если есть за что.
Изредка  в целях профилактики  Аделаида Григорьевна  опускалась с высот руководящей работы ( ее кабинет был на втором этаже) и  делала обход своих владений. И когда ее грузная фигура медленно шествовала по больничным коридорам, в кабинетах и отделениях начиналась тихая паника, все вокруг трепетало и ожидало разноса.  И  надо было отдать ей  должное, в поликлинике всегда был идеальный порядок, стены выкрашены, линолеум сверкал    чистотой, в кабинетах и рекреациях радостно зеленели цветы. Но отделения резко отличались друг от друга и зависели от рвения и стараний заведующих и сестер-хозяек. Саше больше всего нравилась терапия чистотой и уютом, веселыми шторами на окнах. И контингент медперсонала там был какой-то домашний. Вот уж не сравнить с хирургией: мрачные стены, отсутствие штор, рваный линолеум на полу , меланхолично- суетливые медсестры и стойкий запах человеческого страдания и боли. Но что-то не помнил Саша, чтоб главврач распекала заведующего хирургическим отделением.
Саша был потомственным врачом. И дед, и родители его были медиками. Но родители  погибли в автодорожной катастрофе, когда он учился в седьмом классе, вскоре умерла и бабушка, не вынесшая потери единственного сына, и нелегкие заботы   воспитания и образования  враз осиротевшего подростка возложил на себя   дед. Свою миссию он выполнил, хотя место бабушки  через два года все-таки заняла  другая женщина. Нет, Саша его не  осудил за это, тем более, что  вместе с приходом этой немолодой и чуткой женщины со стены не исчезли ни большая черно-белая  свадебная фотография деда и бабушки, ни портреты родителей, наладился быт и не произошло никаких кардинальных изменений в  ритме жизни. Главное – дед по-прежнему его любил, и эту любовь Саша ощущал всегда.

Быстро пролетели школьные годы, а за ними и шесть лет студенческих. Интернатуру проходил в собственном городе. Дед очень интересовался практикой начинающего доктора, помогал советами и опять, конечно, содержал. Успехи по защите дипломной работы Саша мысленно разделил с дедом, бесконечно им довольным. Но и бывшие преподаватели, и однокурсники были несказанно удивлены, что следующий угадываемый всеми шаг ( поступление в аспирантуру) Саша не сделал, хотя , конечно, это давало определенную перспективу карьерного роста. Во-первых, это значило опять быть на иждивении деда несколько лет. Во-вторых, он рядом с ним чувствовал себя не  самостоятельным взрослым человеком, а мальчишкой. В-третьих, ему понравилось быть практикующим врачом, он почувствовал вкус профессии и не боялся пациентов. И, в конце концов, пора и совесть иметь, пусть дед поживет остаток лет для себя. После долгих дискуссий с дедом они пришли к консенсусу : теория без практики – ничто, а аспирантура никуда не уйдет. Можно было, конечно, устроиться на работу в родном городе, но Саша уехал работать в провинциальный городок, и помог в этом случай.
Его бывшего однокурсника ждала родная больница, откуда он получил в вуз целевое направления, но отца повысили в должности и семья переезжала в областной центр, где жил Саша. Вот  и получилась рокировка, благодаря которой Саша уже второй год работал в районной больнице.
Так уж случилось, что и квартиру он снял в доме напротив от дома главврача, которая сама порекомендовала ему предприимчивую бабульку, которая сдавала свою однокомнатную квартиру, а сама проживала у дочери и наведывалась в аккурат тогда, когда Саша получал зарплату. И хотя квартплата стоила ему в копеечку, это был не худший вариант : он был в конце концов независим, самостоятелен, и больница была рядом. Жизнь он вел довольно одинокую, но она его не тяготила, потому что с дедом он поддерживал постоянную телефонную связь, а общения хватало и в больнице. Единственное его огорчало : он надеялся, что пойдет работать и сам сможет помогать деду, сил которого хватало на полставки  в качестве добавки к пенсии, да не вышло, к сожалению. Нет, пожалуй, не только это, а и непонятная и , как ему казалось, необоснованная неприязнь главврача, с которой, по стечению обстоятельств, вынужден был сталкиваться постоянно.
Жили они рядом, но в разных жизненных плоскостях. На работу и с работы он , сокращая путь, добирался через котельню и больничные гаражи, а главврача  отвозила и привозила машина служебная машина, хотя до больницы было два шага, если воспользоваться  маршрутом его и многих других коллег . Саша как врач рекомендовал бы ей побольше двигаться, потому что у такой грузной женщины с одутловатым лицом, наверняка, был букет заболеваний сердечно-сосудистой системы и внутренних органов.  Питался он в больничном буфете на скорую руку, а главврачу по ее статусу полагалось индивидуальное обслуживание больничной столовой. Перед ней трепетали и заискивали и медики, и обслуживающий персонал, и он должен был безропотно сносить ее ядовито-пренебрежительный тон, к которому он не привык , но , согласно своему статусу, должен терпеть. Единственное, что уравнивало его с главврачом – наличие собаки.
Сидя в кухне, которая выходила окнами во двор напротив, он часто видел одну и ту же картину: вот главврач, опираясь на услужливо протянутую руку водителя служебной машины, величаво выходит из машины и шествует к подъезду, слегка кивнув в знак приветствия неизменно сидящим на лавочке старушкам, скрывается  в нем, и вскоре оттуда выплывает ее дородная домработница, выводя на прогулку хозяйкину собаку какой-то японской породы. И что поразительно, псина была удивительно похожа на Алевтину Григорьевну: такая же холеная, сытая и величавая, она медленно катилась по тротуару, выпятив нижнюю челюсть и брезгливо-холодно посматривая вокруг выпученными круглыми глазами. Да, не зря собаководы утверждают, что собаки похожи на своих хозяев.
   «Господи, неужели мой Кузька  тоже на меня похож ?!» – думал Саша, посматривая на своего пса, весело грызущего косточку в углу. 
         Кузю он заметил у гаражей  несколько месяцев тому назад. Тот его заметил тоже, некоторое время присматривался к нему, а потом стал  после работы брести за ним до подъезда. Однажды Саша через полчаса вышел в магазин и увидел пса, терпеливо ждущего именно его,  увидел в его глазах столько горечи и надежды, что не удержался и погладил, а пес принял это за знак дружбы. Сначала пес сопровождал его от дома к больнице и обратно, благодарно принимал подаяния, отзывался на имя « Кузя», а потом вошел не только в сердце, но и в квартиру  Саши. Хозяйка пришла в ужас, узнав о новом квартиранте, но Саша торжественно пообещал, что будет за него доплачивать, что гарантирует полный порядок, убедил, что пес не бродячий, а умный и благородных кровей, и Кузя получил полноправный вид на жительство.
           Каких кровей был Кузя, не смог бы определить и опытный собачник. Интерьер у него был довольно необычный, на бродячую дворовую собаку не походил, был ни угрюм, ни заискивающ. Маленький, щуплый, на стройных тонких лапах, с узкой мордочкой, похожей на оленью, увенчанную острыми чуткими ушами, с  каким-то перламутровым окрасом, он был изящен и легок, обладал ласковым и веселым нравом, что не мешало ему заливаться пронзительным звонким лаем, стоило кому-то подойти к дверям квартиры. Для Саши он был в сотни раз симпатичнее злобных бультерьеров с их крысиными мордами или угрюмых  слюноточивых боксеров. Кузя был чистоплотен и умен и, когда Сашу спрашивали о породе его любимца, он отвечал, что это редкая   псовая порода, выведенная для общения, и достать такую собаку ему стоило труда. Он, действительно, не понимал, как Кузя мог оказаться у гаражей, видимо,  завел его туда любовный темперамент, потому что избавляться от такой собаки  без единого недостатка по меньшей мере глупо.
        Настрадавшийся от вынужденного одиночества, Кузя обожал своего хозяина, ждал его с работы, сидя на подоконнике, и встречал с таким изъявлением радости, что сердце Саши таяло. Он не пожалел для своего верного друга красивого ошейника, блестящего поводка в виде цепочки, на котором выводил питомца на утренний и вечерний моцион. Больше всего они любили вечерний. Утром разгуливать было некогда, а вот вечером уходили к лесопосадке  за домами, там Саша отстегивал от ошейника карабин, и пес с радостью бегал по зеленой траве, гонял кошек, лаял на прилетающих  на ночлег птиц и приглашал хозяина разделить с ним эти радости жизни.
          Кузя быстро научился отличать своих жильцов от чужаков, своим вилял хвостом, чужаков облаивал, так что с соседями подружился тоже, и Саша ни за что не променял бы его на любую самую распородистую собаку, тем более  на японскую копию Аделаиды Григорьевны, с которой  часто совпадали вечерние моционы. Вот тут у них с Кузей вкусы расходились, потому что при  виде соседской собачьей королевы Кузя не мог оторвать  внимательных глаз.
- Ну-ну, не заглядывайся, дурачок, не раскатывай губу, не про тебя эта красотка, - смеялся Саша, наблюдая за загипнотизированным взглядом  Кузи, когда домработница приземлялась на лавочку у соседнего подъезда и судачила с вышедшими подышать свежим воздухом жильцами. Голос у нее был зычный, и Саша слышал не раз, как расхваливает она свою подопечную: и умница, и красавица, в еде переборчивая, что попало в рот не возьмет. А  невеста какая! Из череды мальчиков –женихов  не каждого и примет, и то верно, породу терять нельзя, щенят надо привести только от тех, что с паспортами, подтверждающими породу, наличие наград. Вот от последнего медалиста такие красавцы- щенки получились, с руками их отхватывали…Соседки согласно кивали головами, поглядывая на разборчивую невесту, но погладить ее не пытались, так как в таком случае она злобно ощеривала пасть с мелкими острыми зубами.
     - Вот видите ! – заходилась в радостном смехе домработница.- Понимает! Чужие – они и есть чужие! Она только меня и Аделаиду Григорьевну признает. Такая ласковая! Такая ласковая! Да, девочка моя?! Ну, пойдем, пойдем домой. Устала? Пойдем отдыхать,- ласково ворковала она, влача на поводке неповоротливое животное.

         Дни летели один за другим, не радуя разнообразием, но отдых, пусть душевный, Саша получил : главврач отдыхала на юге. Кабинет в поликлинике, где Саша принимал пациентов, находился на солнечной стороне, от духоты не спасали  тонкие шторы, поэтому свой халат молодой врач надевал на тело вместо рубашки   , дав себе в очередной раз клятву, что в первую же зарплату приобретет  тонкий халат с короткими рукавами, в каких щеголяли многие его коллеги. Пациентов было мало, как обычно бывает летом, многие врачи тоже были в от пусках, и коридоры поликлиники были полупустыми. В палатах у Саши тоже почти никого не было, многие пациенты определились на дневной стационар и исчезали сразу же после обхода. Но в терапии он задерживался с удовольствием, потому что здесь было уютно и прохладно, медперсонал был в основном молодым. К тому же в манипуляционном кабинете появилась  такая симпатичная медсестра, смуглая и черноглазая, что Саша стал еще усиленнее уделять внимание  пациентам своих палат и их лечению и дал себе зарок не ждать зарплаты, а из резерва выделить средства на немедленное приобретении нового врачебного костюма, тем более, что однажды он уловил на себе более  продолжительный, чем обычно , взор ее огненных глаз. Никаких иллюзий относительно своей внешности он не имел, с грустью констатируя, что со своим Кузей он все-таки имеет внешнее сходство : такой же щуплый и длинноногий, мускулы мачо тоже отсутствуют, в общем, сероват для ухаживаний. В доверительном разговоре с дедом он все-таки не  удержался и задал ему волнующий с некоторых пор вопрос:
        - Послушай, дед, в кого это я такой неказистый? Вроде и родители мои были ничего. Ты так вообще красавец, а я – ни рожи, ни кожи…
        - Что за чушь! На отца ты похож, а он - на меня. Просто молод ты еще…Постой, постой, а что это ты стал внешностью своей интересоваться? Неужто влюбился? Пора, мой друг, пора. Я в твоем возрасте уже женат был,..- и дед тяжело вздохнул в трубку.

        Говорят, жизнь состоит  из белых и черных полос. Но это не у всех. Она бывает еще и сплошной серой полосой с черными и светлыми вкраплениями, порой очень неоднозначными. Черное большое вкрапление – главврач; белые, маленькие – Кузя и новая медсестра. А иное – сплошная серятина : душный кабинет, экономия средств от зарплаты до зарплаты, скудный досуг.
       -  Нет, с этим что-то нужно делать! Правда, Кузьма?! – пес весело мотнул головой  и уставился на Сашу коричневыми оленьими глазами.
        - С чего начинать будем? С пересмотра позиций на собственную жизнь… Я – врач. Профессия нужная? Очень! Я  молод. Это здорово? Здорово! Тем более, что болячками не оброс. Мускулатура – тоже дело наживное, было бы здоровье и желание. Медицинский костюм купим? Купим. С деньгами сложновато? Но жить-то можно? Можно. По крайней мере, хватит, чтоб купить розу и поставить в манипуляционном кабинете…Не хлебом единым жив человек! Главврач? Нет, заглядывать в рот, заискивать не смогу. Но ведь права же она во многом! Эпикризы расписывать? Да без проблем! Очереди под кабинетом сократить – да пожалуйста! Не любит она меня – так и мне на ней не жениться… А медсестра на врачебных  планерках отсутствует, значит на мой рейтинг в ее глазах   препарирования моей скромной персоны со стороны главврача влиять не будут. Следовательно, начнем с физзарядки и розы. Костюм подождет…
             Из отпуска Аделаида Григорьевна возвратилась не расслабленной и умиротворенной, как это обычно бывает с людьми, прогретыми ласковым южным солнцем, а полной энергии и стремления искоренить все недостатки, которые, несомненно, должны были накопиться без ее зоркого глаза и всеслышащих ушей. Проведя длительное совещание с заведующими отделений, начальником отдела кадров, председателем профкома и прочим активом, на следующий день назначила аппаратное совещание. Раздав «всем сестрам по серьгам», не преминула уделить внимание и молодому    доктору и начала ядовито:
       - А вы, господин Прокофьев, вместо того, чтоб  заводить романы в рабочее время…
Саша резко встал и зашагал к двери.
       - Александр Петрович, вы куда? Совещание еще не окончено!
        - Я не вижу тут совещания, а на экзекуции присутствовать не желаю! – бросил Саша  и захлопнул за собой дверь.
        В красном уголке на время воцарилась тягостная тишина, которую нарушила негромкая реплика старого хирурга:
        - Напрасно вы так, Аделаида Григорьевна. Хороший ведь парень, и врач неплохой, как говорят, от Бога…У нас и так текучка кадров…
        - Это мне решать, какой он врач, -  и главврач швырнула на стол свой  « кондуит» с записями. – Молодежь воспитывать надо! Хуже он от этого не станет! Вот сядете на мое место, тогда и будете решать, кто есть кто. Вы лучше скажите, что там у вас  в хирургии творится!..
               
                То, что врач Прокофьев А.П. сразу после своего демарша на аппаратном    совещании  положил на стол секретаря заявление об уходе, для Аделаиды Григорьевны было полной неожиданностью. Списав его поступок на горячность молодости, она приказала секретарю разыскать «этого деятеля» и пригласить его для беседы. Она хорошо знала его личное дело, материальное положение и считала, что он остынет от нелепого, с ее точки зрения ,  решения и немного корила себя за то, что не удержалась от желания погасить на его лице ироническую улыбку во время совещания. В этой улыбке она видела вызов ее требовательности и справедливости.
«Этот деятель» явился в кабинет главврача не скоро и , что особенно насторожило Аделаиду Григорьевну, никаких следов раскаяния на его лице она не заметила, наоборот, он был весел и бодр и не походил на отчаявшегося человека.
       - Присаживайтесь, Александр Петрович. Могу ли я узнать, какова истинная причина вашего заявления, ведь вы ее в заявлении не указали? – начала она миролюбиво.
       - Хорошо, Аделаида Григорьевна, я перепишу заявление, - так же миролюбиво ответил Саша. - Я укажу, что хотел доставить вам удовольствие. Вы избавитесь от никудышнего специалиста, мне тоже есть от чего избавляться.
       - Вы не ерничайте, пожалуйста. Замечания я вам делала справедливые. Вы только начинаете трудовую деятельность, а уже столько амбиции. Если бы я  так бурно реагировала на все, что мне говорят, где бы я была сейчас?
       - Вы хотите сказать, что вам тоже постоянно указывают на то, что вы плохой специалист своего дела? Причем указывают прилюдно и в унижающей вас форме? И вы это терпите?!..
       - Я не могу подписать ваше заявление, - в голосе главврача появились металлические нотки ( ты смотри, он еще и выкаблучиваться изволит!).
        - Почему? Я у вас не по направлению, следовательно, годы отработки мне не положены. Долгов перед больницей и вами у меня нет.
        - Ну и куда же пойдете работать? На селе в моем районе  вакансий нет. Имейте в виду : передумаете вы – не передумаю я.
        - Я обещаю вам, что назад проситься не буду. Нет вакансий в вашем районе, так есть в других . Можно и в дворники пойти, их и жилплощадью обеспечивают, и ставка такая же.
             Аделаида Григорьевна медленно закипала, ее глаза наливались гневом. Но, сдерживая  ярость, сказала холодно:
          - Ну что ж, незаменимых у нас нет. Свято место пусто не бывает… Отработаете  положенные две недели – и с Богом. Идите в дворники! – и поставила на заявлении свою кудрявую роспись. Но начальнику отдела кадров приказала с приказом пока повременить: пусть поостынет, прибежит еще за заявлением обратно, куда денется…

                Да, она все-таки была права :  веселье и бодрость молодого врача были напускными,  уже положив заявление на стол, он испытывал двойственное чувство. С  одной стороны он все-таки сделал то, что боялись сделать другие: выразил чувство протеста против демонстрации права унижать достоинство своих безропотных подчиненных. Он понимал эту безропотность : время такое, когда каждый человек из последних сил держится за свое рабочее место, позволяющее ему содержать семью. Он уже понял, что всякие  профкомы – такой же безропотный придаток к административному аппарату и чаще всего именно этим аппаратом навязанные коллективу. Никогда не будет руководить профсоюзом человек, неугодный руководителю. Правдолюбы  и правдоискатели туда, как правило, не попадают.
С другой стороны он осознал, что и душный кабинет, и порой неадекватные пациенты, и уютная прохладная терапия, и  черноокая медсестра манипуляционного кабинета ему стали дороги  и что он сам, по собственной воле, лишился этого навсегда. Другая проблема - поиск новой работы и на новом месте. Возможно, никакой гарантии красный диплом не даст, а потребуются деньги, которых у него нет. Тогда выход один – возвращаться к деду, который все поймет и ни за что не упрекнет в необдуманности поступка. Он примет его даже с Кузей. Нет, возвращаться на щите!.. нет. В конце концов , у него есть время для отработки, просто надо не расслабляться и что-то предпринимать. Деду Саша решил пока ни о чем не говорить, чтоб не переживал.
    
О том, что доктор Прокофьев уходит из больницы, узнали все и отнеслись к новости по-разному : кто-то одобрил, кто-то осуждал, кто-то сочувствовал, а кто-то и расстроился. Многим коллегам он нравился, потому что был легок в общении, остроумен и доброжелателен.
            - Кто же теперь лечить нас будет, Александр Петрович? – интересовались пациенты его палат, и Саша бодренько отвечал словами Аделаиды Григорьевны:
            - Свято место пусто не бывает!
            - Эх вы , молодежь! Все ищете что-то повыгодней, получше, - осуждающе сказал один старичок. – Вот потому такое  и в стране творится. Лучшие специалисты выгоду ищут, а худшие работают спустя рукава.
        Саша только плечами пожал.
       Однажды, когда Саша в ординаторской заполнял эпикриз в карточку выписывающегося из отделения больного, в открытую дверь кабинета кто-то вошел и подошел к его столу. Саша поднял глаза – перед ним, заложив  руки в карманы белоснежного халатика, стояла Алена (  так звали милую его сердцу медсестричку). Сердце его дрогнуло и заколотилось. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и Саша заметил, что девушка расстроена.
             - Что-то случилось? – спросил он наконец, подумав, что дело касается кого-то из пациентов.
              - Александр Петрович, это правда? Вы уходите из больницы?Говорят, что из-за нашей грымзы…Нашли из-за кого… Да не обращайте внимания, разве вам одному  она жизнь отравляет! Я недавно заходила в детское отделение, там, в регистратуре, девочки    карточки заполняли, а так как на улице была хмурая погода, плохо было видно. Они свет включили, а тут она нагрянула. Знаете, как она на них орала за то, что не экономят электричество?! Обещала, что плату  за электроэнергию  с них взыщет, что с работы рассчитает, если еще такое  позволят. Получается, что  копейки за одну лампочку для нее дороже, чем здоровье медсестер, а еще врач! Правда, угроз своих не исполнила, но до слез довела, девочки поплакали, лекарства наглотались – и снова в темноте работают…А ее стиль перенимают те, на кого она орет. Вот и нам, среднему медицинскому персоналу, достается. Вы думаете, на меня никто не орет? Да наша старшая медсестра порой нас телками и дурами называет, за малейший промах – разнос, да при санитарках и пациентах.. значимость свою демонстрирует! А в хирургии на медперсонал вообще…матом…бывает. Но ведь деться-то некуда! Не умножать же армию безработных?
         Приятно удивленный ее речитативом Саша откровенно любовался ее смуглым лицом, завитком волос, выбившимся из-под белоснежного колпака.
          - Мое мнение отличается от мнения вашей старшей медсестры. Я, например, считаю, что вы – не только умелая медицинская сестра, но и… очень красивая,- осмелился сказать он.-  И я не собираюсь пополнять армию безработных , потому что в нашей больной и нравственно, и физически стране врачу всегда найдется работа.Правда, теперь уже не в нашей районке.
          Девушка улыбнулась и хотела было уйти, но остановилась и посмотрела Саше в глаза:
    - А если я вас очень попрошу, вы заберете свое заявление?
          - К сожалению, обратной дороги нет, - грустно ответил он.

            Заведующая отделением, пожилая женщина, всегда очень спокойная и приветливая, тоже попыталась убедить его в горячности и необдуманности поступка, видимо, об отсутствии приказа об увольнении была уведомлена :
           - Неужели вам не нравится наша больница? Все познается в сравнении, больницы с такой чистотой и порядком не часто встречаются, разве только платные…
           - Красна изба не углами – красна пирогами..., иными словами « важней всего – погода в доме».
          - Но ведь погоду  каждый сам себе волен устраивать.
          - Ага, сегодня я ему головомойку устрою, завтра я – другому, и так по цепочке? Вот вы скажите, для чего у нас проводятся так называемые аппаратные совещания? Заметьте – со-ве-ща-ни-я. Для публичной порки или для стратегии работы коллектива?
           - Для  порядка.
           - А если меня такой порядок не устраивает? Я хочу уважать тех, кто мной руководит. Я хочу, чтоб уважали меня и каждого рядом со мной как самодостаточную личность, а не видели объект для унизительных словесных упражнений. Мне не нравится, что  в коллективе с авторитарным стилем управления имеют место стукачество,  сплетни, фаворитизм…
           - Вы так рассуждаете, будто имеете богатейший  трудовой  и жизненный опыт, хотя работаете всего два года, - улыбнулась завотделением горячности молодого врача.
          - Трудовой опыт у меня и правда мал, но вот насчет жизненного я не согласен. Ведь это самое относится к любому коллективу, начиная с ученического. Станет вот такая Аделаида Григорьевна   классным руководителем – и коллективной общности конец…Дисциплина, порядок, чистота, наглядная агитация – все это, безусловно, необходимо везде, но это внешние атрибуты благополучия. Порой все это есть, а коллектива нет. Окрик, безусловное подчинение, « в мои лета не должно сметь мне мнение свое иметь»…Думаешь одно – говоришь другое, подстраиваешься под настроение или замыкаешься, или, что особенно непереносимо, дерзишь, и тебе влетает по полной программе и в школе, и дома.
          - Ну что вы равняете детский коллектив с трудовым!
          - Почему же? Дети вырастают и уходят в трудовые коллективы. А психология уже сформировалась… Школьные информаторы становятся информаторами трудовыми, надо же благорасположение руководителя зарабатывать, чтоб тот, так сказать, держал руку на пульсе. Вот скажите, откуда главврач знает, что я в манипуляционном кабинете в пробирку поставил розу, ведь никаких других поползновений в адрес медсестры я не осмелился совершить? Или, например, эпикризы… Она что, в карточки моих пациентов заглядывает? А тот, кто заглядывает, не мог бы мне сам сказать : господин Прокофьев, в целях, так сказать, медицинских, эту лабуду надо расписывать подробнейшим образом.
         - Это не « лабуда», это документ, и вам как врачу об этом стыдно не знать.
         - Согласен, но ведь это порой носит формальный характер ( сделал, не сделал – запиши), а на расписывание уходит больше времени, чем на общение с пациентом. Справедливо говорят, что самые неразборчивые почерки у врачей, порой сам не в состоянии прочесть, что написал. Живем в государстве бумаготворчества. Везде бумажки расписывают, а обществу все хуже и хуже, потому что не бумажки – главное… Я вам одну историю расскажу из жизни школы…В седьмом классе к нам пришла новая биологичка. Тоже прямо со студенческой скамьи, но увлекла нас своим предметом так, что мы стали смотреть на мир сквозь призму ее уроков. Многие стали природолюбами, в экспедиции рвались всем классом, гербарии всякие собирали, бабочек и кузнечиков сушили. А вот руководство      школьное ее, в отличие от нас, почему-то не любило, потому что после посещаемых  им уроков была наша биологичка расстроена и подавлена, видимо, что-то в ее методике не нравилось нашим руководителям, неправильная она была с их точки зрения. В нашем классе учился сын другого учителя, он нас немного просветил. Во-первых, она злоупотребляла словом « пожалуйста». « Иванов, выйдите, пожалуйста, к доске; Петров, перестаньте, пожалуйста, списывать; Сидоров, ответьте, пожалуйста, на вопрос»…К чему это» пожалуйста», если ученик обязан все это делать? И за записи в журнале ей тоже доставалось, потому что ее урок был так заполнен, что порой некогда было записать тему, а журнал надо было передавать другому учителю. В конце учебного года не записала она в журнал темы последних воспитательных бесед, какие должна была провести как классный руководитель. Она их провела, но записать вовремя не успела, вы же можете представить, что такое конец учебного года. Так ей выговоряку вкатали и премии убогой лишили. А могли бы просто напомнить, запишите, мол, эти злосчастные темы. В общем, в начале нового учебного года к нам в класс вошла другая биологичка, а нашу, любимую, мы больше не увидели. Новая никаких бесед с нами вообще не проводила, уроки ее были серыми и скучными, но администрация никаких претензий ей не предъявляла, потому чтовсе в ее бумажках было записано и расписано. Ну и кто от это выиграл, если тридцать два человека проиграли? Зато внешне в классе был полный внешний ажур.
    Вы знаете, у нас с дедом не всегда идеальный порядок вдоме был при отсутствии женской руки, но это было место, где мы чувствовали себя комфортно, По головке дед меня не гладил, и порицание, и похвалу я получал в зависимости от результатов своей деятельности, потому что он меня любил. Но он ни разу меня не высек и не унизил, хотя пай- мальчиком я не был. Он говорил, что из битых детей ущербные взрослые вырастают. Он собственным примером воспитывал. И словом, конечно. Но словам верят тогда, когда они не расходятся с делом.
         - Ну, Александр Петрович, вам бы социальным психологом быть…
          - Разве я не прав? А что касается социальной психологии, то, в первую очередь, она должна стать заботой руководителя любого ранга.

        Вторая неделя отработки подходила к концу. Никто Сашу уже не отговаривал   забрать заявление об уходе, поняв, что он принял окончательное решение. Однажды, в самый разгар рабочего дня к нему в кабинет зашла запыхавшаяся медсестра из регистратуры поликлиники и пригласила к телефону. Он удивился, кто бы это мог звонить? Неужели с дедом что-то случилось?! Стремглав пронесся по ступенькам, ведущим на первый этаж, схватился за трубку:
         - Алло! Слушаю!
         - Александр Петрович? С вами говорит секретарь транспортной больницы. Вы не могли бы в понедельник , в 9-00, прийти в нашу больницу? С вами хочет встретиться главный врач.

               Чудеса на свете бывают!
   Вечером Саша, как обычно, вышел на прогулку с Кузей. Настроение было!.. Хорошее было настроение. Вместе с собакой он набегался в посадке и возвращался домой спокойным и умиротворенным. Домой идти не хотелось. Время было еще не позднее, но всех обитательниц лавочек словно ветром смело, видимо, шел очередной суперсериал. Только домработница Аделаиды Григорьевны почему-то осталась у соседнего подъезда и с кем-то увлеченно беседовала по мобильному телефону, привязав к спинке лавочки поводок, а ее питомица лениво  расхаживала по газону  возле . Саша сидел у своего подъезда  к ним спиной, отголоски зычного голоса долетали до его слуха.» Наверное, у нее суперМТС, - подумал он.- Ох, эти женщины! Ну о чем можно так долго разговаривать?!» Кузя нетерпеливо дергал за поводок, и Саша решил его отпустить, ведь детей на площадке перед домом не было. А сам погрузился в раздумья.
          Он думал о предстоящей встрече, гипотетически предполагая, что проблема с работой может быть разрешена. Правда, транспортная больница находилась в другом конце города, далеко добираться… Но ведь квартиру можно найти и в том микрорайоне… Он вспомнил об Аленушке и улыбнулся. Она оказалась не только красивой девушкой, но и интересной собеседницей. Нет, зря говорят, что ум и красота несовместимы в женщинах! Из всех правил бывают исключения, он смог в этом убедиться, осмелившись пригласить ее на свидание в минувшее воскресенье. Они долго бродили по вечернему парку, затем зашли в какую-то кафешку, пили кофе и разговаривали, разговаривали…
         Вдруг истошный вопль ворвался в его романтические грезы. Он вскочил и бросился к соседней лавочке, где домработница выпученными глазами смотрела на газон и тыкала пальцем туда, где Кузя и разборчивая невеста предавались греховной страсти. Саша тоже закричал диким голосом:
         - Кузя! Кузя! Ты что, с ума сошел?! Ко мне, негодяй!
         Но не тут-то было!

Вот уже второй год Прокофьев Александр Петрович работает в терапевтическом отделении транспортной больницы. Недавно его назначили заведующим терапевтического отделения, в  котором появилась новая медсестра, смуглолицая и черноглазая. Поговаривают, что у них идет подготовка к свадьбе. А пока что доктор живет в представленной ему комнате семейного общежития, где по-прежнему, облюбовав подоконник, его терпеливо ждет верный пес Кузьма.
Аделаида при редких случайных встречах с молодым доктором делает вид, что его то ли не знает, то ли не узнает. Ну разве можно простить человека, который ушел из больницы, вызвав неприятный для нее резонанс и дав дурной пример некоторым членам коллектива? В этом она обвиняла своего коллегу из транспортной больницы, сманивающего молодые кадры. Но дело даже не в этом.
Вскоре после его перевода на другое место работы от нее ушла, не называя причины и обливаясь слезами, верная домработница. Но самым сокрушительным ударом по самолюбию было то, что через некоторое время ее Жужа неожиданно привела…как там по Пушкину.» не то сына, не то дочь, не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку». И не одну, а целых пять. Чтобы раскрыть тайну появления странных щенят, Аделаида Григорьевна разыскала свою бывшую домработницу, и та поведала ей, что отцом этих зверушек была коварная паршивая шавка ее бывшего подчиненного. «Это же надо, какая изощренная месть!» - долго не могла успокоиться главврач, но ни с кем своими переживаниями не поделилась.