Рассказы АнтИфа. Топтун

   Топтун

 

     Смысл слов, понятий меняется так быстро… Скажем, слово «голубой», на моей памяти и цвет обозначало, и сексуальную ориентацию, и кровью было. Меняло смысл слово так часто, что видимо устало, и висит в неопределённости. На голубом глазу. Или скажем — сантехник. О! Сразу понимающая улыбочка, довольная женщина…  А отойди от немецкого, до нашего, исконного? Сантехник — сан, алкаш домовой. Как и электрик. Нет, сейчас, конечно, бутылка не валюта, и пара электрик-сантехник не алкаши, но осадок-то остался? Или слово «топтун». Оказывается, агент наружного наблюдения. Топтун. Это уже кино насмотревшись, слов нахватались. А так…
     Кончились нескончаемые «святые годы» и у меня появилась первая работа. По профессии! Не вынужденная, для выживания, а именно по профессии! Та, которую знаю и умею работать. Не совсем по профилю, но всё же. Электромонтажник в глазах любого всё равно электрик. Вот и делаю монтаж, строящейся школы. Утром приезжаю, на такси, а почему нет? Денег дают, специально. Переодеваюсь в вагончике, и вперёд, кабель под штукатурку. Не один, напарника дали. Шустрый напарник, вдвоём быстро работаем. Успеваем. Потому как надо!
     По договору подрядчик к Новому Году должен сдать школу. А школа к чему дорога? Правильно, к первому сентября. Вот подрядчик, в лице двух умных братьев, а третий экскаваторщик, и старался, очень, перед заказчиком. Оценит рвение, ещё заказы даст. Потому нагнали субподрядчиков, как муравьёв. Разбили на участки, и нагнали. Им что? Их много, стараются. А нас двое. Но тоже стараемся, успеваем. Ценят. Такси даже оплачивают.

     А как не успевать? Вон, в две смены работу ввели. А нам оно надо? Потому и успеваем. Да и народ, он тоже, умный, ещё не потерявший советскую закалку, который привык выполнять и перевыполнять, планов партии громадьё. Быстро приспособился. График узнал. Братья к обеду приезжают — а народ уже на площадке, усердствует, прям вот с раннего утра усердствует. Братья и довольные. Поздно вечером уезжают, так младший брат на месте, хоть и экскаваторщик, а бдит! Родная кровь! Следит, чтобы работу работали. Вот и едут, смело.
     А у брата травма. Ужасающая травма. Психологическая! Копал траншею, да порвал кабель, десять киловольт. Хорошо так, аккуратно порвал, грохоту было! Вот как из пушки очень крупного калибра стрельнуло. После этого сидел в столовой, лечился. От травмы да заикания. Выпьет, не один! А с желающими, и рассказывает, как его током убивало. Как ток, синей молнией рвался в кабину, по колёсам. Вот с ковша экскаватора, да по колёсам, да в кабину. А он вот, хоть и отбился, но пострадал! Долго лечился. Неделю! Старшим надоело, и они с ним поговорили. Продуктивно поговорили. Днём только в кабине, чтобы не видел никто. А уедут… Травма-то глубокая?
     Вот и получалось, что утром обход делаешь, а в определённых местах кучки бутылок. Аккуратно так, строго, чуть не с немецкой педантичностью. День лежат, два. Хозяева косятся, но молчат, что людей, не пойманных, зря нервировать. А потом бац! И чисто. Нет бутылок. Бутылок нет, а какая-то мутная личность появилась. Ходит по стройке, поглядывает. И на нас с напарником поглядывает. Нехорошо так поглядывает, мутно. Ага! Наняли хозяева агента! Топтуна! Точно! А нам и всё равно. Не пьём, работаем. Нам что? А он поглядывает! И с каждым днём всё внимательней. Да и пусть. Не пьём, работаем. После обеда пропадает, устаёт, наверное.

     Мне и на руку. Давно стоит в вагончике лопата бесхозная. Советская! Так-то советское уже поизносилось, китайское пошло. А как китайским землю копать? Вот то-то! А тут - советская. Топтуна не видно, рабочий день окончен, я и сбиваю лопату с черенка. Целиком-то заметно, а так суну в пакет, да и вынесу. Вот и сбиваю. Но нервничаю. А вдруг топтун, или ещё какой доброхот, хозяйский? Нервничаю, оглядываюсь. Хрясь по пальцу, молотком, со всей дури! Думаете материться начал? А вот нет! Библию вспомнил. Хрясь по пальцу, и таким приглушённым голосом — А не воруй!  Хрясь! А не воруй! Успокаивало. Вот мол, получи, наказание, за грех. На душе легко, избыл наказание, с чистой совестью и утащил, бесхозную домой. И утром, благостный такой, давно хотел лопату, сделал наконец, на работу пришёл.
     Иду, бодрый, весёлый, даже песенку мурлыкаю. Вот, ряд деревьев, его пройти, да и вагончик. Иду, а за деревом топтун стоит. Смотрит. У меня ноги-то и замёрзли. Такие все мурашками, облеплены, шагать тяжело. Нечисто сработал, что теперь-то, жалко, первая работа, за столько лет… Ну и что, без лопаты ещё не потерпел бы? А топтун ко мне подходит, смотрит. Я встал, Ноги сами встали…
- Ты электрик?
- Нет.
- Провода таскаешь, по школе. Значит ты электрик?
- Нет.
 У топтуна что-то в голове не укладывается, начал краснеть.
- Электромонтажник. - У того аж тюбетейка вспотела.
- Эй… Мне какая разница. Электрик?
- Ну…
- А куда бутылки деваете? Сдаёте кому?
Тут уж вспотел я.
- Какие бутылки? - Тюбетейка потеет, лицо краснеет:
- Электрики? Значит пьёте. Куда бутылки деваете?
- ???
- Слушай, я со всеми договорился. Они выносят, складывают бутылку, я забираю. Давай с тобой договоримся.
- Не договоримся. Не пьём мы.
- Но вы же электрики!
- Ну вот, так получилось. Извини!
И на обретших резвость ногах, насвистывая, резво засеменил к вагончику, прислушиваясь, впрочем, к бубнящему топтуну:
- Ну ведь электрики? Электрики! Как так?