Пуп Земли

После большого карнавала по случаю заключения Ништадского мира Царь Петр пребывал в хорошем настроении, хотя и выглядел слегка помятым. Полученный в схватке с козлом фингал да черные усики резко выделялись на бледном лице, замотанном сверху тряпкой со льдом, руки тряслись, но голос был довольным, с непривычными бархатными нотками.

- Ты, Ваня, срамное твое величество, поостерегся бы уж на старость лет, - нежно распекал он князя-кесаря Всешутейшего собора Ромодановского. – А утоп бы в бадье с пивом, кого мне тогда на трон сажать, уж не Катьку-ли пьяницу? – И как-то так нежно сказал, по-доброму, что небольшое напряжение в зале сразу рассеялось.

- Катьку можно, - с важным видом согласился кесарь, - та в пиве точно не потонет. У ней титьки как два бычьих пузыря, ее б к фрегату у ватерлинии привязывать, для непотопляемости. Тебе бы самому меру знать с козлами бодаться. Молодожену-то нашему, всего Кокуя патриарху, протодиаконы без мозгов, поди, без надобности.

- Ему и с мозгами без надобности, - возразил Царь под общий хохот соборян. - У самого мозгов с гулькин нос, да и те, что есть, жена быстро выест. И не таких в могилу сводила. Был бы чин, мозги занять можно.

Вспомнив старика Зотова, прежнего мужа новобрачной, помолчали.

- А вот, кстати, о чинах, Пахом Пихайкум, - обратился к Царю шутейным прозвищем канцлер Головкин. – Тут из Сената Прошение пришло, предлагают тебе принять титло Императора. Мол, из царства дедовского Рассея выросла, уже и бывшие свейские города нам служат, а землицы у нас поболе, чем у римских кесарей.

- Да уж, империя у нас не хуже, чем у других, - кивнул Царь и подошел к новой карте, начерченной придворным картографом Ремизовым. На карте в границах Московского царства уже разместились своенравная Рига, Курляндия с Лифляндией и другие вновьприобретенные территории. – Да и Сенат уважить тоже надо. Там хоть и дармоеды, но политес европейский знают. О чем еще в Сенате болтают? 

- По мелочи… Собирают что-то. Всем же не угодишь…

- К делу давай, у снохи золовкин, между ног головкин, - оборвал замечтавшегося канцлера Царь. – Чем там еще не угодили?

- Ну, говорят, войне-то конец.

- Без них знаю.

- А столица, говорят, всё как штаб фронта. А коли в Астрахани, или, не приведи Господь, в Охотске какой тать сыщется? Пока до столицы слухи дойдут…

- Так сыскался, висит вон на Биржевой площади. Или может с Сенатской Биржевую видно плохо? Кто там у нас такой близорукий? Я ведь глаза-то раскрою, поговорят мне еще. Всё московские перины забыть не могут, сучьи дети. О Думе, небось, боярской мечтают. Бунтари!

Из окна Адмиралтейства, действительно, хорошо просматривалась Биржевая площадь с качавшимся на фонарном столбе трупом сибирского губернатора.

- Да не приведи Господи, откуда у нас бунтари в Сенате! Пьяницы есть, пердуны старые, придурки, но бунтари-то… А перины московские они с собой в Санкт-Петербург привезли, вместе с челядью, не на досках спят…

- Ладно, будет им столица, центрее некуда, вспомнят еще о невских берегах, мечтатели.

Петр достал из готовальни любимый прусский циркуль и неторопливо отмерил на карте расстояние от Риги до Охотска. Затем поделил его надвое, и провел вертикальную линию через отмеченную точку. Линия прошла между сибирскими городами Томск и Кузнецк и безнадежно ухнула в безлюдные тундры Севера. От набежавшего холодка поежились даже бывалые рубаки.

- Что у нас здесь? – спросил Петр, показывая циркулем на перекрестье.
В углу неожиданно закопошился храпевший там Яков Брюс в засаленном и сбитым набок парике, близоруко прищурился и стал пробираться ближе к карте.

- Постой-постой, мин херц, что-то было недавно…

Брюс залпом выпил остатки огуречного рассола из стоявшего на столике графина, поправил парик и совсем не по-шотландски выругался:

- Кузнецкий камень, разъедрит его! Сон-то, оказывается, в руку! А я сплю, проснуться не могу, а ко мне будто черт лезет, и черный камень в руки пихает: на, мол, подавись ты им! А камень не простой, горит весь, как глаза у черта, руки жжет, спасу нет! Оглянулся – рядом пруд где черти плавают, бассейн, по-французски. Я и кинул туда камень, сдохните, кричу. А голоса нет: вражина, видать, горло сдавил, ни вздохнуть, ни пернуть. Хорошо, ты кричать начал, а то бы задохся совсем.

- По перегару правда похоже, что тебе черт глотку давил, - разулыбался Царь. – И что за камень такой?

- А уголь каменный. Надысь из Сибири прислали в Берг-коллегию. А я медведя для маскарада натаскивал, кричу, пошли вон прохвосты, а то зверя спущу. И спустил. Они уголь бросили и бежать, один о косяк башкой славно приложился. Я им ору, что медведь на цепи, идите сюда, мол, хоть скажете, чего хотели.

- И чего?

- Да уголь притащили из Кузнецкой земли. Говорят, только медведя не спускай, а то чуть не обделались, а перед графом неудобно. Посылка, говорят, от начальника сибирской экспедиции Мессершмидта.

- А ты?

- Да что я? Ржу стою, как конь, остановиться не могу. Еле успокоился. У деревни Кемерово, говорят, нашли, на Горелой горе, как раз между Томском и Кузнецком.

- Ну вот, поняли теперь, где у вас столица будет? – обратился Петр к соборчанам.
– На деревне Кемерово, у Горелой горы…

- да у медвежьей норы, - подхватил Брюс под общий хохот.

- Вот так Царь Петр, две столицы основал, - веселился Ромодановский, - то-то сенаторы обрадуются! Мы их туда с кандальными отправим, или обождем пока?

- Дорогу построим, тогда и отправим. А то заплутают в пути, ищи их потом по буреломам. А указ такой пиши: «Основать у Всешутейшей столицы Кемерово Кузнецкий бассейн, чтобы Брюсу было где с чертями купаться».

- Указ Императора, конечно, не забыли, но вот с реализацией вышла заминка, - закончил рассказ американский инженер Пламмер, собравший вокруг себя целую группу любопытных колонистов. – Железную дорогу до указанного Петром места протянули только недавно, в 1916 году, а столицу обустроить не успели. В России началась революция, бывших царских чиновников с инженерами разогнали, а других не выучили еще. Поэтому новый правитель страны Владимир Ленин обратился к нам, американцам, за помощью. И мы, как вы знаете, согласились ему помочь.

Задача у нас сложная, или как Ленин говорит, архисложная. За короткий срок построить в дикой Сибири обещанную Петром столицу, которой в будущем суждено стать центром нового пролетарского мира, свободного от эксплуатации. Такую задачу решить по силам только нам, передовому отряду рабочего класса из Америки и других развитых стран мира. Мы поможем русским снова сделать Россию великой. Вопросы есть?

В вагоне стало тихо. Наслаждаясь паузой, Пламмер ловко сбросил со шторки муху и тут же прихлопнул ее газетой.

- Тогда пора собираться. Поезд прибывает на станцию Кемерово.

Рассказ отца поразил юного Пламмера. Он нетерпеливо стоял у окна и старался разглядеть очертания города, которому русский царь предрёк роль центра нового мира. Наконец паровоз, недовольно пыхтя, подкатил состав американской индустриальной колонии к недавно построенному зеленоватому вокзалу. Сразу за ним виднелась грунтовая грязная улица, застроенная бревенчатыми избами с тесовыми крышами; отделявший улицу от вокзала забор был покрыт вылинявшим красным плакатом «Кузбасс - 200 лет!»

«Удивительно, - думал юный Пламмер, - эта русская столица, основанная Петром, всего на 18 лет младше Санкт-Петербурга, а насколько велика разница! Как много значит для России личное присутствие царя: ведь если бы Петр добрался до Кузбасса, дороги бы уже наверняка замостили. Да и каменных домов было бы больше, чем деревянных».

Пока колонисты с русскими помощниками перекладывали поклажу из вагонов на допотопные телеги, покрытые сеном, юный Пламмер успел осмотреть вокзал и выменять на кусок мыла кедровую шишку. Потом он уселся рядом с отцом на телеге и принялся вертеть головой, стараясь найти основания для строительства в этой глуши новой столицы. Единственное, за что удалось зацепиться глазу, была пожарная телега с красной бочкой, запряженная пегой лошадкой с круглым рожком на оглобле.

- Папа, мы будем строить столицу нового мира прямо в грязи, посреди развалюшек, как царь Петр, когда строил Петербург?

- Ну нет, здесь есть кое-что ценнее грязи. Мать-сыра-Земля, как ее называют в Сибири, хранит в своих недрах целые горы угля, который вдохнёт жизнь в сотни заводов и фабрик по всей России. Старые лачужки мы снесем, а на их месте построим новые городские кварталы. Ленин обещал мне, что все жители лачуг получат комнаты в новых домах и будут жить так, как им и не снилось: у них будет горячая вода, газ в каждом доме и электричество.

- Ух ты, - не сдержал восторга мальчик, - они будут жить как в Нью-Йорке?

- Лучше! Нью-Йорк к тому времени будет провинциальной дырой с облупившимися фасадами и ямами в мостовых. Ведь все лучшие инженеры переедут в советскую Россию и будут свободно и счастливо творить в Кемерово. Я уверен, когда улицы запестрят плакатами «Кузбасс – 300 лет!», ты не узнаешь этого города. 

Недавно мне показывали план Кемерова, написанный знаменитым голландским архитектором, и он мне очень понравился. Вдоль реки он предлагает проложить широкие проспекты, а красно-желтые дома увенчать круглыми башенками и мезонинами. А в центре города, между почтамтом, домом советов и профсоюзом, мы воздвигнем огромную статую вождя мирового пролетариата, который укажет людям путь к светлому будущему. Его глаза будут сиять ярким огнем, а в груди застучит метроном революции. Взлетающие с местного аэропорта самолеты будут лететь в свете лучей из его глаз и махать крыльями в знак приветствия. Неплохо придумано, правда?

Мальчик молча смотрел на валявшихся в грязи свиней, косые столбы ворот и мужиков, прыгавших через мутный ручей вдоль улицы, и все никак не мог представить на этом месте дома с башнями, затмившими небоскребы Нью-Йорка. Когда телеги заехали на конный паром и отправились через быструю Томь к домам американской колонии, мальчик задремал, убаюканный мерным стуком копыт, шумом реки и свежим ветром правобережного бора.

Ему снилась Мать-сыра-Земля с холмами и реками, городами и полями, лесами и морями. Огромная жаркая женщина, она открывалась мальчику то с одного, то с другого бока, как будто стараясь ему что-то сказать. Юный Пламмер долго рассматривал Землю, стараясь обнаружить себя, и вдруг увидел свой паром в какой-то жаркой клокочущей ложбине, назвать которую мальчику не хватило ни смелости, ни опыта.

- Папа, - толкнул он отца, когда проснулся, - мне снилась Земля в виде женщины. Я пытался найти наше местоположение, и вдруг обнаружил его в пылающей ложбине, окруженной взлохмаченным лесом. Что бы это могло быть?

- Пуп, - просто ответил отец.