Старый дом

Тихие несмелые шаги. На ощупь, словно с закрытыми глазами я пытаюсь идти. Оказавшись в сенях своего старого дома в виде размытого призрака, нечеткой оболочки, я восстанавливаю разрушенную реальность…


Вот старый чулан за синей дверью с облупившейся краской, в нем хранятся затертые фуфайки, резиновые галоши, чугунная скороварка, деревянные лыжи советских времен и многое из того, что моя память воспроизвести не способна. В этом полумраке и прохладе можно замереть на секунду и услышать скрипы чердачных балок там, наверху, где запертый старинный сундук у небольшого окна, выходящего на крышу, хранит неведомые мне тайны. Шкафчики с редко используемой посудой и полки с садовой обувью выглядят уныло в любой реальности, словно говоря: “Иди дальше, здесь не на что смотреть…”


Вниз по шаткому крыльцу, под которым прятали ключи от входной двери, я спускаюсь во двор. Рядом небольшой фрагмент радиатора, служивший для очистки ботинок и сапог от налипшей земли и грязи. Высокие деревянные ворота с красивой фигурной ручкой в форме длинного листа ивы тянулись до соседнего дома, очень бедного и покосившегося от времени. Эти ворота были символом нашей защиты от внешних угроз, враждебности прочего мира. Здесь во дворе росли вековые тополя, такие огромные и могучие, высотой с десятиэтажный дом. Какой же ужас вселял в меня ночной скрежет этих ветвей о крышу, особенно в поздние одинокие вечера без родителей. Мне казалось, полчища чудовищ рыщут по крышам, разыскивая своих жертв, словно они могли почуять запах моего страха. Тополя начинают сбрасывать листву еще за долго до окончания лета и, несмотря на их величественность, они всегда казались мне беззащитными, словно люди, чувствительные к критике. Теплые деньки еще резвились во дворе, а мертвые тополиные листочки уже застилали тропинку. Корни этих деревьев ушли глубоко в землю, такие массивные и непобедимые, возможно, они держали фундамент дома, словно плотное гнездо, колыбель природы. Эти великаны были молчаливыми свидетелями моего детства: прятки с друзьями, катания на трехколесном велосипеде, пускания пузырей с крыльца с помощью корпуса шариковой ручки и мыльного раствора в стакане… Тополя видели всё, они могли заглянуть в большое квадратное окно кухни и постучаться, а большой серебристый электрический самовар ответил бы им: “Господа, вы слишком велики, чтобы усесться вместе с остальными за стол!”

Теперь эти деревья мертвы. Мой отец срубил их, выкорчевал... и забыл навсегда. Но я помню, помню всё…



*****


В наше время трудно представить себе жизнь в городе, когда у тебя под боком расположен огромный сад, где произрастают десятки деревьев и кустарников, дарящих своим хозяевам тысячи плодов и ягод за сезон. Но именно таким и был наш сад, словно волшебная страна, он раскинулся меж оврагов, на самом краю населенного людьми мира. Это настоящий заповедник, светоносный и незримый для других, где рои пчел и стрекоз вьются вокруг малиновых кустов, а бабочки с полупрозрачными крылышками летают в дебрях сливовых деревьев. Старая беседка скрипит от привязанных к ней качелей, маленькие розовые яблочки китайки то и дело стучат по ржавой крыше, создавая вокруг фруктовое озеро, которое к концу лета становилось таким огромным, что затрудняло проход, тропинка становилась невидимой. Рядом с беседкой стояла огромная пивная бочка, когда-то выкрашенная в красный цвет, она, словно насосная станция, обвитая терновников, обелиском возвышалась в самом центре этого удивительного сада, даря влагу и прохладу всем ее обитателям. Вишня, крыжовник, груша, красная и черная смородина, клубника, черноплодная рябина, яблоки различных сортов, слива, малина, облепиха, терновник, китайка - выбирай, что хочешь сегодня на десерт, всё лето, каждый день! Я выходил из дома со стеклянной баночкой или бидоном и, будто в супермаркете, которого в то время у нас в городке еще не было, набирал всё, что душа пожелает. Конечно, это был не просто сад, мы выращивали множество овощей, чтобы прокормиться в долгую зиму, а для этого нужно было много работать, начиная с середины весны и заканчивая второй половиной осени: нужно было копать и окучивать грядки, вспахивать целину для новых посадок, сеять семена, собирать паразитов и рвать сорняки, подвязывать юные побеги кустарников и обрезать старые, постоянно поливать и удобрять будущий урожай… Новое время принесло такой стремительный прогресс, что все это кажется таким далеким, словно сто лет прошло.

Отец вырубил сад в середине прошлого десятилетия. Вместо него появилось, вероятно, картофельное поле, долгие метры вспаханной земли.


******

Иногда я брал ножницы и неглубокую кастрюльку для сбора юной крапивы, из которой мама делала великолепный суп, какого я никогда и нигде в жизни больше не пробовал. Она обливала листочки кипятком и варила вместе с другими продуктами.


Странно, но мамин образ со временем стал таким расплывчатым внутри этого дома. Думая о ней, я вижу перед глазами старый шифоньер с ее одеждой: черные простые юбки чуть выше колена, колготки, темные блузки с плечиками - я любил перебирать ее одежду и аккуратно развешивать или складывать на полки. На невысокой этажерке стояли алые помады, которые я каждый год покупал ей на день рождения или восьмое марта и рубинового цвета флакон духов, запах которых до сих пор живет где-то внутри меня. Если вы не помните запах своей матери, значит, ее рядом с вами не было.


Мы сидели перед телевизором и я расчесывал ее длинные густые волосы, от которых исходил такой нежный аромат шампуня. Это был наш ритуал, наше время, минуты настоящего счастья. Она называла меня Тюшей и в этом слове я чувствовал неподдельную любовь.

Моя мама погибла двадцать лет назад в результате аварии, которая произошла прямо у нашего старого дома в первые дни весны в первый год нового тысячелетия, через семнадцать дней после моего одиннадцатилетия. Ей было двадцать восемь лет…


*******

 В девяностые дом обогревался печью, которая стояла на кухне. За свое детство я перетаскал тонны дров и угля со двора в сарай, где помимо садового инвентаря располагался небольшой курятник. Я помню, как маленькие желтые пушистые комочки прыгали и резвились перед домом, такие беззащитные лучики, которые вырастают так быстро, что ты этого просто не замечаешь.


В холодное время отец каждый день вставал в 6 утра, чтобы затопить печь. Мягкое потрескивание дров, легкий запах угля: настоящий домашний уют. Наверное, именно поэтому я до сих пор люблю просыпаться в тепле. Было такое чувство защищенности и надежности, которое больше не воспроизвести нигде и ни с кем.


Зимой сад покрывали такие сугробы, что были мне по пояс, а иногда и выше. Четверть века назад зимы были настоящие, без тающего снега и лужиц, без грязи и слякоти, не было того уныния, что можно испытывать в наши дни с октября по апрель из-за осени, растянувшейся на полгода.


Мой отец иногда проявлял ко мне нежные чувства, он не был бессердечным или черствым, несмотря на то, что причинил столько страданий моей матери. Во времена моего детства он был скорее неопытным и наивным юнцом, что не думает по-настоящему о будущем. Лишь с годами он стал циничным и осознанно жестоким.


Я думаю, он всегда стремился дать простые ответы на сложные вопросы, мечтал избавиться от всего, что не укладывается в привычный образ его жизни, он хотел начать жизнь заново, забыв о том, что он семнадцатилетний мальчишка без работы, образования и денег с женой-старшеклассницей и младенцем на руках.


Он получил, что хотел, когда я отпустил его. Мое лицо - это призрак того прошлого, что мечется по комнатам, напоминая другим персонажам того времени, что реальность такая, какая она есть. Мы были теми, кем должны были быть.

Мы умерли или расстались на руинах нашего старого дома…


январь - февраль 2020