отрёкшаяся дважды

— Я с детства чувствовала — что-то не так, есть какая - то тайна, связанная с моим рождением. Наверно потому что,  когда речь заходила о родах, о любых родах, то моя мама, в отличие от других женщин, способных при любом случае поговорить о самом главном событии в своей жизни, сразу меняла тему. Словно боялась моих расспросов. Она была честная, не признавала компромиссов, ей было бы тяжело лгать мне. А получается, что всю жизнь лгала. И я, на каком -то уровне сознания, чувствовала эту ложь и щадила маму, не спрашивала. И вот она умерла, незадолго до этого умер мой отец.


     Женщина сжимала и разжимала в руке носовой платок, то расправляла неосознанно, то сминала, пальцы её подрагивали. Мы летели в самолёте, наши места были рядом. Ей хотелось выговориться. И ещё она знала, что никому не сможет это рассказать, никому из знакомых, а мне можно, я чужая. Эффект попутчика…
     —У меня были замечательные родители, мне повезло. Я была поздним ребёнком, мама часто болела, но семья наша была очень здоровой в смысле отношений. Мы были дружны, родители любили друг друга, уважали. Такое редко бывает, теперь, когда мне сорок, я точно знаю. Почему я так страстно желала этой проклятой правды? Кому она нужна?
     Когда прошли мамины сороковины и все разошлись, мы со старшей двоюродной сестрой убирали посуду со стола и, я неожиданно спросила: «Ты знаешь, кто моя мать? Настоящая мать?» Она вскинула на меня удивлённый взгляд, а потом как-то обмякла, села на стул, поняла, что мой уверенный тон исключает бессмысленные увёртки, ответила: «Примерно».


     Так начались мои поиски родной матери. Сестра всю жизнь знала эту историю от своих родителей: молодая незамужняя женщина оставила меня в роддоме, отказалась от меня. И моя приёмная мама взяла меня прямо оттуда. Они с отцом сразу переехали в другой город, чтобы никто не смог в дальнейшем мне рассказать, что я не родная. Почему бы ей самой не сказать мне об этом позже? Чего она боялась? Что я перестану её любить?
Идея найти свою настоящую мать стала навязчивой. Что бы я ни делала, о чём бы ни говорила, когда мы встречались с сестрой, всё заканчивалось этой темой. И, в конце концов, она сказала: поезжай, найди её и успокойся,  я не могу больше об этом слышать!


Я начала поиски с того роддома, в котором появилась на свет и дошла до Загса.  Конечно, сама бы я не преуспела, но в этом городке оставались наши родственники, и они откликнулись на мою просьбу, не остались безучастны. Так в моих руках появился клочок бумаги, на четверти листа — справка о рождении: вес, рост, время рождения, данные роженицы и внизу всего одна фраза: «Забрать отказалась».
     Вот что в этой фразе? Но когда я её прочла, то словно открытым сердцем наткнулась на лезвие, холодное, острое, беспощадное. Так было больно. Почему тогда, в этот момент? Ведь я уже знала правду. Но всё равно, так больно, как тогда в Загсе, мне ещё не было в жизни.


     Ещё некоторое время было потрачено на установление места нахождения моей биологической матери. Это оказалось не так уж и сложно.  И,  вот у меня в руках её домашний телефон. Я не сразу набралась смелости позвонить. Долго не могла понять, что сказать. Здравствуйте, я ваша дочь?! Да и не хотела ей об этом по телефону. Вообще, я почему - то вбила себе в голову, что она всю жизнь переживает и мучается, даже возможно пытается меня найти и не может, не спит ночами и страдает. И вот я предстану пред её выплаканными очами и обниму и успокою. Дескать, мама, не горюй, мне очень повезло, мне достались великолепные родители, и всё у меня в жизни хорошо. А у тебя уже есть двое внуков, юношей прекрасных.  Приехала тебя повидать и сказать: спи спокойно, я в порядке. Я не хочу, чтобы моя душа страдала, потому что где то страдает твоя. Вот такие были мысли.
   

 Наконец я решила позвонить, придумала зацепку — везу с родины от старых  знакомых Наталье Викторовне привет и посылку. Но к телефону подошла её взрослая дочь с довольно неприветливым и подозрительным голосом. Она даже не позвала мать к телефону, а начала с пристрастием выпытывать кто я да откуда. Я ответила, что моё имя им ни о чём не скажет и лучше бы нам встретиться. Я проездом и много время не займу. Дочь назначила встречу возле вокзала, там, где удобно ей, сказала,  подъедет сейчас на машине и заберёт посылку.
   

  Тут я поняла, что всё пошло не так и уточнила, что встречусь только с Натальей Викторовной, посылка лично для неё. В своих мечтах я представляла нашу встречу и,  красивые коробки с восточными сладостями из нашей южной республики у меня были с собой в избытке.
     И вот я стою, одна на пустой автостоянке возле вокзала, всматриваюсь в проезжающие мимо машины, стараюсь подбодрить себя, унять внутреннюю дрожь, которая готова перейти уже в реальный тремор, когда на большой скорости влетает на площадку серый Фольксваген и из него выходит женщина. Я вижу её встревоженное лицо, нерешительную походку, словом, вижу испуганную женщину и ясно понимаю, что она уже знает, кто я. Она подходит ко мне, не глядя мне в лицо, глухо, неприветливо здоровается, то и дело озираясь на машину, на дочь, я говорю: здравствуйте и протягиваю ей раскрытую  ладонь, в которой лежит этот злосчастный пожелтевший от времени клочок бумаги с её именем и с её решением не в мою пользу.
   
  Она смотрит на него, потом на меня и бесстрастно произносит: «Я сразу поняла». И мы молчим. А дальше пустота. Пустота  в душе, пустота вокруг, холодный ветер срывает мой капюшон, я не вижу рядом живого тёплого человека. Моя мать не протягивает ко мне свои руки, чтобы обнять. Не задаёт вопросов о том, как я жила все эти годы, не приглашает пройти к машине, чтобы познакомить меня с моей сестрой и отвезти в свой дом. Она смотрит на меня чужим пустым взглядом и как будто не испытывает никаких эмоций, кроме тревоги, а может быть даже испуга…
Я открываю сумку, протягиваю ей коробки конфет, перетянутые розовой лентой и говорю: «Не бойтесь меня, я не причиню вам вреда. Мне просто хотелось вас увидеть и сказать, что я жива-здорова, у меня всё хорошо». Я поворачиваюсь, чтобы уйти, пока она не увидела моих слёз и успеваю заметить, с каким облегчением она выдыхает, наверное, всё это время она и вовсе не дышала, замерла.
   

 Я ухожу, но ещё надеюсь, что вот сейчас она меня окликнет, позовёт, прижмёт к своей груди, скажет: прости меня, дочь. И я, конечно же, прощу. Но, она не окликает, не зовёт. А впрочем, как она могла окликнуть? Она даже имя моё не спросила. Моя мать отказалась от меня во второй раз…
    … Женщина уже не смогла сдержать слёз, она плакала, закрыв платком лицо и тело её сотрясалось от рыданий. Я не мешала ей выплакаться и не успокаивала. Что я могла сказать? Я сидела рядом, едва сдерживая слёзы, я чувствовала её боль, как свою.
     Тем временем по салону шла стюардесса и предлагала горячие напитки. Да, это было вовремя, сладкий крепкий чай был сейчас кстати. Мы взяли по стаканчику, моя попутчица вытерла слёзы, открыла маленькую коробочку рахат-лукума и предложила мне. Мы пили чай, постепенно приходя в себя, согреваясь и душой и телом.
— Я Татьяна, — запоздало представилась она.
    —Очень приятно. Я назвала своё имя.


Я догадывалась, что Татьяна хочет продолжить этот не простой разговор, что-то ещё осталось невысказанное, что мучает её.  И когда она задала мне вопрос, я не удивилась.
—Чёрт возьми, я простить себя не могу за эту глупость! Вот зачем спрашивается, я её искала? Почему я это сделала? И, в конце концов, почему она так враждебно  меня встретила? Как вы думаете? Ведь со стороны должно быть виднее.
—Ну да, чужую беду и руками разведу, — улыбнулась я. Но мне действительно хочется кое-что вам сказать, не уверена, что это вас утешит, но попробую. Если я правильно поняла из вашего рассказа, вы не вчера догадались о том, что приёмная дочь. И только после смерти родителей стали активно искать вашу маму. Это понятно —  в образовавшейся пустоте вы почувствовали себя неуверенно, беспокойно, и хоть вы и не помните, но вы в самом начале были брошенной в одиночестве. И вот снова вы почувствовали эту пустоту, вам хотелось заполнить её.  Ещё, мне хочется сказать о том, что вы ошиблись, сказав: «клочок бумаги с её именем и решением не в мою пользу».


     Я уверена, что решение было как раз  в вашу пользу. Вы только представьте на минуту, что она забрала бы вас из роддома. Незамужняя, возможно, отвергнутая семьёй, без средств к существованию и самое главное – без любви к вам, рождённой против её желания. Что она могла вам дать кроме ненависти? А вам повезло, вас удочерили прекрасные люди, они вам дали любовь, заботу, нежность, они долго желали ребёнка, их поступок был зрелым и обдуманным, когда у них появились вы, то они снялись с родного места и уехали в другой город подальше от пересудов, желая защитить вас! Они жили для вас.
И простите меня пожалуйста Татьяна, но у вас не было ни одного шанса на радость от встречи с биологической матерью, потому, что вы поступили опрометчиво. Посмотрите на это с другой стороны, со стороны вашей матери. Когда в первый раз она узнала, что беременна, возможно, даже  вследствие насилия или безответственных отношений, она,  мягко говоря, не обрадовалась. Прошла целая жизнь и мы с вами не знаем, какая это была жизнь. И вот вы вдруг появляетесь, как её тёмное прошлое на площади у вокзала с этой справкой. Практически с обвинением, осуждением и приговором. А вы не думали, что это было эгоистично с вашей стороны и очень страшно для неё?
   

  Вы могли бы сначала написать ей, ведь адрес и телефон у вас были. Дать ей возможность прийти в себя, подумать и обсудить, где вам лучше встретиться, спросить её, в конце концов, хочет ли этого она. Но вы просто свалились ей на голову, и она, возможно, ощутила те же эмоции, как при нежелательной беременности. Бумеранг вернулся. И во второй раз она продемонстрировала, что вы ей не нужны. У неё целая жизнь прошла, муж, семья, дети, возможно и внуки были на одной чаше весов, а на другой неизвестная сорокалетняя женщина,  от нелюбимого и бросившего её человека.  И одним своим появлением вы поставили её под удар. Будут ли и дальше её уважать и любить близкие, когда узнают о её поступке? Она же думала об этом. Точно не о ваших чувствах в тот момент. Поэтому, понять простить и отпустить, это всё, что остаётся. Но неплохо было бы и сейчас написать ей. Изменить уже ничего нельзя, но понять и простить диалог с матерью вам поможет. И это не для неё, для вас.
   

 Татьяна смотрела перед собой, как будто бы и не слушала меня, отстранёно, без эмоций, потом посмотрела на меня с интересом и  ответила неожиданно:
—Честно сказать, вы меня ошарашили. Я точно не видела всё это так, как вы мне описали. И не очень- то задумывалась о её чувствах.  Думала только о себе и о той иллюзорной картинке в своей голове. Мне она представлялась кающейся Магдалиной и никак по другому. И реальная встреча была таким контрастом! Меня сломала эта реальность, я не хотела её принимать и себя возненавидела за своё желание! И что же мне ей написать?
—Напишите, что вы чувствуете. Всё, что вы мне рассказали, что не смогли или не захотели рассказать. Но напишите так, чтобы письмо могла получить только она, а не дочь, сын, муж. Вы же не хотите ей причинить зло?
—Нет, — решительно мотнула головой Татьяна. И я ей поверила…