Глава III

Одежду на Лоле погасили. Но ноги и руки обгорели. Сознание долго не возвращалось. Наконец она открыла глаза. Заметила, что над ней наклонились Росита и Мануэль. Рядом стояли Хорхе и Андрюха. За ними – остальные. Педро не было видно. Значит ей померещилось, что он её звал.
- Это ты меня звала? – произнесла слабым голосом, глядя Росите в глаза.
- Мы все вместе нашли тебя – Хорхе и Мануэль. Этот мальчик (она указала на голубоглазого) и я. Тебя хватились давно. Но никто не знал, где ты. Начали кричать. Потом этот мальчик заметил тебя на просеке. Мы побежали. На тебе горела одежда. Еле погасили. Все вместе. Ты была без сознания.
- Да, да, помню…, спохватилась, - там остались звери. Они обгорели? Да?
- Нет, - сказала Росита. – Они выскочили на нас. Убежали, а волчонок поймался. Маленький, пушистый. Мы бросились за ним. Он испугался и прямо на нас. Фернандо тут его и цапнул.
- Смотри, - Фернандо над головами поднял волчонка, держа его за загривок. Лолите вспомнилось, как в Махач-Кале Фернандо точно так же поднял её, чтоб опустить на палубу парохода.
- Ему ж больно. Отпусти его Фернандо.
Он повиновался. Поставил волчонка в замкнутый круг ребят. Зверь испуганно смотрел по сторонам. По-хищному озирался. Вдавливался в ноги тех, кто стоял ближе. Лола погладила его по голове. Волчонок огрызнулся. Но это вышло как-то смешно, беззлобно.
- Какой глупенький и хороший. Наверно, хочет к маме. Отпустите его.
- Тебе лучше? – спросила Росита.
- Да, немножко. Только встать не могу. Ноги не слушаются. Как из ваты.
Лола не встала совсем. Серьёзно заболела. Признаки недуга обнаружились давно. Но она не придала им значения, не сказала воспитательности – с дороги все немного хворали. Сельский врач поставил грозный диагноз – брюшной тиф. Недоедание, нерегулярная пища, сырая и грязная вода – всё это сказалось не в дни бегства, когда нервы были предельно напряжены и организм натянут, как струна, а позже, когда, казалось, трудности остались позади. Лолиту увезли в соседнюю деревню, где была стационарная больница. В детдоме установили карантин. Но на следующий день слегло ещё несколько человек.
В связи с карантином из детдома никого не выпускали. Но Росите очень хотелось навестить любимую подругу. Она по ней скучала. Ей не хватало Лолиты, к которой она была привязана больше, чем к родной сестре. Тихая, послушная Росита решила нарушить порядок – так сильна была её любовь к Лоле. Рано утром, когда все ещё спали, она поднялась с постели, одела старенькое пальто и худые башмаки. Тихонько ступая, чтоб не заметила дежурная воспитательница. Вышла во двор.
В лицо полыхнул резкий, порывистый ветер. Зябко передёрнулись плечи. «Какой ёжкий мороз», - подумала Росита. После комнатного тепла даже небольшой мороз кажется невыносимым, а на рассвете при одних и тех же градусах холодней, чем днём. Снова захотелось юркнуть в тёплую постель, укрыться одеялом, зажмурить глаза и уснуть. «А как же Лола? Она там скучает одна. И думает обо мне. Конечно, думает». Нет, она пойдёт в больницу. Её никто не остановит. Ведь если б захотела она, Лола не оставила б её в беде. Она ощупала в пальто свою маленькую передачу – завёрнутые в чистый носовой платок несколько кусочков сахара-рафинада. Росита пила чай вприкуску и из тех трйх кусочков сахара, которые им выдавали к чаю, откладывала по одному для Лолиты.
- Росита пьёт чай в наглядку – смотрит на свой кусок. А сама одну воду хлещет, - бросает скороговоркой всевидящая Кармен.
Но Росита молчит: у Кармен слишком длинный язык и короткий ум. Пускай себе говорит, что хочет. Так Росита собрала для Лолы небольшой, но от всей души подарок.
Захватила с собой и кокон шелкопряда, тот самый, который Лола не хотела принять от неё в дороге. Скоро из него появится бабочка. Если приложить к самому уху, слышно, как внутри что-то шевелится. «Как странно: зимой появится бабочка. Кругом холодно, а она будет перебирать лапками и летать. Теперь-то Лола возьмёт подарок. Бабочка ей тоже понравится: ведь ей одной там скучно и тоскливо. А с бабочкой она будет не одна».
Росита почувствовала холод. Спрятала кокон под кофточку, поближе к теплоте, к телу, чтоб бабочка в коконе не замёрзла. А то какой же это будет подарок, если бабочка умрёт, не успев появиться на свет?
Хмурые и косматые, низко плыли облака, почти задевая верхушки сосен и кедров своими рваными, неровными краями. Настороженно, беспокойно шумела тайга. Северный ветер нёс холодное дыхание Ледовитого океана – на всём пути от Полюся до Алтайских гор ему не было препятствий, одна плоская равнина. Снега ещё мало. Кое-где он таит с наступлением дня, когда предзимнее солнце шлёт на землю остатки хрупкого последнего тепла. По утрам лужицы сковывает тонкая корочка льда. Он с хрустом обламывается под ногами. Как приятно ломать его носком. Но сейчас Росита стороной обходит такие места – ведь у неё худые башмаки. Однако часто встречаются луки. Иногда она их не замечает. Тогда ледок пугающе хрустит под ногой, и башмаки уходят в обжигающую злобным холодом воду.
Ноги промокли и замёрзли, но она не останавливается, идёт дальше. Всё равно негде переодеться на безлюдной таёжной просеке.
Ночью высыпал иней. Деревья стояли посеребрёнными, сказочными. В тайге птиц не слышно - –летели к теплу. Низко ползёт-стелется туман, будто подкрадывается к чему-то. Росите показалось, что это даже вовсе не туман (туманы летом бывают), а тоже иней. Такой же, как на земле и на деревьях. Да, конечно же, иней. Это сам воздух заиндевел от мороза – вот что такое зимний туман.
Робко поднялось солнце. Его лучи устало пробиваются сквозь толщу тумана-инея. Оно по-зимнему низко повисает над оголёнными деревьями. На него можно смотреть – глаза не болят. На его белой, молочной, почти бесцветной поверхности проступают темноватые полоски – это оттого, что туман слоится гуще в одних местах, реже в других. Ей это что-то напоминает. Ну, конечно. Как Юпитер. Таким его рисуют в учебниках географии.
Ветер пронизывает насквозь: пальто не предохраняет от холода. Страшно и холодно. Сначала она хотела вернуться. Потом передумала – ведь прошла больше половины. Теперь просто глупо идти назад. А в больнице согреется и всё будет в порядке. Так и не повернула. Упрямо шла вперёд.
Иногда бежала, чтоб согреться быстрым движением. Но тогда начинали болеть её слабые ноги, и она снова переходила на ходьбу. Деревья зябко постукивали обледенелыми ветками-костяшками.
Совсем замёрзла и выбилась из сил. Кажется, ещё минута и упадёт на холодную, твёрдую от мороза землю и не встанет никогда. Снова начинала бежать. Плакала от бессилия, усталости, страха и холода. Одна, одна во всём мире. Ни живой души. Снова плакала и бежала, пока впереди показалось большое сибирское село с крепко сколоченными избами и высокими дворами-заборами. Здание больницы было двухэтажное – Росита сразу заметила его.
Вошла в приёмную. Стучали зубы. Всем телом дрожала от холода. Кружилась голова. «Неужели тоже заболела?» - подумала со страхом. Казалось, даже язык замёрз. Её стоило большого труда объяснить дежурной сестре. Зачем пришла. Русские слова непонятно путались с испанскими. В палату к Лоле не пустили – к тифозным вход был запрещён, и передачи передовали только сёстры. Просила, настаивала, умоляла, плакала, лгала:
- У меня сестрёнка здесь. Она наверно, умирает. А вы не пускаете. Я должна её увидеть. Должна. Пустите, пожалуйста. Очень прошу.
- Разве она тебе сестра, девочка?
- Нет, не сестра. Я наврала. Но она для меня больше, чем сестра. У неё пропал брат. Она осталась одна. Теперь только я у неё. Если она умрёт, что я скажу родителям? Я должна её увидеть. Пустите, пожалуйста.
Услышав громкие голоса и мольбы, вошёл дежурный врач. Сразу увидел, в каком состоянии девочка. Сказал:
- Да ты не больна ль сама?
- Нет, доктор. Я просто замёрзла. А больна Лола. Я пришла, чтоб увидеть её. И передачу принесла. Впустите меня к ней, пожалуйста, а?
Он не слушал. Приложив ладонь ко лбу, почувствовал жар.
- Тебе жарко?
- Сейчас немножко жарко. А было очень холодно. – из озноба её бросило в жар. Но она думала: это от того, что снова в тёплом помещении. Её немедленно обследовали. Домой уже не пустили. «Тиф» - коротко сказал заключил врач.
- Да, девочка. Теперь ты попадёшь к своей подружке, - погладил по мягким отливающих золотом волосам. Снова потрогал лоб – он горел.
- Если есть свободная койка, положите её рядом, по крайней мере в одной палате. Так им будет легче.
- Спасибо, доктор. Спасибо. Вы такой добрый – пустили меня к Лоле, - в эту минуту о диагнозе она даже не подумала. До неё ещё не дошло, что и она заболела. Она благодарила и только.
- Что ты? За это не стоит благодарить. Ну, иди, - он легонько подтолкнул её вперёд, ещё раз потрепал по золотой голове.
Лолита лежала в горячечном бреду. Иногда приходила в себя. Открыла отяжелевшие, не послушные веки и увидала над собой лицо Роситы. Не поверила глазам.
- Ты? Это ты, Росита? Хорошая моя Росита. Как я рада, - она поцеловала Роситу в руку – до лица не могла дотянуться: было трудно встать.
- Ты лежи. Лежи. Не надо вставать.
- А где твои волосы. Золотые волосы, самые красивые в детдоме. Где они? Значит, без меня тебе их всё-таки сняли. Если б я была здоровая, я б не позволила. Они б не решились это сделать. Я знаю. Как же ты разрешила?
Росита целовала подружку в щёки, в губы, в лоб, поправляла одеяло.
- Ты лежи, лежи. Не волнуйся. Тебе нельзя.
Росита была не в белом халате, которые выдавали посетителям. На ней одета больничная. Полосатая пижама. Вдруг Лола поняла, что произошло: Росита тоже заболела, поэтому и сняли у неё чудесные золотые волосы.
- Значит, ты тоже больна. Болеть так плохо.
- Лола, ты лежи. Не разговаривай много.
- А волосы попроси назад. А то они выбросят. Потом их подметают. Мне их жалко. Не состригли в детском доме, а здесь сняли.
- У тебя ж тоже нет волос. В больнице такой порядок, - благоразумно отвечает Росита. Вдруг по всей полноте она начинает понимать то, что случилось с ней.
- Ты их возьми. Возьми. Я прошу. Обещай мне, - Лола через силу поднимается на кровати, будто сама собирается идти за волосами.
- Не надо. Не вставай, Лола, лежи. Я обещала. Я сейчас пойду.
Лола успокаивается. Ей трудно говорить. От короткого разговора совсем обессилела.
- А я тебе принесла передачу. Вот возьми. Здесь сахар. Правда, мало. Но у меня больше не было. А это кокон. Помнишь? Учительница сказала. Что из него скоро появится бабочка. Представляешь, настоящая живая бабочка и когда? Зимой. Но где ж он? Неужели потеряла? Ах, да. Он остался в кофточке. Надо скорее взять, пока не унесли белья. Я тебе сейчас принесу. И волосы тоже. Подожди немножко.
- Росита, как хорошо, что пришла, - шепчет Лола, тянется к ней руками, не хочет отпускать, - я знала, что ты придёшь. Знала. Ждала тебя. Спасибо тебе за всё – за то, что пришла, за сахар, за кокон. Только сахара не надо: мне из детского дома передают. И здесь хорошо кормят. А я не ем. Да и есть не охота. А кокон возьму. Принеси.
Росита поднялась. Пошла к дежурной сестре. Надо было спешить, пока не спрятали белья в чулан, пока не выбросили волосы.
Когда вернулась, Лола снова бредила:
- Марипоса. Марипоса, - шептала она. – Такая красивая. Крылья-красные. Бархатные. Она настоящая? Живая? – она бредила по-испански. Одна Росита понимала. О чём она говорила – в этой палате никого из детдома не было. Долго Росита сидела у её постели. Потом потихоньку сунула ей под подушку клок волос и кокон. Словно боясь разбудить подружку, на цыпочках пошла к своей койке, расположенной во своём ряду, напротив Лолы.
Ночью у Роситы резко поднялась температура. «Крупозное воспаление лёгких» - добавилась ещё одна короткая, настораживающая запись в её истории болезни. У неё начался бред. Он не прекращался весь день. Стало лучше только к вечеру. Приходя в себя, Росита видела свою подружку. Но не могла даже подойти к ней. Если и та не бредила, они устало и обрадованно улыбались друг-другу.
Лола была «тяжёлой», но состояние Роситы внушало ещё более серьёзные опасения: врачи не отходили от её постели. Организм девочки был слишком слаб и почти не сопротивлялся болезни. Выдержит ли в неравной схватке? Не отступит?
Каждый раз, приходя в себя, Лола искала глазами кровать Роситы и, видя, что она жива, чувствовала себя лучше. Это отметил и врач. Значит, девочка идёт на поправку.
«Росита не должна умереть», - говорила себе Лола. «Она заболела из-за меня. Няня тоже так говорит. Пройти пятнадцать километров по тайге почти полураздетой, в мороз, с мокрыми ногами – это Росита сделала только для того, чтоб увидеть меня. А теперь она умирает». Лола забывала о своей болезни и думала о Росите. То, что Росита была жива, придавало ей силы . и она успокаивалась. Значит всё будет хорошо. Но иногда её охватывало беспокойство: если умрёт Росита, умрёт и она, чтоб искупить свою вину перед ней. Это стало манией, навязчивой мыслью. Каждый раз Лола с надеждой смотрела на Роситину кровать. Жива ль ещё?
Врачом в их палате был тот самый мужчина, который встретил Роситу. Болезнь девочки он близко принял к сердцу. Тогда она произвела на него впечатление своей искренней, безыскусной мольбой пропустить её к больной подружке. У него тоже девочка, такая же светловолосая. Только она здоровая. А эта больна, тяжело, почти безнадёжно больна.
Однажды он делал обход палаты. Лола не выдержала, спросила:
- Доктор. Вылечите Роситу. Прошу вас. Вылечите. Она такая хорошая, добрая.
- Конечно ж, мы её вылечим.
Ответ не успокоил Лолиту. Она не унималась:
- Доктор, скажите, а правда, она не умрёт?
- Конечно, нет, девочка. Ей лучше, - невольно соврал он.
- Почему ж она никогда теперь не приходит в себя?
- Когда тебе лучше, она теряет сознание и начинает бредить. Поэтому ты никогда и не видишь, чтоб она приходила в себя.
- Доктор, - сказала Лола неожиданно уверенным, твёрдым голосом. – Если умрёт Росита, умру и я. Я решила. Знаю, так и будет. Она мне как сестра. Это из-за меня она заболела.
Врача поразила уверенность, с которой Лола произнесла эти слова. Это его обеспокоило. Но он ответил не менее уверенно и убеждённо:
- Успокойся, глупенькая. Всё будет хорошо. Твоя подружка не умрёт.
Вдруг он представил, что больна не светловолосая испанская девочка, которой осталось жить считанные часы. А его дочь. От этой мысли похолодела спина. Усилием воли отогнал её прочь. Скорей для себя, чем для Лолы произнёс нервно, убеждённо, взволнованно:
- Нет! Нет! Она не умрёт. Никогда. Она будет жить.
- Спасибо. Я вам верю. Доктор, - в его словах не было и тени лжи: она поверила. Так искренне не лгут.
Но сам-то он знал, что это не так. Даже пенициллин, который только появился и был на вес золота (шёл лишь для нужд фронта) не помогал. Жизнь угасала в некрепком организме девочки.
Однажды, когда Лола открыла глаза и по привычке посмотрела на Роситину кровать. У неё закружилась голова и учащённо забилось сердце: койка опустела. Роситы не было. Она вскрикнула, хотела закусить кулак. Но одеревеневшие пальцы не слушались, а поднятая рука бессильно упала на одеяло – сознание покинуло её.
Некоторое время спустя койку Роситы заняла новая больная.
Самочувствие Лолы сразу ухудшилось. Это тотчас заметил врач, который уже радовался, видя, что последние дни у Лолы появилось страстное желание поскорей поправиться, встать с постели; то желание побороть свою хворь, которое для врача лучший признак наступившего перелома в болезни. Когда он подошёл к постели, она сказала с укоризной:
- Вы меня обманули. Росита умерла, - и заплакала, содрогаясь исхудавшим, беспомощным телом.
- Просто ей стало лучше, и мы перевели её в палату для выздоравливающих, - ложь слетела с его языка сама собой. Это получилось настолько легко, что Лола поверила. Не заподозрив, что её обманывают.
Лола не знала. Что Педро вернулся. Несколько дней спустя он тоже попал в больницу. Болезнь протекала у неё в трудной форме. Решили, что он больше не встанет. Его перевели в отделение для безнадёжных, где уже лежало двое – один детдомовский, другой – эвакуированный из Москвы.
Ночью, когда Педро пришёл в себя, его поразила тишина. Не особая, больничная, со стонами и шорохами, а какая-то замороженная, склепная, могильная. В призрачном лунном свете заметил, что человек слева не зашевелится. Мёртвый! Померещилось, что и справа на койке лежит мёртвый. Он подумал, что по ошибке его перенесли в мертвецкую, решив, что он умер. От этой мысли внутри похолодело. Охватил ужас – живой среди мёртвых. Нечеловеческим усилием воли заставил себя подняться с койки. Хватаясь за окружающие предметы, добрался до двери, распахнул её настежь. Только тут закричал: «З-э-э-э-й!» Силы его оставили. Тяжело грохнулся на холодный деревянный пол. Страх перед смертью пробудил страстное желание сопротивляться – кризис совпал с этим нервным напряжением. После этого случая Педро пошёл на поправку. Потом, когда ребята узнали об этом, говорили: «Педро, ты, действительно, из камня». К Лоле его не пускали. Он узнал, что сестра в больнице, сразу же в день приезда в Соболиху, а потом в больницу привезли и его.
Однажды Лола проснулась от недовольного ворчания няни и странного лёгкого жужжания. Открыла непослушные веки, увидела, что няня пытается поймать большую мохнатую бабочку. Та непонятливо билась о холодное, замороженное стекло, пытаясь вырваться на свободу. Лола вздрогнула и, как ей показалось, крикнула громко-громко:
- Марипоса! Марипоса!
Вдруг вспомнила, что няня не понимает по-испански. Снова закричала:
- Бабочка! Бабочка! Не трогайте бабочку. Она Роситина. Она моя.
Но крика не получилось – слишком слаб был голос. Она снова напрягла голосовые связки. В отчаянье повторила:
- Не трогайте бабочку… Бабочка…Росита… Она живая… Живая… Живая.
Она уже не думала о бабочке. Бабочка живая, значит живая и Росита. Вспомнила: Росита хотела подарить ей кокон с шелкопрядом. Она не знала, что Росита успела положить ей под подушку кокон, Лола думала, что он остался у Роситы. А теперь, согретая Роситиным теплом, из него вывелась бабочка. Доктор сказал правду: Росита в другой палате. И бабочка прилетела оттуда. Росита сама не могла притти, она прислала бабочку, которую хотела подарить ей. Как хорошо. Росита жива.
- Она живая, живая, - шептала Лола, думая и о бабочке и о Росите. Ей хотелось плакать и смеятся от радости. И она смеялась сквозь слёзы, смеялась беззвучно, потому что не было сил, и плакала скупо, потому что не было слёз: они все высохли.
- Конечно, живая, - ворчала няня.
Когда Лола закричала во второй раз, няня услыхала и не тронула бабочку. Но старая женщина не могла успокоиться при виде такого непорядка.
- Как можно. Бабочек развели в палате. Прямо живые летают. Вот скажу врачу. Пожалуюсь. Ишь, что выдумали.

Подошёл врач. Посмотрел прямо в лицо твёрдыми серыми глазами. Спросил ласково:
- В чём дело?
- Доктор. Это Роситина бабочка. Она обещала мне её подарить, когда откроется кокон, - она говорила с паузами – было трудно, - Росита отпустила её, и бабочка прилетела ко мне. Пожалейте её, пожалуйста, и дайте мне. Прошу вас, очень.
На просветлённом лице была написана надежда и вера. Личико исхудало и обострилось, и улыбка получилась жалкая, вымученная.
Она замолчала, немного передохнула, снова заговорила:
- А я не верила вам, доктор. Думала: Росита умерла. И вы меня обманываете. А она, оказывается, жива. Значит, и я теперь могу. Имею право жить.
Снова улыбнулась жалкой, слабенькой улыбкой. Первая улыбка за несколько долгих недель болезни.
Доктор сам поймал бабочку. Лола нежно и ласково погладила её по мохнатой голове. Долго держала тёпленький комочек в холодных, безжизненных руках. Потом снова отпустила. Ей показалось. Что она потрогала своими руками Роситу. На душе стало легко и радостно. Снова хотелось смеяться и жить. Жить во что бы то ни стало. С этого момента Лоле стало лучше. Произошёл перелом. Лола пошла на поправку.
Врач строго-настрого запретил няням и сёстрам трогать бабочку. Чем дольше она проживёт, тем лучше. Если бабочка сдохнет, это может отрицательно повлиять на капризную психику больной девочки. Пока кризис не миновал, бабочка должна жить. И она жила благодаря особой заботе врача с твёрдыми серыми глазами.
Каждый раз, приходя в себя или просыпаясь после короткого забытья, Лола теперь искала глазами бабочку, как когда-то Роситу. Увидев, что бабочка жива. Она улыбалась своим мыслям, и всё больше и больше сил прибавлялось в истощённом долгой болезнью теле. Ей стало лучше. К ней начали пропускать детей из детдома. Карантин прошёл. Эпидемия брюшного тифа погасла. Кое-кто уже поправился и выписался. Но у Лолы после болезни появились осложнения на почки. Кроме того, в лёгких обнаружили очажки. Но всё это было не так страшно – кризис миновал, и она возвращалась к жизни.
Лола узнала, что с Педро ничего не случилось, что он вернулся цел и невредим. Узнала, что он тоже заболел тифом и уже поправляется. А вскоре он сам. С трудом передвигаясь, доковылял до её палаты. Сел на краешек постели, поцеловал сестру в лоб. Покрывшийся испариной от попытки встать ему навстречу. А она-то думала, что Педро нет в живых. Что он никогда больше не вернётся. А он вот сидит рядом, смеётся, что-то рассказывает. Она не слушает. Ласково водит кончиками пальцев по его подбородку. Лбу, щекам. Педрик, братик. Он такой же, как и был. Только немного похудел и загорел.
- Педруче, Эрманито, я тебя люблю, - говорит она слабым голосом. – Ты такой хороший и мой, только мой.
Её охватывает жалость к Педрику, к самой себе, к маме и папе. В то же время — это радость, ещё одна новая надежда на то, что они поправятся и всё будет прекрасно.
Она лежит, не шевелясь на спине, худая, как скелет. Только недавно ей стали разрешать приподниматься на постели и сидеть. От долгого лежания на спине образовались пролежни. Там, где обнажены руки, кости предплечья на столько ясно проступают на белой простыне, что кажется. На них нет мяса. Педро жаль сестру.
Когда он уходит, она говорит, с трудом выдавливая слова. Делая частые паузы:
- Приходи, бери у меня яблоки, сухари, сахар. Сухари настоящие, сдобные, не из чёрного хлеба. Мне их носят. Я ведь здесь дольше всех. Я их не ем. Кто-то их забирает. Приходи, бери лучше ты, чем кто-то.
Он ничего не взял. Сестре продукты нужней, чем ему. Он уже ходит. Его скоро выпишут. А она совсем-совсем больная и слабая.
Однажды, держась руками за спинки кроватей и опираясь о стены, Педро снова приходил к постели сестры. Навстречу нетвёрдой походкой передвигался Фернандо. После драки в вишнёвом саду (на картофельном поле) Педро терпеть не мог этого «долговязого типа», как он его окрестил. Педро почти никогда с ним не разговаривал. Той же монетой платил ему Фернандо. Но на этот раз Фернандо само воплощение вежливости.
- Педро, хочешь сухариков?
- Не нужны мне твои сухари. Щедрый какой. Ступай прочь.
- Ну, возьми хоть немного сахара, - непонятно заискивает Фернандо.
- От тебя ничего не возьму. Дай пройти. Слышишь?
Как не соблазнительно предложение. Но Педро от него отказывается: надеется всё это взять у Лолы. Но каково его разочарование, когда в тумбочке сестры не оказывается никаких продуктов. Только тогда Педро понял: это ж Фернандо забрал у Лолы передачу. «Ах. Проклятый долговязый. Так вот почему юлил передо мной, как лиса – хотел накормить, чтоб я не догадался заглянуть в тумбочку к сестре. Ну, ладно, негодяй. Устроим тебе тёмную. Погоди.»
Теперь Педро знал, что продукты у Лолы таскал Фернандо. Его надо было наказать и отучить от дурной привычки. После вечернего обхода врача. Когда в палате мальчиков погасили свет (электричество поступало с соседнего завода, на ночь его отключали) со всех сторон поднялись приведения. Белые призраки к великому ужасу Фернандо накинули на него несколько одеял, начали бить. Удары не были слишком тяжелы – приведения ещё сами не достаточно окрепли после болезни. Но для Фернандо, который тоже не выздоровел окончательно, они были громами небесными. Он отплёвывался, ругался. Но звуки его голоса увязали в байке одеял. Во время избиения приведения обнаружили под матрацем у Фернандо запасы сухарей и сахара. Он боялся поедать всё сразу, чтоб не возбудить подозрений. То, что не мог съесть, прятал под матрац. Один из призраков выругался по-испански, сказал голосом Педро:
- Я ж вам говорил. Вот. Это всё он украл у моей сестры.
- Лупите его, как следует, - голосом Хорхе сказало другое приведение.
- Сестра разрешила мне забрать всё, что не съедает. Давайте разделим всё поровну. По-братски, - опять заговорил призрак Педро.
Справедливость была восстановлена. Призраки занялись вполне материальным делом – начали делить продукты. Потом разбрелись по кроватям, и в палате послышался мышиный хруст разгрызаемых сухарей и сахара. Приведение оказались материальными и такими же нетерпеливыми и голодными, как люди. Потом они заснули. Только Фернандо долго стонал, ворочаясь с боку на бок.
Утром, во время обхода врача, Фернандо сказал, что ночью упал с кровати и ушибся в нескольких местах. Если б ему поверили, что в темноте явились призраки и ощутимо, поземному избили его? Благоразумно решил не поднимать шума – с призраков не сыщешь, тем более что их много. У Лолы никто больше не забирал из тумбочки передач.
Посещения брата поднимали у Лолы настроение. Всё ещё лежала, но ей немного было лучше. После нового года Педро выписывали. но он продолжал посещать сестру, несмотря на длинную дорогу и большие холода – в феврале случалось не меньше 50 градусов по цельсию. Педро акклиматизировался в сибирском климате и стужи переносил легко.
Однажды попросила Педро поднять её повыше в кровати. Он выполнил просьбу. Это было нетрудно: болезнь высушила её, превратила в лёгкую пушинку. Он приподнял её. Она посмотрела в окно.
Чудно. Там растёт огромная ёлка. К зелёным лапкам пристыли свечки. Но они торчат не кверху, а книзу. Почему? Что это такое? Это ж сосульки, да, конечно, сосульки, прозрачные, как хрусталинки.
- А почему во дворе нет снега? Разве ещё не наступила зима?
- Что ты? Скоро уже весна.
Так вот почему на ветках сосульки – от солнышка. Это ёлка встречает свой новый год – весну.
- А я и не знала, - просто и без выражения отвечает она. – Не знала, что весна.
Смысл слов, сказанных братом, доходит до неё не сразу.
- Весна? Ты говоришь, весна? – переспрашивает, будто всё ещё не верит.
Радостно смотрит в окно. Сосулечки, миленькие. Какие красивые и как тепло поблескивают. А ведь холодные. Это от весеннего солнышка.
- Да, весна. Скоро тебя выпишут. Я спрашивал. Врач сказал. Видно, за тебя очень переживает: долго о тебе рассказывал.
Брат говорит. А Лола всё на сосульки посматривает. Ей даже кажется, что она слышит, как они позванивают под лёгким вешним ветерком. Она улыбается брату, своим мыслям, сосульки.  Весна. Примавера. Зазеленеют деревья. Защёлкают на разных языках птички в зелёном лесном хоре. Всё это она ещё увидит и услышит. И не один раз. А Росита никогда.
Лола легла в больницу поздней осенью и пролежала всю зиму. Ей надоела больница с едким запахом лекарств, стонами, чьими-то жалобами на боли, тягостным постельным режимом Ей надоело лежать в постели. Порой даже думала, что совсем разучилась ходить. Примавера. Весна. Наконец-то кончается проклятая болезнь.

За окном весной дышало
В каждом тёплом вздохе ветра,
В каждом стебелёчке первом
На прогалинах, где солнце
Землю ласково обняло.
А в палатах колдовала
Непреклонная зима –
Белоснежные подушки,
Белоснежные постели,
Белоснежные халаты,
Белоснежная тоска.
И хотелось поскорее
Встать с кровати, надоевшей,
Опостылевшей за зиму –
Ясным воздухом напиться,
Надышаться до безумья
И сосновым. И смолистым,
Чистым воздухом лесным.