Глава VI

…Увидели – Хорхе выплясывает на опушке леса замысловатый танец, не похожий ни на хоту, ни на балеро. Сначала не удивились: Хорхе любил плясать и петь. Это была его слабость.
- Репетирует новый номер. Готовиться к вечеру самодеятельности, - определил Фернандо.
Педро почуял недоброе: слишком угловаты и резки движения у Хорхе, глаза расширены, неподвижны.
Фернандо приставил к виску согнутый крючком палец, выразительно покрутил. Ничего не сказал, прошёл прочь.
- Хорхе сошёл с ума! – вскрикнула Кармен.
Девочки кинулись врассыпную. Педро подбежал к другу. Сзватил за руку – Хорхе вырвался. Казалось, он двигался не по своей воле: как игрушка с заводом, которой не остановишь ничем, пока не раскрутиться пружина. Педро схватил Хорхе. Бросился к детскому дому, увлекая за собой друга. Медсестры не оказалось – уехала к родным в райцентр. Педро не знал, что делать. Послал Лолу за дежурной воспитательницей.
Прибежал Андрюха и несколько других русских ребят. Подошёл Фернандо. Видит – с Хорхе что-то случилось. Не хочет упустить возможности позлорадствовать над своим давним врагом. Хорхе вдруг кидается на него, будто собирается драться. Фернандо отскакивает в сторону. Виновато озирается на Педро и русских ребят, говорит:
- Э, э. Что ты, Хорхе, блинов объелся.
И вдруг Андрюха хлопает себя по лбу, кричит:
- Педро, он же белены объелся. Трава такая ядовитая. Отравился он. Спасать надо.
Мысль работает быстро, чётко. В минуты опасности хладнокровие не покидает Педро. Вспоминает: в Испании от отравления желудка давали пить очень много воды. Заставляет Хорхе пить воду стакан за стаканом. Хорхе отпихивается – вода больше не идёт в горло. Но Педро настаивает. Андрюха помогает. Наконец, Хорхе начинает тошнить.
Прибежала дежурная воспитательница. Одобрила то, что сделал Педро. Вода при отравлении – первая помощь. Молодец, не растерялся. Оказал её вовремя. Потом пришёл сельский врач. Хорхе взяли в больницу с острым отравлением желудка. Он, действительно, съел белену.
А случилось это так. Решил Хорхе преподнести камарада Соледад букет цветов ко дню рождения. Зная особую любовь Лолы к цветвм, не осмелился нарвать их на её клумбе. Пошёл в тайгу.
Камарада Соледад последнее время серьёзно болела – у неё обнаружили туберкулёз в открытой форме. Хорхе хотедлось сделать от себя лично приятное учительнице. Цветов попадалось мало. Одноообразные, простенькие. Они росли вразброс. Для того чтобы сделать большой букет, надо было исходить много лесных полян. Хорхе забрёл в глубокие таёжные дебри. По дороге рвал всё, что попадалось под руку. Закрутило его лесными тропами. Проголодался Хорхе. Кругом перешоптывается тайга. В ней с голоду не пропадёшь, если знать, что к чему. Часто детдомовские наведывались сюда, чтоб подкрепиться разными таёжными салатами. Тайга накормит, напоит и спать уложит. Умная она, радивая и хлебосольная. В ней и ядрёный кедровый орешек и ягода всякая – малина, кислица, костяника, шиповник, а то и просто съедобные травы и цветы. Дед Матвей многое о тайге рассказывал. Хорхе уже знает, что можно есть, не боясь, а что и в руки брать нельзя. Можно, к примеру, нарвать травы черемши (лук такой таёжный) или накопать корешков кандыка или сладковатых луковиц цветка сараны. Так шёл Хорхе по лесу, рвал всякую таёжную зелень и не заметил, как вынул из букета ветку белены с семенами и сунул в рот…
У Педро была завидная черта – не поддаваться панике, в критическую минуту находить нужное решение. Это и помогло ему оказать правильную первую помощь Хорхе, съевшему белену. И разве не он, Педро, в прошлом году спас детский дом от пожара? Случилось это под новый год, который детдомовцы встречали на новом месте небогато, но красиво. В большом зале на первом этаже поставили огромную-преогромную ёлку. Это показалось недостаточно. Каждая группа решиля срезать по ёлке для себя. Лес рядом, бери топор, руби любую на выбор. Здесь не то, что в городе: пока ёлку довезут, она скрючится, обломается. Срубленное дерево, (а по-местному «лесину») двое ребят взяли на плечи, целенькое и пышное, совсем ещё живое, и несли к себе.
Педро и Мануэль нашли для Лолы и её комнаты самую красивую ёлочку: веточки поднимаются стройными степеньками, будто подстриженные, макушка – прямая, остренькая, колючая. Выбрал такую красавицу Мануэль. Не хотел ударить лицом в грязь перед Лолой.
Ребята выстругали крестовину, вставили в её отверстие ёлку.
Перед сном Педро зашёл в спальню к Лоле, чтоб сказать ей «спокойной ночи». Раньше, когда они были маленькие, он целовал её, прежде чем лечь спать. Теперь и он, и она стеснялись этого родственного поцелуя.
Некоторые девочки уже лежали в постелях. При появлении Педро, ещё больше натянули на себя одеяла. Не маленькие уже – стесняются.
- Ну-ка, покажите ему, - говорит Педро, не обращая внимания на их смущение. – Уже украсили? Быстро. А красиво. Ничего не скажешь.
- Мы зажжём свечи, много-много свечей. Подожди, Педро. Я покажу, - затарахтела Кармен. Она ещё не лежит в кровати. Маленький рост не позволяет ей дотянуться до всех свечей – поминутно приходится становиться на цыпочки. Педро замечает, какая маленькая, коротенькая Кармен; когда она бегает, этого почему-то не видно. Вдруг, не рассчитав движения, Кармен теряет равновесие, вместе с табуреткой падает на ёлку, свалив её на пол. Начинается пожар. Девочки визжат. Кое-кто вскакивает с постелей, прикрывая наготу простынями и одеялами. В это время по коридору проходит Раймундо. Услыхал крики, влетел в комнату. Полураздетые девочки, увидев Раймундо, испугались ещё больше, будто он был страшнее огня. Снова кинулись к постелям. Ёлка горела, угрожающе потрескивая. Девочки снова сорвались с кроватей, метнулись к двери: нет, уж лучше удирать от огня, чем прятаться от Раймундо. Изо всех сил нажимали на дверь. Безрезультатно: она не открывалась. Кармен первая в панике закричала:
- Нас заперли. Девочки, горим! Горим! Спасайтесь!
Сильный голос. Педро покрыл вопли:
- Чо орёте? Дверь открыта. Раймундо ж вошёл.
Призыв к рассудку оказался безответным. Его просто не услышали. Гвалт стоял страшнейший.
- Давайте одеяла! Живей! Живей! Одеяла! – орал Педро.
Уже все девочки столпились у двери. Одна Лола осталась в кровати. Ей было стыдно предстать в полуголом виде перед Раймундо – уж лучше пусть рядом трещит огонь, а Раймундо не увидит её в нижнем белье.
Одеял никто не хотел отдавать. Девочки ещё крепче закутывались, напирали на дверь.
- Ах, так. Вам же лучше делают. А вы не хотите.
И он стал срывать с девочек одеяла. Раймундо помогал. Одеяла полетели на горящую ёлку. Оставшись без них, девочки с визгом бросались в постели, натягивали на себя простыни. У двери быстро освободилось пространство. Тогда Педро легко и быстро распахнул её настежь.
- Трусихи. Теперь бегите. Путь свободен.
Кое-кто, действительно, кинулся в коридор. Но благодаря сообразительности Педро пожар уже был потушен. Опасность миновала.
Потом Кармен спросила Лолу:
- Что ты с кровати так и не встала?
- А тебе какое дело?
- Думаешь, тебе не страшно было? Не обманывай. Страшно. Я видела. Знаю, знаю, почему ты не вскочила с постели, - догадывается Кармен.
- Тебе хорошо: ты одетая, а я раздетая была. Посмотрела б я, чтоб ты делала в одной рубашке.
- Фи. Я мальчишек не боюсь. Подумаешь, - храбро отвечает Кармен.
…Однажды осенью встал Педро по надобности. Накинул пиджак. Вышел на крыльцо. Поскрипел старыми половицами. Пока стоял, глаза по обвыклись с темнотой. Увидал: кто-то копошится на детдомовских грядках. «Ах, гад, картошку ворует», - бритвой полоснула мысль. Остатки сна развеялись бесследно. В чём был, пополз по холодной, застуженной морозами земле. Подкрался сзади, незаметно, по-плотному втиснулся в канавку между грядками, как ящерка в цель.
Смотрит во все глаза – ни черта не видно. Ночь по-осеннему темна, непроглядна, хоть глаз выколи. Показалось: спина будто знакомая – узкая, сутуловатая. Вдруг – хлоп – ещё пуще темнота, и сырой землёй в носу защекотало. «А, дерюгу кинул – прямо на меня. Картошку сыпать начнёт; - не успел подумать Педро, как по голове забарабанили кулакастые картофелины. Ого-го. Больно. Проклятый, хоть бы по одной кидал. Так всю память отшибёт. Хотел встать, полезть в драку. Не смог: картошка тяжело придавила – наверно, не меньше мешка будет. Вот влип. А в голове гуденье. От картофельного града.
Потом человек подошёл, взял мешковину за края, поднял, поволок. Стало немного видней – из-за плотной низкой тучи выскользнула луна. Педро чуть не вскрикнул – сгибаясь под ношей, шёл их школьный учитель Хуан 100 %. Это было так неожиданно и нелепо, что Педро перестал соображать. Чертовщина какая-то. Их учитель ворует. Да что учитель – испанец ворует! Этого он не мог постичь, мысль не укладывалась ни в какие рамки. Почему ж Хуан это делает? Да, всем трудно – война. Но воровать. Никогда прежде Педро не думал о Хуане 100 % иначе, как об учителе. Сейчас стал воспринимать всё то, что было связано с ним как с человеком. Вдруг слабым лучиком забрезжила мысль. Вспомнил – у Хуана в Испании осталась семья. Но туда ему не вернуться – приговорили к расстрелу. А здесь он взял в жёны Марту Морено, кухарку, с тремя детьми. О детях заботился как о своих собственных. Марта всё время болеет. Трудно ему приходится. Да-а-а-а, дела. Вот он какой, камарада Хуан. Всё же – вор он или не вор? Вот дьявол, сразу и не ответишь. Сначала хотел отомстить ему за все его неумолимые проценты. Потом передумал. Зачем? Нет, он не скажет никому, что видел Хуана… Вдруг Педро замечает, что пальто на человеке не такое. Как у Хуана, совсем не такое. Значит это не Хуан. Из огня да в полымя. Пока он выгораживал Хуана перед своей совестью, настоящий вор ушёл. Кричи-не кричи, уже проворонил: далеко ушёл человек, не догонишь. Педро сам себя ругает. А всё потому что не мог допустить, что испанец может воровать. Вор есть вор, кто бы он ни был, и его надо было задержать. Педро видит: сплоховал, в чёём-то оказался неправ. Нет, надо быть честным до конца – произошло это из-за желания выгородить своего. Именно, в этом его неправота. То, что это был не Хуан, теперь для него совершенно ясно. Ведь дети Марты Морено находятся при детдоме, а кормят здесь лучше, чем в соседнем русском детдоме – испанцам оказывают предпочтение. Да и сам Хуан и Марта работают и не голодают. Конечно, камарада Хуан не мог пойти на воровство. Ни к чему ему это.
Педро почувствовал, что озяб и весь дрожит. Рысцой побежал к дому. В темноте соскрёб с себя грязь и землю. Но, видно, не всю. Утром ребята смеялись: «Педро в грязи спал. Черномазый какой!» Ладно, пускай болтают…
Жизнь на новом месте наладилась. Вместо крапивного супа с клёцками стали давать суп с мясом, овощами и картошкой. Появилась американская тушёнка. Ребята часто просили добавки, особенно Лоренцо и Раймундо, испытавшие Ленинградскую блокаду. Некоторые привередничают – не хотят есть перловой каши. Надоело – каша да каша, то перловая, то пшёная.
Тогда Лоренцо говорит:
- Раймундо, расскажи-ка им, как мы однажды кошку ели, потому что ни каши, ни черта не было. Расскажи. Это была твоя затея.
Раймундо не любит много говорить. Но его просят. Кое-кто не верит:
«Кошку ели? Чепуховина какая-то!»
- В самом деле, кошку ели? – спрашивает недоверчиво Фелиса.. – Фу, как гадко.
Фернандо тянет жирафью шею из-за спин, ввинчивает:
- Врёт он. Не правда.
- Много ты знаешь, - Раймундо оскорблён. Он уже склоняется к тому, чтобы рассказать историю. Прихорашивается, поглаживает рукой слегка вьющиеся иссиня-чёрные волосы. Начинает:
- У нашей детдомовской кладовщицы был пушистый сибирский кот. Отъелся в кладовой. Ходил, с боку на бок переваливался. Ребята его любили: хороший был кот, ласковый, рук не боялся. Ам началась блокада, и он похудел. Наверно, все мыши подохли с голодухи – некого ему стало ловить. И в кладовой почти ничего не осталось, все запасы слопали – хоть шаром покати. Однажды не пришла на работу кладовщица. Собственно. И работы не было в пустой кладовой. Она всё равно приходила для порядка, а тут не пришла. Потом говорили, что попала под бомбардировку, а скорей всего умерла от голода.
- А что – в самом деле там люди с голоду умирали? – робко спрашивает Лола. Она любит смотреть на Раймундо, когда он о чём-то рассказывает – его выразительное лицо дышит спокойствием и уверенностью, большие глаза притягивают, словно гипнотезируют.
- Умирали, и ещё как. Идёшь по улице, видишь – в подворотне или подъезде лежит человек, не шевелится. Умер, значит. Тех, кто умирал на улице, дворники убирали в подъезды – такой был порядок. Я, когда первый раз увидел, думал – земёрзший. Тогда зима была злющая, как здесь, в Сибири. Так вот, кладовщица не пришла, - продолжает он, любовно приглаживая красивые волосы, словно этим жестом привликает к ним внимание слушателей, особенно слушательниц. – Так вот, осиротел наш кот. Один остался. Ходит из угла в угол, мяучит жалобно-жалобно.
Лоле хочется крикнуть: «Не расказывай дальше!» Ей жалко бедного кота. Но она больше не осмеливается перебивать Раймундо. – он так увлекательно говорит и недоволен, когда мешают.
Все слушают внимательно. Каша отставлена в сторону. Только Лоренцо и Хорхе продолжают кушать.
- Однажды Лоренцо позвал меня к себе, говорит…
- Я тогда был за повара, - поясняет Лоренцо, а сам работает ложкой
- Позвал и говорит, значит: «Знаешь пословицу о том, как вместо кролика угостили человека кошкой?» Говорю: «Знаю». А сам не пойму, к чему он клонит. «Так вот если знаешь, ответь на один вопрос. Как ты думаешь, хотели б наши ребята поесть крольчатины?» «Конечно, хотели б», - отвечаю. «А то стали чёрт знает, на что похожи. Вот что я предлагаю», - говорит Лоренцо: «Давай зарежем нашу кошку и накормим ребят мясным супом. Картошки у меня немного ещё есть».
Лоле становится жутко – неужто Раймундо такой гадкий, неужто примет предложение Лоренцо?
- «Нет», - говорю. «Ребята нас убьют за кошку, все ведб её любят». «Молодец, Раймундо», - думает Лола. Теперь почти восхищается им. «Но как же ребята? Ведь им тоже кушать хочется?» - вспыхивает в сознании другая мысль; её вслух выражает Педро:
- А я б накормил и кошкой, если б никто не знал: для ребят же польза.
- Это и заставило нас призадуматься. «Кошка всё равно сдохнет», - говорит Лоренцо.» А ребята хоть вспомнят, как мясо пахнет. Им это только на пользу пойдёт. А от кошачьего мяса ещё никто не умирал. Говорят даже – оно полезное. «И порешили так: зарежу кошку я, за мясника, стало быть, я, а Лоренцо разделает её и приготовит суп для ребят.
Раймундо снова противен Лоле: зарезать кошку, да ещё общую любимицу! И она вспоминает Эсмеральду, которую никому не отдала, а её тоже хотели съесть. Как можно есть домашнее животное? Они всё равно что люди, только говорить не могут.
- Но кошка словно почувствовала, что готовится недоброе, и смылась куда-то.
«Вот и хорошо», - коментирует про себя Лолита. «Так вам и надо». Её симпатии сейчас на стороне бедной кошки. Она забывает о голодных воспитанниках, которые несколько недель в рот не брали мясного.
- Однажды Лоренцо разыскал меня, говорит: «Я знаю, где кошка. Запер её в чулане. Никуда не убежит. Иди лови, как договорились». Еле поймал, - говорит Раймундо, изгибая красноречивых подробностей. – Правда, всё пальто она мне в клочья изорвала – царапалась. Вата через дырки полезла. Ребята смеялись: «Где это тебя так общипали?» А я молчу. Сказать недьзя, а то все узнают. Ну, и накормили мы кошачьим мясом всех. Довольны. А кто-то даже добавки просил. А какая там добавка, когда одну кошку на пятьдесят человек разделили. Лоренцо отнёс одну порцию и заместителю директора. Сначала не хотел брать, всё допытывался, где взяли и дали ли ребятам. Лоренцо выкрутился, сказал, что нашёл кусок солёной крольчатины в кладовой, за бочкой валялась, когда-то провалилась, да и лежала там всю зиму. Ребята были довольны: «Никогда такого мяса не ели. А завтра больше не будет, Лоренцо?»
- А сам-то ты съел свою порцию? – не выдерживает Лола. Ей это надо знать немедленно и обязательно, потому что она не может поверит в то, что Раймундо – жесток.
- Нет, сам я не ел, - задумчиво говорит Раймундо. – А есть ой как хотелось.
Лола облегчённо вздыхает – она так и знала. Раймундо хороший.
- Кошку я любил больше всех, - продолжает Раймундо. – Мясо во рту у меня застряло б.
Лоренцо смотрит на Раймундо недоумённо – не ожидал от друга такого лирического признания. Спрашивает:
- А куда ж ты свои порции дел?
- Отдал Хулио. Помнишь, слабенький паренёк такой?
У Лолы снова восторгом загораются глаза – через зрачки сверкают глубоким жарким огоньком. Она не ошиблась: Раймундо – хороший, очень хороший. Он любил кота больше всех, но нашёл в себе силы и смелости, чтоб поймать и зарезать его, потому что ребята умирали с голоду. Сделал это не ради себя, а для других. Сам и в рот не взял мяса. Молодец, Раймундо.
Лолите нравится Раймундо не только распологающей внешностью, но и манерой легко и свободно держаться. В Ленинграде он закончил семилетку и собирался пойти на завод. Учиться не хотел. «Отец мой рабочий, и я буду рабочим». Но он лгал самому себе, просто ему было лень заниматься. От Лоренцо ребята узнали, что когда город был осаждён, Раймундо вместе с другими старшими воспитанниками записался в отряд добровольцев. Он соврал, что ему исполнилось семнадцать лет. Высокий рост и южное лицо с острыми и резкими чертами, чёрные глаза, нагловатое мужское выражение прибавляли ему года. В военкомате поверили. Для порядка потребовали паспорт. Он выкрутился. Сказал, что ещё не принял советского гражданства, поэтому паспорта не имеет. Время было горячее.Долго не копались. Записали Раймундо в списки добровольцев. Но помешал приезд заместителя директора: «добровольцев», не успевших уйти на фронт, вернули в детдом.
С тех пор, как появился Раймундо, Лола почувствовала какую-то неловкость. Ей трудно говорить с ним, не находит нужных слов. Избегает с ним встречаться. К тому же девочки говорят, что Раймундо заглядывается на Анфису, сестру Андрюхи. Что ж пусть думает. Она мешать не будет. Анфиса красивая, диковатая сибирячка. Она на два года старше Раймундо и на целую голову выше Лолы. Анфиса весёлая и неугомонная. Сама не даёт Раймундо прохода, когда встречает его в клубе или на улице. «Ну и пусть. Нужен он мне очень», - с обидой думает Лолита. С Анфисой у неё хорошие отношения. И Анфисе нравится стройная и красивая Лола. «Ух, и глазищи у тебя. Мне бы такие. Где ты их взяла? Чёрные-чёрные и со смешинкой», - искренне завидует Анфиса. А Лоле приятно – это сказала Анфиса. А она здесь красавица – все местные мальчишки по ней с ума сходят.
Анфиса научила Лолу плясать русскую и петь частушки. Но лучше всех постиг это искусство Хорхе. Частушки исполняет совсем по-русски. Повязывает на непослушные вихры деревенский платок и начинает исполнять страдания:

Как у нашего Фернандо удивительный живот:
Ест за двух, а тощ, как щепка, и ленив, как старый кот.

Взрыв смеха. Смеются испанцы и русские. Хорхе тоже ест дай боже, но он не такой худой, как Фернандо. Он, что называется, в норме.
По деревенской привычке все расположились на скамейке перед детдомом, кое-кто сидит тут же на завалинке. Русские щёлкают семечки. Испанцы в рот их не берут – в Испании не принято грызть семечки.
- Рт смеха в организме вырабатываются витамины, - говорит учёным голосом Мануэль и смеётся громче всех, довольный шуткой. Он часто старается острить, хоть не всегда это ему удаётся.
Фернандо нет на импровизированном концерте. И это хорошо, иначе не поздоровилось бы Хорхе.
А Хорхе переходит на события, случившиеся несколько дней тому назад. Анхеля-Августина Баскес послали в районный центр купить козу для детдома: козье молоко необходимо для малышей и больнвх. Предполагалось, что за ней будет присматривать Лола. Но Анхеля обманули на базаре. Хорхе протяжно выводжит частушечные интонации:

Ездил Анхель в воскресенье
На базар купить козу,
А привёз козла с бородкой
И бельмом на всём глазу.

Потом молниеносно переделывает известную частушку, приспосабливая её к описываемому событию:

Наша Лола по хозяйству
Очень беспокоится:
Три часа козла доила,
А козёл не доится.

Смеются все, даже Анхель – теперь не обижается: дело прошлое.
У Хорхе в репертуаре есть ещё кое-что. Он даже заметил, что Раймундо на Анфису стал загладываться. Но этих новых частушек исполнять не решается: рядом стоит Раймундо, с ним шутки плохи. Таких «горячих» по шее отстукает, только держись.
Однажды поздним вечером пошла Лола к Галине Семёновне. Последнее время зачастила к ней за книгами – в библиотеке всё интересное давным-давно перечитала. Преподаватали и воспитатели жили в отделном доме на отлёте. В тёмном, не освещённом коридоре повстречался ей Раймундо, который направлялся к выходу. Коридор заставлен и завален разным хозяйственным хламом, лишь у одной стены узкий проход. По которому тоько один человек может пройти. Когда Раймундо поравнялся с ней, она плотно прислонилась спиной к стене, чтоб разминуться. Он невольно задел её и прижал к стенке. На короткое время она почувствовала на своих губах его горячее дыхание. В темноте заметила как блеснули белки его глаз. Земля стала уходить из-под ног. Захотела крикнуть, но не могла: пропал голос. Почти физически ощутила, как у неё на груди резкими толчками бьётся его сердце. Они еле разошлись в этом узком месте. Потом она говорила себе: собственно, ничего особенного не произошло. И все же что-то случилось. Она ещё сама не знала что, но чего-то очень боялась. На следующий день они случайно встретились, но даже словом не обмолвились друг перед другом об этой странной встречи в коридоре.
Раймундо ничего не намекнул ей об этом. И она была ему благодарна, что не разменял это серьёзное на шутку. И Лола промолчала. Похоже, что между ними притаилась тайна, которую они не хотели делить ни с кем и даже от себя держали в секрете. Это их неуловимо сблизило.
Раймундо бросил занятия, но из детского дома не уходил, как это собирался сделать Анхель Баскес: хотел пойти в ФЗУ. Раймундо удерживала только дружба с Лоренцо, а может быть, кое-что покрепче, о чём он пока ещё сам хорошенько не знает.
Раймундо работает вожатым сразу в двух классах, так как людей нехватает. Из него вышел хороший вожатый: изобретательный, требовательный. В своих классах завёл порядок, который подтягивает. Дисциплинирует, подталкивает на инициативу и поощряет к занятиям.
Каждый вечер Раймундо выстраивает свои классы на линейку под лозунгом: «Что ты сегодня сделал для фронта, чем помог бить фашистов?»
Ребята подтянуты. Торжественная, возвышенная минута. Они подводят итог тому, что хорошего было сделано ими за день.
Пока по цепочке идёт опрос, Педро силится вспомнить, что ж полезного он сделал сегодня. В голову лезут отрывочные воспоминания прошедшего дня. Всё билиберда какая-то. Дал мальчишке из третьего класса щелбан. Зачем, спрашивается? Просто так, ради практики. Впрочем, нет: он здорово орал и бросался девочкам под ноги. Что было ещё? Помогал Лоле полоть огород. Тоже не то. Он ведь только помогал. Нечего подлизываться к чужой славе. Да, как будто ничего хорошего сегодня и не сделал. По математике получил тройку, да ещё с минусом. Спихнул Андрюшку с сиденья во время урока за то, что тот колол ручкой из-под парты под зад Хорхе, сидящего впереди. Когда играли во время перемены в футбол, так засветил, что мяч улетел в тайгу; так что и не нашли. «Теперь медведи будут играть в футбол нашим мячом», - сказал кто-то из ребят. Тьфу ты, какой пустой день, ничего интересного. И вдруг он вспоминает. Чуть было не забыл. Ведь было важное. Тут слышит голос Раймундо:
- Педро, твоя очередь. Что молчишь? В облаках летаешь?
- С ребятами из старой группы ходил на завод делать ящики для снарядов. Заработанные деньги отдали в фонд обороны; чётко отвечает Педро. Теперь он спокоен. Как же упустил из виду такое важное дело? Казалось бы, пустяк, но это не так. Другие не ходили делать ящики для снарядов, смотрят на него с нескрываемой завистью.
Цепочка движется дальше. Каждый что-то сделал, большое или маленьькое, но важное и нужное для них и для дела разгрома врага.
- Хорхе, чем ты сегодня помог фронту?
- Ходил в лес заготовлять дрова на зиму, - бойко отвечает Хорхе.
- А ты, Кармен?
- Собирала лекарственные травы для госпиталя, - скороговоркой говорит Кармен. Добавляет: - Работала на огороде, полола.
- Ты, Лола?
Лола не выдерживает властного взгляда Раймундо. Смотрит под ноги, теряется. Неуверенно говорит:
- А Кармен уже сказала. Всё сказала: мне ничего не осталось.
- Да что сказала? Чего тебе не осталось? – смеётся глазами Раймундо.
- Я тоже полола огород… и поливала ещё цветы на своей клумбе.
Потом выступают сразу две девочки. Мерседес и Кончита, близнецы. Воспитатели и преподаватели их путают. Поэтому у них на головах банты разного цвета: у Мерседес – алый, у Кончиты – голубой. Это, пожалуй, единственное, что отличает их друг от друга. В остальном они похожи, как две капли воды из одного ручья, - во внешности, одежде, поступках. Вот и сейчас выступили вдвоём не зря.
- Говори ты первая, Конча, - кивает Раймундо на голубой бант.
- А мы вместе, - согласно трепыхаются два бантика. – Мы сегодня вступили в пионеры, - говорят в оддин голос. Тон у них торжественный, будто произносят пионерскую клятву перед отрядом. Об этом событии уже все знают. Но Раймундо ещё раз поздравляет девочек. Потом спрашивает:
- А как называется ваш пионерский отряд? Знаете?
- Знаем. Имени Зои Космодемьянской, - единогласно салютуют бантики.
- Мануэль, а что сегодня сделал ты?
- Выпускал номер стенгазеты. Только… понимаешь… Ты не обижайся, Раймундо. Я там, того, на тебя карикатуру нарисовал. Так что… вообщем я тебя предупредил.
Он  побаивается Раймундо и ловко использует торжественную линейку чтоб смягчить удар, который неминуемо последует – Раймундо не любит шуток в свой адрес.
Линейка окончена. Ребята отпущены и бегут вниз, где возле доски объявлений висит детдомовская газета. Она должна выйти завтра, с утра, но её вывешивают досрочно, перед сном. Редколлегии не терпится увидеть реакцию на свой труд.
Мануэль не по своей инициативе нарисовал карикатуру – он только стенгазетный рисовальщик – его заставили старшие ребята. Хотят повлиять на Раймундо. Мануэль рисует хорошо: Раймундо получился похожим на себя. Он танцует на огромном учебнике географии, который долженствует изображать танцплощадку. На обложке учебника карта с двумя полушариями, каждое из которых напоминает половинку сердца. Хорхе смеётся, восхищён. То, что он не решился выразить в частушках, Мануэль сделал в рисунке.
Лоле немного обидно за Раймундо. Но она тоже смеётся, как и все. А девочка рядом с Раймундо, действительно Анфиса: это она сразу заметила. Лолите становится веселей вдвойне. «Так ему и надо», - говорит она вслух, не обращая ни на кого внимания. Ей только немножко жалко Анфису – почему, она сама не знает. А Раймундо так и надо, хорошо его протянул Мануэль. Умница, Мануэль. Лола давится смехом. Тычет локтем под бок Фелису, хочет что-то сказать – не получается: смех мешает.
За окном тихий лесной сибирский вечер. Далеко-далеко пугает странным голосом сова – совсем не страшно, лишь немного таинственно. Оторвалась от неба лёгкая августовская звёздочка, сгореля серебристым огнём, канула в бездонный вселенский океан. Легонько попискивает за оконной сеткой мошкара, топчется по ту сторону, лазейку ищет, как бы в комнату прорваться.
Раньше Лола, укладывалась спать; совала под голову руку, сжатую в кулак чтоб, не улетели во время сна самые интересные дневные впечатления.
Теперь у неё другая привычка. Перед сном взбирается с ногами на подоконник или просто сиди на своей кровати перед открытым окном – вспоминает всё важное, что случилось за день. Мелкое и ненужное уходит отсеивается, как эта назойливая мошкара за оконной марлей. Остаётся только то, что запало в память, опустилось на самое донышко сердца. Перед её взором сейчас встаёт лицо Раймундо во время линейки – в нём нет и тени его обычной самонадеянности и сознания собственного превосходства. Он строг и торжественно-серьёзен. Таким он нравится ей.
Лола вспоминает и улыбается своей особой внутренней улыбкой, улыбкой для себя: одними кончиками губ и бездонной глубиной глаз. Эта улыбка делает её лицо радостным и чуть-чуть таинственным.
На яркий огонёк памяти слетаются воспоминания – ночные бабочки последних, предсонных раздумий о самом прекрасном – о дне жизни, наполненном до краёв ощущением радости, о дне жизни, который уже прожит и никогда не вернётся. Но от этого ей совсем не грустно, а наоборот, приятно и легко-легко.

День прошёл, один из многих,
Незаметный и обычный,
И как будто не оставил
В сердце зримого следа.
Сколько их, неповторимых,
У тебя в запасе, детство?!
Не скупишься ты, не копишь
Золотых своих монет.
На своей кровати сидя,
Обхватив коленки крепко,
Улыбается Лолита
Жизни, звёздам и луне…