Обнаженка

Мы все знаем про других и ничего не знаем о себе
«Свет мой, зеркальце, скажи?" А готовы мы внутри себя это услышать? Имеем ли мы смелость рассказать?
Прошел момент его криков, угроз, желания её придавить, подчинить, заставить играть в его игру. Она молчала. Теперь и Он все время молчал. Он пил и молчал. Он старался прийти домой поздно, что бы она уже уснула, и ложился спать на не раскрытом и не застеленном диване. А утром вскакивал пораньше, чтобы её не разбудить, чтобы выскочить за дверь, не встретившись глазами. Он чувствовал, что её глаза открыты, что они смотрят на него сквозь стены, сквозь двери, через города, что эти глаза всё знают, но ждут объяснения, которое он дать не может. Она думала о нем,том, абсолютно незнакомом человеке, с которым она прожила свою жизнь, о его совершенно другом мире и понимала, что иллюзий больше нет.
Нет любви, страсти, песен, дружбы, нет семьи. Они остались за гранью не стертого  из телефона миньета, фотографий детей и той, другой женщины. Она видела его муки, она видела, как он иногда сидит, обхватив голову руками, но не подсказывала решение, как раньше. Она читала его сильнее и давала ему право выбора. В этом и была изощренность её пытки, но и палачи имеют сострадание. Она заговорила.
-Так сколько же у тебя детей? Двое?
-Трое…
Она не поверила, думала, что он издевается, а он ответил и быстро ушел. А вечером опять вернулся пьяный и опять, как собачонка, лег спать на не разложенный диван.
Она пошла к гадалке с его фотографией.
-Я хочу, чтобы он ушел.
-Этот? Этот не уйдет. Ты что не можешь его послать на хрен?
-Не могу. Мы прожили 25 лет.
-Я бессильна.
Она пошла к ведьме.
-У него малые дети. Я хочу, чтобы он к ним ушел.
-??? Все делают привороты… Ты с «приветом»? А как же твой ребенок?
-Наша девочка взрослая и всё поймет.
Утром он попросил собрать ему сумочку. Она собрала все вещи, и с каждой сложенной рубашкой отрывала от себя кусок души. Больно, как рвать мясо от тела, как перерезать тупыми ножницами пуповину, соединявшую их раньше.
  Он пришел, когда она была на работе, забрал сумки с постельным бельем, футбольной формой и зимними шапками. Остальные чемоданы стояли не тронутые полгода. Только от друзей, через год, она узнала, что он будет, наконец-то, уезжать в «тот» город, к «тем» детям. Она попросила о встрече.
 Они сидели и разговаривали о ком угодно, только не о себе. Потом он протянул ей скомканные 100 долларов. Она взяла. Еще через год, когда у него родился четвертый ребенок, она попросила прислать доверенность на развод. Она ничего не хотела делить. Она хотела получить освобождение от унижения. Даже бумажку о свободе ей пришлось вырывать. Еще через год он звонил из-под Киева пьяный и плакал. Он разговаривал часа четыре, пил и плакал. Помочь она могла только тем, что не вешала трубку. Рождался пятый ребенок. Пять детей за 5 ее абортов.
-Мама, она орет на него матом.
-Девочка моя. Это его выбор.
-Мама он такой худой, от него остался только голос.
-Девочка моя, он никогда тебе не звонит, а вдруг он придет когда-нибудь, и сядет под твоим балконом?
-Мама, я впущу его. Это же ПАПА.