Песнь дворника

Без дела человек – как лох,
Лежит и стонет, словно муха,
И мир вокруг него так плох,
Что не поможет тут ни плюха,
Ни Инстаграм – столикий и лукавый бог.

ПРОЛОГ

В две тысячи семнадцатом году,
Остаток осени уныло прозябая
Ленивой жабою в несказочном пруду,
Я думал, что дойду до края
Своей тоски, если работу не найду...

Настолько мне осточертело
С вакансиями сайтики листать,
Не находя того, чего б хотелось,
Что я предпочитал лежать
И вяло трогать свое тело.

И вдруг пришло изящное решенье:
Меня сподвигли Летов и Старков –
Последние истоки вдохновенья –
Стать дворником: тогда уже я был готов
На самые смешные дерзновенья.

Пошел работать я в ОблГАИ –
Обитель стражей городских дорог.
Бескомпромиссные меня ждали бои:
Я в первый день едва подняться смог
Во тьме предутренней. Мои

Глаза не верили самим себе:
Суровая метель и снегопад
Обрушились на город. И в борьбе
Неравной я при помощи лопат
Сопротивлялся непогоде и судьбе.

Я пять часов сугробы расчищал,
Чтоб дэпээсники пройти смогли.
Я ноги промочил, вспотел, устал…
А снег, как проклятый, валил, валил,
И падал дух мой, но, однако ж, не совсем упал…

Песнь первая. Зима

И понеслись рабочие деньки
По заведенному по новой распорядку:
Я в шесть утра, постельной лени вопреки,
Седлал велосипед и ехал на зарядку
Туда, где служат в форме женщины и мужики.

Я первым делом расчищал крыльцо,
Чтобы нам нем никто не распластался…
 Менты, которые запомнили мое лицо,
Здоровались со мной. Я улыбался,
А в перерыве уходил попить чайку да съесть яйцо.

Дорожки, КПП, мотоциклист,
Машин советских экспонаты
И здоровенный плац – такой вот ту-ду лист.
Хоть КПД не соответствовал зарплате,
Трудился я, как ебнутый буддист.

Но был я не один на той работе знатной:
Пришла пора про Зину рассказать.
Она, мой друг, товарищ ратный,
Смогла свой опыт драгоценный передать,
И я сильнее стал десятикратно

Я научился тюкать лед и сыпать соль,
Чинить лопаты, метлы собирать,
Работать в минус тридцать, будто в ноль,
И матом филигранно управлять,
Словесным танцем унижая боль.

«Да чтобы *** на лбу его пророс!» –
 Ворчала Зина, сидя на диване
В уютной дворницкой, чиня самой себе допрос,
Зачем же молодой начальник Ваня
Нам инструменты новые, скотина, не привез.

«Опять курилку мне засрали, суки!
Вот свиньи, гады, щелкуны!»
И Зина, взяв метелку в руки,
При свете фонарей и утренней луны
Неспешно шла ****якаться по всей науке.

Зимою главная забота – снег,
И если он пойдет – крепись, дружок:
Нам техники почти не вызывали. Человек
Был должен брать большой скребок
и им скрести, как будто в позапрошлый век.

«И нахуя пошел он, сука, снова?
Не спрашивает ведь, козлина, нас!» –
Свой гнев умело превращая в слово
Зинуля повторяла каждый раз.
Я говорил: «Ну да, ***во».

Менты сочувственно бросали иногда:
«Опять работы навалило, брат?»
«Опять работы навалило, да?»
Я отвечал: «Ебучий снегопад!
Вообще не говори, одна беда…»

Немало было разной красоты:
Рассветы, небо, изморось в усах,
Вороны, шишки, ели разной высоты…
Снежинки таяли свежо в моих глазах,
И мир являл себя в величье простоты.

Осталась в памяти моей
Одна история, забавный анекдот,
Которым поделюсь с читателем скорей,
Пока еще открыт мой рот,
И из него поет непостоянный соловей:

Однажды той зимою я полез
Убраться смело за ангаром дальним.
Впервые шел туда я. Интерес
Мой разрешился триумфально:
Там кто-то гордо выссал надпись «ДПС».

Песнь вторая. Весна

Весна – наигрязнейшая пора.
Оттаивает прошлогодний мир,
И вся людская неказистая игра
С предметами, весь безобразный пир
Себя явить стремится на-гора.

Бычки, бутылки, полиэтилен,
Канистры от тосола, дошираки,
Фанфурики, баяны, нурофен,
Тетрадки школьные и медные гознаки –
Все потихоньку превращалось в тлен.

Я выгребал граблями мусор этот
Из всех углов и в черные мешки пихал…
  Чудесное занятье для поэта,
Я б всем его порекомендовал,
Кто ищет и никак не обретет ответа.

Весной работы мне с лихвой хватало:
Неубранная с осени листва
Бескрайний мой участок покрывала
Воронья на деревьях каркала братва,
Когда я чистил землю. Было мало

Мне проку от субботниковой помощи ментов:
Им было лень. Ребята в форме попросили
За них все сделать. И без лишних слов
Мне денежек немного отвалили,
Слегка украсив ежемесячный улов.

Убрал я, наконец, листву, но вот
Внезапно стали птицы умирать,
На территории моей прервав полет.
Мне надо было их тактично собирать.
И все же птицы – тело малое. Вот кот!

Я обнаружил на газончике его,
Окоченелого, огромного, перед ангаром,
И долго я ходил вокруг, в досаде от того,
Что все конечны существа. И даром,
Кроме смерти, в жизни не дается ничего.

Понадобилось две лопаты и сапог,
Чтобы его с землицы соскрести.
Не знаю, как преодолеть я смог
Брезгливость к трупу и пройти,
Пожалуй, самый сложный дворницкий урок.

Песнь третья. Лето

Когда настало лето на дворе,
И поднялась зеленая трава,
Я начал предаваться той игре,
Которая была неясна и нова
Доселе в дворницкой моей поре.

Покос! Тебя и Лев Толстой восславил
В бессмертных сочинениях своих!
Бензокоса Лесник! Тобой я правил,
Не замечая колебаний временных.
Казалось, будто ум меня оставил.

Святая радость чистого труда
В движеньях монотонных проявлялась.
Волшебный полукруг туда-сюда,
Туда-сюда. Пространство обновлялось,
И исчезала постепенно земляная борода.

Два раза в месяц я газончики косил
И у себя, и у подруги Зины.
Работы было много. Я бензин просил
И леску чтобы мне купили в магазине;
Начальник Ваня мне их привозил.

В июле я нашел еще одну забаву:
То тополиный пух – о, летний снег летучий!
Его я подметал налево и направо,
Пока мне мент не дал совет могучий:
Сжигай его, братишка, право!

И с зажигалкой доблестной в руках
Ходил я по периметру вальяжно
И превращал сугробы пуха в прах
Огнем, которому не важно,
Что он несет – тепло, надежду или страх.

Тогда, в июле, Зиночка ушла
На месяц в отпуск, я один остался
И там, где поутру она мела
Теперь с метлою я пластался,
Свои на время отложив дела.

Помимо пуха и  священного покоса
Была еще одна забота – вяз.
Он, над курилкой накренившись косо,
Стоял и семенами круглыми своими тряс,
Не отвечая на мои упреки и вопросы.

Копейки было те противно подметать
С асфальтовой поверхности неровной…
За месяц вяз успел меня достать
Своей природой неуемной
Но что, скажите мне, с деревьев взять?

Как ни крути, они прекрасны,
И невозможен мир без них…
Когда-то море Ксеркс ужасный
Пытался высечь, злостный псих.
К чему же нервничать напрасно?

Песнь четвертая. Осень

Пришел сентябрь разноцветный,
Моя любовь – осенняя пора!
Темнее стало незаметно
Когда катился на работу я с утра
Своей дорогою секретной.

Через шлагбаум проезжая,
Я постовому на ходу махал,
Тогда уже, мой велооблик зная,
Почти любой мне палку поднимал,
Приветствуя и утра доброго желая.

После привычного с Зинулей перекура,
Я в бой бросался с павшею листвой,
Она, - красивая, но ветреная дура –
Всегда одерживала верх в неравной битве той.
Что человек против лесной натуры?

Сражался я при помощи мешков
Усиленной метлы, ведра, совка,
А также грабель двух сортов.
Мозолистой была моя рука
От крепких деревянных черенков.

Порой бессмысленной работа мне казалась,
Которой результат не виден был:
Уж новыми листами покрывалось,
Все, что убрал, когда я уходил
И думал: «Сколько же еще осталось?»

Но в ту волшебную минуту,
Одну, когда ни листика кругом,
И безупречным вдруг как будто
Дорожка становилась существом,
Я содрогался и шептал: «Как круто…»

Когда ж холодные дожди
Нещадно улицу хлестали,
Мы с Зиной, словно важные вожди,
Спокойно в дворницкой сидели, отдыхали,
Сказав работе: «Подожди!»

А на асфальте возникали лужи;
В них листья, падая, купались.
И розовою нитью неуклюжей
Сырые черви расползались,
Навстречу смерти выбравшись наружу.

Песнь пятая. И снова зима...

Планета неспеша вращалась
Вокруг себя и солнечной звезды
И снова в точке оказалась
Где на нее у нас надели снег и льды.
Моя карьера продолжалась...

Начальник вдруг мне предложил
Еще один принять объект,
Считая, что мне хватит сил
На дополнительный проект
И согласиться я, подумавши, решил.

Но что за место было...Жуть!
Тяжелый дух, людская тьма
Пронизывали воздух и стесняли грудь...
Унылая мигрантская тюрьма –
Вот где продолжился задорный трудовой мой путь.

Дела закончив на Гаи, туда я прибывал,
И всякий раз на проходной
Охранник мой рюкзак угрюмо проверял,
А также для металла он детектор свой
В рабочий ход уверенно пускал.

Там зданье двухэтажное стояло
С решетками на окнах. Я входил
В него и у сторожевого персонала
Открыть прогулочную клетку мне просил:
В ней убирать мне предстояло.

Периметр был мал у этой клети:
В длину – шагов пятнадцать, восемь – в ширину
Четыре урны. Две скамьи. Заметил
Я камеры, когда наверх взглянул:
Во всех углах висели штуки эти.

Я быстро, нервно подметал
Окурки на земле и спички
И мусорки, спеша, опорожнял.
Через неделю алгоритм вошел в привычку,
И я немного поуверенее стал.

Когда был снег, я ездил со скребком
Вкруг здания. И видели сидельцы
Меня и мне махали, в дом
Казенный запертые, вне закона чужеземцы.
Я им подмигивал, катая снежный ком

Однажды, от ментов украдкой,
Спросили зажигалку пацаны,
Открыв окно, пока я рядом шел с лопаткой.
Я дал. И, благодарностью полны,
Они заулыбались, раскурившись сладко

Но стоило мне за угол спокойно завернуть,
Как мент в очках окликнул строго
И мне сказал, чтоб я не делал тут
Таких коммуникаций, молча шел своей дорогой,
Иначе могут мне последствия ввернуть.

В такой вот атмосфере мутной
Я проработал месяц и ушел,
Покинув тот объект простой, но неуютный:
В неволе гибнет молодой орел,
А около решетки быть свободным – трудно.

ЭПИЛОГ

Путь дворника загадочен, но ясен.
Порой невидимы усилия его,
Однако труд его, конечно, не напрасен,
И не забыть уж мне того,
Как убранный объект бывал прекрасен.

Как утром небо изменялось,
Из звездной тьмы рождая свет,
Как тело силою упругой наливалось,
Готовое для новых упражнений и побед,
И как валила с ног приятная усталость…

Тринадцать месяцев с лопатой и метлой
В руках я прожил и решил, что хватит.
А опыт этот управленья чистотой
Смог дать мне, кроме мизерной зарплаты,
Забытое лихое ощущенье: я – живой.