Туман. книга шестая. глава двенадцатая. далее

               



                На Божий суд мы все будем
                стоять в одной очереди.
 
                К.А.Ляцих, Тамбовский дворянин,
               
                помещик.





Кирилла Антонович не мог тогда, не смог и позже сказать, сколь долго он простоял соляным столбом, не понимая того, что видят его глаза, и не видя то, что возможно понять. Да, и было ли в том месте само время?

Однако, что-то, всё же, сдвинулось с места в той части мозга помещика, где располагался «штаб» по руководству движениями. Поскольку рассудок ещё не в полной мере контролировал отдаваемые распоряжения отдельными «штабами», то и исполненный ногами шаг, приблизивший помещика вплотную к повозке, был сотворён, словно марионеткой – механически. Без объяснимой цели и без мотивации. Он определялся только простейшим из возможных лозунгов – не стоять же всё время на одном месте.

Шаг был бесшумным, как и все предыдущие шаги к пролётке.

Дабы в полной мере уверовать в невозможность творящегося вокруг, Кирилла Антонович, сыскав последние остатки смелости, потрогал перстами транспортное средство. Странно, но она оказалась деревянной на ощупь, и тёплой, учитывая дневную теплынь.

Исследование на том не завершилось. Постукивание, и попытка раскачать рессорную колымагу лишь подтвердили, что она на вид такая же, как и на ощупь, только беззвучная.

Теперь пролётку можно было и оставить в покое, с нею, хоть и не всё, но кое-что ясно. А вот что прикажете делать с остальным миром и с тем, что спрятано под пологом?

Тут, словно очнувшись от спячки, самые разные мозговые штабы принялись засыпать помещика всевозможными советами, призывами к действию и к отступлению, вопросами, предостережениями и требованиями свершить что-либо безрассудное, но способное утихомирить разгулявшееся любопытство. Та часть головы, что была ответственна за страх, трудилась наравне с остальными. Представить себе состояние нашего героя, надеюсь, господа читатели смогут в полной мере.

--Мне надо было догадаться, что оно окажется у вас! Надо было!

Голос прозвучал из-под опущенного полога. ПРОЗВУЧАЛ?! При пропавшем звуке как таковом, и при застывшем, словно на картине, мире?

Кирилла Антонович застыл, но и только! В его сознании ничего не щёлкнуло, не прояснилось, не разродилось озарением. Не случилось ничего такого, что, в обычай, принято в разговоре сдабривать словцом «вдруг». Как-то обыденно, и до обидного ежедневно-скучно заработали мысли привычным манером.

--«Оно окажется у вас». Он меня знает, а я его, пока, нет. Голос хрипловат, да и говорит в нос – голос не узнаю. «Оно окажется …» - оно, уж не кольцо ли? У меня более нет ничего, касающегося среднего рода. Верно, тут что-то с кольцом. Или их, колец, несколько? Надо увидеть этого недогадливого!

Теперь уж спокойнее, нежели пару минут тому, помещик разошёлся на действия, и поднялся в пролётку.

Размышлять в верности избранного поведения было поздно. Ноги сами отыскали где-то решимость деяний и твёрдость поступи, руки сами разделили обязанности – левая решила сдвинуть полог назад, а правая извлекла револьвер из кармана. По собственному произволу большой перст взвёл курок.

А вот та часть организма, что создавала разумное поведение, и тут же ему подчинялась, перебирала варианты использования оружия.

--В Ведищевском Логе, за чертой, пули не летали. Но, там ничего и не замирало! А случись тут нечто подобное, то возможно и рукоятью ударить! Всё вокруг замерло, а я – нет. Таких, как я, только этот приезжий. Уж не означает ли это, что не утраченная способность двигаться дарована мне кольцом? А раз так, то стрелять я смогу! Вероятно, что и тот, под пологом, сможет. Надо проверить.

Всё случилось так, как исполнили ноги и руки – занята удобная позиция, левая рука убрала полог полностью, правая направила ствол в то место, откуда раздавался голос.

--Господи! Кто вы такой? – Только и смог сказать Кирилла Антонович.

--Опустите полог! Солнце жжёт! Опустите!

Первое, на что обратил внимание помещик (и это первое оказалось самым важным), были руки, охватившие голову. Либо, прячущие лицо, что более вероятно. Важным было и то, что в правой руке незнакомца сверкнул револьвер.

Оружие было отнято без труда, а дальнейшие действия уже полностью попали под власть сознания.

Кирилла Антонович сдвинулся на половину шага назад (а больше и отступать в пролётке некуда), и принялся бесцеремонно разглядывать «гостя».

Было странно, что незнакомец сидел не на скамье пролётки, а восседал в кресле-каталке для инвалидов. Левая нога покоилась на откидной подставке, а правая, судя по пустой брючине, отсутствовала.

Одежда была сплошь чёрной, словно траурной, посему и описывать оную нет резона. Тем более, что она служила для защиты тела, а не подбиралась у модистов к случаю.

Голова была не покрыта, и длинные волосы опускались до самых плеч. Само собой сложилось мнение, что волосы отпущены также для предохранения лица и головы, а не являлись прихотью новомодного цирюльника.

Остальное было не разобрать. Остальное – это лицо, по-прежнему прикрытое руками.

--Кто вы? – Строго спросил Кирилла Антонович, и легонько пнул ногою каталку.

--Опустите полог!

--Вообразите себе, что вы умный человек. Согласен, что сделать это затруднительно, но напрягитесь! Я буду удерживать полог, и задавать один и тот же вопрос. Вы же, страдая от солнечного света, начнёте испытывать нешуточные страдания, и не ответствовать. Я смогу долго стоять и, радуясь солнышку и жизни, проговаривать понятные вам слова «кто вы». А насколько хватит вас?

--Опустите полог!

--Вы согласились на эту игру! В таком случае ход теперь мой – кто вы?

И злость, и скверно переносимая боль не позволяли гостю прислушаться к разумному предложению. В тот миг, когда ожидался его очередной выпад «опустите полог», незнакомец испробовал сменить положение беседы, в коей он никак не главенствовал.

Опустив руки до подлокотников своего кресла он, опершись левою рукою, попытался резко привстать, одновременно свершая полуоборот в правый бок. Всё было сделано для того, чтобы самому, силою приподнять тряпичный полог пролётки. И это незнакомцу удалось! И не оттого, что он оказался ловчее, либо сильнее помещика, а оттого, что приоткрыл для обозрения своё лицо, по-настоящему удивившее Кириллу Антоновича так, что последний просто был лишён возможности противостоять калеке.

Добравшись до защитного полога, гость не успокоился. Он малость сдвинул свой подлокотник в сторону, и выхватил из-под него нож с длинным и противным лезвием.

Далее последовал трюк с опорой на одну руку, и выпадом вперёд.

Всё сжалось в единое короткое действо, сильно диссонирующее с затаившемся вокруг миром – вытянутая рука, длинное лезвие и желание отобрать чужую жизнь.

Не стану и пытаться убеждать читателя, что помещик изловчился, и хладнокровно избежал смертоносной атаки. Не скажу даже, что все движения незнакомца помещик видел, и понимал их опасность. Скажи я такое – прослыл бы лжецом. Посему говорю правду – находясь в состоянии оторопи от увиденного лица, рассудок Кириллы Антоновича проигнорировал предупредительные знаки, которые подавал обеспокоенный мозг. Он же не смог, да-да, действительно не смог подчиниться требованию разума срочно предпринять действия оборонительного свойства. И лишь тогда, когда включился красный фонарь общей паники, тело помещика, перестав дожидаться благоразумия от хозяина, стало само себя спасать.

Неловко, словно спотыкающийся человек, Кирилла Антонович шагнул вправо, дабы не угодить на неприятельский вертел. И вот беда – нога подвернулась в самый опасный момент! Помещик просто-таки стал валиться на пол пролётки. Что в подобных случаях делает тело, освобождённое от команд? Мёртвой хваткой цепляется за всё, что попадается под руки, за всё, до чего смогут те самые руки дотянуться.

Вдоль траектории падения, кроме воздуха, не было ничего, если не брать в расчёт надвигающегося ножа с одной стороны, и неподвижного извозчика с иной. По понятной причине первый вариант отпадал, вся надежда была на мирно сидящее тело.

Иногда поражаешься до глубины собственного миропонимания, как в исключительных случаях удаётся свершить нечто такое, что в обычное время невозможно сотворить вовсе? Везение? Или знание, открывающееся человеку в мгновения сильнейшей опасности?

О чём это краткое отступление? О том, что в обычный день помещик никогда и ни за что не смог бы сдвинуть с места громадного извозчика, мирно застывшего на козлах. Просто не хватило бы сил. А тут, в момент падения, и в доли секунд панического спасения собственной жизни, оказалось достаточным лишь схватить ямщика за ворот, да резко потянуть вослед своему же падающему телу. Наука подобное определяет, как приложение сил к телу с неустойчивым центром тяжести.

Вот, честно говорю – к дьяволу любую науку, когда тело спасает само себя! Тело, само для себя, и наука, и вера, и религия, и атеизм, и всё остальное вместе схваченное! Одно тело умудрилось потащить за собою иное тело, и укрылось последним, словно щитом. Вот, вам, и вся наука!

Правда, стало трудно дышать, да и поворотиться было трудно, но паника своё дело знает на отменно! Исторгнув из себя одно правильное, значимое, сильное, действенное, но бранное словцо, помещик угрём завертелся под наваленным на него извозчиком. Получилось и повернуться и на бок, и на спину (не в буквальном смысле повернуться, а так, дюймов на пять-шесть в каждый бок), дёргая руками и ногами словно пловец, отъявленно рвущийся к берегу. Это, как ни странно, помогло, и Кирилла Антонович начал выходить из-под «завала».

Незнакомец тоже не терял время даром. Он смог выдернуть лезвие из груди ямщика (по-моему, понятно, как лезвие там оказалось. Я говорю о груди) именно в тот миг, когда помещик, как настоящий штопор, вращающийся в обратном направлении, выкрутился из-под извозчика. Извлечение приёмом «штопор» было столь сильным, что наш гимнаст просто вывалился из пролётки на молчаливую траву.

Тут спасительное и мощное словцо прозвучало повторно. Насладившись его звучанием в безмолвном мире, Кирилла Антонович более обдуманно поднялся на недавно покинутое место приятной светской беседы и, более не прибегая к просьбам и увещеваниям, ударом ноги вышиб нож у гостя, отпустил ему крепкую затрещину, и усадил обратно в кресло, поднимая незнакомца исключительно за ворот.

Теперь положение в молчаливом мире поменялось, и самочувствие помещика прочно закрепилось в положении собранности и внимательности.

Убедив себя, что незнакомый гость окружён заботой настолько, что не получит ни малейшей возможности выкинуть какой-нибудь фортель с ножом, алебардой или гишпанским ядом, Кирилла Антонович, оставив вопросы на потом, повторно принялся «любоваться» пленённым инвалидом.

«Смотрины», поразившего помещика лица, отличались скрупулёзностью. Так, в обычай, зрелый художник вглядывается в мельчайшие детали какой-нибудь бытовой сцены для того, чтобы позже, в мастерской, перенести всё на холст, поскольку, даже сделать набросок с натуры, более не случится возможным.

То, на что глядел помещик, у иных людей называлось лицом, а тут … тут было неприятно. Особенное отвращение вызывали послеоперационный шрамы, почему-то от солнечного света воспалившиеся до волдырей, местами обильно источавшие коричневато-зелёную субстанцию, засыхавшую, по мере выделения из ран. Это образовывало потёки, придававшие всему образу «гостя» по-особому зловещий вид.
Шрамы (если бы осмотр проводил Карл Францевич, он поименовал бы их «коллоидными рубцами») окружали нос, словно он был вшит незнакомцу от кого-то иного.

От обеих углов рта тянулись борозды к ушам, пересекая ровно по середине щёки. А от самых мочек швы опускались к шее с обеих сторон, и сходились на адамовом яблоке.

Такая же воспалённая борозда обрамляла и левый глаз, вызывая нездоровую припухлость и сильное покраснение белка. Брови над этим глазом не было вовсе.
Не утомляя себя ни этикетом, ни условностями, Кирилла Антонович откинул волосы от шеи и от ушей, но ничего не увидел. Только на лбу, ровно по линии волос, угадывался старый, заживший шрам.

--Что же получается? – Подумал помещик. -  Его сшивали из разных кусков чьих-то лиц? И нижнюю скулу, и нос, и глаз … и волосы пришивали, что ли? И кто ты такой, что над тобой потрудился такой мастеровитый закройщик?

Где-то внутри себя Кирилла Антонович уловил, словно подсказанное, желание взглянуть на незнакомца без платья, совершенно не надеясь, а прибивая в уверенности, что непременно обнаружит подобные рубцы от сшивания по всему телу. Уловил, да и прогнал прочь то желание.

И ещё одно, что подметил помещик – на обеих кистях отсутствовали мизинцы.

--Мой вопрос становится шире – кто вы, и что делаете тут?

Незнакомец, сидя в мало удобной позе, под прямыми солнечными лучами, медленно раскачивался. То ли от огорчения, то ли от боли. Только эти две причины более не трогали Кириллу Антоновича. Суть его характера сейчас не определяли сострадание и жалость.

--Был, знаете ли, у меня один знакомец. Оказалось, что он такой же одноногий, как и вы. И с ножом, как и вы, приспособился на меня бросаться. Скверно закончил. Уж не братья ли вы часом? Кто вы, и что делаете тут?

--Ступайте к дьяволу!

--Если вы не заметили, то я около него уже стою.

--Вы не того сочли дьяволом. Опустите полог!

--Может, мне и сплясать для вас? Если я верно понимаю ….

--Да, что ты можешь понять своим тщедушным славянским мозгом? – Внезапная ярость выплеснулась из «гостя» вместе со слюною. Гнев, разорвавший его высокомерное малословие, перетёк в лицо. Швы побелели, и засочились сильнее. – Ты даже не понял, что остался жив только потому, что я так захотел! Я намеревался собственноручно раздавить тебя так, как ты раздавил моё тело!

--Э-э, тихо-тихо, - подумал Кирилла Антонович, мало обращая внимание на изменение обращения на «ты», - шибко уж он раздухарился! Вертеться начал, как бы он ещё чего острое не выхватил. А, вот он и сам подтвердил, что мы знакомы! Что ж, играй дальше свой монолог!

А незнакомец распалялся сильнее и сильнее.

--Ты возомнил себя мудрецом, раз догадался про эти аварии? Где бы были твои соглядатаи, что приехали с тобой, если бы вы чудом не отыскали заготовленный снимок? На кладбище были, вот где! Тебя одного сюда доставили бы эти … одного! Тогда я бы потешался над тобой! Ты, как … как клоп, который повсюду готов пролезть, и всё, вокруг себя, испоганить! Что ты глядишь на меня? Стараешься припомнить наше знакомство? А я не скажу тебе! Догадывайся сам, если на то мозгов хватит! Но, я тебя разочарую, без моей подсказки ты не способен припомнить ничего, что нас связывало!

«Гость» зло, по-мужицки, сплюнул чем-то желтоватым, и попал на убиенного извозчика. Некрасиво.

--Ну, чего молчишь? Уже представляешь себе, как станешь выпытывать у меня все подробности сегодняшнего дня? Или то, как нам удалось изменить … как нам так ловко удалось состряпать новые события из старых? Не надейся! Не надейся на то, что я тебе всё расскажу! Не надейся на то, что своим узколобым мозгом сможешь понять хоть что-то самостоятельно. Ты – низшее славянское, чем ты гордишься по своей тупости, существо! Ты ничего не поймёшь! Даже то, с кем ты связался, и кому пытаешься противостоять! Ты муравей перед слоном, запомни это! И ещё запомни, что это по моей личной просьбе ты оказался втянут в сегодняшний день. Раньше обходилось без тебя, а теперь я с громадным удовольствием наблюдал, как ты вертелся ужом ковыряясь в газетах, летел на шаре, разыгрывая из себя эдакого всезнайку! Только для тебя сегодня всё закончится. И для тебя, и для твоего друга офицера, и для доктора с его дурацкими книжками, и для самодовольного чиновника. Вы сами рвались в ловушку с упорством глупой мыши, почуявшей запах приманки. И вы благополучно в неё попали! Теперь можешь излить на меня свою злость и несостоявшееся прозрение. Чего молчишь?

Помещик слушал стоя, с видом невинного ангелочка. Когда завершилась обличительная речь, он помолчал, не более полуминуты, а после сказал.

--Простите, вы что-то сказали? Я немного отвлёкся и, вероятно, всё пропустил. Не согласитесь повторить?

Незнакомец не раскрыл широко глаза от удивления, и от такой неприкрытой наглости. Он их выпучил. Особенно в этом деле преуспел левый глаз с раскрасневшимся белком.

А Кирилла Антонович стоял и глядел на собеседника, изредка моргая простодушными глазками.

Изредка у помещика случаются острые приступы повышенной работоспособности мозга. Причём, внешний вид (не мозга, натурально, а его хозяина) не отражает внутреннего напряжения, сопровождающегося анализом, поиском в закромах памяти требуемой детали из определённого события, сопоставления услышанного и собственного знания и много-много подобного перечисленному.

При этом, энергия его личности шла лишь на умственную работу, важную именно сейчас, и ни в коей мере не тратилась на брошенные кем-то обидные слова и обвинения. Энергия только перекладывала их на специальные полочки. При чём, никогда не забывала, куда именно.

Всё, прелестно описанное о Кирилле Антоновиче, происходило сейчас, в эти самые секунды, когда гнев «гостя» угрожал перерасти в апоплексический удар.

--Странно, я раздавил его тело. Искалечил? Никого и ни разу я не калечил. Это иносказательно? Возможно. Я – его. Я – его … или его из-за меня. Как один из вариантов. Да, его могли не искалечить, его могли наказать из-за меня. Это причина гнева, и причина мести. Он должен был что-то сделать, но не сделал, потому, что я как-то там, как клоп, вмешался. Это разумное предположение. И оно становится более осмысленным, если учесть, что он точно характеризует Модеста Павловича, как офицера, Карла Францевича, как доктора … а вот Александр Игнатьевич просто чиновник, а не надворный советник. Это что, не осведомлён до конца о господине Толмачёве? Почему? Не потому ли, что «гость» простой исполнитель? А это что – доктор, с его дурацкими книжками? Где мы все могли «отметиться» - я, Модест Павлович и Карл Францевич с его книгами по хирургии? И при этом кто-то нахваливал эти книги, цитируя по памяти названия? Это было только один раз. Было в Большой Поге, и это был только один человек – странный разжалованный офицер, ставший поселковым фельдшером. Неужто это вы, Алексей Нилович Петухов, собственной персоной?

По недолгому размышлению, это предположение было вычеркнуто из числа абсурдных, и перенесено в разряд вполне вероятных.

Тем более, что размышление, как таковое, сменилось наплывом не то, что мнимых подтверждений, а прямо-таки осколками малость подзабытых фактов, по указанной причине остававшихся без должного внимания, теперь же достойно занявших главенствующее положение в цепи доказательств.

Та часть монолога фельдшера Петухова (теперь сомнения испарились почти полностью), касавшаяся отмщения за что-то там раздавленное, было оставлено на потом, и пристроена на полку памяти рядом со славянским узколобым мозгом, и совершенно мало понимаемой фразой «…вас сюда доставили бы ЭТИ». Помещик свято верил, что время добраться до этой полки у него обязательно будет.

А в самой пролётке, в отличие от природы, кое-что двигалось.

Фельдшер, поводив языком по внезапно лопнувшей губе, снова отвратно сплюнул. Он начал корить себя за то, что позволил себе злиться на этого человека, стоящего рядом с видом … к чёрту его вид! К чёрту этого человека! Совсем скоро свершится задуманное, и тогда многое изменится. Удастся излечить телесные раны, а вот душевные, и это было радостно, излечатся уже нынче!

Так, или почти так мечтал Алексей Нилович Петухов, странный человек со странною судьбою, сильно пострадавший от не своевременного появления на его пути господина Ляцких сотоварищи.

Осталось определить, сколько ещё секунд предстоит терпеть общество этого помещика.

--Не подскажете, который час? – Голосом спокойного человека спросил фельдшер.
--Подскажу, - равнодушно ответил Кирилла Антонович, - без пяти минут полдень, Алексей Нилович. Будут ещё какие просьбы?

Гнев повторно всколыхнул фельдшера, и теперь только скорая смерть этого поселкового дворянина могла принести хоть каплю успокоения.

--Догадался? – До скрежета стиснув зубы и, не разжимая их, прорычал Петухов.

--Это было не сложно. Гораздо сложнее вам сейчас на пальцах сосчитать до десятка.

--Не будет тебе прощения, Кирилла Антонович, до последнего мгновения твоей жизни не будет! Познаешь такие муки, которые и представить не можешь!

--Благодарю, Алексей Нилович, за предупреждение о моих грядущих счастливых днях. Кстати, не желаете ли узнать кое-что интересненькое? – Каждое слово помещика было обёрнуто в вежливо-издевательскую интонацию. – Так сказать, услуга за услугу.

--У тебя больше никогда не будет ничего интересного для меня!

--О-о, тут вы лукавите, милейший. Не было бы у вас интереса, вы бы не удостоили меня ответом, да-с! Это, знаете ли, психология. Ваш гениальный план с авариями, да с фотографическим снимком за несколько минут полностью разгадал десятилетний мальчишка, у коего из образования только общение с конём. Правда, с умным.

Фельдшер и прищурился, и нахмурился и ещё как-то сжал своё лицо, переживая приступ боли, либо выказывая недоверие к услышанному. Для чего-то, даже, приоткрыл рот, но сказать ничего не успел – прогремел взрыв. И теперь со стороны Кириллы Антоновича.

--Теперь моя очередь изображать благородный гнев! Закрой рот, и не смей плевать вокруг себя! Ваши «новые события» разгадал десятилетний мальчишка, у которого порядочности и добра хватит на сотню таких иуд, как ты! Вы что-то придумали и сотворили? Глупцы! Это вам дали послабление, чтобы вы проявили себя во всей вашей смердящей красе, и выползли на свет! И вы испугались! Прислали какого-то калеку, годного для оплёвывания телег, которого первого и прихлопнут! – Такое вольное трактование придуманных событий могло и сработать, если добавить каплю не настоящего гнева. Помещик решил, что такой поворот в общении с фельдшером будет если и не выигрышным, то не проигрышным. И продолжил.

--Я не стану грозить тебе карами и муками, потому, что я славянин, а ты бывший человек. Я просто отдам тебя обычным неравнодушным людям, и поведаю им о твоих подвигах в сиротском приюте в Чуди. Как думаешь, поверят они, если ты начнёшь им говорить, что тебя заставили резать сирот, и делал ты это не по своей прихоти? А сравнимы будут муки, обещанные тобою с теми, которые достанутся тебе от неравнодушных? Может, кто-то из тех, кто тут всё придумал, бросится к тебе на выручку? Я всего лишь славянин? А кто ты? Хозяин мира? Тогда, как же получается, что все ваши великие и многоумные задумки ломают те, кто для вас узколобые славяне? Я, низшее, по сравнению с тобою существо, стою на своих ногах, и готов идти биться с твоими хозяевами, а ты, великий стратег, сидишь в инвалидном кресле! Почему так? Почему у твоих хозяев не случилось отваги сойтись с нами в открытую? А потому, что вы трусы, старающиеся поразить из-за угла. Или мои вопросы не к тебе, поскольку ты прислуга, которой откусили пальцы за непослушание? А тот мальчишка, что раскусил вас, готов делать добро, и потому всегда будет победителем, а вот ты, подготавливая месть, окажешься в яме!

Вот, как такое возможно, что помещик угадал совершенно точно о яме, о которой будет сказано позже. Просто поражаюсь способностям этого человека.

--И все твои угрозы суть пустое словоблудие потому, что тебе до рвоты обидно, что там … гляди! – Кирилла Антонович с силою поворотил голову фельдшера в сторону путей, где застыли Модест Павлович, Карл Францевич и Александр Игнатьевич. – Там мои друзья, добрые, которые готовы встать рядом со мною. А с кем ты? И кто с тобою? Кто любит тебя? Кто о тебе думает? Твоя пустая штанина? Или портной по лицам? Может, убиенный тобою извозчик? Никто! Да, мы славяне, и мы вечны, а ты … ты это то, что сочится из твоих шрамов.

Славно завершив словесный взрыв, помещик улыбнулся, и поглядел на фельдшера.

--Вы, Алексей Нилович, глупы до неприличия. Доверить какие-то важные дела Петру Ильченко и Владлену Зеленскому мог только откровенный профан, коим вы и являетесь. Вы хвалились, что по вашей воле я ещё жив. Давайте, я уравновешу вашу похвальбу таким сообщением – девица Наталья, ожидавшая меня в отеле, срочно перебралась в морг. А вы – без моей подсказки, без моего приказа ….

С разочарованием помещик махнул рукою, поглядел на часы, и спросил.

--Когда прибывает ваш литерный? Который аварийный?

--Осталось меньше минуты. Надеюсь ….

--Нет-нет, не говорите заветное заранее, а то не сбудется!

Отрезав длинный кусок вожжей, Кирилла Антонович просто взял, да и сбросил Петухова на пол, и связал ему руки за спиной. Малость покряхтев и попыхтев, помещик перекатил тело убиенного извозчика на одноногого мерзавца, а его кресло-коляску просто выбросил из пролётки.

--Постарайтесь дождаться меня тут, я скоро обернусь, - самонадеянно молвил Кирилла Антонович.

--Мне … тяжело дышать … помогите ….

--Милый мой, сейчас всем тяжело. Терпите.

Вот и всё. Теперь, совсем уж скоро, что-то случится, как-то случится и с кем-то случится. Осталось увидеть и понять, что именно случится, и победить. Задача, на первый взгляд, проста. Может, так и случится?