Поющие в орешнике

Старая гора была похожа на остроконечную шляпу волшебника, случайно обронившего её по пути в сказочный замок. Днём каменная макушка упиралась в стадо кудрявых облаков, а вечером, когда белые барашки, тесно прижавшись друг к другу, спускались по её склону на землю, пряталась в чёрном плаще ночи. Оказавшись на земле, барашки перепрыгивали через ивовый плетень и растворялись в густых зарослях орешника, оставляя за собой лишь маленькие воздушные клочки шерсти.

Люнь-Люнь было одновременно и страшно, и интересно.
Интересно — зачем каждый вечер, взявшись за руки, облака отправляются в орешник за плетень.
Страшно — вспоминать суровый, предупреждающий об опасности взгляд матери и её ежедневные наставления:
«Тинь минь, Люнь-Люнь, бунь чунь. Дунь, Люнь-Люнь?»

Намотав родительское предупреждение на усики, Люнь-Люнь вылетала из дома. Добиралась до самой большой ивовой ветки, и вцепившись в неё крепко-накрепко всеми шестью лапками, ждала друзей. Каждый день они были новые. Син-Синь, Чинь-Чинь, Кинь-Хунь, Шень-Фань и Ксинь-Линь...

Люнь-Люнь успевала только поздороваться, познакомиться, и протянуть лапку для рукопожатия. Но всегда случалось одно и то же — тяжело вздохнув, старая гора вздрагивала и, громко чихнув, выплёвывала из себя маленькие каменные брызги. Подхваченные ветром, они разлетались по всей округе, постукивая в упругие стволы деревьев, и унося прочь от Люнь-Люнь её новых друзей.
Сбитые с веток крошечным метеоритным дождем жучки в ужасе разевали рты и тянули тонкие лапки к Люнь-Люнь.

Она хотела помочь им, но сразу вспоминала суровый взгляд матери и её слова:
«Чонь минь, Люнь- Люнь, кинь шунь! Грой, Люнь- Люнь! Грой, грой!» Зажмурив от страха и бессилия глаза, Люнь-Люнь ещё крепче цеплялась за ветку лапками. Она надеялась, что завтра всё будет иначе — что старая гора не чихнет, не поднимется ветер, и не сдует её нового друга с соседней ветки. Но каждый день происходило одно и то же...

Вот и сегодня Люнь-Люнь грустила в одиночестве на клейком ивовом листике, пока наверху что-то не зашумело.

Люнь-Люнь не успела и охнуть, как ей прямиком на голову свалился незнакомец. Отряхнув крылья, он в почтении склонил голову и представился:

— Зунь-Зунь.

— Ой, — отвернувшись в смущении ответила Люнь-Люнь, рассматривая краем глаза широкие плечи и залихватски торчащие вверх усы нового знакомца.

Горделиво расправив крылья, жучок перебрался на край листа, где сидела Люнь-Люнь, и, закинув лапку на лапку, посмотрел на небо:

— Кинь пинь... Вай, вау!

Люнь-Люнь подняла головку вверх. И почему она раньше не смотрела на звезды?! Они такие красивые. Их мерцающее сияние напомнило ей унесенных ветром со старой горы товарищей, и она грустно вздохнула.

— Тинь пинь линь! — заметив невеселое настроение подруги, жучок взлетел, сорвал растущий неподалеку от дерева белый цветок и надел его на голову Люнь-Люнь.

— Ох, — от чарующего аромата голова Люнь-Люнь закружилась, а в брюшке неожиданно потеплело.

Глаза Зунь-Зунья загорелись. Он вскочил и резко распахнул сложенные на животе чёрные крылья.

— Ах, — ахнула Люнь-Люнь.

Такой большой зелёный фонарик она видела первый раз в жизни. Она наклонила голову, чтобы получше рассмотреть его, но не успела... Старая гора громко чихнула. Усики Зунь-Зуня приклеились к затылку, а крылья надулись парусом. Широко раскрыв рот он закричал:

— Деньми, деньми меня!

Люнь-Люнь не выдержала, и протянула отважно борющемуся с ветром Зунь-Зуню две лапки.

— Грой, грой, Люнь- Люнь! Грой, грой, Люнь-Люнь! — грозно кричала вслед им мать, но ее уже никто не слышал.

Крепко держась за лапки и перемигиваясь на лету фонариками, Люнь-Люнь и Зунь-Зунь, подгоняемые дыханием старой горы, неслись в сторону плетня, чтобы скрыться в зарослях орешника, среди гуляющих в нем кудрявых барашков.

— Динь-динь?

— Дань-Дань, Зинь-Зинь.