Убей эту дрянь, Ганс!

– Тоте дизен мёль, Ханс! – рявкнул немецкий офицер своему подчинённому на его немой вопрос, касающийся «этой чёртовой девки», отравившей сегодня двенадцать солдат фюрера.
– Яволь, герр офицер! –подобострастно вытянулся фашист, благодаря судьбу, что это не его, Ганса, расстреляют за то, что взял деревенскую «шмудсихен медхен» (грязную девку) в столовую для выполнения подсобных работ.

…Уже после Великой Отечественной, после Победы и залеченных ноющих ран, после того, как страна подвела тяжкие итоги пяти лет борьбы за свободу, мир узнал о подвигах партизанского подполья под названием «Юные мстители», о том, как будущий Герой Советского Союза Зина Портнова в свои семнадцать лет, уничтожив более ста немецких офицеров, была схвачена, искалечена и расстреляна фашистами… И моя героиня (настоящая Героиня, а не бесконечные «героини» сериалов и чёртовых шоу! Вообще, кто бы заставил продюсеров и авторов этого ничтожного «телепойла» не называть участников свих передач великим словом Герой?!), да, и моя Героиня не знала о «Юных мстителях» и Зине Портновой, а просто не хотела, чтобы в её родном селе хозяйничали пришлые гады… Война похлеще иных «воспитательных воздействий» меняет сознание и даже возраст человека. Любая война…
Критическое влияние на психику, «эмоциональные дрожжи» (как сказал один исследователь психологии участников вооружённых конфликтов). Точней не скажешь: чтобы вино забродило, нужна определённая закваска, а чтобы человек обнаружил в себе невиданные запасы и неслыханный потенциал живучести, смелости и, в конце концов, героизма – война есть самый что ни на есть атомный катализатор. Про это и про совсем молоденькую девушку, ставшую из-за войны взрослой и почти старой женщиной, небольшой рассказ.
Фашист захватил их Тарасовку легко. Да что «захватил»? Просто вошли в маленькое белорусское село в первые же дни войны, когда наши отступали и не было никакой возможности отбиваться от превосходящих сил врага. Поэтому «гансы» (как прозвали жители деревни немецкую нечисть) стали хозяйничать и издеваться над местными жителями. Сказки про «раздаваемые шоколадки» пусть оставят себе те, у кого никто не погиб в те страшные дни оккупации. В Тарасовке лютовали эсэсовцы, наслаждаясь безграничной властью над беззащитными людьми. Отнимали всё, что хотели, съедали годовые запасы провизии селян, стреляли в местных собачек и кур, насиловали местных женщин и девушек, избивали стариков… Зверствовали.
Не прошли гады и мимо Олеси, шестнадцатилетней внучки Гната и Нины Шперуков. Их сыновья с жёнами и малолетними детками успели убежать с обозом, а старики решили остаться. Олеся также отказалась уезжать от дедушки с бабушкой, сбежав от обоза и родителей в лес, и двое суток укрываясь от них там. Почернев от горя в поисках Олеси, и зная о приближении фашистов, скрепя сердце и надеясь на чудо, мать с отцом и двумя малолетками-погодками сели в телегу… Но девушка вернулась в деревню, когда там уже были изверги. Её схватил за волосы один из немцев и потащил к своему командиру. Олеся стала мычать, прикидываясь глухонемой, и сопротивляться, кусая фашиста за руку, но тот ударил её по голове и так притащил в дом, где за столом сидел жирный «герр» и жрал солёные огурцы с самогонкой:
– Ваз дамит зу ду ист?.. – «Что с ней делать?» – спросил волочивший Олесю по полу немец, объяснив начальнику, что поймал девушку, когда она выходила из лесу.
– Ану гиб ихь хи. – «Давай её ко мне.» – приказал жирный, кивая на соседнюю комнату. Тот сально кивнул и оттащил девчонку туда, бросив прямо на глиняном полу.
– Ги виг ди, Ханс! – «Ступай прочь, Ганс!». Жирный привстал со скамьи, шатаясь от выпитого, закусил огурцом и, зачем-то поправив воротничок мундира, двинулся в комнату, где была девушка. Немецкая педантичность не позволила ему сразу делать то, что он вознамерился. Поэтому он поднял с пола пленницу, положив ту на кровать, налил в стакан воды из графина и протянул Олесе. Она пришла в себя к этому моменту и, едва открыв глаза, двинула жирного в лицо, разлив воду и разбив свой маленький кулачок в кровь об очки фашиста. Тот с размаху ударил девушку в грудь, отчего она рухнула на пол. Немец хотел было ещё раз пнуть Олесю, но передумал и стал стаскивать с неё одежду. Олеся быстро схватилась и, что было сил, начала царапаться, мычать (решила до конца изображать из себя сумасшедшую глухонемую) и размахивать руками и ногами. Поняв, что из его затеи ничего не выйдет, и вдруг остановившись в смутном пьяном ступоре, «герр» вышел из комнаты, уселся снова за стол и налил стакан самогона. Затем достал из кармана маленькую фотографию, положил перед собой и стал плакать.
На эти звуки всхлипываний вышла Олеся. В разорванном платье и с разбитой в кровь губой, взлохмаченными волосами и бешеными глазами села напротив фашиста и налила себе в стакан из бутыля. Выпила залпом, съела огурец. Немец не поднимал на неё глаз. Олеся подвинула к себе фотографию, на которой была семья: этот жирный в шортах и майке, его фрау в летнем платье, мальчик с мячом и девочка примерно Олесиного возраста, с сачком для ловли бабочек. Где-то на лужайке, видимо, около своего дома. Счастливая семья. Олеся стала тыкать в фотографию пальцем и мычать, указывая на девочку и на себя, поочерёдно то в фотографию, то себе в грудь, которая ещё ныла от удара жирного. Немец поднял голову и стал грустно рассматривать пленницу. Он был отец, а перед ним была чья-то дочь. «Чёрт меня побери, чёрт побери Гитлера, чёрт побери войну, чёрт побери коммунистов и русских, чёрт…» – в его мозгу дрались мысли одна страшней другой. Он был католик, а она, возможно, тоже любила Иисуса Христа. «Чёрт меня возьми…»
– Брин зи ин ди кюхе…– «Отведи её на кухню, Ганс. Эта сумасшедшая, может быть, будет неплохо мыть посуду и чистить картошку…» – обессилев от алкоголя и пережитых эмоций, «герр» уронил голову на стол.
Так Олеся стала работницей в их «столовой» (занятом немцами соседнем домике, который они превратили в свой «шранк», буфет по-ихнему, который, под командованием «жирного» Ганса и ещё троих солдат, в свою очередь, был предназначен для обслуживания «эсэсовцев»). Мыла посуду, убирала после еды, выносила мусор…Однажды, неся очередной мешок с картофельными шкурками в свинарник, и заметив, что за ней пристально следит Ганс (денщик «герра»), подошла к нему и, мыча, стала объяснять, что ей нужно домой, к бабушке и дедушке, изображая старых людей, согнувшись, взяв клюку, поглаживая «бороду». Словом, ей удалось убедить немца в необходимости отлучиться. Тот нехотя кивнул, но показал жестами, что будет за ней присматривать. Так они дошли до Олесиной хаты. На подходе к дому, завидев бегущую навстречу бабушку Нину, Олеся стала что было сил громко мычать, подмигивая бабушке обоими глазами, и прикладывая палец к губам так, чтобы не заметил Ганс. Баба Нина всё поняла. Обняв внучку, прижимая её к своей груди и обцеловывая голову, стала приговаривать и причитать громко, а на ухо спрашивая:
– Родненькая, они с тобой ничего дурного не сделали?
Олеся, чтобы не выдать себя, глазами поводила из стороны в сторону, успокаивая бабушку. Ганс довольствовался ролью надзирателя, поверив в безобидность глухонемой девчонки. Олеся повернула к нему голову и жестами показала, что она хочет немного побыть дома, а потом обязательно вернётся к своей работе. Ганс сорвал с дерева яблоко, откусил от него, но выплюнул тут же, сочтя его кислым, и выбросил огрызок в делянку с цветущими маками. Затем повернулся и ушёл. Оставшись наедине с бабушкой и дедом, Олеся рассказала шёпотом про всё, что с ней произошло, и спросила бабу Нину, где у той хранится крысиный яд. Бабуля забеспокоилась:
– Котенька, не делай этого! Поймают ведь! Убьют! А так-то, может, и выживем все?
– Какой «выживем», бабуль? Они же сволочи! Они к нам ЗАЧЕМ ПРИШЛИ? Их кто звал сюда?!
– Тихо, тихо, маленькая…Услышат ещё…
– Ладно, бабуль, пошла я, а то спохватятся, худо будет.
Олеся, не услышав от бабушки ответа про яд, сама пошла в клуню (сарай), полазила по мешкам и ящикам, быстро нашла отраву, благо далеко дед её не прятал: чего-чего, а крыс да мышей всегда там хватало. Спрятав небольшой мешочек в потайном месте, пошла в «шранк», где сегодня повар-немец готовил любимую немчурой «коймитфляйш» (капусту с мясом). Свинью зарезали ещё с вечера, замариновали мяса, а капусту приказали шинковать Олесе, шутливо пригрозив той большими ножами, что, мол, смотри, «русише швайне», также и тебя замаринуем, если что не так. «Ха-ха-ха!!!» – громко ржали фашисты, глядя на испуганное лицо «деревенской сумасшедшей».
…Накормила вдоволь Олеся бесноватых эсэсовцев, вернувшихся с очередной «операции» по убийству мирных белорусских жителей. Накормила отличным крысиным ядом. Со знаком качества был яд, притом даже не с советским (тогда его ещё не было в помине), а их же, немецким ядом с их знаком отличного качества. Двенадцать обедавших (стол был небольшой, а к тому же вторая партия «воинов» опаздывала: много было «работы» в соседнем селе, слишком грелись автоматы от непрестанного использования «во славу рейха») умерли практически за столом. От души насыпала «приправы» Олеся…
Расследование было коротким. Жирный сразу догадался, кто устроил в его «шранке» печальный обед. Приказал Гансу привести Олесю к нему:
– Партизанен?! Партизанен?! – орал «герр», плюясь в лицо девушке.
– Да пошёл ты в жопу! – просто отвечала Олеся, смачно харкнув в рожу фашисту…
…Смерть героической девушки была лёгкой. Спасибо (без иронии!) жирному отцу славного немецкого семейства: он прекрасно понимал, что его, коменданта этой базы, может ожидать такая же участь, поскольку «эсэсовцы», считавшиеся элитными подразделениями вермахта, не простили бы своим «денщикам» подобного разгильдяйства в тылу врага. А поэтому, просто пожалев храбрую девчонку, саму поседевшую за несколько дней её личной войны, зная, какие муки могут устроить ей разъярённые сослуживцы отравленных, вернувшись на «базу», «герр» бросил Гансу короткое:
– Убей эту дрянь, Ганс.

…Таких, и ему подобных, подвигов на славянских землях во время этой и множества других войн совершено было великое множество! Русская женщина (а давайте будем их всех – украинских, белорусских, казахских и всех НАШИХ Женщин – называть так) способна на удивительные, великие, не поддающиеся никакому рациональному объяснению и анализу, ПОСТУПКИ и ПОДВИГИ во имя спасения семьи, дома, детей, Родины. Низкий вам всем поклон, Героини прошедших, нынешних и будущих времён! И пусть наша славная история полнится Вашими именами!