Тяга к прекрасному

    Моя семья не увлекалась классической музыкой, но я, волею судьбы, в возрасте уже шести лет соприкоснулась с божественной музыкой Фредерика Франсуа Шопена. Пластинка фирмы «Мелодия» включала одиннадцать вальсов, которые мы с такого же возраста подружкой под руководством её музыкального брата беспрерывно крутили и под особо нравившиеся мелодии пытались танцевать. Отец подружки принес в дом рулон грубой фольги, которая с помощью нашей фантазии превратилась в балетные пачки. Две тощеньких первоклассницы вальсировали под музыку Шопена в серебряных, торчащих параллельно полу, юбочках, пытаясь встать на несуществующие пуанты.
    Много позже я познакомилась с ноктюрнами, балладами и пьесами Шопена, а также с другими композиторами, имеющими мировую известность, но вальсы Фредерика остались в ряду моих самых любимых произведений. Вальсы Фредерика Франсуа Шопена называют наиболее интимным, «автобиографическим» жанром в его творчестве. По мнению российского музыковеда Изабеллы Хитрик, связь между реальной жизнью Шопена и его вальсами исключительно тесна, и совокупность вальсов композитора может рассматриваться как своеобразный «лирический дневник».
«"Ну, поцелуйте, поцелуйте меня!" – упал на колени польский композитор Фредерик Шопен перед своей любовницей – французской писательницей Жорж Санд. Та демонстративно отвернула голову и начала целовать свою собачку.
    – Поцелую, если напишете какую-то пьесу в честь моей собачки, – кокетничает.
Шопен мгновенно бросается к фортепиано и начинает наигрывать мелодию.
    – Замечательно, назову это "Вальс маленькой собачки", – говорит Санд и ведет композитора в свою спальню».
Автор этих строк Ирина Майданюк как будто присутствовала в позапрошлом веке в гостях у Санд… Хочу заметить, что это рождение «Собачьего вальса» мне очень нравится.
    Жизнь пролетает незаметно. Всем это прекрасно известно, кроме тех, кому еще семнадцать и утекающее время им кажется бесконечным. За пролетевшими годами присутствуют великолепные концерты классической и современной музыки в концертных залах и консерваториях, которые расцветили и украсили мою жизнь. Однажды друг моего детства, тот самый музыкальный брат подружки, который к этому времени давно окончил консерваторию и стал композитором, при этом подрабатывал в музыкальном издательстве и редактировал различные партитуры, пригласил меня на концерт знаменитого композитора Альфреда Гарриевича Шнитке, с партитурами которого он тоже работал в издательстве. Фойе Большого зала консерватории в этот вечер представляло торжественную демонстрацию музыкальных и не музыкальных знаменитостей. Я не буду никого перечислять, это и не нужно, так как горстка музыкально необразованных любителей музыки, таких, как я, слушали оратории для хора с сопровождением с таким же восторгом, как и музыкальные профессионалы. Мне очень повезло: мой друг детства, протолкнувшись сквозь плотную толпу почитателей, познакомил меня с маэстро, и я робко пожала его божественную руку. В моей жизни случилось всего два момента, когда я пожимала отмеченные богом руки талантливых небожителей. Ими были Альфред Шнитке и Юрий Александрович Завадский – советский актёр и режиссёр, педагог, народный артист СССР, лауреат Ленинской и двух Сталинских премий, Герой Социалистического Труда, Главный режиссёр театра Моссовета. Рука и того и другого была на удивление одна и та же: мягкая, безвольная, как сырое тесто, ничего общего не имевшая с мужским рукопожатием.
Продолжение концерта, после антракта, прошло в моей душе под впечатлением этого рукопожатия. Я уносилась мыслями в круговорот вселенной и отдавалась звукам музыки композитора. Мой друг детства, профессионал, известный в стране и за рубежом, музыкант и композитор, несколько раз всхрапнул под музыку Шнитке, и я поняла, что прикрыть глаза и отдаться морфею в процессе чего-то, если есть такое желание и возможность, совершенно не критично, даже наоборот: тебе просто очень хорошо, а ради чего же еще мы, собственно, и живем на этом свете?
    Сейчас, когда я плыву, покачиваясь в вагоне метро, не набитом людьми, а просторном и светлом, мой взгляд упирается в странную старушку с мезиальным, или медиальным прикусом. Этот тип неправильного прикуса также называется обратный прикус или нижняя прогнатия, наблюдается, когда нижняя челюсть значительно выдается вперед, нижние зубы перекрывают верхние. Её растрепанные седые волосы яростно выбились из-под вязаной шапочки, нахлобученной криво и косо. Одна тонкая прядь настойчиво лезет в лицо и глаза, и старушка, как маятник, убирает, и убирает, и убирает её в сторону. Возникает такое чувство, что без этой тонкой пряди старушка не протянет и минуты, она, прядка, нужна как воздух, чтобы её беспрерывно загонять за ухо. Рот беспрерывно шамкает, на носу прыгают очки, все лицо пребывает в движении, но взгляд старушки неотрывно погружен в изучение программы репертуара на март Большого зала московской консерватории и зала Чайковского с целью выбора абонемента. Подобрав что-то подходящее, она сучила ногами в старых деформированных артритом сапогах, рылась в кошелке, в поисках ручки и смачно отмечала интересное. Велика сила искусства и тяга человека к прекрасному!!! Я тут же вспомнила встречу 1975-го нового года, когда уже под утро пьяненькая компания собирается разъезжаться по домам, хозяин дачи под Немчиновкой громко заорал, оторвав щеку от подушки: «Хочу Моцарта!!! Дайте мне хоть два аккорда!!!», – не дождавшись  желаемого,  плюхнулся опять в подушку и тихо сказал: «Хрррр!»