Иван и Кузя

КУЗНЕЧИК

Вечерело. Стреноженные кони мирно щипали траву. От реки потянуло прохладой. Над Каменной горой замерцала первая вечерняя звезда, перед ней вытянулся тонкий серебряный месяц, казалось, что он будто бодался  своими острыми рогами с ночной темнотой.
Дед Иван обошел табун, расставил своих  сторожевых собак в ночное  и направился к шалашу. Внук Андрей и два его друга пытались разжечь костер из собранного хвороста, но уже выпала вечерняя роса, хворост был слегка влажным и не  загорался.
-Что, не горит?
-Не горит диду,- пожав плечами, ответил Андрей.
-А ну, геть отсель Васятка,- дед Иван присел перед  кучей хвороста, и заворчал на подростков сложивших кое-как ветки.
-Вот вы бесенята*, кто же так складывает костер.  Дед  стал ребятам  показывать, как нужно положить сначала растопочку, затем мелкие веточки хвороста, а уж потом те ветки, что крупнее. И вот уже через пять минут весёлый огонек превратился  в хороший добрый костёр.
-Эх, молодежь,- заворчал дед Иван.
Вскоре  над горящим костром закипел котелок и в нем через некоторое время забулькал уже наваристый кандёр.*
-Дедушка Ваня,- обратился  третий мальчик Егор,- А уже картошку можно печь?
-Нет, Егорка, жару мало, погодь, ещё трошки*,- дед погладил его по подстриженной голове, а мальчишка от досады шмыгнул носом. Где-то далеко за горизонтом, полыхнула зарница.
-Ой, будет дождь,- Васятка втянул голову в плечи.
-Нет, сегодня молодык*, -ответил дед не поднимая головы.
Неожиданно все услышали неприятный протяжный вой, забрехали сторожевые  собаки, следом на хуторе подхватили дворовые псы. Из табуна послышалось тревожное ржание лошадей. Мальчики  испуганно  переглянулись.
-Шакалы спустились к реке,- констатировал дед,- Да не бойтесь вы, сюда не подойдут. Дед  встал, повернулся к табуну,  набрал  в свои лёгкие  воздух, издал звуки, похожие на лошадиное ржание, ему тут же отозвались  кони. Дед, снова поиграл   своим хриплым горлом, издавая  уже знакомые звуки, ему опять кто-то отозвался из табуна. Наконец,  послышалось не однократное фырчанье и табун успокоившись,  затих.
-Дедушка Ваня, ты умеешь говорить с лошадьми. Ты знаешь их язык?- спросил восторженно Васятка.
-Ну, конечно, я ведь с пяти лет при лошадях. Как же за столько годов и не научится.
-И как дедуня,  у тебя так очень  ловко  получается?! - спросил  Егорка,- мне бы так. А то вот жеребец Орлик меня  к себе и вовсе не подпускает. И сахара с моих рук не берет.
-С  Орликом трудно тебе будет. Взрослый он уже жеребчик, с рожденья в табуне. Попотеть тут надо, чтоб приручить, да другом сделать. Казаки обычно и  трёхлеток под седло готовят, А чтоб под себя  жеребца вырастить, надо  с рожденья при нём быть, чтоб видел тебя сразу, голос твой слышал, запах пота твоего чувствовал. У них ведь как у кобыл:  ожеребилась,  голос свой подает, и своей лошадиной мокрой мордой в него тыкается, облизывает, кормит его своим молоком. Первые два часа после рождения очень важны для кобылы и жеребенка - они так запоминают друг друга. По внешности, по запаху молока, по голосу. Вот жеребёнок когда впервые пытается встать - падает. А кобыла голос подаёт,  ржет тихо так с грустью, с огорчением, потом когда он встанет на ноги поднимется уже крепче, то она уже  ободряюще заржет. И так они два три часа друг друга и  узнают, вот  и возникает крепкая связь между кобылой и жеребенком, чтоб потом тот не потерялся, да в табуне не пропал. Природа такой определила механизм, когда они запомнят друг друга, только тогда кобыла ведет жеребенка в свой табун, знакомит  его, семью показывает. Всё круг замкнулся.   Если человеку случается в эти часы подойти к жеребёнку, то опытная кобыла будет детеныша закрывать, чтоб  не видел он человека, да не принял бы за своего.
Вот так и готовят  под седло жеребцов. Берут молодую неопытную кобылу,  перед тем как ей жеребится, отделяют  от табуна. Когда она принесет жеребенка, то  должен при ней быть человек, чтоб жеребенок видел  его сразу. Он потом  будет бегать за ним как за матерью, как котёнок ластица, играть, теребить  одежду, да и сам он  глупый, может посчитать себя человеком.
Дед  Иван замолчал, достал кисет, закрутил свою «самокрутку»*, и закурил. Ярко горел костёр, потрескивали дрова, где-то в степи  кричала  ночная сова.
-Дедушка, а ты вырастил себе   жеребца,- спросил внук  Андрей,- Был у тебя свой конь?
-Конечно, раньше  до войны на службу казаков  с конём призывали. Вырастил и я. Был  у меня жеребец, настоящий друг.
-А как его звали диду?
-Кузнечик.
-Ха, ха, ха,- весело рассмеялись ребята.
-Как то совсем не по лошадиному,- сказал Егорка.
-Вот, все так и говорили когда  слышали. А я  его потом для солидности представлял Кузьма, а так Кузя, Кузнечик, - дед Иван тепло улыбнулся. Наступила  молчаливая пауза.
-Дедуня, ну, как  всё было. Ну, расскажи. Ты  с ним служить пошел?
-А давайте хлопчики  сначала повечеряем*, а потом погутарим*. Где тут наши харчи*, что бабушка Лида  нам собрала.
-А мне мамка  то же ужин собрала,- сказал Егорка,- взвар*,яйца, цыбуля*краюха.*
Васятка, тот молча положил в общий круг свой узелок.
-Ого. Да мы богачи сегодня. А ну, налетай,- дед поставил котелок с кондёром, деревянные ложки, а  потом большим ножом стал нарезать ломтями хлеб и  по очереди класть перед ребятишками.
После ужина. Дед достал кисет, отсыпал щепотку махорки на бумагу и скрутил «самокрутку*». Закурил, задумался глядя на огонь. Ребятишки притихли глядя на деда Ивана, потом заёрзали в нетерпении, ожидая рассказа.
-Дедуля ты ещё не забыл, что обещал нам рассказать про Кузнечика,- затронул деда Андрейка, - как это было?
-Да как было, за три года до войны. Весной. Молодая кобылка  ну не как не могла  ожеребится, ветеринара позвали. Кое – как  да с Божьей помощью помогли ей, а она то ли от испуга, то ли инстинкт не проснулся у неё, не приняла жеребенка. Что только не делали:  его молоком её  мазали, его её потом натирали и  подкладывали к ней, нет, брыкает его. На  голову кобыле мешок одевали, и жеребёнка в это время ей под вымя подкладывали, нет, лягается. Так  промучились несколько дней, и стал я его соской с бутылки коровьим молоком выпаивать. Ясно дело  ко мне он и привязался. А игривый был, смешной, так взбрыкивал. На луг пойдём, он там давай шебунять* - носится как угорелый то одним боком, то другим. Ну,  чистый кузнечик. Надоест   одному бегать, тогда ко мне пристанет. Сначала обнюхает, толкнет боком. Вот мол, вставай, давай играть. Потом щиплет за ухо или за щеку. Нет, не отстанет  от меня, пока не поднимет. Да я и сам рад был побегать с ним наперегонки, молодой   тоже был ещё.
 Вот так и росли  вместе, потом стали  с другими казаками  к службе готовится. Команды разные выполнять, строй, шаг отрабатывать. Так намаемся иной день от этой муштры, что спим с  Кузей на ходу, домой добираясь. На базу, прощаясь, уткнётся кузнечик мордой  в мою шею, причмокнет за ухом потрется, лбом ещё боднет. А я затяну песенку: «Эх, ты друже, мой ты друже, конек мой любимый, не тужись, и не горюй вместе мы отныне…» Бывало, что и  спал на базу рядом с ним в яслях*. Мать, увидев утром такую картину   ругалась: - «Вот босяк чумазый, скоро  сам конякой  станешь. Отец, ну хоть ты ему скажи, пусть хоть спит дома, совсем не вижу, целыми днями где-то носит его». Отец только смеялся да усы подкручивал.
В тот, предвоенный год мы с Кузнечиком оба шибко* выросли. Я перерос даже старшего брата, да и в силе не уступал. А жеребец мой Кузя, в такого красавца превратился. Все заглядывались. Высокий, сам мастью карый*. Весь тёмно-коричневый , местам переходящий в совсем чёрный цвет: голова, колени. По холке тоже шел черный оттенок, уши грива да хвост чисто черные, а передние ноги в  носочках правый чуть выше левого, и под правым коленом пятно седое.  На морде его, от переносицы глаз  до  ноздрей к верхней губе шла белая стрела. Красивый был жеребец нечета другим, породистый. На майдане, на масленицу в тот год не один приз взяли мы с ним на джигитовке и рубке лозы. Так я из кожи лез, что ни одного соревнования не пропустил. Уж очень хотелось первым быть, побороть брата старшего, да и других казачат. Не обошлось  и без девушки,  приглянулась мне   дочка сотника Кабаргина. Ужом так и этак я вертелся, чтоб сотник меня заметил и его дочь. Так раздухарился*я, что не заметил  чёрного глаза в сторону моего жеребца.
 Будучи  уже дома, привязал я Кузнечика у тына*. Заходя  на своё подворье,  услышал   я проезжающую бричку.*На ней ехал мужичок в нахлобученном на нос картузе*.
-Надысь* с ярмарки  голытьба* едет. Лыснул* видно мужик сегодня очень здорово. Вон як головенка на шее болтается. Да чё, на масленице любому взрослому  можно  выпить, - так по наивности думал я.
Из курня,* на крыльцо   вышла матушка: - » Ну, что ты так сынок долго. Все гуртом приехали,  снидать* сели, а тебя как анчутку* де-то носить»
-Да иду я, маманя, иду. Вам бы токмо лаяться*.
-Ах, ты кузёнок*, матке оговариваешься. Забери тебя Грец*,- и она со всей силы так огрела меня сложенным  вдвое рушником по загривку*, что в ушах зазвенело
-Ой, ой, больно же,- схватился я за плечо.
Отклонившись от следующего мамкиного  хлопка,  я вдруг заметил, как  в конце нашего база* остановилась  бричка пропойцы,  и тот боязливо озираясь,  разглядывал  наше подворье, и катух*.
Я, решив его  припугнуть и прогнать,  что есть мочи свистнул. Мужичонка обернулся на шум,  испуганным взглядом напоролся на мой кулак,   быстро хлестнув батогом худую лошадёнку, загрохотал своей бричкой* далее. Знать бы мне тогда, что это прознатчик,*отвел бы я беду от себя. Молод был, доверчив, не опытен.
В горнице отец встретил меня укором: - » Иванко, где ты шебуняешся*, все за столом сидим и тебя поджидаем, а ты, погляди какой барин».
-Да не буду я боле,- буркнул я, почёсывая затылок. Семья дружно засмеялась, зная матушкины «прибаутки» да тяжелую руку.
-Шо, словил бубнов*,- зубоскалить взялся брат Гриня,- не видать тебе и Лидки, соплив ты ещё братец!
-Это про какую Лидку, балакаете*,- встрепенулась  мать.
-Брехун*,- бросил я Гриньке.
-Да сотника Кабаргина младшая, уж подросла как,- ляпнул Гринька,- он маманя для неё на столб лазил за красной шалью. Снял, поди же, ну везунчик. Да, маманя, сынок твой младшенький, шаль не тебе свёз, Лидке прилюдно задарил.
-Будем сватов  осенью засылать, аль как?- шутливо заговорила матушка.
-А ну, будя зубоскалить,  всем цыц. Нечего вилами вам мусолит*  по воде, раньше  времени . А ты,- отец повернулся к  братцу Гриньке,- звонарь, поснедал*?! Геть* теперь на баз*, работать.
В благодарность, за то, что отец пресёк Гриньку, я рассказал ему за проезжего нынче мужика.
-Да, надо от греха  подальше  на ночь кобеля Куцого  на баз привязать. Нехай  посторожить хозяйство на базу.
Прошла неделя, другая и третья тихо да мирно всё в округе. Успокоились все, всё пошло своим чередом, и вот  перед троицей  задождило. Ночи прохладные  стали. Ходил я накануне того дня в ночное и простыл, да так, что горячий был. Мамка меня и в баню и на печку гоняла прогреваться, да травами разными паивала с мёдом. Прям закляк* я тогда и  валялся несколько дней в горячке. Вот тут то и беда случилась.
Встала  мамка с моей сестрицой Дусей  коров доить, да обе в крик. Я шеметом* без чувяк* выскочил на улицу. На базу  кобель заколотый, коней нет,  и худобёнок* годовалый пропал. Следов нет. Курпей* видно на голову коням накинули, обули в кожаные торбы*   да и свели со двора. Вот только чего мы разгадать не могли, какой егупетка*так подошел к собаке, как и кого  к себе мог подпустить наш кобель. Злой был он до пришлых людей, значит, помогал ворам свой, знакомый галмат*. Долго мы его предателя  искали, а он сам то, по пьянке признался, отцу, подлец этот наш  куманёк оказался. Жалко прошло много лет с тех событий. Бить уже не с руки было, но дорога в наш двор ему была с тех пор заказана.
А в то утро мы  вместе с добрыми  соседями  поднялись  в догон за ворами, да где там. Словно игрец* над нами насмехался. По балке*, да по ереку*  кое-где разглядели следы, спустились к реке, там разделились, одна ватага  по правому  берегу пошла, другая перешла на левый Несколько суток потратили в поисках, безрезультатно.  Конокрады табуны уводят, гурты, а тут пять каких- то домашних  кляч.  Остались мы без коней. Плакал я  за Кузей, не стыдился и не утирал даже слёз своих. Такого друга не уберёг. Для своего хозяйства,  мой отец конечно купил кобылёнку, ведь без неё никак на базу. Потратились, конечно «затянули ремешок»*,  а как иначе.
- Сынок не нужна им была наша скотина,- сказал мне отец,- За твоим жеребцом они Иван охотились. На  масленице,  на джигитовке  видно кому-то глянулся* он. Ты же с Кузей как одно целое был. То ли он тебя нёс, то ли ты ему сердцем приказы давал. Наблюдал я за тобой. За весь день не одного разу, по коню нагайка не гуляла, так, рукой токмо ты по его шее прихлопывал. Не было в тот день лучше тебя наездника сынок. Как казак, казаку говорю.
-А может, он сам вернётся а, батя?!
-Редко такое бывает, угоняют на продажу, да подальше. Трудно будет твоему жеребцу. Он же окромя тебя никого к себе не подпустит, ты же его с соски кормил, он тебя за мать принимает. Конь табуна  даже не знает. Его ломать будут, пока не покорится упрямец, но боюсь, что  сдохнет, когда от тяжести надорвется. Бывает, что хозяин сдастся, и  сжалится, тогда ещё может и поживёт коняга.
-Это как, отец?!
- Строптивых не любят. Вот если жеребец  другого наездника не признаёт, то вешают на него саквы* с глиной, да по больше,  что бы те были потяжелей, или мешки с камнями.  Гоняют  коня без продыху, целыми днями, пока тот не упадет от усталости. Потом наездника сажают взамен мешков, конь разницу  же почувствует, покорится. Ну а если опять  не подчиняется, то опять мешки таскает,  пока не примет седока. Бывало, что упрямец   до самой своей смерти и не подчиняется.  Ну, умный хозяин понимает, что не сломить  этого строптивца,  жалеет  свои деньги, и  в упряжь отправляет бедолагу, бричку тягать.  А злой, и безжалостный человек до смерти забьёт, не пожалеет, ему бы только власть свою показать.
Я снова захлюпал носом,  подумав о жуткой доле теперь моего Кузи.
-Не журись сынку, справлю я тебе коня, потерпи малость*.
-Нет, отец, я знаю, такого уже как Кузя не будет.
-Всё в руках Божьих сынок. А пока будем  жить, как умеем и господа благодарить за каждый благодатный на этом свете день.
Тот год мы как-то пережили, а на следующее лето началась война, напал фашист на наши города да сёла. Призвали Гриньку, потом меня и других наших казаков и сельчан. Попал я в разведку в  4 й кавалерийский корпус. Но больше был я пехотой, чем казаком, чаще на брюхе ползал с товарищами за языками. Кони у нас были лишь для быстрого передвижения по нашим позициям. И вот в 42 году, в конце сентябре   две наших дивизии по железной дороге из  Туапсе перебросили в   район Гудермес-Шелковская, с целью  остановить продвижение немцев в Закавказье.   Тяжелые бои там были, изрядно нам досталось, но немцев мы остановили.   В очередной раз отправлялся наш отряд в разведку .Мы тщательно готовились: чистили своё оружие,  собирали и  проверяли  снаряжение, писали домой письма. Я,  как и все, занятый этими же занятиями, сидел перед блиндажом чистил оружие и насвистывал мелодию своей песни, про коника.
Вдруг так отчётливо до меня донеслось  ржанье  коня, сначала тихо, а потом так громко, что я  подскочил  со своего места. Сунул пистолет в кобуру и помчался на голос лошади, охваченный непонятной дрожью. За небольшой полосой деревьев, у колодца стоял  чей – то обоз. То ли с продовольствием, то ли с оружием, не знаю. Только увидел я ребята смотрящую в мою сторону  голову коня. Это был мой Кузнечик! Не узнать я его не мог. Он так громко ржал, что  разрывались мои перепонки. А конюх, не понимая такого поведения лошади, принялся его  избивать.
Подбежав,  я оттолкнул конюха,   выхватил  плеть, да в рожу ему кулаком заехал.
-Да ты сволочь, сдурел, - заорал я на незнакомца, - Разве можно его плетью стегать! За что!
-А чяго он!
-Дать бы тебе самому,- я замахнулся на него опять, да так загнул матюком, что конюх попятился и исчез.
-Кузя, Кузнечик мой,- я крепко прижался  к  морде жеребца. Нежно гладил ладонью  его белую стрелу на переносице, - живой Кузя, какой же ты живой! Я восхищённо заглядывал в его черные  глаза. Гладил его уши, теребил гребень шеи, почесывал её. Чмокал снова и снова его в  чёрную морду. Тот в ответ только тихо  жалобно ржал.  Охолонув  немного от горячки я оглядел своего жеребца и ахнул, да на нём живого места не было. Он был весь в жутких рубцах. Худое замученное животное. Когда-то красивая длинная грива была теперь  безобразно обрезана, от упряжи растерты бока. Сердце резанула боль. Я обошел  Кузю, глянул на  второго коня. Второй  конь был  тоже худ, но не так поранен.
-« Эх, ты друже, мой ты друже, конек мой любимый, не тужись и не горюй вместе мы отныне» - запел я тихонько  нашу песню, тесно прижимаясь своим лбом к шее Кузнечика. А сам же я думал, как же мне выручить Кузнечика,  и увы, не находил решения.
Привел меня в чувство, чей то окрик.
-Кто таков и что ты делаешь возле чужой материальной части.
Обернувшись на чужой крик, я увидел старшего по званию офицера.
-Иван Калита, рядовой  4-й дивизии.
-Почему набросился на моего солдата?
-Да бил он моего коня и почём зря.
-Разберёмся. Почём ты взял, что он твой. Чем докажешь?
 -Да мой и всё, вот седая родинка под коленом правым,  да на левом бедре тавро, стрела, по её краям буквы И. К. Это единственная боль которую я причинил своему жеребцу.
-Верно, -  не проверяя моих слов, подтвердил сержант.
Я в знак  нашего примирения, протянул красный кисет с махоркой.
-Ого, какой  красивый кисет. Расшитый.
-Невеста подарила перед призывом. Я ей шаль, а она стой шали край отрезала да  кисет   мне сшила, что бы оба помнили друг дружку.
Закурили мы и поговорили. Всё, всё я  старшине про Кузнечика  рассказал, как растил, как призы брал, и как его  украли. Кузя будто понимая наш разговор, периодически  тихо ржал и похрипывал, словно подтверждая мои слова.
-Отдай старшина мне его. Богом молю.
-Да я,  тебя понимаю. А что взамен то,  на его место кого? Найди хоть какую клячу! Без вопросов уступлю. Я,  даже помню, как и где его мы забрали. Веришь в  одной станице, на базу у  кулака. Вот эти рубцы оттуда. Среди других коней он был один такой замордованный. Хозяин его, мироед пузатый, аж зубами скрипел глядя на него. Сказал, что денег за него отдал немерено. А жеребец то в седло ни кого  и не взял, как  ни старались. Теперь  понятно мне почему. Так что ищи клячу, мы еще здесь сутки будем. Потом дальше по разнарядке.
Я еще долго бодался с Кузнечиком. Выбрал калтуны* из гривы и хвоста, почистил его бока пучками соломы до блеску. Почистил  подковы, ловко срезая своим походным ножом неровные края копыт.
Приметив конюха, пальцем приманил: » Что же ты лошадей не жалеешь, не ухаживаешь. Скажи, конюх ты, аль дерьмо собачье?!
-Чё ты, лаешься. Когда мне  тут им ещё копыта обчищать. В дороге всё время, да под обстрелами. Не обучен я за конями ходить. По приказу  я к ним приставлен.
-Так  учись. Человек ты или сука. Кузнеца бы надо край как, в зиму нужно перековать. Меня услышь, ты, конюх.
-Прикажут, перекуём.
Эко, дурак ты, как я погляжу,- горестно подытожил я.- Как  этого, второго то зовут?
- Рыжий.
-А ну приведи коня в порядок. А то я твой ленивый толстый зад отстрелю.
Конюх нехотя взялся чистить «Рыжего»
За час нашего общения Кузнечика было не узнать. Засиял мой жеребец красавчиком. Только  иногда конь вздрагивал, видно было, что болели некоторые рубцы, насколько жестоко он был когда-то избит. Я  через каждые пять минут подходил  к морде жеребца и всё чмокал его жалеючи: »Тихо Кузя, потерпи мой дружок, ты же конь казака, а те не плачут и не сдаются».
Так у влекся я заботой о Кузнечике, что не заметил, что за нами наблюдают.
-Калита, ты что, три наряда хочешь себе сегодня с хлопотать или под трибунал. Его все ищут, а он бока кобыле чешет.
-Товарищ лейтенант. Это жеребец с моего двора. Мой собственный конь, его перед войной у меня украли. Вот нашелся. Не поверите, он меня первый узнал,- и я устремил свои счастливые глаза на лейтенанта.
-Да. Дела. Вот только через полчаса боец, уходим мы на задание.  Пойдем в этот раз далеко за линию фронта. Приказ получен,  а это сам знаешь, не обсуждается.
-Я жеребца хочу забрать, он мой.
-Да понимаю я тебя. Но приказа никто не отменит. Вернёмся и заберем твоего жеребца. А  пока у тебя 10 минут попрощаться, возьми номер полевой почты у конюха.
-Кузнечик прости. Я вернусь и тебя заберу. Верный мой, преданный друже, - Я пробежался пальцами за ухом коня потрепал холку, погладил белую стрелу на морде коня, чмокнул его в нос, и не оборачиваясь, стал удаляться. Жеребец заржал  в тревоге. Я со слезами обвернулся. Конь высоко  поднял голову, вытянул шею и ещё пронзительнее заржал. Боль невыносимой утраты слышалась в этих звуках. Мучительно горько было нам  друзьям, только, что нашедших  друг, друга и опять  расставаться. От безысходности я засунул  пальцы в рот, и свистнул несколько раз условным знаком: »Жди» Больше я пока ничего не мог сделать для своего коня. Нужно было только надеяться, что  я вернусь с задания.
Вернулись мы  с задания  через  неделю, целыми и невредимыми.  Кинулся я сразу искать  своего жеребца, да тот канул в безвестность вместе со всем интендантским обозом.  Тяжелые бои были в те дни на нашем фронте,  потерял я всякую надежду найти Кузнечика.
Дед замолчал, слышно было, как потрескивает костер, да стрекочут вокруг сверчки.
-А, что дальше было, - поинтересовался Егорка.
-Да, деда, расскажи,- продолжил Андрей.
-А что дальше?!  Вся ко ребята  на фронте бывало. Провоевал я всю войну и закончил  со своей дивизией в Чехословакии.  Вернулся домой в родную станицу, женился, работал, детей растил. Вот вас внучат дождался,- дед Иван  наклонился над Андреем и взъерошил тому вихры.
-Дидунь, а расскажи ещё про войну,- заискивающе попросил Васятка.
-В другой раз, поздно уже. Да и что про неё треклятую говорить, она мне и так каждую ночь сниться, житья не дает. Вы лучше в костер дровишек подложите. А мы с Андреем табун проверим. Дед Иван поднялся, взял в руки пастуший посох, тихо свистнул, из темноты показалась сторожевая  собака, и они двинулись к табуну.
30*10*2018-07*02*2020г.

P.S.Горы.Ночной костёр. Малознакомый круг людей, но интересный завязался разговор.Внук рассказывает историю про своего деда.Так эмоционально, с  такой гордостью.И эта история поражает меня, погружает в те события,заставляет  сопереживать.  Лаврентьева В. С.

Казачьи слова сейчас редко употребляемые в русской речи.
Анчутка*- нечистая сила
Грец*(забери тебя грец) – чёрт
Геть*- уйди
Бесинята*- им в виду непослушные дети
Поготь*- подожди
Трошки*- немного
Самокрутка*сделанная самим сигарета
Повечерять*- ужинать
Гутарить (погутарить)*- говорить, поговорить.
Харчи*- еда
Снидать*- кушать, принимать пищу
Кондёр*-густой суп из пшена заправленный салом
Взвар*-компот из сухофруктов
Цыбуля*- репчатый лук
Шебунять*- проказничать
Босяк*- бродяга, оборванец.
Голытьба*- бедный человек
Картуз*- мужской головной убор, фуражка.
Шибко*- сильно, крепко
Карый*( конь)-масть тёмно-коричневая с чёрным оттенком.
Раздухарился*- расхвастался
Тын*- плетень
Баз*-хоз.двор для домашней скотины
Катух*- теплый хлев для животных

Бричка*- телега, повозка запряжённая лошадьми
Ясли*- большая кормушка под сено для скота
Надавать бубнов*- побить
Лыснул*- выпил спиртное
Курень*-дом
Прознатчик*-шпион
Шебуняешся*- проказничаешь
Балакать*-говорить, вести беседу
Брехун* - врун
Буде*- хватит, довольно
Лаяться*-ругать (или ругаться с кем-то)
Кузёнок*-поросёнок
Худобёнок*-теленок
Хиба*-может быть
Закляк*-замёрз
Шеметом*-очень быстро
Чувяки*-лёгкие туфли(обувь из кожи или парусины)
Курпей*- кусок выделанной овчины
Торбы*- небольшие кожаные сумки для перевозок зерна.
Саквы*- большие кожаные мешки
Егупетка*- предатель, подлец, подхалим
Галмат*- плохой человек
Глянулся*- понравился
Игрец*- злой дух
Калтуны*-скатанные в комок кусочки шерсти или волоса
Малость*- немного
Майдан*- площадь станицы