Феерическая вспышка

     Устроившись за столиком, под зонтом, небольшого кафе, Виктор, не торопясь, отхлебывал из чашечки кофе. Пригубив, отставлял, как бы забывая о ней, затем вновь возвращался, чтобы, сделав глоток, отставить ее и затянуться сигаретой. Так, смешивая кофеин с никотином, он получал своеобразный кейф, располагающий к размышлению. А может, подобное состояние вызывало всего лишь иллюзию размышления: уводя то в прошлое, вороша воспоминания, то понуждало заглянуть в будущее, позволяя уловить эфемерно колеблющийся образ какой-то новой сногсшибательной композиции. На душе было хмельно и отрадно, плоть же являла собой Роденовского мыслителя, слегка отягощенного гениальностью. Виктору нравилось это слияние, как кофе и сигарета. Подглядывая сам за собой, он, как это не парадоксально, даже где-то завидовал себе. Из души так и просилось вырваться наружу перефразированное восклицание классика: «Ай да Гулов, ай да сукин сын!». Такое восхищение собой, пожалуй, было небеспочвенно.  Взять хотя бы, к примеру, проводимую во Франкфурте-на-Майне книжную ярмарку, где часть экспозиции, представляющей Узбекистан, состояла из оформленных им книг. То есть, в сознании зарубежного народа Виктор Гулов в некотором роде представлял собой лицо Республики. А это, о-го-го... не халам-балам. Правда, сам пока за рубеж не выезжал, но как знать, – в ряду грядущих перемен... А персональная выставка, прошедшая в центральном выставочном зале... Вот он, полюбуйтесь, туточки. Вскинув взгляд, Виктор уперся в «шкатулку» здания, окаймленного у основания восточными арками. А недавнее принятие его, Гулова, членом союза художников. Это тебе не хухры-мухры...
     Отдав должное самолюбованию, Виктор с наслаждением впитывал звенящую голубизну бездонного лазурного неба. Далеко, в перспективе улицы парила над городом, упирающаяся в синеву, мачта телевизионной башни, ближе, сливающиеся с небом, играя солнечными бликами, глазурь голубых куполов – кафе, носящего аналогичное название.
     Не смотря на конец сентября, солнце еще изрядно палило днем, но к вечеру, сменив гнев на милость, направлялось в свои чертоги, одаривая бархатным теплом и оставляя длинные прохладные тени.
     Мелодично пробили куранты. Гулов взглянул на часы. «Половина шестого. Пора». Поднявшись из-за стола и преодолев напрямую газон, он устремился вверх по ступенькам, ведущим в выставочный зал. Экспозиция располагалась тут же, у входа, в аванзале. Торжественная часть открытия была назначена на шесть, так что в зале пока было не многолюдно. Художники – участники выставки – наводили последние нюансы, и старались подать свою композицию так, чтобы как можно ярче раскрыть ее содержание. Появившиеся первые посетители тоже обходили объемные экспонаты, приседали, вставали, затем обменивались друг с другом разгадкой, идейного содержания той или иной работы. То там, то здесь мелькали вспышки фотоаппаратов, как любительских, так и камер профессионалов.
      Войдя, в вестибюль Виктор сразу заметил своего друга. Огромный, словно колосс, Сергей, прислонившись, подпирал плечом колонну. Потупившись, он, взирал на подиум, со своим творением, непроизвольно поглаживая свои роскошные, черные как смоль усы.
     – А, пришел, – Сергей флегматично пожал протянутую Виктором руку, однако при этом в глубине его глаз запрыгали озорные чертики, усы подернулись улыбкой, и уголки глаз выказали по паре радушных морщинок.
     Затем, уже вместе, они стали обходить экспозицию, периодически наталкиваясь на своих знакомых. По ходу дела Сергей пояснил Виктору цели и задачи проводимой выставки, придавая большое значение ее статусу, как международной. При этом лукаво блеснув глазами и демонстративно прикрыв усы ладошкой, пояснил:
     – Выставка международная, а состав-то весь в основном из представителей СНГ. Так, пара
немцев-керамистов, остальные – все бывшие наши. – Затем уже без тени иронии продолжил: – Тема, правда, серьезная, как видишь, даже, можно сказать, мировая. Посвящена она проблеме Арала. Так-то, мой друг.
     – Надира! – вдруг воскликнул Виктор, прервав умозаключения своего чичероне, который и сам ведал, насколько глобальна проблема Арала, и уж, конечно, сам мог разгадать потаенный смысл экспонируемых композиций.
      Надира обернулась на возглас. Было видно, как по ту сторону ее миндалевидных карих глаз происходит усиленная работа по идентификации явившегося ей лика. Узнав его, Надира просияла и подалась навстречу Виктору.
     – Ба, какие люди! Привет, привет. Сколько зим, сколько лет, – с улыбкой на устах она протянула руки, и, слегка прижавшись к груди, коснулась щеки друга. Затем, отстранившись, снова взглянула ему в лицо. – У-у-у, а седина-то не в шутку оккупирует твою бороду, но не переживай – это тебя нисколечко не портит, наоборот придает солидность.
     – Стареем, стареем, мать.
     – Да ладно уж, не кокетничай. Знаем мы вашу самовлюбленность. Седина в бороду, бес в ребро. А когда студентами были, скольких девчонок загубил?.. Синяя борода! Поражаюсь, как я сама устояла... – Надира с лукавой усмешкой погрозила пальчиком перед носом Виктора. – Ладно, это все не про то. Как сам-то сейчас, чем занимаешься в наше непростое время, как выживаешь?
     – В принципе... – Виктор, исполненный самодовольства, раскрыл рот, чтобы поведать давней приятельнице и сокурснице о ласках и внимании, коими одаривает его благосклонная судьба.
       Но Надира перебила его:   
     – Ой, прости, начинается открытие, а я в президиуме, – и уже обернувшись на ходу, добавила: – После выставки посиделки в наших пенатах. Будут все участники выставки, так что не отставай от Сереги, там и поболтаем, непременно будь...
      Сергей, подошедший сзади, грузно положил руку на плечи Виктора, занавес усов раздвинулся, обнажив краешек верхних зубов:
     – Что, брат, опять за старое, неугомонный ты наш? Женат, гляди уж лет пятнадцать, а все туда же.  Не зря говорится, горбатого могила исправит.
     – Да брось ты, мы с ней просто старые друзья. 
     – Что, постарела, небось, Надюха? – переиначив имя Надиры на русский манер еще со студенческих лет, не угомонялся Сергей, стараясь спровоцировать друга на признание. – Мы- то с ней часто общаемся, так сказать, по долгу службы и обоюдному призванию.  Кстати, она сейчас тоже работает педагогом в училище, так что приглашение на застолье имеет под собой реальную силу.
      Церемония началась. Виктор, уже не внимал словам своего однокашника. Сосредоточив взгляд на стройной блондинке в черном платье, эффектно облегавшем фигуру и выгодно подчеркивающем ее женские достоинства, он внимательно изучал объект. На вид ей можно было дать лет двадцать пять, двадцать шесть. Она стояла рядом с молодым человеком где-то ее же возраста, и о чем-то его расспрашивала. Тот отвечал, но чаще недоуменно разводил руками.
     – Какая женщина... – с восторгом и вздохом сожаления, исторг Виктор полушепотом из недр души, теряясь в догадках, кто она, откуда. Только при одном ее виде он уже воспылал к ней страстью. Страстью обладать ею, и в то же время быть ее покорным рабом. Такое чувство рождается внезапно и непонятно почему, пусть ты даже не обмолвился с ней и словом.  Один ее вид, – сознание, что она есть, бередит душу, заставляет учащенно биться сердце...
     Сергей проследил взгляд Виктора, и обнаружив, кому были адресованы его восхищения, весьма прозаично заметил:
     – Это немцы. Керамисты, я тебе о них говорил. Хельга Вебер и Эрик, правда, его фамилию я не помню, но полагаю тебе она без надобности.
     – Он что, ее муж?
     – Ох, избавь, пожалуйста, меня от подобных вопросов. На вид не похоже, а там – бог его знает, во всяком случае, ходят всегда вместе. Да и как я с ними буду общаться? Они по-английски, по-французски лопочут, а по-русски не бельмес. Ну а я, сам понимаешь, по-немецки кроме «Хенде хох!» ни черта не знаю. Надюха с ними только так шпрехает, вот через нее и проясни все интересующие тебя вопросы. Кстати, на вечеринке они тоже будут, так что вперед, по-бе-ди-тель, дерзай! – Сергей широко раздвинул створки усов.      
               
                II

     Спускались бархатные, как синий восточный чапан, сумерки, когда участники выставки расположились за столами, составленными вряд во дворе художественного колледжа. Виктор оказался между Надирой и Сергеем. Но в этом ничего мистического не было, они и должны были сесть вместе – ведь друзья. А вот мысли, направленные в отношении Хельги каким-то магическим образом, воплотились, и приняли вполне реальные очертания. За столом она оказалась прямо напротив Виктора, правда на ее спутника чары не распространялись, тем не менее, он находился с ней рядом...
     После первых двух рюмок Виктор стал теребить за руку Надиру, настойчиво прося представить его Хельге. Нетерпение усиливал алкоголь и несколько молниеносно брошенных немкой в его сторону взглядов. В итоге Хельга сама обратилась к Надире, Гулов понял, что говорила она на французском, а смысл сказанного перевела подруга. С плутоватым блеском в глазах, не без жеманства она сообщила, что фрау сжигает любопытство, кто этот галантный господин, сидящий напротив нее, раньше, мол, среди художников она его не замечала. В особенности ее пленили седеющая борода незнакомца и прекрасный джинсовый костюм, так ладно на нем сидящий. И что с обладателем такой массы достоинств, фрау, мол, изъявляет неукротимое желание познакомиться.
     Виктор, конечно, усомнился в точности перевода, видя игривое настроение подруги, но уточнять не стал, тем более что это ему льстило. Правда, про себя подумал, при чем здесь джинсовый костюм?.. Все это время он не сводил взгляда с иноземной красавицы, которая, глядя ему в глаза, покачивала головкой, словно подтверждая достоверность переводимого. Гулов встал, протянул на встречу ее бокала свою рюмку и представился. Поцеловал руку и, чокнувшись, громко, как глухонемой по слогам, произнес:
     – За, зна-ком-ство!.. – и опрокинул рюмку.
     В дальнейшем на протяжении всего застолья, они обменивались с помощью Надиры короткими фразами, выражая друг другу радушие и нескрываемый чувственный интерес. В основном Хельга задавала вопросы, на которые Виктор однозначно отвечал, потрясая пятерней обеих ладоней: «Ноу проблем!»
     – Ну что, зацепило? – раздался возле левого уха добрый басок, тоже хорошо подвыпившего Сергея.
     Виктор не стал выяснять, по поводу чего была отпущена реплика, а с жаром, захлестнувшим его желанием, стал упрашивать друга перенести вечеринку в более тихое место, а точнее небольшой компанией, включая Хельгу, Эрика (бог уж с ним), переместиться к Сергею домой. В его уютный дворик под сень виноградной лозы перемежающиеся затейливыми керамическими поделками. Дом, который всю жизнь славился хлебосольством... 
     – Ух, ты, черт красноречивый, – запел соблазняет он меня, как будто я когда-нибудь был против подобных мероприятий. Укатывай свою компанию, а за мной дело не станет.
     Гулов снова принялся теребить Надиру, чтобы она как можно убедительнее перевела иностранцам их заговор. Что касается самой, тут никакие аргументы не принимаются. Одним словом – непременно быть!
     – А ты знаешь, что на завтра заказан автобус для поездки в горы, на Чарвак? Удобно ли им будет ехать, не отдохнувшими?
     – Что за проблемы, там и отдохнут. А узбекское гостеприимство – это гордость страны, так что давай, мобилизуй всё свое красноречие, а завтра... не переживай! Завтра все продолжим...
     Надира перевела предложение немке, и Хельга бесшумно и радостно захлопала в ладошки, касаясь лишь кончиками пальцев, одарив при этом Виктора признательной улыбкой.
     Спустя короткое время веселую ватагу, в составе вышеперечисленных персон, плюс четы керамистов – Геннадия и Светланы, приветствовала хозяйка дома Анна, – радушная жена Сергея, тоже творческая личность, – искусствовед. От предложения хозяйки перекусить гости отказались, и после небольшого экскурса по дворику, организованного в честь немецких гостей, тут же во дворе была устроена дискотека.
     Гулов ни на секунду не отходил от своей ниспосланной небесами блондинки. Как они понимали друг друга – было ведомо лишь Господу и им самим. Эрик тоже в грязь лицом не ударил, увивался круг Надиры.
     Вскоре, словно по волшебству появился столик, с выпивкой и закуской. Сергей, не принимая никаких возражений, раскинув широко свои могучие руки, всех гуртом увлек к столу. Веселье вновь возобновилось. О чем говорили и спорили, за что пили – теперь уже вряд ли кто вспомнит. Время таяло, как масло на сковороде, так же таяли и напитки, когда алкоголь закончился – за ДП командировали Гулова. Хельга без промедления увязалась за ним. Ей было приятно чувствовать рядом с собой этого высокого крепкого русского парня с благородным лицом, олицетворяющего собой голливудского киногероя. Она плотно к нему прижалась, как бы потесненная вуалью мягкой осенней ночи и узких махаллинских улочек. 
     Хельга впервые ощутила себя в разы сжавшимся Ташкенте, – без иллюминации фасадов, вдали от огней широких магистралей. Здесь, на тихой улочке, с низкими одноэтажными домами, окаймленными небольшими заборами, царили тишина и умиротворение. Лишь кое-где, вторгаясь во тьму, разливалось молоко холодного неонового свечения уличных фонарей, выхватывавших ограды и нависшие из-за них ветви деревьев.
     Они о чем-то болтали, каждый на своем языке, и заливались звонким смехом, когда пытались повторить незнакомые друг другу слова, искаженные страшным акцентом. Хельга оказалась чрезвычайно свойской, с хорошим чувством юмора. Кокетничала с продавцами, отпуская шутки чеканной немецкой речью в адрес купленных пары бутылок водки.  Хотя до понимания продавцов доходило только «рашен водка» и «тринкель шнапс», тем не менее, она вызвала улыбки и снискала их особое расположение. Провожая заморскую даму, они раскланивались, пылко прикладывая руку к сердцу, выражая надежду на скорую встречу.
     Излишне упоминать, каким восторгом и овациями были встречены «ходоки», оправдавшие наилучшим образом чаяния разгулявшейся компании. Веселье вспыхнуло с новой силой, будто пламя костра, получившее свою порцию сухого хвороста. Далеко за полночь немецких друзей усадили в такси и отправили в гостиницу. Оставшиеся, оперативно обсудив планы на завтра, разошлись и разъехались по домам.

                III

     Следующим утром автобус «Кубань», вместив в свое чрево дюжину человек, следовал по заданному курсу Ташкент – Чарвак. Выехав на трассу Великого Шелкового Пути, то есть на улицу Буюк-ипак-йули, люд, особливо тот, который намедни чествовал дружбу между народами, стал проявлять некоторое беспокойство. Каждый взгляд, немо обращенный друг к другу, вопрошал: «Магазины де, вон мелькают, а у нас еще ни в одном глазу...»
     Надо было кому-то брать бразды правления. Серега выступил инициатором, собрал со всех, – кто сколько сможет, попросил водителя притормозить у ближайшего мини-маркета. Эрик увязался с ним, дабы Сергей, не приведи господь, ничего не напутал, взяв по своему неразумению не тот продукт. 
     Так как мотор пресловутого автобуса располагался в салоне, капот которого чертовски походил на столешницу барной стойки, то его и решили использовать по этому назначению. Сергей с Эриком, взяв на себя роль барменов, наполняли пластмассовые стаканы водкой и передавали спутникам.
     Виктор занял ставшее свободным место подле Хельги. Они бесшумно чокнулись пластмассой, оба руками, насколько было возможно, очертили контур, символизирующий карты червы, и выпили за любовь. По мере возлияния Виктор и Хельга все больше и больше раскрепощались. Лишь раз Гулов вопросительно бросил взор в сторону Эрика, но Хельга только с усмешкой отмахнулась, и страстно впилась в его губы. Больше окружающих для них не существовало, они растворились друг в друге. Все плыло перед глазами: и косящиеся в их сторону взгляды, и покачивающееся из стороны в сторону лицо Надиры, порицавшей и удивлявшейся столь безмерной нравственной разнузданности. А они, взахлеб торопились познать анатомию друг друга, уделяя особое внимание гениталиям. Их руки тянулись туда, где пульсировало и наливалось. В себя они пришли лишь, когда объявили остановку на предмет осмотра наскальных рисунков у подножия Тян-Шанского хребта.
     Спустя какое-то время компания ангажировала безлюдную часть пляжа Чарвакского водохранилища. Представители сильного пола без промедления ринулись в сверкающие лазурью водные просторы. Девушки, переодевшись в купальные костюмы, гуськом конфузясь, покидали автобус. Мужчины благородно делали вид, что не замечают их смущения. Однако вдруг они, как по команде, разом вскинули головы, полностью изобличив своё безразличие. Остолбенев, с отвисшими челюстями, они уставилась в автобус, где в проеме двери показалась Хельга, как говорится «топлес». Явив взору окружающих налитую, словно выточенную из мрамора девичью грудь. Но Хельга, нисколько не смущаясь, подошла к Виктору и, увлекая его за собой, ринулась в объятия прохладных вод.
     В Ташкент возвращались изрядно покрасневшими и немного понурыми, от былого задора не осталось и следа. И все же усталость была приятной, организм испытывал наслаждение от щедрот узбекского солнца. Виктор с Хельгой сидели рядом, склонив головы, друг к другу, пребывали в полудреме.
     На подъезде к городу вновь произошло оживление, народ зашевелился, стали перекидываться шутками, рассказывать анекдоты. Хельга тоже встрепенулась и начала жестами на пальцах что-то объяснять Виктору. Она сложила руки ладонями внутрь и, глядя Виктору в глаза, стала сводить и разводить указательные пальцы. Получалось забавно, на подобии двух целующихся людей. Виктор однозначно понял ее, узнав в этих пальчиках себя и ее и не двузначный намек на продолжение отношений. Мысли запрыгали в его голове, «Так срочно нужна хата... Где? У кого?..»  Он машинально взглянул на Сергея, тот ничего не подозревая, жестикулировал руками, о чем-то объяснялся с Эриком. Пока это был один из вариантов. Виктор тронул Хельгу за плечо, дал понять, что на время отлучится, направился к Сергею. Но надежды, возлагаемые на друга, лопнули как мыльный пузырь. Он, на чисто русском языке громогласно изрек, что его дом не бордель и никакого б... в его стенах он не потерпит. Тем более они с Эриком намереваются нанести визит к одному из его друзей – керамисту, который проживает как раз по пути следования их автобуса и значит, они сколь ни прискорбно, с минуты на минуту должны будут расстаться. Добавив напоследок сентенцию:
     – А дом без хозяина, сам понимаешь... Так что не обессудь, мой «милый друг», – и широко раздвинул створки усов.
       Гулов заметался взглядом по салону, мысленно фильтруя народ, ища того, кто бы смог войти в его положение. Душу овеяло словно теплом, когда он наткнулся на лицо Анны, супруги Сергея. Она исподволь поглядывала на него и покачивала головкой. Давая понять, что она все слышала и вопреки мужу не оставит Виктора в его щекотливой ситуации.
     Затем, когда Сергей и Эрик вышли из автобуса, Анна сама подошла к Виктору и доверительно прошептала:
     – Он теперь, – скосив взгляд в сторону двери, за которой скрылся ее благоверный, – исчезнет, как водится, на несколько дней. Разгуляй по друзьям... Так что не переживайте и будьте спокойны, у меня вас никто не потревожит.
       Виктор благодарно, легонько пожал руку Анны.
       Добрая женщина сдержала свое обещание. После недолгих посиделок во дворике под виноградником, хозяйка застелила кровать в комнате для гостей, хрустящим чистотой, отглаженным бельем, и, пожелав всего наилучшего, оставила одних.
      Любовники, не торопясь, теперь уже без излишних конвульсий, ласкали друг друга. Вобравшая за день тепло, слегка подрумянившееся кожа, приятно нежилась в источаемой прохладу постели. Они, абсолютно не смущались, вели себя как давние знакомые. Их тела то смыкались в объятиях, погруженные одно в другое, то размыкались, жадно поедая взором исполненную страстью обнаженную плоть. Феерия, овладевшая ими, ввергла их в брешь, находящуюся за гранью времени и пространства...
     В дверь тихонько постучали, затем последовал негромкий, но чрезвычайно обеспокоенный голос Анны:
      – Витя, пора, время позднее, у Хельги утром самолет.
     – Я воль! – отозвался Виктор, дивясь столь необыкновенному проникновению в познание немецкого языка.
       У входа в гостиницу Хельга обняла Виктора, и прильнула к нему лицом, её щеки, подернутые румянцем, были мокрыми от слез. Она что-то импульсивно ему говорила, куда-то неистово влекла. Но Гулов ни черта не понимал, лишь отдельные слова выстраивались в корявый логический ряд: «Виктор – Хельга – Германия – Мюнхен – майне либе...» из чего он мог заключить, что женщине не хотелось с ним расставаться, что она хочет быть с ним, там у себя в Германии.
      Утром в аэропорту Виктор нашел Хельгу и Эрика в очереди у стойки на регистрацию. Они поздоровались, чтобы через мгновение распрощаться. Посадка на рейс Ташкент – Франкфурт-на-Майне уже началась. Эрик деликатно отошел в сторону. Хельга протянула Виктору визитную карточку, потыкала пальцем в номер телефона и домашний адрес. Гулов, мотнув головой, спрятал визитку в нагрудном кармане своего великолепного джинсового костюма. (кой, если верить словам Надиры, так прельстил немку). Лицо Хельги уже не выказывало вчерашних эмоций, только какая-то грусть таилась в глубине глаз. Она улыбнулась, чмокнула Виктора в щеку, протянула для прощания руку. Эрик тоже подошел. Пожал Виктору руку, затем, подхватив ручную кладь, они проследовали на посадку. У турникета посадочного терминала Хельга еще раз обернулась, и, махнув Виктору рукой, скрылась из виду.

                IV

     Спустя несколько лет Виктор оказался на книжной ярмарке в Берлине, осуществив-таки свою давнюю мечту увидеть Германию. Разумеется, его ни на минуту не оставляла мысль о Хельге. То, что где-то рядом, в этой самой стране, находится его сказочная, чиркнувшая однажды яркой звездой по небосклону души, страсть. Номер телефона с домашним адресом был при нем. Но что было толку? Ведь он по-прежнему не владел ни одним из иностранных языков, на которых говорила она. «Хорош, я буду, выглядеть как гусь в супе. Алло, алло и больше ничего».
     Языковый барьер никак не позволял Гулову выйти на контакт со своей иноземной пассией, а шанс, выпавший раз, хотелось использовать по полной. Ему пришлось искать какие-то окольные пути. Подумав, решил обратился к коллегам из России, вспомнив как бойко, работали ребята на стенде с иностранцами, тем более располагались они тут же, в его отеле. Сказано сделано. Как-то после ужина, во время традиционного перекура в лобби, когда уже никто никуда не спешил, он обратился к ним с просьбой. Выручите мол, братцы, ну и поведал свою давно происшедшую историю, упуская, разумеется, интимные подробности. Ребята душевные, не могли отказать в просьбе бывшему соотечественнику. Тут же отрядили одного из товарищей: «Давай Николай выручай земляка...»
     Они поднялись вместе с Николаем в номер Виктора. Николай взял визитку и принялся набирать номер телефона в Мюнхене. На том конце подняли трубку. Виктор напрягся. По тому, как часто он прикладывал носовой платок ко лбу, ликвидируя провокационную испарину, было видно, что он очень сильно волнуется.
     Коллега, поздоровавшись на немецком языке, пригласил к аппарату фрау Хельгу Вебер. Было слышно, как мембрана отозвалась:
     – Frau Helga acting...
     Виктор узнал ее голос. Николай, извинившись, объяснил причину своего звонка, напомнив о господине, с которым много лет назад они познакомились в Узбекистане. Сообщил, что он сейчас здесь в Германии и жаждет общения с ней. В Мюнхене возникла пауза.
     – Tashkent? Viktor... – припоминала Хельга.
     Виктор как можно емче старался описать свою внешность, неистово шепча в ухо переводчика, в порыве сильного волнения присовокупил даже свой джинсовый костюм. Информация, облачившись в немецкую речь, умчалась в Баварию. В ответ в трубке раздался легкий смешок, было очевидно, что адресат наконец вспомнил о ком идет речь. Далее трубка застрекотала четкой и разменянной вереницей немецких слов. Когда монолог со стороны Баварии был закончен, приводчик вручил трубку Гулову. На приветствие Нельги: «Guten tag» и «Guten abend». Виктор не нашелся, что ответить. Иностранные слова судорожно плясали в голове, из этого хаоса невозможно было извлечь ни одно нужное. Пауза мучительно тянулась, пот струился со лба:
     – Хельга, I am Виктор, – с трудом он сумел выдавить из себя.
       На том конце раздались восклицания на разных языках, затем пауза ожидания. Гулов, хоть убей, ни черта не понимал. Только пот и немота, язык будто прирос к небу. Напряженно и тягостно тянулось время, сколько оно продолжалось, трудно было определить. В итоге раздался характерный шелест телефонной трубки, опускаемой на аппарат, а мембрана холодно застучала отбой.
       Николай взял Виктора за руку и сочувствующе произнес:
      – Не печалься, старик, она очень тепло отозвалась о тебе, и помнит... Возобновлять отношения не намерена, поскольку вышла замуж, живут они славно, воспитывают сына. Кстати, сына их зовут Виктором...