Казахстан. Мамины воспоминания. Ч. 8

  Больных было много. Довольно большой зал ожидания обычно был всегда полон. Больных старались принять всех, кто пришёл, так как многие были приезжими из районов области. Кроме врача Пыжновой, приём вели врач Нигматулин Абубакир Измайлович и главный врач Елизарьев Валерий Николаевич. Они же в отсутствии ренгенолога работали и в рентгеновском кабинете. В пневматороксном кабинете работала только врач Тыжнова. Ренгенолог Лихачёв Василий Иванович, очень хороший специалист, был консультантом во всех лечебных учреждениях города, где имелись рентгеновские кабинеты.
В диспансере из врачей были ещё врач-лаборант, фамилию я её не помню, и врач –хирург Тюпина, которая вела приём костно-туберкулёзных больных.
В один из первых же дней моей работы во взрослом отделении в пневматороксном кабинете произошёл небольшой инцидент, который, в некотором роде, повлиял на условия моего дальнейшего проживания. В кабинет вошёл приехавший на очередное поддувание из Аягуза красивый молодой казах в форме МГБ. После того, как я удачно его поддула и он поблагодарил  и сказал, что у меня лёгкая рука, он разговорился с Тыжновой. Узнав, что я молодой специалист  только что приехавший из Ленинграда, он очень оживился и сказал, что обратится с просьбой послать меня в Аягуз, чтобы организовать там туб.кабинет, чтобы больным не надо было часто кататься в Семипалатинск на повторное поддувание. Молодой человек оказался настойчивым и через некоторое время главному врачу тубдиспансера позвонил Пильчер и предложил выделить одну из специализирующихся в диспансере врачей для организации тубкабинета в Аягузе. Тыжнова назвала кандидатуру, которую она считала можно послать в Аягуз. По её мнению это должна быть Полина Котляр. Когда Полине объявили об этом, она очень обрадовалась, даже сказала, что неужели на этот раз ей повезло, ведь Аягуз – крупная железнодорожная станция и очень недалеко от Семипалатинска, не то что район, в который она должна была ехать. А вот молодой казах, который так хлопотал об этом, был явно недоволен и обратился к Екатерине Евменовне за разъяснением. Та ответила, что меня ещё недостаточно подготовили, а Полина уже окончила курс обучения.
Уезжала Полина в Аягуз вместе с этим молодым человеком. Он зашёл за ней к нам в комнату и , увидев меня, высказал слова сожаления, что еду не я, что «хлопотал, имея ввиду меня.
Как показала дальнейшая жизнь, направление Полины Котляр в Аягуз отрицательно сказалось на судьбе их обоих. Полина была настолько невнимательна к своему пациенту, что распустила ему пневматорокс, причём сказала ему об этом слишком поздно. Когда он приехал в Семипалатинск в тубдиспансер, восстановить ему пневматоракс уже не удалось. Туберкулёзный процесс стал быстро прогрессировать и вскоре он погиб. Мне пришлось встретиться с ним, когда меня вызвали посетить тяжелобольного на дому. Он переехал из Аягуза к родным, его посещали врачи МГБ поликлиники, но он наблюдался и врачами тубдиспансера.
Он узнал меня, поблагодарил за то, что пришла, и с горечью заметил: «Я уверен, что если бы поехали вы, всё сложилось бы иначе, так как вы очень внимательны и добры к больным. Вот пришли навестить и сидите рядом со мной, а наши врачи из спецполиклиники даже в комнату заходить ко мне не решаются и разговаривают со мной, стоя у дверей. От вашего прихода мне стало легче дышать».
А об отрицательном моменте в жизни Полины я расскажу в дальнейшем моём повествовании.
После отъезда Полины Анна Георгиевна напомнила мне, что общежитие надо освободить, там нужен ремонт, чтобы открыть стационар для взрослых больных, нуждающихся в наложении пневматорокса первично. Стационар для таких больных туберкулёзом находился в другом месте Семипалатинска, который назывался Затоном. Там находились ещё и другие стационары города – больница для больных костно-суставным туберкулёзом, глазная больница, детская инфекционная больница. Из них только детская инфекционная больница была расположена в новом каменном доме в три или четыре этажа, построенном сравнительно недавно. Остальные больницы находились в деревянных одноэтажных домах барачного вида. После напоминания Анны Георгиевны, я быстро перебралась в предложенную мне ранее комнату в доме для врачей, в которой проживала Раиса Александровна с Алей, где я и проживала до октября 1948 года, почти год.
За этот сравнительно небольшой срок мы так подружились, что остались друзьями не только на всё время моего пребывания в Семипалатинске, но и на всю оставшуюся жизнь.
Комната, которую занимали Красовы, была небольшая с одним окном. Я и сейчас хорошо могу представить себе обстановку этой комнаты. В ней стояли у одной стены две кровати, та, что ближе к окну, была Алина, а ту, что ближе к двери, поставили для меня, когда я к ним перебралась. Раиса Александровна спала на сундуке, стоявшем у другой стены. С этой же стороны в углу была печь, топка которой находилась в комнате соседей Нигматулиных. Топили печь по-очереди. Помню, Раиса Александровна всегда очень волновалась, когда надо было идти растапливать печь. Она была очень стеснительным человеком и всегда боялась кого-то стеснить или сделать что-то не так. Комната со стороны Нигматулиных была гораздо больше, чем наша, и чтобы её нагреть, приходилось топить сильнее, а в нашей комнате при этом становилось жарко.
В углу у окна стояла очень большая клетка с волнистыми попугайчиками зелёного и голубого цвета. Они очень шумно весело щебетали, и чтобы их утихомирить, Аля накрывала клетку большим платком, тогда они замолкали. Посреди комнаты стоял стол, а перед окном на табуретке в деревянной четырёхугольной кадочке стояла финиковая перистая пальма, выращенная Алей из косточки финика. Гардероба не было. Одежда висела на плечиках на вешалке на стене, прикрытая занавеской. Раиса Александровна работала медсестрой в детском туберкулёзном стационаре. Была очень исполнительным работником, очень выдержанным и всеми уважаемым человеком. Любила детей и они платили ей тем же.