4. Микрозаимодавец...

Старая сказка на новый лад, написанная под впечатлением от рассказа В. Г. Короленко "Судный день"("Иом-Кипур" ).

       "Ад пуст, все черти здесь..."
         У. Шекспир

Тем временем, Хапунов уже оперативно суетился с бумагами на дом и участок под ним. Тут ещё незадача такая вышла - оказывается, дом когда-то до Революции принадлежал одному местному купцу и сейчас был признан объектом культурного наследия, что максимально усложняло схему его быстрого сброса. Но и на эту заковыку были у Хапы свои решения, за счёт связей в местной архитектуре. Хороший откат и -
 фокус-покус, статус объекта культурного наследия по всем казённым бумагам рассыпается в прах. Связи делают своё дело и уже к вечеру Чистого Четверга всё шито-крыто и чисто, и радостно на душе. Завтра у Хапы дел невпроворот, Страстная - до Воскресения Христова надо всё утрясти, чтобы всё по-божески, как надо было. Большие люди из столицы приезжают на сделку по дому. "Сам владелец огромной торговой Сети гостем его будет", - потирает от воодушевления свои ладошки Хапа.

Сделка удалась на славу, куш хороший урвал Хапа, ух и жирнючий, что хряк его дворовый - Мамонец. Такая лепота и благодать, полный чемодан денег когда, то аж на душе светлеет, точно перед Пасхой.

Сейф дома полон уже под завязку, но немерено и иных закутов у Хапы. Добро и по банкам, и по нычкам имеется, вот, благодать, точно у Христа за пазухой, так мыслит раб Божий Василий.

К вечеру на дом пришлось заехать впервые Хапе, уж как не хотел он туда соваться, но всё эта Валенсия-нимфетка, голову задурила. Упросила таки, чёртовка, забрать оттуда старое бабкино зеркало, в память о старухе.

Чуял изначально Хапа, что ехать туда не надо, особенно, на Страстной, но как же, томно смотрела Валенсия в его глаза, как же просила. Лентяй Кисель даже с места не с двинулся, а Хапа подорвался и поехал, всё ради любимой... будущей невестки...

Скрып-скрып... Прогнившая половица ходуном ходит под ногами. Сырь гнилушная да плесень. Облезлые шторы и источенная временем тюль колышатся от ветра-лиходея за окном. Поскрипывают расшатанные створки пустого и чёрного, как гроб шифоньера. Дряхлый диван раскорячился в заплетенном пауками углу. Ветер посвистывает и носится по хате, нарушая зловещую тишину всякими противными скрипами.

Заляпанное свечным воском зеркало, с какими-то корявыми закорючками на тыльной стороне Хапа усердно пеленает в запятнанную полуистлевшую простыню с кровати и тащит в багажник.

Мерзкие и смрадные звуки, как чесночная отрыжка, исторгает нутро  полуразваливающегося дома. И запах затхлости, словно насквозь пропитывает Хапу. Как ночной крадущийся вор, с фонариком и ломом, Хапа припоминает свои юные годы.

Зеркало дюже тяжёлое, громоздкое и массивное, как назло, почти уже у машины выскальзывает из рук Хапы и "тресь..."

В этот самый миг, на небе круглая плошка Луны, словно опрокинулась, треснув вместе с зеркальной гладью. По небу тут же поползли чернильные щупальцами и каракатицы мокрицевых туч. Хлынул дождь, разбиваясь крупными кляксами, с усилиями ветра расхристанно хлестая по щекам Хапы.

Расколотое зеркало, как завороженный держал Хапа в руках, что-то причитая про себя.

Промокший и дрожащий, трясущийся от озноба, сейчас поймал он себя в отражении расколотого зеркала. Луна дрожала, как студень в зеркальном тумане и колготящиеся тучи вокруг фыркали на отражение чурающегося Хапы. Вдруг, какая-то чёрная костлявая рука появилась на мгновенье в странном зеркале и ухватила сзади Хапу за шкирку.

- Старая ведьма, отпусти, отпусти меня, нехристь нечистая, орал, как оглашенный, на всю улицу Хапунов.

Но в ответ лишь протяжный ветер шарохался по всем закуткам и щелям, создавая щемяще-ноющий свист в ответ возмущающемуся.

На утро, соседи рассказывали, как видели в тот вечер из окна, какого-то пьянчугу, забредшего во двор к Подколодихе и запутавшегося в ветвях её заброшенного сада. Уморительное сопротивление бомжика старой коряге от души развлекло окрестных жителей.

Запыхавшийся и мокрый насквозь от дождя и пота, Хапа белее снега возвратился домой. Оцарапанное лицо горело, как после крапивы, мурашки атаковали всё тело и естество его. Нервный и возбужденный он бросился тут же, к бару, выхлебав все остатки оттуда. Кручинно взирая на всё вокруг, мечась, как загнанный зверь из угла в угол, Хапа рухнул на колени и пополз к иконкам с лампадками. Каяться ли? Нет, жалиться пред Господом, что ни за что, ни про что, напала на него,  доброго христианина, лихая сила бесовская и мурыжила его, и изголялась.

В светлом зареве горящей лампадки и золотистых киотов, напряжение постепенно спадало да и под парами алкоголя, Хапа наконец-то расслабился и уснул.

Страстная была уже практически на исходе, несколько часов оставалось до полуночи, как вдруг, Хапа опять подорвался, очнувшись от каких-то звуков на дворе.

Засуетившись выбежал на улицу, всё тихо уже, даже куры скучились и куняют по своим насестам. Луна висит на разморенном сном небе жирным пятном топлёного масла, весь мир погружая в желейную дремоту. Только Хапунову никак не спится.

Смесь беленькой и виски, армянского коньяка и сладкого полусухого бурлит, как в кипящем котелке в голове Хапунова.

Последнее время, в связи со многими забота и проблемами  в семье и финансовых делах, Хапа и без того не трезвенник, пристрастился к ежедневному пригублению и трезв был крайне редко. Мысли, клубились в его голове, хаотично шарохаясь и путаясь между собой.

Под сердцем что-то истошно ныло, но Хапа списав всё на недоедание в пост, отправился прямиком к холодильнику.

Двухкамерный, всегда заговорщицки и лукаво подмигивая чревоугодливому Хапе, но сегодня, как-будто памятуя о Страстной,  хоронился в самом тёмном и дальнем углу кухни. Встретил он Хапу, скудно и сурово, стылыми грибными голубцами, слипшейся гречей, подзасохшей утренней кулебякой с капустой, фасолевым харчо и прочим салатным силосом, от которого уже месяц пух с голоду Хапа. Даже малый шмоточек домашнего сальца закончился, как раз под Пасху, ночами Хапунов смазывать им гортаньку, чтобы с утра хоть как-то пропихивать весь этот постный жмых в свою глотку.

"А, тут, горе-то какое, ни ошметочка тебе, при таком-то стрессе пережитом", сокрушенно вздыхал Хапа, уже косясь левым глазом на мерно отдыхающий скотный двор.

Спасительная мысль, посланная великожорным чревом в угодливый ему мозг, была, как всегда, гениальна. Захватив свой стальной тесак Хапа двинулся к своему любимому Мамоше.

- Ну, что брат, здорово дружище, пора, пора родной мой. Смотри, какие бока наел, ух и знатное пасхальное сало у меня с тебя выйдет. А харю с копытами на холодец с хреновиной Машка пустит, какая лепота будет, сам Христос на небе возрадуется, когда наш добрый праздничный стол увидит. Всё ж, ради Него, такие муки, вот Мамоша я претерпеваю. С моей-то язвой и печенью, вообще, так сурово поститься нельзя, какой ущерб для здоровья, но я ж, как истовый христианин, сам понимаешь, всё для души, чтобы видел Он все мои старания, всё Ему, всё во имя Него.

- Хря-хря, хррр-хры-хря...

- Ну, не ворчи брат, не кипишуй, что ж ты мечешься, хороняка? Что во имя Воскресения Христова свои бока жалко, ну, лиходей святотатец, Он за нас жизнь отдал, а тебе краюшкой сала жалко поделиться со своим кормильцем, совести у тебя совсем нет, Мамунец, всю её ты прожрал.

- Уи-уи-уи-хрр...

- Ну, вот и всё, Мамоша, Царствие тебе Небесное, родной, а нам сальца смачного к Пасхе.

- Ох, и лепота, ох, и благодать наступила в душе, аж попустило после всех этих переживаний.

Смердные ручища Хапы к исходу Страстной были обагряны  кровью любимого хряка Мамона да изрезаны осколками лихого зеркала старой ведьмы, но мысль о светлом празднике грела душу раба Божьего Василия и внушала надежду на спасение.

Ночь выдалась бессонной, пока разгребался с тушей хряка, да собирал кровь на жарку да ушки стриг на холодец, потом денежку ныкал по домашним загашничкам, потом бутыли все оставшиеся опустошал, чтобы хлам стекляный накануне Великого Праздника повыкидывать, так и ночь текла.

- Даже ночью, вишь Боже, смотри, всё тружусь, как муравей, всё на благо семьи. Денно и нощно в трудах праведных, а они - лодыри-кровопийцы, клещи проклятые, с горба не скинешь, так обустроились, паразиты. Папка им всё, ночами не спит, деньгу набивать, а они - халявщики, с жиру бесятся, ух, демоны, неблагодарные. Не умеют воровать, так хоть бы, учились, пропихивал же Киселя в лучшие вузы, ан нет, куда бы деться, творческая интеллигенция мы, музыкантишко бездарный, только брать и умеет своими клешнями, лучше б, сейфы вскрывать научился, хоть бы, толк был.

Мария Ивановна, давно привыкла к ночным шатаниям супруга, спала мертвецким сном и храпела так, что барабанные перепонки Хапы лопались от негодования и возмущения.

- Всемилостливый, Боже, да как так? Да за что мне такое, ни любви, ни нежности в этом мире, только этот жуткий храп да с утра её мерзкий холодец, вот то ли дело, Валенсия...

- Ой, ну, ладно, прости Господи, не о том помышляю. Ну, Ты, не подумай чего, то я по-отечески, как Ты, понимаешь, также беспокоюсь и переживаю за сиротку.

На часах грякнуло три, Луна совсем скрылась в шалой паутине туч и сумрак окутал своими сетями беспросветную ночь Хапы.

Продолжение следует...
 
07.11.19 - 02.02.20
 

- Матерь Божья, куда нечистая меня занесла? Смрадно как, так это ж, чистилище то самое, видимо, ну не дай Бог, какая гадость.

 - Зачем, за что? Вот, уж незадача вышла. Холодрыга и сырость тут редкостная, до ада ещё далеко, поэтому сыну, до костей пробирает. Грибок плесневелый, паучье племя унылое, но неустанно прядущее, мокрицы, фу, такая серь, хуже горькой редьки. Черти охаживают нас, тут окромя меня, ещё двое, тож видать, притаранили волоком сюда грехуш.

Скоро грузно топая,  прибряцал по мою душу один огромный, как спрут, чёрт, Асмодеевым представился, видимо, и тут традиции утрачиваются, ну, всё во благо простого народа, который ни латынью, ни церковно-славянским не владеет, везде реформы и либералы свое диктуют даже в чистилище, оказывается. Лукавый донельзя, как только не крутил и не юлил он вокруг меня, какие только песни не пел да как только щупальцами своими меня не опутывал... Страшно подумать, но держусь пока, молюсь истово, крещусь рьяно,  Ангела-Хранителя кличу.

Уполз Асмодей, не добившись даже взгляда, ни то что слова в свою сторону. Что, на дурочка, думал, нарвался, я им тут устрою, чистилище, вот, как начну Псалтирь наизусть читать, так посмотрим.

Голова всё кровит потихоньку, хоть и запеклась корочкой жижка кровавая, но кровит собака.

Молюсь, слышу опять Асмодеев тащится, вымотанный весь, видать, Божие слово его подужало, аж скривился.

- На, говорит, лихоимец, кого просил. Глаза таращу от удивления, так тож, никак сам архангел Михаил ко мне спустился, на молитовки откликнулся, ну и благодать, слов нет, спасибо Господи.

Читаю "Символ веры", чтобы Асмодеев уполз восвояси, а Михаил остался. Утараканился гад, но приспешников своих - мелких бесенят прислал, чтобы омрачить хоть как-то радость мою.   

Посидели душевно, хорошо под крылом его, покумекали за жизнь, недолго жаль, у него своих забот-хлопот невпроворот да и атмосферка не та, негоже ему длительно в чистилище пребывать, у него другое место служения.

А Асмодеев всё бдит, коршунов над душой моей летает. Но я теперь ничего не боюсь, архангел Михаил сказал, что и Маруся моя, обо мне не забывает, печётся яро, ейными просьбами он ко мне прибыл, молодец, пусть молится.

Не высчитать сколько времени минуло, часов-то нет в чистилище, но поволокли меня черти опять куда-то. Судить -рядить, чтоб определить куда отправить меня благоверного христианина, во адово жерло или в Царствие Небесное.

Уж, как меня дрожь-то пробрала, аж жуть, коленки трясутся. Столько всего вокруг и, как калейдоскопом всю жизнь мою прокрутили. Вижу вдалеке-вдалеке Марусеньку, слезами умываться, сердечная. Вон, Киселек рядышком, тож папку жалеет.

Только чистилищным отродясь никого не жалко, Асмодеев ухмыляется и какой-то верховный демон Мамонов, точь-в-точь копия хряка моего - Мамунца, Царствие ему Небесное, всё пытает и пытает меня жизненной кинопленкой.

Так упрессинговали, что и ад их скоро раем покажется, лишь бы, уже перестали каять меня. Аж до слёз пробирает, только Михаил-архангел поддерживает меня, заступничает.

Совсем отчаялся я, и тут, от души, как полилось, всё как на духу рассказал им, всю жизнь до донышка, ничего не утаивая.

Как обомлели все, и тут, такая чудь началась, что словами и не описать. Все черти вдруг в Ангелов обратились, светятся аж, мираж что ли?

Луп-луп глазами, нет, не иллюзия, правда, светятся.

И тут, Прозревший окончательно, оказывается, все эти черти на самом деле, изначально,  ангелами Воинства Небесного были, просто под прикрытием. Это они меня из болота греховного вытащили и оттянули от греха и скверны предстоящих. Просто крылья прячут они, чтобы бесы не распознали Божий промысел, и не отобрали у них, сползающего в бездну человека. Конспирация у них такая, нелёгкая работёнка, однако, все только клянут и клянут, а они, оказывается, души многие от грядущего зла охраняют и отстирывают в центрифугах покаянных.

И последовал я за ними, как Христос по водам, не утону теперь во грехе под их бдением, отстираюсь со временем и дай-то Бог, доковыляю мытарствуя хоть хроменьким да шельмованным, но до Царствия Небесного.

Продолжение следует...

07.11.19 - 12.02.2020