Немодный дом

Победа уже давным-давно отгремела, а свадьбы в деревне всё ещё играли скромные, послевоенные. Приданое невестам собирали чуть ли не всем миром: матери-то, кто попроворнее, конечно, загодя припасали дочкам на выданье хоть по паре пёстреньких задергушек да по набору постельного – такого белого, чтоб «сголуба-бела», как приговаривали северные старушки. А тем, кто так ничего и не нажил, соседки сердобольные помогали – кто половичок рибушный свяжет по кругу из разрезанных на полоски прохудившихся наволочек, кто – может, и не бесплатно, а сменяет на ведро картошки отрез ткани: коли не хватит на платье, сгодится на халат или фартук.

Мирка завернула подарок от крёстной – жёлтый ситец в горошек – обратно в кусок бумаги да прибрала в родительский шкап. Пускай полежит, есть не просит. Какие уж теперь ей, Мирке, платья? Нынче на носу свадьба. Потом дети пойдут. Вот им и нашьёт распашонок. А себе сейчас – тю! – ну куда? Только попусту тратить…

Мать Мирки после родов вширь раздалась и никогда уже не вернула себе тонкую девичью талию. Хотя любила о ней вспоминать да Мирке часто рассказывала, как до Войны юбку к блузке пришпиливала булавками, чтобы юбка не перекручивалась, покуда её хозяйка со своим женихом в клубе вальсы под гармошку кружила да польку-бабочку выкаблучивала. В январе 41-го они поженились. А в октябре, когда Война бушевала уже несколько месяцев, на свет родилась Мирка. Вся деревня над матерью за глаза подсмеивалась: и откуль она тока бока таки гладки берёт? Поди, подчищат мужнины миски? Бабы любили позубоскалить возле колодца, потому как Миркиного отца не призвали на фронт. Только худел он вовсе не из-за картошки, а оттого, что день и ночь обеспечивал четыре деревни телеграфной связью. Бесперебойной! Да и картошки-то толком не было. Как, впрочем, и талии. Так что ситец пускай полежит – Мирка, говорят, копия матери.

Мирка перемотала ручки шкапа верёвкой: в последнее половодье дом так повело, что даже входная дверь стала либандать взад-вперёд. «Господи, – выдохнула вслух Мирка. – А можно в другой раз изба так просядет, чтобы двери сами держались?!» Сказала и рассмеялась: вот оно, деревенское счастье! Потом тайком, как учила бабушка, перекрестилась. Вышла на родительское крылечко. Свадьба будет уже послезавтра – надо успеть ступеньки песком натереть да на второй раз выбелить печку.   

***

– Ну, рассказывайте!
– Да чего рассказывать, мам? Всю дорогу до дома не разговаривали. Уж горько так горько...
– Прям так Мишка и загляделся на ту моднявую барыню?
– Ой, да какая там барыня? Это я, дура, во всём виновата. Приспичило тоже – в Москву, в Москву... А там такие цацы ходят по улицам, такие тоненькие, ты бы видела, мам! А я-то, деревня... И зачем мы только поехалиии... – Мирка по-бабьи вытерла слёзы передником, но заново разревелась и не услышала, как мужнин лесовоз подкатился к их новенькому крыльцу. Не успела собрать на стол ничего – ни хлеба, ни соли, ни супу.

Мишка с размаху зашёл в дом. Не со зла, а просто он так всё и делал – широко, от души. Зашёл... Ууу, опять... Он сто раз уже пожалел, что выбил-таки в леспромхозе эту несчастную отпускную поездку. А ведь молодая сама хотела: вычитала где-то, чёрт знает где, про «свадебное путешествие». Говорил же он ей, что не к добру это всё, мол, опять за книжки засела! Хотя и сам тогда взялся рьяно – накатал начальнику заявление, обернулся в райцентр, выстоял в очереди на нижний плацкарт билеты, попросил у Ваньки, напарника, чемодан на несколько дней. (Тот любил при случае щегольнуть, с узлами не «путешествовал»). Даже Мирку уговорил сшить новое платье в горошек! В столицу же едут! Не куда-нибудь! Да если б он знал, что по тамошним улицам будут разгуливать павы французские модные...
 
– Мирка! Да ну их в качель! Ты всё слёзы льёшь? Чё-то у тебя нервы шалят. Ты не это... случайно?
– Это, – буркнула Мирка, уже без обиняков сморкаясь в жёлтый передник. – И вообще. Говорила, не надо портить отрез! Всё равно не смотрелось платье. Рядом с такими-то...
– Слушай, мужики на работе сказали, что их по телевизору вчера показывали. Знаешь, как правильно называются? Модели модного дома «Диор». Тур «Париж-Москва – 1959». Я аж наизусть запомнил, чтобы тебе передать.
– Велика честь. – Мирка вытерла краем бывшего платья последние горькие капли. – Давай обедать, а то опоздаешь.
– Не боись! Ты сиди, я сам.
Однако, пока Мишка намыливал натруженные, шершавые руки, Мирка проворно нарезала хлеба большими ломтями, достала соли, перца, лучку.
– Миш?
– Ну чего?
– А если потом не верну себе талию... Ты меня не разлюбишь?

Мишка окинул хозяйским взглядом бревенчатые стены их только что достроенного дома. Пёстрые половики, которые Мирка до свадьбы успела наткать вместе с бабушкой. Цветастые задергушки на окнах. Сел за стол, который сам сколотил наспех: всё купили, а стол забыли, пришлось в первое же утро искать пилу. Посолил, откусил хлеба.
– Мирка. Ооох... С тобой не соскучишься.
Пробнул сытного мясного супа с грибами.
– На распашонки-то горошков осталось?
– Да осталось, осталось, – расцвела Мирка. – Ещё и на половичок хватит. Слышал, Зойка замуж выходит? А у них там шаром покати... – И Мирка, пока нашло настроение, взялась искать жёлтые нитки.

© Елена Кембор
(Елена Кемпи-Боронина)