Пришелец из Храма Солнца -глава 10

ГЛАВА  ДЕСЯТАЯ
            На следующий день Валентину  позвонил знаменитый психиатр.
            -Валентин Викторович, знаете я до сих пор не могу прийти в себя… Если бы я это не видел собственными глазами – ни за что не поверил. Теоретически этому феномену можно найти объяснение и всё же… Да, это загадка, причём загадка с большой буквы, и, если вы её разгадаете, это может стать сенсацией мирового значения… Кстати, я обратил внимание на одну любопытную деталь: ваш подопечный (у меня создалось такое впечатление) сперва  как будто адекватно реагирует на задаваемые ему вопросы: выслушивает, отвечает… Хотя сказать с уверенностью: отвечает ли он именно на тот или иной вопрос, или он просто говорит о чём-то  своём нам не предоставляется возможность это проверить  (мы не бельмеса не понимаем о чём он ведёт речь) однако, создаётся впечатление, что он  всё же контактирует с  вами, но затем…  затем он словно выходит из этого поля реальности,  из этого мира в  какой-то другой – не знаю: параллельный ли, зазеркальный, где вы уже для него - не вы. Он уже разговаривает   не с вами (человеком из 21 века) и повествует  не вам, вы как бы становитесь в этот момент человеком его времени, человеком тоже оттуда… Но это  такое чисто  субъективное наблюдение, может быть, и ошибочное.
            -Я на это также обратил внимание:  не только он сам уходит из нашей  реальности,-усмехнувшись,- но и, порою, прихватывает иногда кое-кого с собой.  А гипнотическое воздействие, как мне кажется, исходит не только от самого Гены, но и от магической завораживающей ритмики его декламации… Я сам однажды этому подвергся  (может она меня каким-то образом усыпила, и мне всё это пригрезилось - не знаю) но, как результат этого воздействия, я оказался вместе с Геной  в незнакомом месте, среди незнакомых людей, да ещё  в отдалённом прошлом…
            -Вот даже как…
            -Да, и вчера…… Когда он меня схватил за грудки и  яростно шипел, это был не тот Гена – покладистый тихий алкоголик, которого я знал, это был хищник, сильный, ловкий, злой… В нём вдруг обнаружились совсем другие инстинкты…
            -М-да… Мне, к сожалению, не было видно выражения его лица, когда он на вас набросился, но меня поразило его моментальное перевоплощение, переход от злобы, ярости к умиротворённости, чуть ли ни к мурлыканью, как только появилась  та женщина. Кстати, кто она?
    -Наша сотрудница.
    -Она имеет на него какое-то влияние?
    -Гена познакомился с ней близко фактически только вчера.
    -Возможно, он её представил тоже в виде кого-то.
    -Всё возможно…  И ещё, как только Гена начинает произносить свои  мантры, он словно трезвеет, вернее не трезвеет, а  передо мной предстаёт абсолютно трезвый человека,  в глазах которого теперь как будто играют насмешливые огоньки: мол, ну, как я тебя,  а?.. А ты уже поверил, что  я пьянь несусветная, алкаш непротрезвляющийся… В первый раз мне было не по себе от такой  метаморфозы, чуть ли ни за дьявола его принял… Только что передо мной сидел самый заурядный алкоголик: небрежно одетый, небритый  с безвольным ртом, и вдруг: потухшие глаза загораются, вялые черты лица отвердевают, вместо покорной сутулости пусть не горделивая, но  осанка, а речь (вы сами слышали) выразительная, даже в какой-то степени вдохновенная…  Ну, а затем обратное превращение:  будто из него, как  из надувной игрушки,  вышли остатки воздуха, вытекли последние силы. Тело обмякло, глаза потускнели, языком еле шевелит, и… перед тобой снова тот же человек, злоупотребляющий спиртным.
    -Да, удивительное явление ваш Гена… Наука  будет во  многом  вам  обязана…  Я думаю, он будет интересен не только для вас языковедов, но и множеству  других учёных…  Я  не  слышу  в  вашем   голосе   ноток  триумфатора,- мелко рассыпчато смеётся,- в общем, дорогой Валентин Викторович, как только у вас состоится очередной сеанс вашего уникального Гены, прошу не забывать и о вашем покорном слуге… Всего доброго.
           «Триумфатор?!»- повторил он про себя и  усмехнулся, вспомнив, как набросилась на них Нелли, как только они уложили Гену на кровать.
            -Вы понимаете, что вы делаете?- горячо запальчиво заговорила она.- Вы же  гробите человека… Сознательно убиваете… И это будет так всякий раз?.. Вы будете напаивать его, чтобы он заговорил на каком-то своём дурацком  языке…  Да пропади он пропадом  этот язык… Он  что, вам  важней, чем человек…
            Он попытался ей возразить.
            -Хочу заметить, уважаемая Нелли Петровна, что он пил до этого без нашего участия, и  также без нашего участия продолжал бы пить…
            -Причём,- вклинивается в разговор Эдик,- что он до этого пил? Чернила, бормотуху…  А мы ему на выбор: коньяк, марочные вина, чешское пиво…
            -А ещё, милейшая Нелли Петровна,- получив в лице Эдика поддержку,  Валентин начинает  наступление по всему фронту,- представьте себе, что вы, ещё не зная о существовании Гены,  встретили бы его случаем на улице  небритого, в несвежей одежде, с тоскующим взглядом: где бы похмелиться?.. И что же?.. Уверяю, вы бы обошли  его десятой дорогой, сморщив презрительно свой хорошенький носик, и не возникла бы у вас прекраснодушная мысль: спасти его…
           -То есть дать ему пару рублей на опохмелку,- добавляет  Эдик.
           -…и не взяли бы вы его под белы  руки,- продолжает Валентин,-  и не увели бы его от собутыльников, и не прочли ему лекцию о вреде алкоголя,  дабы последний  ощутил, осознал  всю  пагубность  своего  пристрастия  к спиртному…
           -Не надо передёргивать,- не сдавалась Нелли.- Меня не интересует, что он пил и с кем… Но, когда люди, мнящие себя интеллигентными, спаивают несчастного человека, у которого в состоянии опьянения каким-то образом проявляется способность говорить на незнакомом языке, а другие (мнящие себя интеллектуалами) глядят на этого несчастного, как на подопытного кролика, и ахают: поразительно, необъяснимо… выглядит удручающе. Неужели никому из вас в голову не пришло, что это не по-человечески, а, если  сказать более точно –  жестоко…
    Нелличка,- примирительно заговорил Миша,- это в тебе говорит женщина. И тут я с  тобой  вполне  согласен,  но  взгляни  на  это  шире,  как  учёный,  разве  это  явление, именуемое Геной, не заслуживает быть  понятым, объяснимым, разве язык, на котором он говорит, разве не загадка для всех нас? Да, понимаю, не слишком смотрится, когда Гену накачивают спиртным,  но… вспомни учёных, которые ради науки жертвовали собой, ставили на себе опыты, причём со смертельным исходом… Мы, конечно, не собираемся  жертвовать Геной, более того, в наших  интересах  видеть  его здоровым  и…
           -Богатым, а не бедным и больным, - вклинивается Эдик.
           -Тихо, друзья… Успокойтесь,- Валентин обвёл взглядом коллег.- Итак, резюмируем сказанное: первое, чтобы успокоить  нашу уважаемую Нелли Петровну, Гена будет находиться под постоянным наблюдением, как нашим, так  и  врачей (естественно, сделаем так, что он не будет об этом  знать).  Посему, любая опасность, грозящая его здоровью, тотчас нам станет известна,  и мы примем все  необходимые меры, чтобы эту угрозу отвратить.  Второе, не дать ему сорваться.  Сорваться – не в смысле уехать, исчезнуть, а чтоб он не нашёл себе каких  либо  новых собутыльников, и с ними не запил… И, наконец, третье и последнее (это уже в адрес Эдика) очередные вечеринки, гулянки, танцульки откладываются до лучших времён. Записанного материала у нас предостаточно, так  что есть  над  чем работать...
            -Чепуха!-  восклицает Эдик и обращается к Нелли.- Во-первых,  дорогая Нелли Петровна   вы  тоже  приложили  свою   ручку,  дабы  довести  Гену  до   так   называемой кондиции… Не вы ли радостно чокались с ним в кабинете Валентина Викторовича  и держали в  уме то же, что и мы смертные:  надо сделать всё, чтобы Гена заговорил на своём, который «имеет  форму устной разновидности  времён эпохи Гомера...», во-вторых, не вы ли  охмурила Гену  до такой степени, что последний чуть не прикончил  нашего уважаемого Валентина  Викторовича. А теперь, видите ли, губим человека… и прочий бред… А, может быть, вы, Нелличка, затеяли самолично прибрать Гену в свои ручки, так сказать, стать монополисткой?…
           -Не умно, Навроцкий,- тотчас парирует Нелли.
           -Пусть не умно. Я сказал, то, что думаю. И другое,- теперь уже в сторону Валентина.-  Что значит, до лучших времён?  А если у меня возникла идея, если возникли кое-какие соображения по разгадке языка, так что: Гену не замай? Будем прививать ему вкус к здоровой и трезвой жизни, будем  водить его по театрам, по концертам, и… дожидаться, пока нас не объедет на полпути некто порезвей, то есть сделает это открытие раньше нас. Да, да, сделаешь это не ты, не я, не наша группа… А ведь это ты его нашёл,  открыл, мы первыми приступили к работе над его языком, и что же? Отдавать пальму первенства  неизвестно кому, не воспользовавшись нашим преимуществом... И ещё:  я больше чем уверен, что здесь пахнет мировой сенсацией… Видели бы вы лица всех этих скептиков, пришедших, как они думали, позабавиться на дешёвое шоу, позлословить насчёт  «так называемого языка»… Куда потом девался их скепсис…
            -Я сам сидел, как зачарованный,- заговорил Ренат,- Признаюсь, я тоже не особенно верил во всё это. Так  наполовину…  Но когда увидел и услышал воочию, стало даже не по себе… Было такое ощущение, что ты присутствуешь при  заговорившей вдруг мумии, или при задвигавшемся,  пролежавшем в целости и сохранности в вечной мерзлоте, мамонте…
            -Что ж, пользуйтесь  «своим преимуществом»,-  опять горячо заговорила Нелли, - сперва вы попользуетесь, затем врачи, психологи, затем придёт очередь телевизионщиков, с выставленной перед Геной батареей марочных   напитков… Пей, Гена, не стесняйся, за всё уплачено,  публике нужен ты мертвецки пьяный, да и не столько ты  нас  интересуешь, сколько публика жаждет приколоться над твоим «птичьим»… В общем, я в эти игры больше не играю,- круто разворачивается и идёт к дверям.
            -Нелли Петровна, погодите,- пытается Валентин её удержать.
            Напрасно.
            -Блажит баба,- прокомментировал Эдик.
            -Нет, я её понимаю,- возразил Миша.- Есть в русских женщинах прекрасная черта: жалеть убогих, спасать заблудших, ехать за любимым в острог, на каторгу…  Гена для неё тоже из таких… Вот  и  запротестовала.  Да и резкая перемена, произошедшая с Геной, когда он вдруг стал никакой, то есть, жалким подобием  того Гены, которого все видели час, два назад - не могла не заставить сжаться сердце, вызвать к нему жалость.
            -Лирика,- буркнул Эдик
            -Так, что всё-таки будем делать?- спрашивает Ренат.
            -Я уже говорил,- отвечает Валентин,- продолжим работу, а Гену пока оставим в покое.
            -Но похмелить человека надо,- снова заговорил Эдик,- вы, что не знаете, как тяжко и мучительно бывает после перебора?..  Кроме того, оставлять Гену одного в тяжёлый для него  момент никак нельзя. Мало ли что  в его несвежую голову взбредёт:  запьёт без нашей помощи, набедокурит… (Валентину) Ты же сам только что говорил: сейчас за Геной нужен глаз да глаз…  Это ведь, так сказать, наш банковый билет в миллион фунтов стерлингов… 

            Институт  был весь на ушах. Только и разговоров - о Гене. Обменивались комментариями   предположениями.  Подняли  на  ноги  всех  специалистов:  языковедов, полиглотов, снова обратились, но более широко и масштабно к индоарийской, дравидийской и алтайской лингвистическим группам. Структуралисты призвали на помощь   компьютеры, однако,  все   усилия   разгадать  Генин  язык  оказались  пока  что безрезультатными.
            У Нелли с Валентином и остальными коллегами отношения оставались ровными, но после небезызвестного вечера Нелли словно потеряла интерес  и к Гене, и к его языку. Если же кто-либо задавал на эту тему  ей вопросы, она лишь молча пожимала плечами.
            Через пару недель к Валентину  в кабинет зашёл Эдик.
            -Старина, мне бы хотелось  с Геной вылезти  на природу: послушать пение птичек, подышать свежим воздухом, угостить его шашлычком…
            После той недавней горячей дискуссии, где Нелли во всеуслышание обвинила их в отсутствии человеколюбия,  они как-то  (сами того не замечая)  перешли на эзоповский язык, типа: пообедать с Геной  в тихом и скромном заведении, или же совершить с ним променад на природу, или, как сейчас предлагает Эдик -  послушать пение птичек…
            Валентин усмехнулся: с каждым днём всё большее и большее  количество желало и жаждало посмотреть на Гену,  познакомиться с ним, не говоря уже о том, чтобы стать свидетелем (поприсутствовать лично) его уникальной способности говорить на непонятном  языке… Сам Гена об этом ничего, понятно, не знал. Он жил в скромном номере гостиницы, и его присутствие там старались, как не афишировать, так  и не оставлять надолго одного: водили на футбол, на концерты, знакомили с достопримечательностями города (был даже составлен график) и, конечно же, никаких возлияний.  Гена вновь посвежел, похорошел, вновь у него проснулся интерес к окружающему, но, тем не менее, его что-то тяготило, мучило, и поэтому его возвращение к жизни  не было стопроцентным  полным.
            -Значит, говорыш, хочешь угостыт Гену шашлыком по-карски?  Дразныш, да?.. Я  и сам нэ прочь проглотить пару штук под хороший грузынский вино…- вопрошает Валентин с грузинским акцентом.-  А вино  хороший грузынский ужэ ест?.. Или это сэкрэт?
            -Никакого сэкрэта, - отвечает Эдик в той же манере,- всё будэт: и вино, и шашлык, и…- затем, после небольшой паузы, переходя на нормальную речь.- Гляжу на тебя и не перестаю удивляться…
            -?!
            -Ты ведь когда-то сам говорил, что Генин язык, возможно, станет такой же сенсацией, как находка «Слова о полку Игореве», а то и похлеще… И вместо того, чтобы, как говориться, взять быка за рога, то есть, прибрать Гену к рукам, сделать его в какой-то степени  своей  собственностью: захочу – покажу, захочу – нет,  ты  же: или с  купеческой щедростью раздаёшь, сделанные тобой и нами записи  налево и направо, или же подлаживаешься  под мнение вздорной бабёнки - спаиваем  несчастного, губим… Неужели тебе не хочется самому  (или вместе с нами) докопаться до истины, самому сделать это сенсационное открытие и прославиться на весь мир?  Не хочешь ты – дай это сделать нам, но не другим… Спаиваем, губим… Это же чушь собачья, и мне, честно говоря, наплевать на её мнение и на мнения других. Раз надо для дела – значит надо. И хватит разыгрывать из себя доброхота. Неровен час – нас или кто-то обойдёт на вираже, либо Гена вдруг потеряет эту свою уникальную способность говорить «на птичьем». И знаешь благодаря чему? Благодаря нашему дурацкому «человеколюбию». Как же:  Гена уже две недели не закладывает, какие мы молодцы:  приобщаем человека к трезвому образу жизни… А тебе не приходило в голову: человек перестал пить регулярно – и разладилось что-то в его механизме воспроизводства этого самого языка, и не восстановить больше эту его способность… И кто от этого тогда выиграет? Зачем тогда мы это всё затевали?  Привезли, чтобы доказать, что этот самый Гена существует, снять с себя возможные обвинения в мистификации или в розыгрыше?.. В общем, я  тебя не понимаю… Теперь о деле…- Эдик достаёт толстенный альбом, кладёт его на стол перед Валентином и начинает  пояснять.- Это почти  тот же вариант,  который я хотел опробовать на  том  небезызвестном  вечере, однако,  я  его  серьёзно  подкорректировал, конкретизировал  и, понятно, расширил  увеличил его содержимое. В этот альбом я внёс не только иллюстрации и фотографии самых разных древних сооружений  от  широко  известных  до  менее   известных,   но  и    пиктографические письмена, наскальные   рисунки, животных разных континентов,  разнообразную домашнюю утварь. Здесь и египетские пирамиды, и знаки на воротах Мохенджодаро,  ацтекские храмы и идолы с острова Пасхи, рисунки на древнегреческих амфорах, скульптура и предметы быта, оружие и, наконец,  различные средства передвижения по рекам и морям, среди которых и известные плоты Тура Хейердала.   А демонстрация страниц этого альбома  должна будет выглядеть следующим  образом: после хорошего возлияния или подпития (то есть, когда Гена дойдёт до кондиции и начнёт базарить на своём пернатом наречии) я подсовываю  ему  этот  фолиант  и  начинаю  ему показывать фотографии и рисунки этого альбома.  Гена,  естественно,  без особого энтузиазма  рассматривает  всё это, как вдруг через некоторое время,  его внимание  что-то привлекает…  Он  начинает тыкать пальцем  в какое-то изображение, в какие-то письмена,  волнуется,  пытается мне что-то объяснить…  Стоп. Приехали.  Что это означает?  А означает то, что ему это знакомо.  А если, пытаясь мне что-то объяснить,  ещё собственноручно накарябает   (мечта идиота!!!) слово или фразу, на том языке, на котором говорит, то…  Я  понимаю:  существует множество всяких «но», однако забросить удочку с такой наживкой не помешает – вдруг клюнет золотая рыбка. Но, опять-таки,  для этого мне нужен лично Гена, которого нужно подготовить, разговорить, снять с его души  камень и вернуть его веру в нас: что мы его сюда  привезли  не для показа достопримечательностей  и преимущества трезвого образа жизни, а для хорошего застолья, сладкой жизни и общения с красивыми женщинами.  Даёшь добро, началнык?
            -Даю то даю, но что скажут, если узнают?  А  задумка  твоя  хорошая.
            -Опять – двадцать пять… Что скажут?..  Во-первых, мы  это сделаем без лишних глаз и ушей. Во-вторых, в  атмосфере благожелательности и взаимопонимания: этакие дружеские посиделки с приятной  беседой, с перелистыванием  ретро альбома, с фотографиями, вызывающими лёгкую ностальгию,  по  ушедшим  временам…
            -А если я захочу принять участие в вашей дружеской беседе, перемежаемой шашлыком и бокалом хорошего вина,  возражений не будет?
            -Какие возражения, началнык!
            -Я вполне серьёзно. Дашь мне знать, как только соберёшься. Кстати, я, действительно, давно  уже  не  ел настоящий  грузинский  шашлык-башлык…