Мне жалко стало немца

                Пускай ты нынче не в строю, но под одеждой штатскою
                Везде и всюду узнаю я выправку солдатскую.
                И пусть не носишь ты давно армейский свой наряд,
                Но люди всё же говорят: «Солдат – всегда солдат».

                М. Матусовский

               Я с большой благодарностью вспоминаю словоохотливого односельчанина Рабаданова Алтава, часто выезжавшего на заработки в город Баку и возвращающегося в село во время сезонно-полевых работ.
               В 70-е годы минувшего века сенокосный участок Алтава и наш надел располагались рядом, в местности «Хъурцум».
               В обеденный перерыв дочь Алтава, Патимат, всегда звала нас с мамой пообедать вместе. Дочь фронтовика стелила клеёнку рядом со свежесобранным стогом сена, раскладывала принесённую еду: чебуреки из зелени или творога, фрукты, сладости, разливала из термоса чай. Мы с мамой тоже ставили на ту же клеёнку то, что бывало у нас: вареные кусочки мяса, брынзу, сметану, бульон, даргинское чуду из мяса и картошки и садились вместе кушать.
               Как говорится, вместе еда вкуснее и  беседа приятнее, а после напряжённой работы и аппетит отменный. Совместный отдых и беседы во время страды роднят горцев, укрепляют их взаимопонимание. Поэтому, используя возможность пообщаться, люди тянутся друг к другу,  особенно тогда, когда легкий ветерок освежает разгорячённые работой тела и лица, а погода не предвещает грозы.
Алтав, как старший по возрасту, первым принимался за еду и делал знаки, следовать его примеру. Обедая, взрослые беседовали о том о сём. А мы, младшие, больше слушали их.
                Однажды за едой Алтав  широко улыбался и подмигнул своей дочери:
                – Узнаю мясо и брынзу моего однополчанина. Ханай – такой богобоязненный человек, который не только украсть у колхоза не может, но и своё личное поголовье ему записывает.
                – Как?
                – А вот так. Есть единственная льгота для тех, кто содержит поголовье мелкого рогатого скота, – право иметь в отаре личное поголовье в объёме,  дозволенном  Уставом. Твой папа всегда держит личное поголовье для того, чтобы не было недостачи в поголовье коллективного хозяйства (за этим строго следили и следят: пересчитывая его по два раза в год, между прочим, многие чабаны из-за недостачи пострадали).
                Если какая-нибудь несчастная колхозная овечка сорвётся со скалы и умрёт или среди молодняка случится падёж, твой папа из личного поголовья восполняет недостаток. А если ему удается избежать каверзных ситуаций и может сохранить личное поголовье, щедро угощает гостей чабанских  точек. Немало мне приходилось отведать его вкуснейший хинкал: и тогда, когда стада овец перегоняли с гор на Ногайскую степь, и тогда, когда с Ногайской степи их перегоняли в горы.  Проводы  чабанов в осеннее время и их встречи весной – это всегда праздники для нас, сельчан. Твой папа в такое время целую тушу овцы, разрезав на кусочки, забрасывает в казан. Ох, и отменный получается у него хинкал!  Ел я его хинкал и тогда, когда его пол-отару увели хулиганистые хосрехцы. В тот день все наши сельчане вышли  отбирать у молодых разгильдяев колхозных овец. А  проголодавшихся помощников надо кормить! Полезай тушка барашки в казан!
                Приходилось мне, есть его  хинкал и тогда, когда он обмывал юбилейные медали. Вот так.
                Жаль, редко он бывает дома: летом он  – на высокогорных склонах, а зимой – в Ногайских степях. С одной стороны везёт ему, он остаётся на стороне от сезонной  трудоёмкой работы: сено, как другие главы семей, не косит, поля не жнёт. Посвистывая, пасёт себе отары на лугах и живёт припеваючи. А его семье достаётся вся сезонно-полевая работа. Трудись, семья!
                – Каждому своё, – улыбчиво покачала головой мама. Я не сразу поняла, она соглашается с Алтавом или упрекает его.
                Я, конечно, знала, что мама очень устаёт во время страды. Знала, что ей  трудно справляться с уборкой сена, жатвой нивы, с молотьбой снопов без помощи папы. Жалея маму, я, видимо, недовольно посмотрела на однополчанина отца. Но фронтовик улыбнулся и сделал вид, что ничего не заметил.
                – Ты знаешь, Айша, твой папа не раз  удивлял меня. На войну твоего отца и меня забрали в один день. Вместе мы проходили военную подготовку  на Дальнем Востоке. Вместе жили в одной казарме. При проводах на войну родственники, кто, сколько мог, дал нам на дорогу деньги. 
                До войны я был хулиганистым парнем, считал себя умнее всех… Не знаю, когда и как твой папа  успел написать на даренных рублях год своего рождения. Случилось так, что ночью, когда все спали, из кармана его гимнастёрки украли деньги. То ли чутьё ему что-то подсказало, то ли что-то заподозрил, но утром он встал раньше всех, проверил карманы своей гимнастёрки и… никому ничего не говоря, вышел.
                Как только мы выстроились в шеренгу, командир стал проверять у каждого бойца карманы. Те денежные знаки, на которых не было никаких цифр, командир возвращал бойцам. Вдруг, заметив на  бумажных знаках  цифру 1918, тут же вывел бойца вперед и повернулся к твоему отцу:
                – Курбанов Ханай Аллаевич, какая цифра была написана на твоих денежных знаках?
                – 1918, товарищ командир.
                – Смотри, вот кто украл твои деньги! На них написана именно такая цифра! Хвалю за сметливость! – на виду у солдат командир пересчитал деньги, когда сумма денег совпала с суммой, названной твоим отцом, он вручил ему скрученные в трубочку купюры.
                – Я подумал: «Почему же я не догадался о том, чтобы поставить условные знаки на своих деньгах? Если бы у меня их украли, как мне удалось бы доказать, кем и сколько у меня украдено денег? Не будь на деньгах такие цифры, и твоему отцу не удалось бы, наверное, доказать факт кражи. Честное слово, Айша, я обрадовался тогда за твоего отца: «Значит, не такой уж простак мой земляк». А командир накричал на провинившегося бойца: 
                – Сядешь в карцер! В Красной Армии не было, нет, и не будет воров!
                Вот так. С тех пор я очень уважаю твоего отца. И не только за это…
                Как я знаю, у твоего отца есть привычка: брать  четвертинку  чурека, раскрывать её до горбушки, ставить вовнутрь масло, намазывать на него мёд, варенье или ссыпать сверху масла сахарный песок, а другую четвертинку  сворачивать отдельно. В его сумке всегда бывает брынза, куски мяса или вареного курдюка и бутылка кислого молока.
                До поры до времени все считали, что он берет с собой на пастбище необходимую ему за день норму еды, пока ваш сосед и родственник Ивач не раскрыл его тайну: «Ханай,  оказывается, часть своего хлеба крошит птицам и насекомым».   
Многие в селении посчитали это за чудачество и посмеялись: «Какой толк кормить диких птиц? Накорми хоть домашних: они тебе яички снесут». Услышав об этом, твой отец  нахмурился:
                – Мне же стыдно кушать, когда рядом чирикают птицы. Когда я ем, у меня бывает такое ощущение, что птицы осуждают меня: «Мы тоже голодны. А ты с нами не делишься».
                Вот такой он, твой папа. Ты знаешь, чем ещё он меня удивил?
                – Нет.
                – Однажды на стадо из соседнего села Мукамахи средь бела дня напал волк. Унести с собой удушенную овечку зверю  не удалось: охотник, оказавшийся рядом с отарой, выстрелом из ружья попал в бедро волка. Раненый зверь выпустил из клыков свою жертву и был таков.
                Через три месяца этот же волк, прихрамывающий на заднюю ногу, стал появляться рядом со стадом  твоего отца. Твой папа, заметив его, оставлял на его  тропе ломоть хлеба. Волк съедал ег и не трогал стадо. Вот так каждый день. Люди видели рядом со стадом твоего отца волка, который и не собирался напасть на овец, и сделали свои выводы: «Знахарка Залиха заколдовала волка, чтобы он не напал на его стадо, а оберег передала своему соседу».
                Дело оказалось проще, чем люди предполагали: сытый волк, на своей шкуре испытавший оружие, которым пользуется человек в борьбе с ним, не смел напасть на стадо.
                Время шло. Жена охотника, ранившего волка, заболела радикулитом. Знахарка, к которой наведалась больная, посоветовала связать из волчьей шерсти широкий пояс и завязывать его на область болевых ощущений.  Охотник, попавший в волка, решил добить его, зная, что он мирно следует за стадом твоего отца.  Человек с ружьём  подкараулил зверя и убил его.
                Увидев мёртвого волка, твой папа прошептал:
                – Мне казалось, что этот зверь благороднее иных двуногих: дикое животное нападает на стадо из чувства голода, а человек на человека – в лучшем случае, при необходимости защитить Родину, в худшем случае, из чувства мести, в непростительном случае, из чувства ненасытности…
                Я, слушая Алтава, с недоверием посмотрела на него: мне тогда показалось, что он подшучивает надо мной, как над ребёнком, ведь папа не рассказывал мне об этом дома. Фронтовик, видимо, заметил выражение моего лица, улыбнулся:
                – Это правда. Если не веришь, спроси у Аллаева Бахмуда. 
                Дочь фронтовика, Патимат, в отличие от меня, видимо, была уверена в правоте слов своего отца. Она поддержала его:
                – Да-да, Айша. Мой папа говорит правду. 
                А Алтав продолжил:
                – И во время войны твой папа оказывал на меня необычное впечатление:  глядя на него, в моей душе пробуждалось неведомое мне раньше чувство милосердия. Я только так могу объяснить свой, кажущийся мне самому странным поступок: не смог убить раненого немецкого солдата, лежащего в окопе, который просил меня: «Не убивайт!  Не убивайт! Я не хотел воевайт!».
                Я пожалел его, подумав: «Ведь мы, красноармейцы, тоже не хотим воевать. Нам бы тоже хотелось заняться привычным мирным трудом, но проклятая война, навязанная нам Гитлером, заставила нас оказаться по обе стороны фронта, убивать нападающих и погибать под их пулями. Скорее бы закончилась эта проклятая война, которая пожирает людей с той и с этой стороны».
                Вот так на войне нам с твоим отцом пришлось немало холодать и голодать, и годы плена отбывать, правда, в разных концлагерях. Я никогда не забуду, как он помог мне подкрепиться во время простуды. Твой папа ночью выходил на поле, выкапывал замёрзшую картошку, пёк её в золе и приносил мне.
Когда командир замечал его проступки, мы всей ротой заступались за него: «Он не владеет русским языком,  поэтому не понимает смысла приказов». А сами поощряли его действия…
                – Папа же владел русским языком. Даже немецким языком сносно владел, – по-детски недовольно посмотрела я на фронтовика. 
                – Хорошо владел. Но надо же было как-то выручать его, чтобы командир не наказал. Тебе же не понять, что такое военный трибунал…
                Я умолкла. А Алтав продолжил:
                – Говорят, дурной пример заразителен. Почему-то твой отец дурным примером даже на войне, где в каждую минуту нас подкарауливала смерть, не заразился. 
                Представляете, нам на фронте, чтобы бойцы могли снимать нервное напряжение, чтобы удовлетворять потребности заядлых курильщиков,  выдавали пайки махорки. Твой папа  не брал свой паёк. Говорил: «Я не курю». Я подшучивал  над ним: «Над мужчиной должен подниматься дым махорки или дым пороха. Если ты не хочешь курить, подари хоть друзьям». На такие слова твой  отец  не обращал никакого внимания, но «свою» порцию он стал брать и отдавать тем, кто любил покурить. Доставалось курево и мне.
                Твой папа, Айша, – своеобразный человек.  Он всегда по-своему смотрит на жизнь. Сколько бы бойцы на фронте ни утверждали, что водка – прекрасная штука, он говорил: «Кислое молоко лучше». В зимнее время,  когда нам выдавали порции водки, чтобы мы уберегли себя от переохлаждений, твой отец обменивал спиртное на паёк хлеба и делил его с друзьями по роте.  Вот так на войне мы породнились с твоим отцом…

                ***
                Через каждые 3-4 года по пожеланиям односельчан или по их недовольству руководство колхоза «Рассвет» время от времени измеряло наделы и по жребию меняло их местоположение, поэтому личные наделы сельчан не всегда оказывались рядом. После очередного жребия местоположение личных сенокосных наделов изменилось, по соседству с нами оказались совсем другие люди.
                После этой случайной или осознанно заведённой фронтовиком беседы мне больше не приходилось общаться с ним. Раньше моего отца ушёл он из жизни. Каждый раз, когда страна отмечает День Победы, мне вспоминаются его слова благодарности,   сказанные в адрес моего отца. 
                Максим Горький писал: «История человеческого труда и творчества гораздо интереснее и значительнее истории человека, – человек умирает, не прожив и сотни лет, а дело его живет века». Сегодня, когда нет в живых обоих фронтовиков: Рабаданова Алтава и отца, в моём сознании живы их слова и их дела. Мне дорог их нехитрый юмор, их желание делать окружающим добро. Мне дороги воспоминания о них. Дороги потому, что фронтовики передавали подрастающему поколению то, чем были богаты: душевную  щедрость, любовь к родному краю.
                А Алтав стремился передать своим детям целеустремлённый дух, который был у фронтовиков в годы Великой Отечественной войны и в эпоху восстановления разрушенного войной народного хозяйства.  Сыновья Алтава и дочь не посрамили голову своего отца.
                Старший сын фронтовика, Магомед, отслужив с 1955 по 1959 год в Каспийской флотилии, 35 лет, ведя культурно-массовую работу среди населения, руководил карбачимахинским   Домом культуры.
                Средний сын, Халик, окончив Буйнакское педагогическое училище, а позже - факультет физиической культуры ДГПИ, работал в Кубачинской средней школе. За все годы работы в данной школе, подготавливал мероприятия, посвящённые празднованию Дню победы. 
                Младший сын Алтава, сержант Рабадан, отслуживший в в/ч 463 службу в Волгограде, был награждён Почётной грамотой «За добросовестное исполнение своих служебных обязанностей, выполнение социалистических обязательств, примерную воинскую дисциплину». Рабадан сегодня возводит  высотные  дома.
                Дочь Патимат была проворной в любой сезонно-полевой работе, прекрасной матерью и хорошей хозяйкой дома.
                Алтав гордился детьми, пока был жив. Сегодня любой подтвердит, что гордился он детьми не зря.