Тетка Гекатерина и медовая лепешка

...Не следует ожидать ничего дурного от смерти, и уж если что принимать за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего дурного ни при жизни, ни после смерти и что боги не перестают заботиться о его делах.
Сократ


Не стоило все-таки спорить с Агафоном. Да кто же знал, что он вдруг схватит этот камень и...

В общем, лежу я на спине, а со мной возятся старухи. Обтерли, завернули в простую некрашеную ткань, а потом сунули под язык тяжелую позеленевшую монету. Где они ее нашли, такую древнюю? До сих пор у меня во рту этот мерзкий медный привкус. Я даже чувствовал, что одна сторона неровного металлического диска сгладилась до неразборчивости, а на другой едва проступает лицо с выпуклым носом, натертым бесчисленными пальцами. И не выплюнешь!

— А теперь лепешку, — сказала кому-то тетка Гекатерина. Это наша соседка, немало она моей крови попила при жизни, поэтому я сразу узнал ее голос. Гекатерина старая и страшная, как... ну, как она сама. Другой такой Гекатерины нет во всей ойкумене. Может, и не будет никогда, если боги смилостивятся.

Взяв лепешку, тетка Гекатерина вложила ее в мою остывшую ладонь. Стало как-то тепло. Свеженькая, подумал я, лепешка-то. Это для Кербера. Удержаться бы, не слопать самому, а то ведь не пустит. Что тогда делать буду, у врат сидеть веки вечные? Скучно как-то.

Семья решила захоронить меня в земле. Да, я был уже достаточно взрослый и даже мог бы участвовать в битвах — хотя бы подносить что-то. Однако никакой войны на мой век не пришлось, поэтому я так и остался мальчишкой, ребенком, а детей у нас в городке провожают без особых почестей. Не напасешься на всех. Мрут как мухи, особенно маленькие. Не держится в них жизнь. Да и что сказать, во мне вон тоже не удержалась. Ох, не стоило спорить с этим дураком Агафоном, а уж тем более драться с ним... Ладно, не буду, все равно ничего уже не изменишь.

Вынесли меня еще затемно. Не хотят люди огорчать божественное Солнце видом покойника. Моим, стало быть, видом. Может, оно и правильно, пусть день будет для живых, а ночь останется мертвым. Есть в этом какой-то смысл. Да и чего на меня смотреть — я и при жизни-то не был красавцем, а теперь, с проломленным черепом, и подавно.

Смерть для нас — ничто, ведь все — и хорошее, и дурное, заключается в ощущениях, а смерть есть лишение ощущений. Самое ужасное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то уже нет нас.

Вроде как Эпикур так сказал. Я почему-то вспомнил эти его слова, когда меня закапывать несли. Но по всему выходит, что есть смерть. Не прав Эпикур, голова садовая. Есть она, братцы. Значит, и все остальное есть — река Стикс, и лодочник Харон, и царство мертвых... И Кербер, который охраняет врата в это самое царство. Интересно, сколько у него все-таки голов? Разные есть версии. Ну, скоро узнаем.

---

Некрополь у нас старинный, большой. Улыбающиеся куросы и коры на могилах знатных горожан, пыль, тишина. Небо алеет, но еще не жарко... Были, конечно, цветы, были слезы. Мне даже стало немного жаль мать и сестер, расчувствовался. Но взял себя в руки (или что там у меня теперь вместо рук).

То да се, гляжу — откуда-то широкая река взялась передо мной. Пологие холмы кругом, мягкий неяркий свет. Вроде как сумерки, только воздух будто бы сам собой светится. Хорошо, подхожу я к берегу Стикса. От воды зимним холодом тянет, медленные волны тускло поблескивают. И вроде как лодка с того берега плывет ко мне. Когда она поближе оказалась, разглядел я в лодке седобородого старичка.

Ткнулась лодка в прибрежный песок. Старичок говорит мне:

— Залезай, парень, не задерживай.

Вошел я ледяную воду, а старик мне руку протягивает, вроде как помочь.

— Нет, — говорю, — не надо. Сам справлюсь.

— Нечасто в последнее время мертвые сами ко мне в лодку прыгают, — усмехаясь в белую бороду, говорит старичок. — Иных даже подталкивать приходится. Молодец!

— Утром был молодец, — отвечаю, — а к вечеру — мертвец.
 
Кивнул согласно старичок и повез меня на тот берег. Когда я уже собрался вылезать, он вдруг спохватился:

— Слушай, заболтался я с тобой, парень... Ты деньги-то гони за перевоз.

— Вот, — подаю ему свою монету.

Старичок взял ее с сомнением, тщательно вытер о хитон, осмотрел со всех сторон.

— Древняя вещь, — говорит. — Я, знаешь, коллекционирую... Вот дорога, по ней иди, не заблудишься. Тут недалеко.

Поблагодарил я его и пошел. Иду себе меж холмов. В общем, задумался и сожрал лепешку.

И заметил это, когда последний кусочек в рот отправил. Со мной и при жизни такое частенько случалось, если честно. Пойдешь так в лавку на соседнюю улицу, задумаешься — глядь, ты уже за городом.

Вот ведь незадача какая! Встал я на дороге, значит, и стою. Не знаю, что дальше делать. Просить старичка, чтобы он назад меня переправил? Нет, нельзя мне назад. Эх, ладно, думаю, прошмыгну как-нибудь мимо Кербера. Зевс не выдаст, Кербер не съест.

Пошел дальше, а в душе сомнение. Ноженьки не идут.

Вот и они, врата. Вокруг одного из каменных столбов цепь закреплена, а на цепи ходит пес Кербер. И голов у него не три, а куда больше. И все разные. Страшенные такие! И одна голова, на львиную похожа, вроде как мной интересуется.

Чувствую, коснулся меня кто-то. Смотрю — надо же, Гекатерина, соседка-то наша.
Ну, думаю, неужели и старой карге конец пришел? Откинула, наверное, копыта аккурат во время моих похорон.

А тетка Гекатерина медленно-медленно так поднимает руку и протягивает мне что-то.

Лепешка. Медовая лепешка, братцы.