Старикашка Швейк

      Будучи  служакой и  воякой, не хотел быть дураком и потому как мог,  много читал, любил Гашека и его Швейка и потому очень боялся не стать, а прослыть дураком, эдаким солдатом Швейком, хотя тот не был никогда  дураком, а больше приспособленцем к любым жизненным обстоятельствам и условиям жизни, не пропадая даже в сумасшедшем доме,  зная, что в жизни ещё  хуже,  чем в психушке и потому видя гораздо  больше, чем казалось любителю Швейка и  Гашека, который, и пытался как можно больше читать по означенным причинам, но всё больше читал разные служебные  дела, являясь опером и следаком, называя себя всегда гордо юристом.

      Вот такой гремучей смесью, служака, вояка,  опер,  следак и юрист и много читающий Швейк,   и разливался он по жизни и по этой планете.

          При всём   этом разговаривал и мыслил штампами, совсем не как любимый им книжный герой.  Зная, что порядочность, следом патриотизм, замешанный на честности и порядочности, это что-то из разряда вызывающих к себе уважения качеств, вечно  шёл   с этими лозунгами наперевес, тыкая,  как штыком,  ими   в каждого встречного, тем, как он за порядочность, будучи обчитавшимся умных  и порядочных  книжек,  как он за закон, будучи юристом, как снова за честность и жизнь  без вранья, потому что так положено, и к  тому же он же отец троих детей, иногда, правда,   четверых, когда вспоминал, что врать нельзя и что  надо быть порядочным.  Был отцом  троих  сыновей и в виде исключения  одной дочери от первого брака, но всё   равно при этом был всегда   за честность.  И  вот так, почти как на параде Красной армии с лозунгами на штыках шёл по жизни и  по  этой планете в кирзовых солдатских  сапогах, не забывая,  где можно и где не нужно,  врать, помня, что об этом  никто не узнает.

      Украинская поговорка “Ложь не встретит так дожене”, была не к нему и не  про него,   хотя он был хохол и проживал в Украине   и  в Киеве с теми самыми тремя сыновьями и с  женой Олесей.  Им не врал, говорил честно,  как за честность и как против вранья.  Так ведь было положено, как и зная, что по глазам можно прочесть всё, об этом он тоже  прочитал в какой-то умной  книжке  и что б не стать дураком  Швейком. И  потом это же красиво звучит, “ Вся правда в его глазах...”  А  если ложь?  Ложь в тех глазах, прикрытая правдой?  Ложь  —    нет,  или только не в его глазах.

      И  потому смотрел в камеру пристально,  не мигая,  зная, что будут  читать по глазам, и должны в его глазах  прочесть только  все те лозунги про порядочность и прочее, это же его глаза на его наголо  бритой   голове   с лицом и с головой как у  Швейка, которым он,  упаси боже, не хотел стать, и потому это про него, про него прочли, про его порядочность и честность в тех глазах.  Считал эту фото с самим собой  —   с иллюстрированным Швейком,  своей  самой лучшей, тем более, что фотографировался на документы, а это же для начальства, которое просто обязано прочесть  в глазах и в выражении его напыщенно угрюмой   морды неприкрытый патриотизм  и безотказное  желание послужить Отечеству, потому что,  куда пошлют в качестве пушечного мяса, туда он  и поедет уже в качестве мясного  фарша, ибо не дурак и не Швейк.  А так как это было всё удачно, на этом снимке, то и  старался всем показывать именно эту свою фоточку, где считал себя неотразимо порядочным, а остальные, где был с женой и с  детьми и просто  так один, выбрасывал. Опять только на  словах, потому что чётко знал, как выученный устав армии, о том,  что ложь  не встретит так  дожене,  это  не к нему и не про него.

       Зная, что смех без, причины,  признак дурачины, не смеялся вообще, потому что боялся, что подумают, что  дурак, раз так, смеётся просто так.

     И что б избежать таких думок про него, самого-самого,  кристально чистого,  не смеялся!

    И  потому старел, уже точно  без вранья,   на своих  собственных глазах, уже в пятьдесят называя   себя старикашкой, но скромно, потупив при этом  те  честные глаза,  смотревшие в камеру,  не прибавляя  "Швейк".  Хотя мог бы смело называть себя старикашкой Швейком, до которого ему было ой, как далеко, до того Швейка, но без старикашки.   Не был этот  любитель романа Гашека,  не смекалист и не умён, как ни старался таким казаться, каждый раз говоря, как много читает, будучи служакой и воякой, что б не стать дураком, про себя каждый  раз при этом  добавляя, "не прослыть".

   А  то как же...  прилепят ему клеймо тупого  Швейка, а он не такой, не тупой, он честный и патриот, он за закон,   а потом прослышат про то,  как он вечно кряхтит, ох, как бы так не стареть, всё   ж не получается, богу что ли помолиться, что б не дай бог,  не состариться, сыновья же вон, не удобно перед ними.  Сеньке вон,  16, Петьке 12, а Ваньке так и вовсе всего 7... А   мне же,  уже  и внуков хочется… Помню себя в детстве мальчишкой, как здорово было!  Но  я же и  на родах своих мальчишек всегда присутствовал.  Это ж какое счастье,  на руках только что   родившегося отпрыска подержать, не каждый мужик на такое способен,  принять этот красный кусочек мяса, почти  как нам рынке с прилавка кусок  говядины взять, на тебя вообще, просто ужас  и  атас,   не похожего, и признать в нём,  в этом куске говядины  себя самого, не дай- то,    кого-то другого  увидеть, это ж какое мужество надо иметь.  А  потом заботиться о жене,  о детях, и снова о жене и о  детях, тех  троих   без учёта четвёртого,  той  дочери, о которой  как раз  другой дядя и   позаботился, который на родах её не присутствовал, хиляк мужик, вот пусть и заботится, а я всё  для них, для любимых и родных,  так принято у порядочных и честных людей,  не дураков конечно, не швейков  и не старых.  А  тут, если прознают,  как я о внуках-то, их тоже  приму у невесток своих, так положено у настоящих мужчин, узнают  о том,  как я...  как бы мне   не стареть...  мне, старикашке,  в мои 50,   и будут звать меня старикашкой Швейком. А  я не Швейк,  ни -ни,  я за мозги и что б дураком не стать,  вон уже 35 записок служебных с утра только прочёл,  на остальное времени-то и не хватило.

         Как и на чтение книги Гашека про похождения бравого солдата  Швейка у служаки времени не было.  А  что было бы, ежели бы Гашек к тому же ещё  и закончил бы  начатый  роман?  Чтобы честного и хорошего говорил бы  теперешний  старикашка Швейк,  не зная и так всех  подробностей и  написанных историй про солдата  из австро-  венгерской армии, которого  по «слабоумию» сначала  комиссовали, а потом вновь  с началом Первой мировой, призвали  в качестве «пушечного мяса», и  которого  вечно притесняли  бюрократы, полиция, и  доктора,  и даже  однажды  проиграли   в карты один  офицер  другому, не знал ничего этого, не знал  абсолютно ничего про  жизнерадостного  и разговорчивого, но отнюдь не простодушного книжного героя  его любитель   и почитатель его полной забавных приключений жизни,  и потому придерживался,  не желая быть на него похожим,  того, укоренившегося в массовом сознании  образа,  такого  пошловатого мужлана, а следом лубочного его  изображения   в качестве символа пивной культуры, говоря при этом  всем и каждому,  как много читает, чтобы не стать дураком и Швейком, так  и не сумев осилить роман Гашека,  а остановившись в своей жизни на ярких победоносных лозунгах за правду и  честность, за правду без вранья, начав свою жизнь с вранья,  и так и оставшись дураком,   став еще будучи по сути молодым,  старикашкой Швейком, создав себе  имидж героя этой жизни во всём.

8.02.2020 г.
Марина Леванте