Наяву

Многоэтажки закончились березовой рощей, окружавшей озеро. На его берегу расположились изящные домики престижного коттеджного поселка.  В одном из них пламя горящего камина отражалось в перламутровых шарах наряженной елки, на журнальном столике стояли бокалы с красным вином, а рядом подтаивал французский сыр на фарфоровом блюде. Все это ждало Калетина, который задержался на телевидении, и теперь считал метры дороги, предвкушая терпкий вкус бордо, тепло очага и влажную прелесть Катиных губ.

Наконец, водитель свернул с трассы и через пять минут отчитался: “Приехали!”. Калетин поздравил шофера и его семью с наступающим и отпустил до понедельника. Тот сказал что-то насчет быстроты, видимо имея ввиду скоротечные выходные. Ступая по тропинке, он думал о том, что Катя лежит в голубом свитере на ковре у огня и правит свою статью для Литгазеты. Изредка она садится и смотрит через окно в сад, гнущийся под тяжестью снега и наступающих сумерек. Верный друг Морис – шотландский сеттер, расположился в кресле, чтобы лучше слышать звук открывающейся входной двери, в которую вот-вот должен войти хозяин.

- Слышь, Саня, ты деньги на трубу сдал? – дорогу перегородил мужчина в телогрейке и кирзовых сапогах.

- Нет, зарплату получу тогда может быть, - буркнул Калетин и пошагал дальше.
Но алкаш-общественник Сазоненко не отставал. Он шел рядом, махал руками и кричал, что вообще не будет сдавать, потому что не обязан, нету денег и пошли они все на.

Наконец, у дома им навстречу попалась дворничиха Люба по прозвищу Тачанка, и Сазоненко переключился на нее.

Калетин подошел к двери с кодовым замком и нажал положенные кнопки. Поднимаясь по ступенькам коттеджа он смотрел на огонек, пробивавшийся сквозь щель в тепло-коричневых шторах, и думал о том, как они с Катей после ужина будут выбирать иллюстрации для его новой работы по истории готских поселений в Причерноморье.

Дверь распахнулась, будто поддавшись его неровному дыханию. Катя расставила руки для объятий, а Морис с разбегу ткнулся ему в колено. Калетин хотел сгрести оба любимых существа одним всеобъемлющим движением, но дорогу преградила крупная женщина в полинявшей норковой шапке.

- Опять воду отключили уроды! Я к Зямовым на первый этаж, если у них нет, тогда в колонку, - сказала Валентина и протиснулась мимо с пустыми ведрами.

- Давай я схожу! – предложил он.

- Да сиди ты! Потом будешь по больницам со своим коленом валяться.

Когда за ней закрылась дверь, Калетин разулся и, стараясь не наступить на вилявшего лохматым хвостом сеттера, прошел в ванную. Через пять минут он уже дегустировал вино на пушистом ковре и смотрел на попытки огня перепрыгнуть на только что подброшенное им полено. Катя рассказывала о том, что происходило в редакции утром, саксофон тихо плел паутину звуков.

Когда Калетин сказал, что едет в понедельник в командировку на ее лице появилось ожидаемое огорчение. Он поставил бокал на журнальный столик и взял Катину руку. Раскопки закончились, нужно проследить, чтобы ни один ценный артефакт не был утерян, все тщательно упаковано и доставлено в институт в полной сохранности. Она улыбнулась, и он позвонил в ее бокал своим. Со сплетенными руками они сидели и смотрели на огонь, угадывая в его всполохах черты лица друг друга.

- Ты есть собираешься или так и будешь на стенку пялиться?
В прихожей стояла Валентина между двух ведер с взволнованной лестничным ходом водой.

- Ты когда едешь? – спросила она, наливая борщ.

- В понедельник.

- Посмотри у них мазь, которую мне Тачанка давала. Я бумажку с названием найду. Все аптеки наши обошла, нигде нету.

- Сказали же тебе, давно не выпускают.

- Тебе что спросить трудно, может у них осталось где-нибудь под прилавком.

- Вы со своей Тачанкой всю квартиру провоняли этой гадостью.

- Зато сыпь исчезла. А больше ничего не помогает. Еще подлить?

- Наелся.

- Чего-то твой грызун чихал сегодня целый день.

- Может простыл.

- Ага, врачу его покажи, ухо-горло-носу.

Большую часть воскресенья Калитин с Катей и Морисом гуляли по парку. Бросали снежки, будили уснувшие деревья, дергая за ветки, чтобы устроить радовавшие сеттера снегопады. Затем пили горячий облепиховый чай в недавно открывшемся на опушке кафе.

В понедельник утром шофер подвез его прямо к трапу. Ступеньки надземного перехода действительно напоминали трап. Перейдя на другую сторону, Калетин поймал маршрутку до вокзала. Через шесть часов был уже в Петербурге. Два дня он носился по складам, комплектуя инструменты и химикаты для отправки в свой Водоканал. После полудня он позвонил Андрею и напросился в гости.

Они познакомились в ресторане два года назад. Андрей с женой отмечали годовщину свадьбы, Калетин просто зашел поужинать. Он просматривал только что купленную книгу по истории древних славян, чем вызвал интерес “молодожена”. Случайно разговорились. К удивлению новых знакомых инженер-водопроводчик Калетин всерьез увлекался древней историей, чем очевидно и заслужил приглашение на чай. С тех пор Калетин заезжал к ним каждый раз во время регулярных командировок в Питер.

У конечной станции метро он купил три розы, взял такси и поехал за город, к озеру, вокруг которого расположились домики с небольшими садами.

- Здравствуйте…, - начал он приветствие, протягивая букет.

- Стоп! – остановила его хозяйка и растянула малиновые губы в самой прекрасной улыбке, которую он когда-нибудь видел. – Андрей сказал, что вы опять называете меня Катей. Это что за безобразие?

- Я не сказал, что тебя, - вступился Андрей. – Просто Саша передал привет Кате. Мало ли Кать на свете.

- Так, это еще интересней! - девушка попыталась нахмуриться, из-за чего челка ее золотисто-каштановых волос почти коснулась черных бровей. – Почему это ты, мой дорогой спутник, служишь перевалочным пунктом для приветов какой-то Кате?

- Вика, простите меня негодника, - смутился Калетин. – Андрей здесь ни причем. Я действительно передавал привет вам. И откуда взялась эта Катя, сам не знаю.

- Просто вам хочется, чтобы всех знакомых женщин звали Катями. Наверное, это имя вашей первой любви.

- Наверное вы правы. Первый раз я влюбился в фотографию ужасно красивой девушки, рекламировавшей колготки, в каком-то чехословацком журнале. Она висела на стене в комнате моей тети, и там была какая-то подпись по-чешски, начинавшееся со слова katy, keti… – что-то в этом роде. Вот я, двенадцатилетний балбес и втюрился всерьез и надолго.

- Забавная история, надо будет ее у вас украсть. Но перестаньте топтаться на пороге. Проходите, сегодня у нас бургундское и свежий рокфор, а потом я сделаю пиццу. У нас уже неделю праздник. Немцы издали книжку Андрея о готах Причерноморья, а мне, кажется, дали постоянную колонку в журнале. Морис, поздоровайся с гостем. Саша, только смотрите, чтобы он опять не влез ухом в бокал. Андрюш, принеси пару дровеняшек, если не трудно, что-то огонь приуныл.

Ночью ему опять не спалось. Он вышел на гостиничную лестницу и, пока курил, рассматривал фотографию с женщиной в голубом свитере и шотландским сеттером у засыпающего камина. Телефон пикнул и на экране появилось сообщение от Валентины: “Сдох твой Морис. Больше хомяков не покупай. И про мазь не забудь”.