Бульдог

НАДЯ НЕВИЛС - http://www.proza.ru/avtor/nadianevils - ПЕРВОЕ МЕСТО В 114-М КОНКУРСЕ ПРОЗЫ МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ
               
Солнце старательно коптило многочисленные животы и спины туристов. В визге детей, окриках взрослых и призывах пляжных коммивояжеров: «медовые тортики, га-а-арячая кукурузка, сэмэчки…» тонули тихие вздохи ленивых волн. У самой кромки воды стояли трое: большой, крепкий, как дуб, мужчина в детской панамке, прикрывавшей бритую голову. За талию он одной рукой поддерживал пышную женщину в нарядной розовой шляпе и ярко-розовом купальнике с рюшами, а другой крепко ухватил тоненькое запястье маленького кудрявого белобрысого мальчугана лет шести-семи. Вся троица была иссиня-белой, в отличие от бронзовой пляжной братии: сразу видно, что только приехали на курорт. Пацан завороженно смотрел на море. Вдруг к их ногам прибило голубоватое тельце медузы, щупальца безвольно полоскались в воде.
- Что это? – спросил мальчик.
- Это мертвая медуза, сына. Когда они умирают, волны выкидывают их на берег, - ответил мужчина.
- Ой, уберите от меня эти сопли! – взвизгнула женщина-пирожное в розовом купальнике.

Мужчина, кряхтя, наклонился, поднял колыхающийся прозрачный комок и поднес его к лицу мальчика:
- Не боись, Жека, потрогай, она мертвая и не жалится.
Женя робко провёл пальцем по прозрачному куполу:
- Холодная, скользкая…
- Ты что ребенку этой гадостью в лицо тычешь?! Убери её отсюда, слышишь, немедленно убери! – продолжала верещать женщина-пирожное. Мужчина отпустил талию жены, отошел на пару шагов, размахнулся и очень метко кинул медузу на свободный от отдыхающих песчаный пятачок позади них, медуза пролетела в миллиметре от уха женщины.
- Урод! – возмущенно бросила она своему мужу. Тот только пожал плечами и собрался уводить сына от воды, но мальчик уперся.
- Папа! Море красивое, и медузы красивые, я хочу в море…
- Вода холодная, рано еще, - рявкнула мать.
- Я стану моряком, когда вырасту, и всех мертвых медуз буду хоронить в море, ведь это их родина, - продолжал мальчик, не обращая внимания на бесноватую мать.
- Не станешь, Жек. Мы слишком далеко живем от моря. Чтобы в нем жить, надо в нем родиться, ну, или рядом с ним, - вздохнул отец.
- У моряков красивая форма, - вдруг мечтательно протянула жена.
Отец притянул к себе сына:
- Вырастешь мужиком – будет те форма, не морская, но тоже красивая, обещаю.
- Как твоя зелёнка скучная, что ли? – хмыкнула жена. Мужчина зло цыкнул на неё, взял сына на руки и понес прочь от воды.

Солнце клонилось к закату, жаждущие ужина, утомленные водой и жарой отдыхающие потянулись в сторону дымящих за пляжем кооперативных шашлычных и кабаков. Под самодельным тентом из белой простыни, на казённом домотдыховском покрывале посапывали двое: женщина-пирожное и крепко её обхвативший мужчина-дуб. Вокруг них валялись, шурша на ветру, пакеты с объедками, салфетками, пустые коричневые бутылки «Жигулевского». Их сын, Женя, сидел на корточках рядом и пытался делать куличики из уже подсохшего песка. Он посмотрел в сторону родителей, робко тронул отца за ногу:
- Па-а-ап! Пойдем купаться!
В ответ мужчина только громко причмокнул и крепче обнял жену. Мальчик коснулся ноги матери:
- Ма-а-ам! Пойдем со мной купаться? Женщина – пирожное громко всхрапнула. Женя вздохнул, посмотрел на родителей, тихонько встал и пошёл по песку. Пройдя метров десять, он наклонился и поднял почти истлевшую на солнце медузу. Он взял в ладони бесформенное желе и понес его в воду.
- Куда?! А ну, вернись обратно! – заорала из-под тента мать, - Тебе что сказано?! Без взрослых в море не ходить!
- Да ладно тебе, мужик жеж, - мягко затыкая ладонью рот жены, загудел мужчина-дуб.
- Вот потонет он, тогда будешь знать.
Мужчина вздохнул, и начал, кряхтя, приподниматься:
- Стоять! Слышь, мать зовёт! А ну, быро сюда, кому сказал!
Мальчик быстрее побежал к воде, бережно неся в ладошках свое сокровище, крикнув через плечо:
- Я только её похороню, я не купаться!
- Вот ведь, чертяка,- с трудом вставая пробормотал мужчина и огромными шагами, пошатываясь и взметая кучи песка, направился к сыну:
- Я ща тя сам похороню, если не вернешься!
Но мальчик уже был по пояс в воде.

***

Такси мчало меня из аэропорта. Я всматривался в чёрную ленту шоссе, вьющуюся меж холмов и полей, засаженных кукурузой и подсолнухами. Несмотря на 35-градусную жару, я попросил водителя отключить кондей и открыть все окна. Это ему я сказал, что боюсь сквозняков и простуд, ибо объяснить таксисту, что я хочу почувствовать, впитать, выпить этот ни с чем не сравнимый запах моря, добирающийся сюда за десятки километров от побережья, было невозможно, да и не нужно. Каждый раз, еще с детства, я с трепетом ждал момента встречи с моим любимым ласковым морем, мечтал, видел во сне, как оно принимает меня в свои объятья, предвкушал, как буду нырять и играть с волной.

Сейчас соленая морская вода – моя профессия, я – океанолог. И за долгие годы работы ни моря, ни океаны мне не надоели. Наоборот, чем больше я узнавал про то, что скрывается в их глубинах, тем сильнее мне хотелось постичь все их тайны. Побочным эффектом моей профессиональной деятельности стали книги. Я писал повести и рассказы о морях, о людях, которые живут на побережье и о тех, кто почти все время находится в море. И, наконец-то, вышел первый сборник моих опусов. Я мчался, я летел, чтобы с благодарностью вручить его моему старому доброму Бульдогу, без которого бы не было ни этой книги, ни моей работы, ни, возможно, меня, нынешнего.

Я рисовал в уме нашу встречу, как такси тормозит на Прибрежном проспекте, я выпрыгиваю из него и мчусь в сторону дюн, пляжей и маленького кемпинга, сооруженного на развалинах старого пионерского лагеря. В этом кемпинге я много лет подряд проводил все свои летние каникулы, сначала школьные, потом – студенческие. Здесь посудомойкой и уборщицей при столовой работала моя бабка, и мать каждый год отправляла меня к ней из душной и пыльной столицы, где она строила свою карьеру и искала подходящих мужей. Отца своего я совсем не помнил: он оставил нас с матерью, когда мне не было и двух лет, и больше в нашей жизни не появлялся. Все многочисленные мамины поклонники дядь - толи, -вити, -славы, -пети слились для меня в одно бесформенное лицо. Единственное мужское лицо, которое мне всегда улыбалось тепло и искренне, добродушно рычало при встрече: «О-о-о! Наш юнга прибыл!», было страшное лицо Бульдога. И вот сейчас я представлял, как бегу среди дюн, поросших колючками, к старому полуразвалившемуся домику, где в его лучшие годы, наверное, жили пионеры, а теперь единолично властвовал Бульдог, который служил сторожем и хозяином пневмотира при этом самом кемпинге. Его берлога была для меня настоящей сокровищницей, для меня и моих временных немногочисленных друзей – детей отдыхающих туристов. В ней были пузатые чучела колючих морских ежей, катранов, огромных черных крабов, причудливые раковины разных форм и размеров, разнокалиберные компАсы, «старинные» карты с несуществующими странами и континентами, которые рисовал Бульдог, страшные туземные маски, африканские барабаны (от мелких сувенирных, до гигантских, в которые он нам разрешал бить высушенными белыми костями, добытыми из столовки), модели кораблей, сделанные из спичек, палок, ракушек. Часть из них он продавал туристам, как сувениры, но обязательно, каждый год, в конце лета я увозил один корабль с собой – его мы делали вместе с Бульдогом.
 
В свои выходные он уводил нас на каменный «Дикий берег», где учил нырять с маской и ластами, открывая нам причудливые красоты подводного мира: пробивающиеся сквозь воду лучи солнца, подсвечивающие длинные колыхающиеся, как волосы на медленном ветру, зеленые водоросли; косяки мелких рыбешек; морских коньков и занимающихся любовью рапанов, смешно и намертво присасывающихся друг к другу своими раковинами; хитрых скатов, прячущихся у самого дна. Мы устраивали бои между крабами и бычками: из камней делали заводи, где у самого берега, в теплой воде, плавали юные мелкие бычки и запускали к ним маленьких белых крабов. Бычки вцеплялись в крабьи клешни, те, в свою очередь, откусывали им хвосты. Темными безлунными вечерами, когда на море был шторм, мы, стоя на волнорезе, любовались переливающимся зеленоватым светом планктоном. Черное небо и черная вода сливались воедино и казалось, что ты стоишь на капитанском мостике космического корабля, зависшего во вселенной с зелеными звёздами и туманностями, а вокруг тебя глубоко и ритмично вздыхает море, как само мироздание, и с каждым его вздохом рождаются новые звезды.

Под чутким руководством Бульдога мы вязали затейливые морские узлы, а ещё он научил нас срезать с волнорезов мидии, и мы, набрав несколько сеток, тащили их к его дому, где под старым абрикосом он разводил костер и жарил их для нас с луком и маслом на старой закопченной сковородке. Под треск костра, вдыхая запах готовящихся мидий и ароматного табака, который курил Бульдог, попыхивая своей огромной изогнутой трубкой, мы, затаив дыхание, слушали его рассказы о путешествиях на огромном военном крейсере «Странник», где он служил сначала матросом, а потом дорос до старпома, его моряцкие байки о боевых дежурствах, шутках матросов, сражениях с сомалийскими пиратами, у которых Бульдог успел побывать в плену, о красотках, чьи сердца он покорял в каждом порту. Это сейчас он – старый больной морской волк Джек (он не любил, когда его звали «дядь Жень», а на «Бульдога» вообще обижался – прозвали его так за глаза, потому, что он был очень на него похож), а тогда он был белокурым голубоглазым гигантом-красавцем, в сверкающей белой форме, от которого «все бабы штабелями падали». Повзрослев, я понял, что Бульдог-Джек, маленько привирал, но продолжал слушать рассказы о его невероятных приключениях, делая вид, что верю каждому его слову потому, что они были увлекательнее любого фильма или романа и ни разу за все время, что я знаю Бульдога, не повторялись.

Благодаря Бульдогу и его байкам, я навсегда влюбился в море и не видел никакой другой жизни, кроме, как связанной с подводными глубинами и их тайнами. Именно Бульдог и открытый им для меня мир, дали мне силы противостоять матери, когда пришла пора поступать в институт: она хотела, чтобы я «выучился на экономиста или, на худой конец, юриста», ибо, по её мнению, только это образование поможет мне «выбиться в люди» и остаться в столице. А я её ненавидел, я каждый год ждал каникул, чтобы вырваться оттуда и уехать к морю и Бульдогу, подальше от этих пробок, шума, толпы и пыли.

Ха! Я помню нашу самую первую встречу с Бульдогом, которая положила начало нашей долгой дружбе. Я тогда в очередной раз лишился друзей: у их родителей закончился отпуск, и они разъехались по своим городам, а новые дети еще не приехали, и я был вынужден один слоняться по кемпингу и играть с морем. Однажды, у самого прибоя, я строил из прибрежного песка замок. За утро я уже отгрохал парочку фортов, и это был третий, как вдруг к моим ногам прибило огромную синюю медузу, ту самую, которая жалится. Честно говоря, я их побаивался: меня однажды такая уже обожгла: это было в тысячу раз больнее, чем от крапивы. Но её щупальца так безвольно колыхались, а волны никак не могли слизать её с песка обратно, что мне стало её жаль. Я аккуратно, чтобы не обжечься, взял медузу за купол и стал рассматривать.

- Что ты собираешься с ней делать? – услышал я над своей головой хриплый мужской голос. Я поднял голову: надо мною возвышался огромный татуированный мужик, со страшным шрамом во всё своё бульдожье лицо, одетый в старую драную майку-тельняшку и резко контрастирующие с ней цветастые пляжные шорты на веревочке. Мужик широко улыбался. Я испуганно пробормотал:
- Хочу отпустить её в море.
- Зачем?! Она же мертвая!
Я еще раз посмотрел на медузу и вздохнул:
- А вдруг нет? Может быть ей просто стало плохо от жары? В воде она оживет, а здесь просто растает. А даже если она и мертвая, то все равно пусть будет в море, ведь там её родина и друзья, они смогут её похоронить.
Бульдог усмехнулся:
- Ишь ты, говорящая голова. Целую историю придумал. Пойдем уж вместе, отдадим её друзьям.
Он бережно взял медузу из моих рук, и мы зашли в море по самую мою шею, Бульдогу было по пояс, он размахнулся и кинул медузу далеко в воду. Потом, улыбаясь, повернулся ко мне:
-  Меня, кстати, зовут Джек, а тебя?
- А меня – Серёжа.
- Я буду звать тебя Юнга, дай пять!
И Бульдог-Джек протянул мне свою огромную волосатую руку.

***

Такси взвизгнуло тормозами и лихо заскочило на единственное место на новой аккуратной парковке возле кемпинга. Я быстро передал водителю заранее заготовленные купюры, открыл дверь и шагнул на раскаленный асфальт. Горячий, как из фена, ветер выдохнул мне в лицо запах близкого моря. Я прошел через свежевыкрашенные ворота и зашагал к дюнам, за которыми виднелась ржавая острая крыша милого моему сердцу бульдожьего логова. Не дойдя десятка метров до домика, увидев трепещущий на ветру кусок марли в открытом дверном проеме, я заорал во всю глотку:
- Эй, Джек! Юнга прибыл! К службе готов!
Но я не увидел привычной круглой головы в выгоревшей бандане, выглядывающей из-за марлевой занавески, не услышал счастливого рыка:
- О-о-о! Юнга! Дай пять, бродяга!
Ветер продолжал развевать марлю и поскрипывать открытой дверью, однако из глубины доносилась какая-то попсовая музыка и звон стаканов. Я влетел в берлогу и остановился. За старым дощатым столом, где обычно Бульдог мастерил свои поделки, сидели двое незнакомых небритых мужиков с испитыми лицами. Они уставились на меня:
- Ты кто? Чего надо?
- Я к Бульдогу, к дяде Жене…
- Нет тут никаких собак и дядей, кроме нас, хе-хе. Хошь, садись, мил человек, третьим будешь?

Я оглядел убежище Бульдога. Там больше не было ни кораблей, ни страшных туземных масок, ни ракушек, ничего, кроме валяющихся на колченогих стульях спецовок и старого покосившегося, до боли знакомого платяного шкафа, на потертой лакированной поверхности которого, я когда-то незаметно ножичком вырезал имя «Джек».
- Н-н-ет, спасибо, я, пожалуй, пойду.
Я вышел из домика в полуденный зной. Голова моя закружилась, было ощущение, что кто-то огрел меня пыльным мешком. Я поплелся к тиру, уже понимая, что Бульдога там тоже не встречу. Так оно и оказалось. Вместо него там скучал мясник Вахтанг, который, когда-то работал с моей бабкой в столовой кемпинга. Вахтанг первым увидел меня и загудел:
- О, Серога! Здарова! Сколка лэт, сколка зым! Длинний-то какой сталь, нэ узнат: солыдный, барада, ачки… профессар, вах! Ти к нам в гости? Я тибя хашем своим фырмэнным угашшу,  захади, дарагой!
- Спасибо, дядь Вахтанг, я не голоден, мне бы Бульдога повидать…
Вахтанг внимательно на меня посмотрел, тяжело вздохнул:
- Нэт больши Булдога. Вэчером прихады, помяним. Хароший мужик биль. Нада помянут. Мы жэнэ его бившей в Норыльск звонылы, она знат нэ хочет: какой-такой Жэня Курицын, говорит, нэ знаю ныкакова  Жэню и знат не хачу. Родных нэт, так хоть ми с тобой помянем, маладэц, что приехаль.
- Как нет? Когда? Почему?
- Т-а-а… Тёмная исторыя, мылыций только пару недел назад перестала хадить сюда спрашиват. Ты у хазяина спросы, он сам все расскажит, а потом прихады, хаш покушаем, абет же, а я вечером тир закрою и помянэм, прихады, кароче.

***

Я лежал, закрыв глаза, на «Диком пляже», прямо на мокрых камнях. Волны лизали мне пятки. В моей голове, как бесконечная кинолента, прокручивался разговор с хозяином кемпинга, который состоялся несколькими часами ранее в его прохладном от работающего кондиционера кабинете.

Три недели назад Бульдог пропал. Его покалеченное и изрезанное тело нашли здесь, на «Диком пляже» - вынес прибой после шторма. За день до исчезновения к нему пришел гость, с которым они и отправились сюда. Его быстро нашли и задержали, он особо не скрывался и не сопротивлялся: это был старый зэк-рецидивист. Бульдог никогда не был моряком, а военного крейсера «Странник» никогда не существовало. Он служил в ГУИНе, старшим смены, стерег заключенных. Говорят, лютый был.

Бульдога в расцвете лет комиссовали: во время подавления зэковского бунта он получил тяжелые ранения и увечья. Другой работы, кроме как на зоне, в его краях не было, а на зоне он больше трудиться не хотел. Бульдог запил, жена – фельдшер на той же зоне, его выгнала, он забомжевал, кочуя с места на место и постепенно перебираясь из холодных сибирских краев на юг. Таким, много лет назад, и принял его на работу охранником хозяин кемпинга, взяв с него слово, что тот не будет пить. И Бульдог свое слово крепко держал все эти годы, пока к нему не пожаловал гость. В полиции хозяину рассказали, что зэк искал Бульдога долгие годы, чтобы отомстить. Что-там у них произошло на зоне, какие-то личные счеты.
Моих пяток коснулось что-то холодное и скользкое. Я приподнялся и увидел, что к ногам прибило мертвую медузу. Я её сгреб в ладони и встал. Ледяная рука опустилась на моё плечо:
- Что ты собираешься делать, Юнга? – раздался над моей головой хриплый голос.
Я замер, внутри у меня всё сжалось, моя голова не могла подняться вверх, мои глаза отказывались смотреть на говорящего со мною. Я опять был маленьким мальчиком.
- Я хочу похоронить её в море, среди друзей, - ответил мой детский голос.
- Давай мне, я отнесу её к друзьям и родным.
Перед моими глазами возникли сложенные лодочкой бледные волосатые руки Бульдога. Я бережно положил в них склизкий холодный комок, бывший когда-то медузой.
- Вот и славно, а теперь иди, скоро сядет солнце, тебя ждёт Вахтанг, чтобы помянуть меня, беги скорее, Юнга.
- Хорошо, Джек,  - ответил я и побежал прочь, глотая слёзы.

КОНЕЦ


На 114-ый Конкурс прозы для начинающих http://www.proza.ru/2019/12/01/531 МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВСМ