Коломбо - город контрастов. Часть 5

Часть 5. Возвращение.

Наступил январь, шёл уже четвёртый месяц ремонта, оставалось совсем немного пунктов в ремонтной ведомости, однако здесь и крылись основные «дьявольские» детали. Мы получили из Польши гребные валы, установили их и ждали выхода из дока для финишной  настройки и проворачивания уже на воде. Однако приёмка корпуса затянулась, потому что наш «дракон» (позволю Вам, уважаемый читатель, напомнить, что по моряцкой терминологии, это - боцман) потребовал от завода перекрасить необрастающей краской всю подводную часть в связи с обнаруженными некачественными слоями «необрастайки», а они сопротивлялись, мол, не по нашей вине задержались в доке и так далее.  Но Картузов нашёл ещё кучу недоделок и выкатил ремонтникам целую «поэму»  рекламаций.

Пока судили да рядили, ещё прошло десять дней. Наконец, пришли к соглашению, командир с «дедом» (это старший механик) заседали часа четыре с представителем судоверфи мистером Джели Брандой и основными его инженерами. Подписали несколько документов, долго пожимали руки, и администрация завода удовлетворённо покинула Армавир.

Практически за одну ночь рабочие покрыли заново необрастающей краской всю подводную часть корпуса. Работали как тараканы, облепившие пузатое брюхо Армавира. Наши механики и боцман, все пятеро, всю ночь были на приёмке и под утро в 10.00 подписали приёмочный акт. Через пару дней назначили выход из дока и подготовку к ходовым испытаниям.

Это уже финальная стадия ремонта судна, требующая особо внимательного подхода, потому что, как примешь из ремонта пароход, так и пойдёшь потом на нём! [в дальние страны]  После выхода из завода уже не к кому будет обращаться. Так что, трудились все в «поте лица»!

Ходовые прошли на «пятёрку», отмотали миль десять взад и вперед на разных режимах, наконец, стали на якорь в середине залива, и заводская комиссия, представители руководства завода, наши представители из посольства и консульства, в общем, все гости, собрались в кают-компании. Настало время подписания итоговых документов и, собственно, банкета по случаю окончания работ. Вся ланкийская «братия» из завода не скрывала радости по случаю «выпихивания», наконец, Армавира из ремонта. Мы знали, что не всё шло по «нотам», видимо, бюджет у ребят тоже уже «трещал по всем швам»! Мистер Джели Бранда на празднике был в костюме, много говорил, много выпивал. Даже непривычно! Обычно, он встречался мне в доке, в машинном отделении, все время в белой спецовке и защитной каске, а тут он прямо весь светился рядом с важным и напыщенным заместителем директора верфи по производству. Мы угощали гостей ухой, помидорчиками и огурчиками советского посола, копчёной колбаской. Новые плиты на камбузе сверкали блестящей нержавейкой и работали чётко. Посольские привезли с собой пару ящиков отменной водки Smirnoff,  банкет удался!

Наступил момент швартовки к причалу завода. Командир Акимов, выйдя на правое крыло ходового мостика, где обычно было моё место на швартовке, вручил мне новенькую рацию системы «Уоки - Токи»  и сказал:

- Михалыч! Давай сегодня ты! – и громко объявил на мостике:
- На швартовке командует старпом! Штурман, запишите в журнал, я подпишу! – я даже не успел глазом моргнуть, как все, кто был на мостике, мгновенно уставились на меня! Немного опешив, я притормозил, пока разбирался с кнопками новенького Panasonic. Потом собрался и запросил:
- Баковые, ютовые – мостику!
- На баке боцман Картузов! Готовы к швартовке!
- На юте старший матрос Иванов! Готовы к швартовке!
- Добро!  - слышимость была отличная. Никаких проводов, очень удобно! Ладно, поехали, подумал я…

Я, не торопясь, как по учебнику, пришвартовал Армавир к стенке завода. Было несложно, ветра не было, все кругом тихо, чего не швартоваться! Боцман Картузов показал мне большой палец с бака (носовая часть верхней палубы судна), мол, хорошо пришвартовался! Это был обычный жест «дракона». Он и командиру показывал, хвалил, когда швартовка проходила ровно. Это был наш маленький судовой обычай, Картузову было уже за пятьдесят, он почти двадцать лет отдал морю! Наверное, когда-то придёт после него другой боцман и будет всё по-другому, а пока…, мы ждали этой похвалы старого «моремана»!

Мы сошли все на палубу к трапу и провожали гостей. Старший из «посольских», Владимир Иванович, проходя мимо, бросил небрежно:
- Старпом - молодец, нам понравилось у вас на судне! И швартуетесь вы ничего так себе! 

Уже все знали, что швартовался не командир. Для вас, уважаемый читатель, это звучит странно, а на море это необычно, это не принято! Боцман подошёл ко мне и спросил, мол, а в чём дело, что с «кэпом», не смог, что ли..?  Я отшутился, что ему пришлось на банкете конкретно выпивать, а я, как обычно, на вахте был, поэтому трезв, как стёклышко, поэтому Акимов и не стал рисковать.
- Михалыч, а помнишь, как мы кормой  в пирс засадили в Кампучии?
- Как не помнить! Старший матрос Иванов тоже тогда на швартовке на юте стоял! Он же в дистанции и промахнулся! – из памяти медленно  вылезала картинка. У парохода ведь зеркал заднего вида нет, поэтому, когда  швартуешься к пирсу кормой, всегда есть риск припечатать ею в причал. Последние события затёрли тот неприятный инцидент, когда старший матрос Иванов, будучи старшим на швартовке на юте (кормовая часть верхней палубы судна) докладывал на мостик по селектору дистанцию до причала. Командир попросил тогда докладывать через каждые десять метров. Конечно, те, кто был на мостике в тот момент, помнят, что Акимов тогда «запустил» скорость заднего хода, то есть набрал очень большую инерцию и не успел вовремя дать команду на стоп и реверс, а мы «летели» прямо на пирс кормой. Иванов докладывал:
-  50 метров!  - через секунд пять:
-  40 метров! - через четыре секунды:
-  30 метров! -  и почти сразу:
- Ой!! Десять метров!!!! -  через секунду все услышали глухой стук удара кормой о бетонную стенку причала и треск фальшборта. Машины заглушили, наступила тишина на мостике. Акимов с бледным лицом спустился вниз к себе в каюту.
Мы с боцманом Картузовым выскочили без трапа на стенку и  увидели огромную вмятину на корме диаметром метра полтора!
- Ух ты, ну вот испортили себе «задницу»!
- Иванов, ты, «японская мама», чего там «сопли жевал»?! – «дракон» не скупился в выражениях.
- Ты что, не видел, что мы на стенку летим?! Я тебя навечно поставлю «выброску» метать!

Это означало, что старший матрос Иванов впал в немилость боцмана надолго! Метать «выброску», это означало, что теперь на всех швартовках Иванов лично будет бросать моток тонкого каната со свинцовым утяжелителем на конце для того, чтобы на причале швартовые матросы могли поймать выброску и за неё уже вытащить тяжеленный швартовый канат Армавира на причал и закрепить его за швартовый кнехт или пал.

Фишка была в том, что метнуть «выброску» хорошо, чтобы она упала к ногам швартовщиков на пирсе, могли далеко не многие! Надо было уметь учитывать и ветер, и скорость движения судна к причалу, и всё такое. Да просто надо было уметь метать канат, как лассо на быка!

Корму в заводе поправили, вырезали дырку и приварили огромную заплату на то место, где была вмятина, да и всё забылось! Однако, по всей видимости, у Саши Акимова зарубка та всё-таки осталась надолго.

Ещё несколько дней оформляли всякие итоговые документы, «затарились», теперь уже на законных основаниях, всякими продовольственными товарами и двинулись в обратный путь домой. Дорога лежала опять через вьетнамскую Кам-Рань, где мы должны были встретиться с нашей «Арктикой», которая в свою очередь шла на ремонт в Colombo Dockyard Limited в Шри-Ланку,  на наше место.

Встреча экипажей прошла на высоком уровне! «Арктика», наполненная слухами о наших злоключениях в ремонте, которые на самом деле «вылились» в повышенные командировочные суммы в кошельках, прямо «гудела», что, да как, где купили, что купили. И «Армавир», как музыкальная шкатулка, из каждого угла которой играла музыка, блестел новенькой краской, новыми швартовыми канатами, просто игрушка!

Часа четыре ушло на передачу информации, обмен новостями и мы полетели во Владивосток, домой!

Таможенный контроль, оформление документов на рейде Владивостока прошли достаточно быстро, безо всяких неожиданностей. Швартовались на 36-м причале уже в середине дня. Народу было уйма, играл оркестр, видна была штабная машина из Управления Гидрографии. Я заранее попросил Акимова разрешения на самостоятельную швартовку к причалу. Он согласился, как-то очень потерянно и долго курил на левом крыле ходового мостика, наблюдал за моими действиями. Всю швартовку там простоял, и, как только привязались, побежал вниз докладывать адмиралу Варакину о завершении рейса!

Через пару дней, я не успел даже сбежать в отпуск, нас с командиром Акимовым вызвали в Управление Гидрографии на улицу Ленинскую (ныне опять Светланская), дом 80. Акимова сразу пригласили в кабинет Варакина.

Я остался в приёмной, через минуту ко мне подошёл помощник Варакина и предложил пройти в комнату 103 и подождать вызова там. Я постучался, открыл дверь и … шагнул в другое измерение. В кабинете было три  офицера, один из них сидел за столом и мне был знаком – наш особист Панкратов, двое других стояли – мрачные личности. Один из них старший лейтенант, сразу меня взял в оборот, попросил моё удостоверение и тут же спрятал его в свой нагрудный карман.
- Следуйте за мной! – подошёл так близко, что я почувствовал дурной запах изо рта! Второй подошёл сзади и так они меня потеснили из кабинета и сопровождали до машины во дворе. Я почувствовал недоброе, когда они сели в «Газон» на задние сидения, по бокам от меня. В полном безмолвии мы доехали до здания штаба флота, въехали в служебные ворота во двор.

- На выход!  - чувствовалось, что у них напряжение спало, а у меня наоборот нарастало с каждой минутой. Повели какими-то плохо освещёнными коридорами с каменным полом, окрашенным в бардовый цвет и металлическими тёмно-синими дверями по бокам. Мне сразу показалось, что это какие-то застенки или камеры специального содержания. Я не мог даже представить себе причину моего задержания! Неожиданно я вспомнил, что Варакин же меня ждёт на приём! Я робко прошелестел:
- Меня ждёт адмирал Варакин! Я должен сообщить, что меня увезли! -  лейтенант криво усмехнулся и процедил сквозь зубы:
- Сейчас всё сообщишь! Давай двигай! – в конце коридора открылась дверь и в освещенном проёме появилась фигура ещё одного человека, нельзя было разглядеть ни звания, ни лица, ничего!

- Сюда его! -  после этих слов я понял, что произошло что-то очень плохое, очень гадкое, но точно несправедливое! Я прокручивал весь ремонт в Коломбо и понимал, что прицепиться могли либо к нашей поездке в ночной клуб, либо к Елизаветиной беременности, либо к нашей операции «продовольственный обоз», но вроде всё было в рамках. Капитан 3 ранга в возрасте, с серыми глазами, которые, казалось, проникают внутрь тебя и шарят там с вопросом:  - А ну-ка посмотрим, что ты там скрываешь?  - неожиданно приятным грудным голосом сказал:
- Сядьте, Василий Михайлович, вот сюда и расскажите нам, как вас завербовала американская разведка?
Картинка у меня поплыла… Вот такие дела…разведка?! Какая разведка?! Что они имеют в виду?! Кровь хлынула к голове, в висках застучало! Кто это мог быть, все лица из Коломбо пошли вереницей перед глазами. Джели Бранда? Да нет же, не может быть, еще десятка два-три разных специалистов, инженеров, никто, по моему разумению не тянул на представителя грозного  ЦРУ!

И вдруг стальным голосом, седовласый щёлкнул, как бичом:
- А ну-ка встать! Не молчать!  - и уже переходя на визг:
- А ну, говори, тварь, как ты контактировал с господином Джонсоном!
Меня как окатило холодной струёй! Да что же это такое? Я же верой и правдой…, я же всегда за наших! Стало вдруг легко, потому что я понял, что моя служба в офицерах, видимо, закончилась. Уж больно много я начитался книг и насмотрелся кино, про то, как в КГБ даже генералы плакали! Но тут же меня охватил страх, что посадят, а сидеть очень, очень не хотелось! Ещё покойный папа мне говорил, что главное не сесть, потому что после лагеря или тюрьмы прежней жизни не будет никогда!

Мозг лихорадочно пытался анализировать, что я мог сделать и когда. Но тщётно, ведь я то, точно знал, что меня никто не вербовал, даже разговоров на политические темы я ни с кем не вёл.
- Я не понимаю, что вы от меня хотите…!  - я выдавил из себя эту фразу, получилось как-то по-киношному. 
- У нас есть докладная записка уполномоченного особого отдела Панкратова, где он докладывает, что вы неоднократно в Коломбо посещали заводоуправление в одиночку! Что вы постоянно нарушали инструкцию ЦК КПСС о правилах поведения советских граждан за рубежом! Там вы контактировали с резидентурой ЦРУ!

- Мне нечего сказать! Панкратов сам свой моральный облик офицера КГБ потерял в Коломбо! – я тут же сбивчиво вложил его с ночным клубом и прочими мелочами.
Неожиданно все вышли, остался опять уже знакомый мне старший лейтенант, явно младше меня, однако глядевший на меня с таким презрением и отвращением, будто он меня поймал с поличным и нашел мой секретный пропуск в Пентагон.

- Вот вам ручка и бумага, всё надо описать! – хлопнул пачкой писчей бумаги и вышел за дверь. Послышался звук запираемого замка.
Приехали, подумал я, попал в ситуацию, когда надо доказывать, что ты «не верблюд». Я сидел и смотрел на небольшое оконце справа и вверху, сквозь него виднелась серая стена, видимо, внутренний двор. Прикинул, пролезу ли я в него целиком или нет…  Посоветоваться не с кем! И тут я вспомнил, что у меня в тужурке, во внутреннем кармане лежал партбилет. Я взял его с собой, хотел в Управлении проштамповать и уплатить членские взносы за предыдущие периоды, правда, не успел, увезли в «воронке». Стало весело. Я понял, что я сделаю!
Прошло ещё пару часов или больше, я был без времени, прислонился спиной к стенке и прикрыл глаза.

Сколько прошло, я не помнил, однако, проснулся от звука отпираемого замка и открывающейся железной двери. Зашли четверо, включили освещение, стульев всего два, я интуитивно вскочил, потому что понял, что, среди вошедших – полковник, причем в зеленом мундире, значит «сапог», да не простой, видимо, из главных военных «кэгэбэшников»!
- Прошу меня извинить! Товарищ полковник, разрешите доложить?!
- А вы, я вижу, ничего не написали?!  -  голос у полковника тоже был грудной, глубокий, очень приятный. – Ну что ж, рассказывайте, старший лейтенант!
Хорошо хоть не визжит, подумал я. Хотя, кто его знает, что за фрукт?  Я же тоже помню, хороший -  плохой следователь, эти игры мне были уже известны! Ну, ваш выход, Василий Михайлович! Я вытащил партийный билет члена КПСС и, слегка замахнувшись, шлёпнул им об стол!

- Я – член партии и готов положить партбилет на стол, если вы мне предъявите хоть одно доказательство, что я являюсь агентом иностранной разведки! Офицером мне уже не быть, удостоверение у меня забрали, но коммунистом я останусь, не зависимо от результатов нашей беседы! – я сказал это спокойным, слегка с надрывом высоким голосом, твёрдо и очень, как мне казалось, убедительно.
- Поэтому я не знаю, что вам описать, поэтому я ничего и не написал! – полковник взял в руки мой партбилет, полистал немного, потом протянул мне со словами:
- Опишите ваши отношения со старшим лейтенантом особого отдела Панкратовым! А партбилет спрячьте и не бросайтесь им лишний раз!

Опять все вышли и закрыли меня на ключ. В окошке уже была темень. Сколько это будет ещё тянуться? Я понимал, что меня должно быть «с собаками» уже разыскивают, жена, наверное, всех подняла! Дурацкое положение, да и не понятно, чем всё это может закончиться. Однако приход полковника меня почему-то успокоил. Я написал все, что знал про Панкратовские штучки, про то, как он меня заставлял ходить в заводоуправление и срисовывать со стенда на стене структуру судоверфи с именами всех начальников цехов и подразделений завода, про ночной клуб и про то, как мы с помполитом Давыдкиным прикрывали выполнение его секретного задания. Получилось приличное эссе, страниц на семь-восемь.

Никто не приходил, и я поставил два стула рядом и прилег на них. Было неудобно, всё тело ныло. Я перебрался прямо на стол и почувствовал облегчение, стол был полутораметровый, на нём можно было устроиться. Я положил под голову свёрнутую тужурку и … заснул сном праведника. 
Мне приснились командир со старшим механиком, которые стояли надо мной и качали головами, мол, ну как же так, Михалыч, прокололся на ерунде! Я хотел спросить, как прокололся, но звук не шёл из моего рта! Чушь какая-то!

Утром я проснулся от громких звуков, доносившихся из коридора, кто-то громко громыхал, что-то перетаскивали, громко разговаривали. Я вскочил, все разобрал по местам и уселся, как ни в чём не бывало, за стол и положил перед собой чистый лист бумаги.

Через какое-то время пришёл опять старший лейтенант, ни здрасьте, ни до свидания:
- Прочитайте и подпишите!  - протянул мне листок с напечатанным текстом. Я пробежал глазами. Было написано, что, мол, я не имею право разглашать, что здесь слышал, видел, и о чём вел беседы. Причём никому!
- Давай подписывай!  - он ещё подгонял меня. Я едва ухватил суть спросонья, подписал. Старлей, не читая, собрал мои записи в папочку, протянул мне моё удостоверение и мы пошли на выход.
Коридор утром мне показался обычным, как во всех воинских частях, даже ничего, чистенько! Вышли во двор! Солнце, синее небо! Господи, как же хорошо!

Добрался до Армавира пешком, пока шёл по набережной от штаба флота, совсем проснулся и всё обдумал. Всем расскажу! Хрен вам, ничего не разглашать! Доложу начальнику Гидрографии Варакину! А когда подходил к трапу Армавира, увидел Акимова на юте, стоящего с помполитом и моей женой, моё геройство поутихло!

- Всем здравия желаю!  - хотел я отшутиться, как тут же незаслуженно получил шквал возмущенных претензий! Вид у меня был изрядно помятый, однако всё-таки торжественно свободный! Сходу никто, конечно, не поверил! Опять пришлось доказывать, что не верблюд!

Акимов попросил зайти на минуту к нему, потом я мог быть свободен! Он сообщил, что у нас начинает работу комиссия по проверке итогов ремонта в Коломбо, никто ни в какие отпуска не идет, все начальники судовых частей работают на местах.
Мы с женой уехали домой, и я проспал часов пятнадцать к ряду, да так, что мне показалось, что все события последних двух суток мне приснились!

Через месяц работы комиссии у нас изъяли Panasonic, эти станции оказались полученными незаконным путём. Была обнаружена ещё масса всяких нарушений и нестыковок в итоговой документации ремонта в Коломбо, плюс история с Лизой, в общем, командира Акимова и старшего механика Бардина сняли с должностей и перевели с серьёзным понижением в статусе. Два месяца проверяли продовольствие, однако ничего серьезного обнаружено не было. Елена Николаевна после этой ревизии уволилась и уехала к себе на Родину. В итоговом приказе начальника Гидрографии обо всех наказаниях моя фамилия не прозвучала вовсе.

Вскоре на Армавир был назначен новый командир, и мы отправились в очередной рейс, а от Коломбо остались только воспоминания да «контрасты»!