Пришелец из Храма Солнца - главы 11, 12

ГЛАВА  ОДИННАДЦАТАЯ
            Нелли хоть давай объявление в службу знакомств: мне уже почти сорок – я так устала тебя ждать…
            Кое-кто из представителей сильного пола, прочтя этот крик женской души, тут же пожмёт плечами: неужели мужика себе найти не может…  Наверное, какая-нибудь…
            Нет, она была ни какая-нибудь, а самая обыкновенная: обаятельная,  умная, в меру компанейская, но так случилось - судьба обошла её. Не сложилась у неё семейная жизнь, хотя по логике и статистике, именно таких женщин чаще всего и охотней берут в жёны. И берут  не из-за высшего образования, не из-за красного диплома (хотя это тоже престижно) а за умение не пасовать перед трудностями, учится  на протяжении всей жизни её премудростям, и познавать её в каждодневной практике: материнство, уход за ребёнком,  его воспитание,  готовка и прочее, и прочее… Да, не сложилась у Нелли семейная жизнь,  некоторые из её подруг  к этому времени уже успели развестись и выйти по второму разу замуж, а она и по первому  не была. «Может быть,- думала она  не однажды,- не надо было ей поступать в педагогический, где учатся, в основном, одни девчонки, а ребят – раз, два и обчёлся.  И хотя бы  в самодеятельности  участвовала, спортом  занималась – может  быть  приметили её,  или же была  бы ослепительной модницей (таких было несколько на курсе)  вокруг которых всегда кружили  «джинсовые мальчики», угощающие их не только кофе и шампанским, но и разговорами о  западных   поп-группах, читающие им свои стихи. А она? Конечно, ей также нравились «джинсовые мальчики», и она не раз в мечтах представляла себя  с каким-нибудь из них. Ей нравились их самоуверенные независимые суждения, их юношеская бравада, а, главное их умные разговоры, которые были для неё сродни речам инопланетян, ибо  ни Джойса,  ни Беккета не знала, а что касается западных поп-групп – и подавно. Поэтому, когда кто-то из «джинсовых мальчиков» с ней пытался заговорить,  ужасно терялась, боясь показаться совсем никчемной и глупой, понимая, что она   не из их круга.   Не из их круга  не только своими мыслями и интересами, но и поведением:  она не курила, не пила,  как другие девчонки, и, как ей казалось, не смогла бы вот так запросто, как некоторые из них, лечь в постель с кем-нибудь из этих мальчиков,  хотя, если честно признаться,  ни раз и  ни два  рисовались  в её  воображении эротические картинки с каким-нибудь из них. Потом: защита  диплома,  распределение, и она оказалась в районном центре, в одной из сельских школ, где  преподавательский состав был опять-таки не просто сплошь женским, но ещё и возрастным. Не было ни одного преподавателя  её возраста, а  разговоры  в учительской шли не о новых веяньях в педагогике, ни о новых, получивших широкий общественный резонанс, произведений литературы и искусства, а о комбикормах, о видах на урожай, о курочках, свинках  и прочее. Ей, понятно, было скучно, нестерпимо скучно, и она принялась усердно перечитывать классиков,   и почти от корки до корки прочитывала, выписываемые ею журналы «Юность», и «Иностранная литература», вознамерившись, после отработанных положенных в школе лет, поступить  на очное отделение аспирантуры, только чтобы выбраться,  вырваться отсюда. Выбраться из этого засасывающего тебя, как болото, размеренного однообразного быта, где не нужно ни свежих мыслей, ни новых веяний, ни даже модной одежды.  Куда тебе в ней? В коровник, на огород? Потому она  даже не делала попыток как-то   выделиться, одеться по моде, дабы  не увидеть на себе либо завистливые, либо молча осуждающие взгляды преподавателей. А  с ними ей приходилось больше всего общаться, а порой и обращаться за советом.
            В  аспирантуру она  поступила, с отличием  её  закончила, защитила кандидатскую, но незаметно подкрался тот самый возраст, когда женщине всё трудней и трудней выйти замуж, и она начала, как она сама говорила, «дёргаться». Вроде бы и не дурнушка:  стройная со вкусом одетая (теперь ей хотелось нравиться мужчинам, и она следила за собой) но так и не нашла для себя спутника жизни, как и не рискнула стать матерью одиночкой – обзавестись ребёнком. Поэтому, то ли с тайным злорадством, то ли с высокомерной холодностью выслушивала сетование  своей, случайно встретившейся, сокурсницы: у которой и муж пьёт, и ребёнок болеет, и денег не хватает, а она тащит на себе всю семью, и нет времени ни почитать, ни, тем более, сходить на концерт, и ей всё это надоело - вот так! (показывает «по горло»).  А, вообще, ты, Нелька, правильно сделала, что не вышла замуж. Небось сейчас у тебя (говорит  подленькая зависть) от мужиков отбоя нет… И вновь откровенно рассматривает Нельку.   На фоне  располневшей и обабившейся некогда первой красавицы их курса, Нелли, действительно,  выглядит эффектно и ярко, и, понимая, что их роли поменялись, бывшая красавица, чтобы скрасить досаду, и, хоть как-то подняться в собственных глазах,  тут же не преминет мысленно уколоть последнюю:  а всё-таки у меня  муж, дети, а у тебя?.. Нелли внутренним слухом всё это прекрасно   слышит, понимает, и, не оставаясь в долгу, так же мысленно  отвечает:  а ты думала, что всю жизнь у тебя будет длиться медовый месяц? Что муж будет тебя носить на руках, а  ты будешь основное время проводить у зеркала, чистя свои пёрышки? Как бы ни так!  Но, ещё раз взглянув на некогда первую  красавицу курса, вокруг  которой  когда-то   гурьбой   вились  «джинсовые мальчики»,  растерявшую   теперь   всю   свою красоту и шарм, проникнется к ней не жалостью - нет, скорее состраданием, и не только к ней, но и к себе. Ей вдруг хочется её обнять, и самой поплакаться выговориться: ты завидуешь моей самостоятельности, независимости, а я завидую тебе, да, да, завидую, что у тебя есть дети, муж… Ну и что, что он пьёт, ругается, но он ведь родное существо,  твоя половина,  с которым делишь и радость и боль, счастье и горе… А я этого не испытала. Как не испытала  этого великого чувства материнства… И рыдания начнут сотрясать её плечи, а вслед за ней разревётся и Светка, и будут они реветь, как две белуги, и Светка сквозь слезы будет её утешать: успокойся, успокойся, всё у тебя наладится… вот увидишь… И замуж выйдешь, и ребёнка родишь…
            -Да-а…- отвечает она сквозь всхлипывания.- Тебе легко говорить…
            И ещё ей вспоминается встреча с одним из тех «джинсовых мальчиков», который являлся пределом мечтаний всех девчонок их курса.
            Не он её узнал – она его, а когда до него дошло, что перед ним его однокурсница (он, наверное, и имени её не помнил)  остолбенело глядел на неё, и  лицо его соответственно принимало то одно, то другое выражение. То испуганно-паническое:  что  делать?  Пригласить  в кафе? В  забегаловку ведь не поведёшь, а в козырное – бабок нет…  То, как бы оглянувшись в прошлое, окунувшись в него, вспомнив о своём успехе  у сокурсниц,  становилось маслянисто-игривым (такие лица бывают у пожилых актеров, игравших в своё время роли героев любовников) м-да, гадкий утёнок превратился в лебедя, вернее сказать: серенькая курочка превратилась в важную гусыню… Конечно  замужем…  И муж у неё какой-нибудь козёл козырный…
            -Я не замужем,- успокоила она его.- И в кафе меня не надо приглашать…
            -Она что  мысли  читает?- испуганно подумал он.
            -Наоборот, я приглашаю вас к себе… Я ни куда не спешу…  У меня нет никаких дел, поэтому можете не беспокоиться…  А для начала давайте ещё  раз познакомимся… Вы - Игорь (в кругу своих друзей и подруг – Гарик), ну а я Нелли, вы, конечно, моего имени не помните…
            -Почему же, отлично помню,- попытался соврать он.
            -Этакая  серая  курочка, которую вы не замечали…
            -Она точно читает мои мысли,- снова настороженно подумал он.
            -Которая  была, как  вам  казалось, и  не очень  умна, и  не  очень  привлекательна,- продолжает она.- Ваше внимание она уж точно не могла привлечь… А как ваши стихи? Когда-то вы были звездой института…  Впрочем, об этом потом… Итак, вы принимаете моё предложение: ко мне в гости, или нет?
            «Деловая баба,- думает он,- если честно признаться, он не мог даже представить, что  она превратится в такую…- но, не закончив мысль,  взбодрился и мысли потекли в совсем  ином направлении.- А чем чёрт не шутит, были когда-то и мы рысаками… Жизнь странная штука… Ты вот был звездой факультета, а стал… А она была никем, а теперь… Судьба  не пишется набело.  Порой то, о чём ты мечтал или думал, оказывается не твоим. И   занимаешься всю жизнь не тем, что тебе было предназначено, уготовано, и живёшь с женщиной (порой до конца своих дней)  которая не твоя женщина. А та твоя, благодаря которой  (если бы её встретил) ты бы сочинил, создал, открыл, которая стала  бы для тебя Музой, источником вдохновения, живёт с кем-то другим  в каком-то заштатном посёлке или же в военном городке, и также не подозревает, что исполняет не свою - чужую роль…».
            Он опять мельком глянул на Нелли - элегантную, уверенную в себе, и, несколько трусовато, не доведя  до логического  конца свою мысль,  снова подумал:  а вдруг?..
            Нелли  же шла и думала: «А для чего, собственно,  я его пригласила? Как мужчину, я его не хочу, как личность – он мне не интересен… Женская месть? Ага, ты меня тогда не замечал. Я была для тебя серой мышкой, серенькой курицей, ну а теперь… посмотри,  погляди,  мой «джинсовый мальчик»,  что   ты  мог иметь, но потерял…   К тому же она наверняка знала дальнейшее развитие сюжета.  Для начала (понятно, с извинениями) он вольёт в себя несколько рюмок коньяка, дабы  расслабиться, снять то внутреннее напряжение, ту  неловкость положения, в котором он внезапно оказался. Затем начнёт ей петь дифирамбы, попытается  прочесть, давно не читаемые им стихи, а она будет смотреть на его усталое лицо, на морщинки, на седину, появившуюся на висках, и, увы, ей не захочется его утешить, сказать ему приятные слова… Она просто будет молча сидеть и смотреть на него,  будто не слыша его лепета. Но после ещё двух принятых  рюмок в нём заговорит мужское самолюбие, а, возможно, и желание. Ему вспомнятся студенческие годы, когда он был в фаворе, и  попытается сыграть вновь роль обольстителя, слегка обняв её и  целуя ей руки. Не противясь его неуверенным ласкам, она будет продолжать  молчать, и это её непротивление (которое он примет за  согласие)  его  раззадорит, раздразнит… но, запыхавшись,  лишь растреплет её одежду, полураздене... и, пряча глаза, извиняясь, что на него что-то нашло, уйдёт от неё этот постаревший «джинсовый мальчик», к которому она когда-то боялась даже приблизиться. Уйдёт воровато, побито. И в этом бесхребетном, бесхарактерном клерке какого-то учреждения  с трудом узнаётся     вольнодумец с горящими глазами, красавец, по которому девчонки сходили с ума, студент, подающий большие надежды… Жизнь обманула,  обломала его.
            А в её мечтах всё чаще начал представляться тот единственный, тот желанный, ради которого она досиделась до этого возраста, ради которого она терпела скрытые насмешки и кривотолки. Да, теперь ей уже некуда торопиться, теперь она вправе выбирать по своему вкусу, к тому же на данный момент она и материально независима, и обладает    симпатичной двухкомнатной квартирой, но…  Этого единственного до сих пор нет, и она казнит себя за тот вечер с Игорьком: почему она тогда не захотела быть с ним, какая  муха её укусила… И ей становилось жалко, что красивый талантливый юноша превратился  в заурядную  личность, жалко его и самоё себя, поскольку  они оба несчастны. Да и Игорёк, хотя  она тогда и   пригласила его иногда заглядывать к ней на чашечку кофе, не приходил, и не придёт, считая, наверное, что он сейчас  не пара, не ровня ей…  Но, если бы он только знал: пара, два сапога пара, и как ей хочется порой о ком-то заботится, кого-то утешить, кому-то помочь, а может, просто разделить  горе или неудачу…
            С физиологией проще - Юг, Чёрное море, «едут белые москвички к чёрным усачам…»,  танцевальная площадка, приглашение на танец…- «А он так нежен, так усат, что право, право невозможно…». Прогулка к морю, его нетерпеливые домогательства: «Ты же хочешь, я вижу по твоим глазам…», символическое сопротивление: «Подожди, только не здесь…»,- а голова кружится от желания, от запаха цветущих мимоз, от его горячего, как у жеребца,  дыхания,  которому она безвольно покоряется…
            Вначале ей показалось, что, наконец, ей повезло: она работает в институте, где большинство сотрудников её, или почти её возраста (пожилыми были лишь маститые профессора имевшие за плечами не только большой опыт работы, но и множество публикаций, монографий и тому подобное). Кроме того: большинство, работающих в институте,  были мужчины, и она  находилась,  в полной уверенности, что вот теперь, наконец-то, она обретёт счастье. Но не тут то было. Годы шли, и она так и не нашла  себе мужчину, который  (идеальный вариант) и работал бы тут же,   и  вместе с ней занимался научными изысканиями (полное духовное и профессиональное единство).  Но большинство оказались женатыми. Были, правда, два неженатика, но, как она поняла, женщины их давно уже не волновали. Встретившись где-либо в институте с Нелли, они лишь недоуменно глядели ей вслед (откуда  появилась здесь эта «цыпаляля»?) а, проводив её глазами, и не услышав  в душе отголосков чего-то смутно-далёкого, тайно-волнующего,  склонялись вновь над своими любимыми  древними  рукописями и манускриптами. Были в институте и  разводные, они охотно  заигрывали  с  Нелли,  глядели  на  неё  похотливыми   глазками и даже  приглашали  в ресторан или  в кафе, но  предложить  руку  и  сердце никто  из  них  так  и  не соизволил. И, скорей всего, потому, что, во-первых, она была из той же «конторы», что и они (так  называли институт) во-вторых, ощутив обретённую свободу, они не очень  рвались её снова потерять. Причём, не то, что потерять, а попасть под ежедневное, ежечасное наблюдение своей дражайшей, которая работает  в десяти шагах от тебя, и всё ей про тебя известно…  Честно признаться,  и у неё ни от кого не ёкнуло сердце, хотя некоторые из сотрудников ей  нравились.
            Она уже, может быть, и позабыла бы про свои заморочки, но, когда она танцевала с Геной на той приснопамятной «вечеринке», на неё будто пахнуло жаром костра, теплом домашнего очага, первородным грехом, и… у неё ёкнуло. Неужели это ОН, мой единственный, неповторимый, которого я так долго ждал? И она вновь и вновь вглядывалась в него, вглядывалась дотошно внимательно: мужественный профиль, горячие и в то же время ласковые глаза, порывистые движения… Весь вечер она не выпускала его из своего поля зрения, задаваясь вопросом: неужели это ОН?  И внутри неё что-то тревожно и блаженно зашевелилось,  зашептало  счастливой беглой скороговоркой, но когда она увидела его: сперва, с чуть тлеющими, словно головешки отпылавшего костра,  а затем и вовсе потухшими, глазами, с безвольным ртом,   с мятыми слюнявыми губами, с, не державшейся на плечах головой, ей показалось, что судьба снова над ней насмеялась, и еле сдержалась, чтобы  не разрыдаться  по-бабьи  горько и надсадно.

ГЛАВА  ДВЕНАДЦАТАЯ
            Валентин шёл по коридору ей навстречу и улыбался, ей тоже хотелось ему ответить улыбкой, тем более, что она не только его выделяла из всех сотрудников института, кого она знала, но и не раз про себя   думала, что вот кто бы ей подошёл на все сто процентов, и, понятно, смущённо краснела (хотя душа её пела) когда он ей делал комплименты, или заигрывал с ней. Но это было давно, как только  пришла сюда работать. А затем попривыкла,  пообтёрлась, и  стала  просто своим человеком в их компании, и  в их институтских посиделках.
            Она сдержанно, даже не улыбнувшись, отвечает на его приветствие, и проходит  мимо. Валентин секунду, другую смотрит ей вслед, затем, сделав несколько крупных шагов, догоняет, берёт её под руку и,  по-прежнему улыбаясь, говорит:
            -Нелличка,  вы  знаете,  отчитав  тогда  нас  за  Гену  (нет,  нет, вы  были  абсолютно правы)  внесли в наши стройные ряды раскол. Половина поддерживает вас, половина Эдуарда, я же, как полагается, блюду нейтралитет, пытаюсь примирить эти два лагеря – Монтекки и Капулетти, однако, без вашей помощи мне не справится. Более того: выяснение отношений между ними  снизило и их рабочую активность…
            -И чем я могу помочь?- холодно спрашивает она, хотя  ей хотелось сбросить  к чертям собачьим с себя эту маску показного равнодушия, и расспросить о Гене,  об их совместной работе: как она продвигается, есть ли какие либо подвижки относительно Гениного  языка?..
            -Тем, что, во-первых, перестать на нас и лично на меня дуться,- проводит  шутливо пальцем по её губам, словно принуждая их улыбнуться,- во-вторых, вернуться в наш славный небольшой коллектив и своим  присутствием  придать ему новый импульс, ну и,  в-третьих,- он внимательно смотрит ей в глаза,- это Гена…  Он ведь, к сожалению, сейчас один: ни друзей у него, ни знакомых…  И, хотя мы по мере своих возможностей стараемся его чем-то занять…  но было бы совсем неплохо, если бы и вы проявили к нему участие.  Мне кажется, ему с вами будет гораздо интересней, чем с нами… Нет, нет, я вас, избави бог, не заставляю, не принуждаю… Это ваше право: захотите – хорошо, не захотите – так и будет… Мы сняли ему номер в другой гостинице, и стараемся не слишком афишировать его местонахождение… Вот его телефон.
            Она молча взяла визитку с записанным номером телефона и положила его в сумочку.
            -Да, мы все, как можем, принимаем участие  в  Генином  столичном  житие-бытие,- продолжает  Валентин.- Я его  снабдил хорошими детективами, Эдик водил его на футбольный матч, Миша – знакомил  с достопримечательностями, Ренат просто катал его на автомобиле, так что подключайтесь, возвращайтесь в наши ряды,- ещё приветливей и искренней улыбнулся он.-  Честно говоря, без вас, без вашего присутствия скучно  идёт у нас работа, все с нетерпением  ждут вашего возвращение, и, если бы я сегодня вас не встретил, назавтра   пришли бы  к вам с челобитной….
            На следующий день с утра Нелли позвонила по телефону.
            -Геннадий,  добрый день…
            -Нелли Петровна, вы?..- заторопился обрадованный голос в трубке.- Добрый день. А я уже боялся, что вы после того, даже не захотите со мной разговаривать…
            -После чего, того?..
            -Ну,- Гена замялся, подыскивая слова,- ну, в общем, после того, как я напился… Как свинья….
            -Почему же?  Это теперь ваша работа…
            -Работа… Вот уж никогда  бы не подумал, что напиваться до бесчувствия  будет работой… Вы даже не представляете, как мне стыдно перед вами, перед всеми…
            -Да, но вам ещё, наверное, не раз придётся демонстрировать свои способности таким образом…
            -Если бы мне кто сказал, что это станет  работой, ни за что бы не поверил… Раньше напился – никому до этого дела нет,  и мне как то было по барабану, а сейчас… Вы, конечно, не поверите, но мне впервые стало стыдно, стыдно самым настоящим образом… Я уже хотел уехать, но…
            -Но передумали… Там вас не будут слушать, как какого-то мессию… Там вы не будете в центре внимания, в котором вдруг оказались здесь, наконец, там не будет дармовой выпивки и закуски,- съязвила она, и тут же подумала,-   Господи, сколько же у тебя  яда  набралось, вот что значит одна без мужика…
            В ответ на том конце наступила долгая пауза, и она, уже кляня себя за несдержанность, за свой яд, переполнивший  всё её существо, хотела было  уже извиниться, но раздался снова Генин голос.
            -Да, передумал, но  не  потому… Мне захотелось ещё раз вас увидеть  и извиниться перед вами…  И ещё… я вас хочу попросить об одном одолжении: если вам не стыдно  со мной… и если вы не заняты - прогуляться  немного по городу… Пожалуйста…
            В  «пожалуйста…»  ей послышалась мольба о помощи.
            -Хорошо, я подъеду к гостинице, ждите меня в холле…
            -Спасибо, спасибо,- взволнованно  затараторил Гена.
            -Хотя нет…
            -Что нет?- испуганно произносит Гена,- Вы не можете?..
            -Я хочу сказать – оставайтесь в номере, а я, как только подъеду, позвоню… Я ведь могу застрять где-нибудь в пробке, или ещё что-либо может  произойти…
            -Спасибо,- ещё раз произнёс Гена.
            «А может это судьба?..»- подумала она.
            Дожидаясь Неллиного звонка и глубоко задумавшись, Гена чуть было  не пропустил его. Он вначале как будто не сообразил, что это  звонок лично ему,  затем, ринулся к телефону и  торопливо схватил его:
            -Алло, я слушаю…
            -Я  уже здесь… Жду у входа в гостиницу…- раздался в телефоне Неллин голос.
            -Бегу,- ответил Гена и  быстро спустился вниз.  Едва он вышел из гостиницы, как к нему  тут же подскочил вертлявый  бородатый парень.
            -Простите,- обращается он  к Гене,- вы случайно не Гена, который…
            -Он Федя, молодой человек, Федя,- берёт инициативу в свои руки Нелли.- Вы ошиблись   адресом…  И, вообще,  вы  что  не  знаете  своего  Гену  в  лицо,  что  задаёте дурацкие вопросы незнакомому человеку?- не давая открыть рот бородачу, зачастила Нелли, а затем, взяв Гену под руку,  продефилировала мимо него.
            -А тёлка ничего, хотя и не молодая,- глубокомысленно произносит бородач, провожая её взглядом.
            -Ого!  Тебя,- она незаметно перешла на «ты»,- уже ожидают у входа. Скоро не будет отбоя от поклонников и поклонниц,- с едкой ухмылкой произносит Нелли, мельком глянув на Гену.
            Гена промолчал.
            -Ещё пару таких сеансов,-  не зная почему, но ей хочется снова его позлить, уколоть, сделать ему больно,- и ты переплюнешь всех звёзд  вместе взятых… А если, паче чаяния, разгадают ещё твой язык, то на весь мир прогремишь:  носитель космической тайны,  пришелец… Ты даже, наверное, не представлял, что  станешь нежданно-негаданно  явлением,- её словно прорвало: она  Гену  шпыняла, колола и злилась на себя за то, что  она это делает, и на него за то, что он молчит.- Ядовитая  гадина, неуправляемая дура…
            -Я жалею, что я сюда приехал,- наконец, тихо произносит Гена.
            -Это почему же?- взглянула на него и чуть не вскрикнула, настолько поразило её Генино лицо: усталое, исстрадавшееся и какое-то равнодушно-обречённое.- Дура! Господи, какая  я дура! Он ведь здесь не при чём,- и ей стало нестерпимо больно и жалко этого странного человека,  захотелось попросить у него прощения, приласкать это несчастное существо, но сдержалась, и чтоб не расплакаться, закусив губу, долго ещё себя корила,- дура, набитая дура…
            Они доехали на метро до станции «Арбат», прогулялись по Арбату, разглядывая картины художников, поделки народных умельцев, затем пошли не спеша  до Кремля. Гена по-прежнему молчал, изредка курил, а она, идя рядом с ним,  поглядывала на него и беспрестанно корила себя, ища возможность заговорить с ним, загладить как-то свою вину. Наконец они дошли до Александровского сада, прогулялись по нему, а затем, заприметив свободную скамейку, сели передохнуть.
            Перед ними вздымались древние зубчатые стены Кремля, у подножия которых зеленела кокетливо подстриженная  зелёная травка. Древность и молодость; удивительное свойство времени – пугать своей быстротечностью и  манить  вечностью… Порадует травка твой  взор  своей  весёлостью, изумрудной  свежестью, но минут  весна, лето, наступит осень, и, хотя она пытается ещё молодиться, зеленеть, ещё радовать  глаз, но уже выдают её  порыжелые а то и вовсе увядшие травинки, и она ждёт не дождётся зимы, чтоб укрыться под снегом, чтобы не видели её такой… А с новой весной появиться вновь: обольстительной, молодой со свежей улыбкой… Бойницы же и стены Кремля  не меняют свой облик, возможно лишь несколько посуровеют зимой, одевшись в снега – будто стражи в овчинные тулупы.
            Гена, выкурив очередную сигарету, вдруг заговорил:
            -Я ведь уже прожил большую часть своей жизни, а у меня никого нет: ни жены, ни детей… Даже друзей у меня нет – собутыльники и только… Порой я себя ощущаю в этом мире, действительно,  каким-то пришельцем, живущим не своей, не настоящей жизнью, будто эту жизнь мне дали в наказание за что-то, а настоящая где-то там… До этого я старался не задумываться над этим, а, если  появлялись подобные мысли,  в магазин за бутылкой, и нормалёк - никаких проблем. Лишь утром проблема – опохмелиться…
            Гена говорил, она слушала, пытливо глядела на него, и ей вновь захотелось пожалеть, приласкать этого, как и она сама, не очень счастливого человека, с его нелепой способностью говорить на чужом языке… А может это не чужой для него язык? «…будто я живу не настоящей жизнью, а  настоящая  где-то там…».
            -…а здесь я стал всё больше  и больше задумываться,  и  в  частности  над  тем, что  могу  говорить на каком-то языке… Там он, действительно, для меня был «птичьим», пьяным бредом, причиной для шуток окружающих, а тут мне стало казаться, что я его когда-то знал, причём очень давно… И  теперь  всё время  я  пытаюсь  вспомнить  ЕГО…
            Она вновь глядит на Гену, на его одинокий усталый вид, и рука непроизвольно тянется к его голове; ей хочется, как ребёнка, успокоить  его, утешить, провести   ладонью по волосам, но Гена вдруг перехватывает её руку,  прижимает к своей  щеке и замирает.   Она, не забирает её, с жалостью и грустью глядит на Гену, и сердце у неё снова ёкает.