Система надзора

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".


Сегодня пятый день как ушёл из жизни мой друг. Невенчанная супруга плачет, я утешаю. Она говорит много, скороговоркой, но я понимаю, что не всё так как она хочет, чтоб я думал. Сын не от Николая – это мне знакомая история, но женщина упорно предлагает мне поверить.
Было давно, но я помню морозный декабрь, когда эта женщина вошла в жизнь моего друга. Не с протянутой рукой, конечно, но сильно нуждалась. Явно прорисовывался животик, но как женщину друг её не хотел: «Позабавился и бросил», - подумал он о прошлом «муже» женщины. Она была «не замучена» ласками людей и мольба о помощи «в сей для неё трудный час» была услышана моим другом. Он долгое время к ней не подходил, позволил жить в правом крыле дома, где и прислуга не бывала, всё сама делала: готовила себе, стирала, ухаживала за собой как могла. До родов её никто и не видел, пока не закричала. Николай проснулся от криков и сразу не понял – кричала роженица. Послал за доктором, а дальше все заботы о малыше легли на его плечи – мать слегла. Нанял кормилицу (знакомые подсказали), а дальше «семейная» жизнь. Не этого хотел он себе, но женщину жалел: прошло два года, прежде чем сблизился с ней. Я не понимал, женщина мне не нравилась: «захватчица», так я её называл. Друг не любил, но жалость была сильней здравого рассудка, жениться только не успел, а так всем завладела эта женщина. Я называл себя женатым, и эта женщина не посмела на мне пробовать свои «чары».
  - Только вот ребёнок не его, - я настаивал, - я знал вашу историю, Николай пожалел вас, когда вы были беременны. Я помогу найти вам мужа: скажите, как его зовут, я наведу справки. Сыну полтора года исполнилось, вы уходили к нему – не спорьте. Что там было?
Она молчала, сопела как девчонка и обдумывала следующий ход.
  - Ваши бумаги я не подпишу, потрудитесь сказать адрес. Сюда въедут другие люди – дом завещан, - я не знал всех условий завещания, только условия не изменялись со времени составления, не менее пяти лет, она об этом не знала.
Так же она не знала о существовании невесты у её «жениха». Она уехала, когда Лидия поселилась в доме моего друга: назвала «изменой» и больше не пускала к себе никого, жила отшельницей (насколько я был осведомлён). Теперь ждали родственников, и Лидия ждала: надеялась «усовестить» «родню».
Я не плакал по другу, понимая скорость собственной кончины – туберкулёз. Надо было уезжать поскорей на воды, где тепло, апельсины и смеющиеся люди. Незавершённые дела старался поскорей закончить, и эта надоевшая история мне изрядно потрепала нервы. Я выразил одним словом - «найду» своё отношение к «несчастной» и больше не общался с ней до своего отъезда. Правда, видел её мельком, но об этом потом.
Сейчас я порылся в архивах гостиницы (благо всё цело за столько лет) и нашёл ту дату, в которую въехала эта особа в дом моего друга и выписана «за неимением денег». Проживала не одна, а с молодым человеком, фамилия известная, но выписан был ранее. Вот к нему и направился, снял копию с журнала (так они называли книгу записей постояльцев гостиницы) и, не предупреждая о визите, пришёл, предъявив свою карточку. Мы были не знакомы, я представился. Он пригласил сесть, и мы пробеседовали полчаса, за которые он дважды усомнился в реальности существования этой женщины.
  - Ах да, Ли-Ли – так я её звал, вы мне фамилию, а я, видите ли…
Я понимал несерьёзность этой женщины, но до такой степени? Так что вы хотите? Ах, да, сын. Мой, вы полагаете? Не-ет, позвольте… сколько было…
Я посчитал.
  - Ребёнок был доношенный, значит, срок беременности мог исчисляться двенадцатью неделями, может, больше – живот был виден, да вы и сами об этом знаете.
  - Я думал, поедет домой, дал денег, но живот не мой, - он пытался острить, - жил с ней недолго, пожалуй, месяц. А вот у вас журнал, - он ехидничал, - посмотрите.
В нём не все страницы.
  - Я украл?
Мне не нравился поворот событий, всё клонилось к тому, что я уйду ни с чем.
  - Хорошо, ответьте мне на один вопрос: два года назад вы видели эту женщину? Она к вам приходила?
Он пристально посмотрел мне в глаза.
  - Скажу что да, приходила: что, по-вашему, это будет значить? Ничего. Приходила, не приходила – ничего. Нет, не приходила, я бы запомнил. Вот маменька идёт, не говорите о споре.
Я принял благодушный вид, закинув ногу на ногу, перед тем, как поприветствовать входящую даму, чем ободрил собеседника. Мы познакомились, и «маман» нас покинула, уверенная, что я друг. Мне всё было понятно, осталось только одно.
  - Как вы познакомились? Не секрет?
  - Ах, вы об этом? Да, такая бедная, я бы сказал сопливая, ну, как девчонка. Что-то шевельнулось… в душе, пожалел. С маман был в ссоре, жил в гостинице. Ни-ни, никаких женщин, а эта прилипла. Маман простила, был виноват, ушёл. Так что ищите дальше, милый господин… администратор… нет-нет, так и не запомнил, Антон Аркадьевич.
Я попрощался. У дверей уже он спросил:
  - Кому поручите эту?
  - Не знаю, уезжаю.
  - Понимаю (он видел моё состояние), ребёнка жаль, а эта прилипнет, всё равно к кому.
Я кивнул.
Этот господин поучаствовал ещё раз, предложив устройство ребёнка в пансион, но документы были не выверены, сомнение вызывала графа «отец».
Я был возмущён поведением этой женщины. Она через адвоката требовала от меня подтвердить отцовство Николая, чего я делать не стал, а в письменной форме, с приложением выписки из «журнала» гостиницы, где она проживала до определённого срока беременности с другим мужчиной, изложил свои наблюдения. При этом заметил, что и он по срокам не является отцом ребёнка. В невыгодном свете предстала Лидия перед адвокатом, который ей предложил мировую, но только с кем? Все слуги в один голос заявили, что их барин к женщине не касался, жила до родов, не выходила из комнаты (были отдельные двери) и потом… слуги не подтвердили, что жила «барыня» с их господином. Я был не так уверен, но теперь противоречить им не стал. Ребёнок подрастал, требовалось воспитание, я понимал, что оставляю неразрешённой эту историю.
Я уехал. Далее в письме родственник Николая, которому отошло всё имущество умершего, писал (на французском):
«Я замучился с твоей барышней (так уж он выразился), тычет мне ребёнком. Суд оказался на моей стороне, спасибо тебе и адвокату, которому ты подсунул листы. Пусть ищет мужа, похоже, что сидит, но справиться не могу, хотел найти. Если можешь, приезжай, помоги. Пока содержу обоих, снял комнату. Липнет. Твой друг, Семён».
Мы действительно были дружны когда-то, но в постоянных отъездах, мы как-то отдалились друг от друга, а Николай был ему братом, по материнской линии – кузеном.
Мы переписывались, и я решил приехать, свои дела тоже оставались: почувствовав себя лучше, вернулся летом.
Ситуация не улучшилась: Лидия так и жила за счёт Семёна Викентьевича, моего старинного друга. Мы обнялись при встрече.
  - Ты похудел.
  - Ты не видел меня давно.
  - Столько лет…
Мы беседовали. Обменивались мнениями на счёт отдыха на водах, но разговор неизменно выходил на Лидию.
  - Я нашёл её мужа… но ты знаешь… отца её ребёнка. Николай, конечно, не отец, ты это доказал, - он вопросительно посмотрел на меня, - она сама мне призналась. Разговор без свидетелей, что я могу предъявить ей? Умна. Есть ещё двое: один – не тот, по срокам не подходит, другой – сидит. За что? – он обратился ко мне. – С твоими связями, Антон, можешь найти? Ведь юлит, не признаётся, Николая отцом подавай. Дело проиграно, она надеется…
  - На что надеется, Семён? О ней слова никто «путная» не скажет.
  - Я не сказал тебе…
  - Что, и к тебе?
  - Нет, то есть и ко мне, но уж с её… ты понимаешь, на таких не женюсь. Слишком уж она мне, - он не сказал «осточертела», - так что, когда она привела в дом хахаля, мне хозяйка сказала, я подумал: «Чёрт с ней, пусть хоть с ним – вдруг получится жизнь устроить?» Ведь за всё плачу я: в школу вот буду собирать её ребёнка, мал ещё, да время пройдёт быстро.
  - Я было испугался за тебя. Как тебе жениться с такой обузой?
  - Не женюсь! Вот, - он резанул себя ладонью по горлу, - где она у меня! Как посмотрю, всё Лидию твою вижу во всех кудрявеньких барышнях. Где-то там животик…
Мы смеялись и до вечера обдумывали план. Лидию я не видел, Семён все новости о ней передавал, а ему хозяйка помещения, что отдавала жильё внаём. О Лидии она отзывалась скупо, пока не поверила ей (та убедительно рассказывала о жизни). После посещения её чужим мужчиной средних лет, стала задумываться, а потом сама предложила: «Дай-ка спрошу её, голубушку несчастную, кто хаживает к ней, вдовушке всеми обманутой!» Разозлилась и спросила.
  - Замуж, Лидия, собралась? Что ж не знакомишь?
Лидия:
  - Обманывать не хотела, - сообразила вдруг, - любит, говорит, да как мне теперь поверить? – и в слёзы.
«Э-э, - думаю, - голубушка, врёшь мне, уж я стара на такие уловки вестись. Как ты, Семён Викентьевич, такую содержать можешь, будто виноват в чём?» И предложила нового сожителя застать дома врасплох и оставить «благородную барышню» на бобах.
Не выдержала хозяйка лжи, поверила самому «обманщику», суду и благородному господину, что из-за ребёнка печься стал от жалости. Но план был таков: не спешить, пока не выяснится, кто настоящий отец мальчику. Хозяйка по-своему решила наказать постоялицу:
«Вот что, - сказала она, - я у себя бордель терпеть не буду: коли собралась замуж, выходи, у ребёнка отец будет. Не веришь ему, обманет – в дом не води, не пущу, а тебя с сыном за дверь. Вот так-то!»
Лидия в слёзы, опять за своё: «Все обманщики, как поверить?»
Я тем временем занялся поиском родни Лидии: их, хоть и не много, но были. Отец умер недавно, мать со своей свекровью, дамой строгой, жила в старом захолустном городе. К ним я и поехал. Письмом предупредил, да где там? Сам приехал раньше, меня не ждали. Однако познакомились, чаем угостили, спросили как дочь? Увы! Огорчать не хотелось, но рассказал историю всю, как есть с судом, ребёнком без отца, иждивением и публичным позором, если эта женщина продолжит искать себе мужа подобным образом. Ответ удивил: я понял, в кого эта женщина.
  - Поиграл, значит, бросил, - это ко мне.
  - Я видел вашу дочь в присутствии многих людей, таких женщин… - я не стал договаривать, по моему желтушному виду и кашлю, было видно, что я не в состоянии больше разговаривать.
Я уехал ни с чем, если не считать уверенности, что дочь была так воспитана и ничем, кроме осуждения меня, этот разговор не мог завершиться. Узнал имя при рождении Лидии, так вот, оно не совпадало – Пелагея. Вот оно! Теперь поиски продвинулись так, что и мужа могли найти быстро, а это никто иной… но об этом позже.
Я доехал усталый, больной и мне потребовалась помощь докторов. На следующий день ко мне пришёл мой друг Семён и стал рассказывать странную историю, произошедшую с ним во время моего отсутствия. Спрятанный в шкаф серебряный портсигар, работы известного мастера, исчез.
  - Я его не доставал, мне ни к чему, ты знаешь – не курю, бросил, а вещь жалко, пригодится, думал. Да где там? Как ты думаешь? Я всё перерыл. Кто подумал обо мне – забыл? Я помнил, да и курить… - он хотел продолжить «захотел», но передумал. – Как можно рыться?.. – он продолжал вздыхать.
  - Что говорит прислуга?
  - Какая прислуга? Я уж уволил… постой… да это она! Я не проследил, оставил наедине… - он не договаривал, но уже догадался, - подожди, я скоро вернусь.
Он взял пролётку и через полчаса был уже на месте.
  - Такое было… Поговорил с тобой и стало ясно – она стащила. Ведь как было? Не успел я отойти, как она… Как узнала? До сих пор не могу понять.
  - Служанка твоя Катерина перекладывала бельё, подавала свежее – она всегда так делала и при Николае тоже. Она сблизилась с Пелагеей (я уже успел рассказать Семёну о настоящем имени Лидии), а та надоумила – не заметит, а заметишь, той уже не будет. Пожаловалась, что увольняют.
  - Не вынесла, перепрятала только, но взяла Пелагея, её оставил: не думал, что возьмёт. Катерина потом должна отдать, живёт ещё, идти некуда, говорит. Я спросил, отдала сразу, не хотела меня огорчать. «Полиция сразу найдёт, - сказал, - отдай по-хорошему». Всё рассказала: «Лидия просила перепрятать, «не нужно ему», сказала, я не хотела, но взяла, господ не обманывала никогда. Она сказала: «Буду госпожой, отплачу добром», - я не могу ей перечить, уж она про вас…»
  - Что говорит про меня? Что деньги даю на еду? Помещение оплачиваю? Что она ещё может сказать?
  - Что жили с нею.
  - Ты видела? Подтвердишь?
  - Вы видели её раньше.
  - Меня раньше в городе не было, пока брат жив был. Так где?
  - Она сказала.
  - Воровка, и ты поверила?
  - Я ей служу до сих пор…
  - И она рассказала о «службе», деньгах и что просила не уходить, а следить за мной. Я выставил, сказал: "Служи, а сюда ни ногой!" Она не заплакала даже, ждала полицию, наверное: да мне-то зачем? Вернула и то ладно, а вот оговор… никто не докажет, а ведь она смогла бы… интриганка. Проучу! Пусть сама сына воспитывает, не мой, ввязался…
Он ещё вздыхал, ругал себя.
  - Николай был такой же. Послушай, сейчас готовлю… - я рассказал свой план действий, - ты подыграй вот чем…
Наутро я уже «был в седле», если можно назвать моё слабое тело могущим сделать что-то без посторонней помощи. Надо было ехать к друзьям: маховик правосудия завертелся.
Друзья – это заместитель полицмейстера и его подчинённый. До поры я не вмешивался в ход событий, но настала пора – друг был в опасности, как некогда Николай, мой незабвенный друг. Я усомнился в подлинности личности самой Лидии, и всё складываться стало с точностью заговора. Попадали все, кого Лидия «цепляла». Тот князь с мимолётной связью был оправдан мной, но у Лидии был на него расчёт. Я дал показания и вовремя провёл расследование, а теперь закончу.
Лидия посмотрела метрическую книгу, где значились её родители-мещане (никакие не дворяне – обман), ничего не сказала: следующий ход ей был неизвестен. А дальше были опросы, проведённые уже полицейскими (по факту мошенничества и уголовного преступления было возбуждено дело), на которых всё расписано по датам: где была, с кем? Вот тут-то выяснилось: никакая Пелагея ни дочь своим родителям, даже не родственница. Знали девушку, но кто она? Метрическая книга говорит одно, а человека нет. Не Пелагея, значит, не Лидия, тогда кто? Нашли некую девицу: «Она!» - хором заявили свидетели. Барышня лёгкого поведения, манерам обучилась у «мадам». «Язык знаю, но не говорю». Изредка пересыпая французскими словечками, этого хватило, чтобы поверили. Так она «поймала» Николая, Семён чудом уцелел, но на него расставлена сеть и пришлось несладко: объяснять, почему он содержит эту женщину и ребёнка, если не свои. Но это афера: мошенница, которая хочет устроить жизнь своему ребёнку и себе, за это суд не взыщет. Украденные документы – судом преследоваться будут, но убийство… - это каторга её с подельником, отцом ребёнка.
Нашли и отца ребёнка и родителей настоящей Зои.
Некогда мать отдала неугодного ребёнка, четырнадцати лет отроду (сказав, что пятнадцать) в бордель. Там её одели, обучили ремеслу и, получив от «мадам» наставления, взамен выплатив за своё «содержание» большую сумму, стала работать отдельно.
Девушка была хороша собой, пользовалась спросом у мужчин, старых холостяков (потом вскрылись пикантные подробности). И заручившись поддержкой старого господина, влюблённого в неё «до беспамятства», стала ловить господ холостяков. Тот господин умер, так и не оставив «бедной барышне» содержания. Зоя переименовала себя в Лидию, а та, в свою очередь, представлялась фамилией подруги, умершей при странных обстоятельствах. Пелагея, хоть и не жила у «мадам», обслуживала гостей сама, присылала деньги матери, писала, что работает на господ. Случайное ли совпадение, но отсутствие документов у девушки и имя вымышленное Лида (Ли-Ли), завели следствие в тупик. Деньги родителям продолжали поступать, правда, в уменьшенном размере («хозяин сменился» написала поддельным почерком, но больше рисковать не стала, не писала больше). Со временем, деньги перестали получать родители, но шум не поднимали – ждали, видно. Зоя перестала бояться – не найдут, накануне свадьбы, как думала она, сердце Николая перестало биться. Что произошло? Сердце? Врачи мотали головой – здоров был, не обращался. Я был занят собственным недугом, горевал, но дело не открывал, не сомневался: умер, значит, болен был. Опрос с пристрастием слуг прояснил всё: Лидия отравила, но так, что врачи догадаться не смогли. Похвасталась, а потом спохватилась – донесут. Нет, молчали – стали бояться «новую хозяйку», она напрямую угрожала и Катерину держала в страхе.
Доказать, что мой друг был отравлен, было куда сложнее спустя месяцы после захоронения. Семён скрипя сердце согласился эксгумировать тело брата.
  - Так надо, - уговаривал я, - Зоя просто так не сдастся, мало, что она наговорила: изменят показания и всё, слуги не любят её, но боятся. Ход следствия им не известен, боятся, что выпустить могут. К тому же, вряд ли кто-то кроме Катерины слышал признание в отравлении, без неё подтвердить некому будет: она девушка скрытная – молчит, а сказала, что знают все, чтобы та её не убила, свидетельницу.
  - Надо поговорить с Катериной, пусть расскажет.
  - Следствие спросит. Если яд обнаружат, Катерину убивать не будет смысла. Сейчас не всё ясно с Пелагеей, родителям сообщили, что их дочь убита. Меня вспомнят, я приезжал, образумить хотел, но я вёл следствие и многое узнал. Дочери уже не было в живых, а Зоя подходила под описание. Задушена их дочь, убийца до сих пор не найден, а документы присвоила Зоя, бывшая подруга. Доказать, что убийца Зоя могут, если только это не сделал её дружок – отец  ребёнка, он сожительствовал с обеими. Письмо, написанное рукой Зои, если сохранилось, подошьют к делу. Мать и бабушка ничего не скажут в суде: дочь с ними не жила, деньги присылала, значит, жива.
Эксгумация показала – отравлен, яд не простой, сразу не определить, но Зоя уже заговорила.
Я всё больше отходил от дела: много лежал, о поездке на воды речи не было, плохое самочувствие ухудшалось всё более.
Друг приезжал, докладывал о ходе следствия (я попросил следователя, когда-то работали вместе, держать меня в курсе нового дела). Однако мог Семён рассказать только то (он был свидетелем по делу), что напрямую не касалось его свидетельских показаний - всё, что касалось переписки с Николаем до встречи его с Зоей (Лидией). Её свидетельства достоверными не были, как и её признание в отравлении «будущего мужа» (она настаивала на этом).
Самым знаменательным было то, что он и сам не верил в участии Зои в отравлении: «Глупая красотка, прячется за девичьей беспомощностью: как может она отравить? Николай обещал, мог, сделать её женой, наследницей: зачем ей всё портить?»
Я был не согласен: в моей следственной практике были случаи внезапного «озарения» преступниц, когда поведение не укладывалось в логику. Совершали такие каверзы, запутывая следствие, что в суде что-либо объяснить разумно не представлялось возможным, но в ряде случаев удавалось – преступницы несли наказание. Есть ли «каверза» у Зои? Есть – я был уверен.
Шли дни за днями, мне становилось хуже, и день ото дня всё тяжелее было принимать гостей. Только по особой надобности приходил следователь и Семён, как друг, был рядом до последнего. Всё, что сейчас напишу, уже узнавал после смерти, дело неумолимо шло к тому.
Зоя – это её настоящее имя, не была преступницей в полном смысле слова. Но её слова, которые возбудили в молодом человеке страсть к, не убийствам, а криминальным приключениям: «Надо решать головоломку головоломкой», - предрешили ход событий.
Барышню заключили под стражу. Её убили во время следствия, я знал всё, на что она способна – липнуть, а убить не могла. Помогало в этом всё: доброта и порядочность честного человека, злой настрой подельника, трусость свидетелей. Но начнём сначала.
Пелагею убили, чтоб завладеть деньгами. Девушка не была красива, грязно сморкалась и была худа – Отревьев этого не любил. Сойдясь однажды, он больше не подходил – девушка не нравилась. Подружка наоборот: ласковая вначале, становилась назойливой, но это терпелось легко – талант, решил он. Зоя уже называла себя Лидией (Ли-Ли), так и пошло: где нужна красота и «липкость» использовал Зою. Помог выкупить у «мадам» и, даже не увлекаясь ей, стал предлагать мужчин. Беременность была кстати для ловли богатого «принца»: «У тебя получится». Ли-Ли с лёгкостью подхватила игру, но вот беда: Пелагея не хотела отдавать «разлучнице» своего любовника. Разгорелся скандал, который и «потушил» своими средствами Отревьев, задушив девушку. Документы пригодились Ли-Ли, но дворянства девушке не достать – замужество, единственная возможность. Князь подвернулся случайно, но с ним не было никаких шансов: непостоянен, ловелас и с жуткой мамашей. Зоя попробовала, но князя «детскими соплями» не разжалобишь и примирение с матерью оборвали саму возможность продолжать. Но с Николаем всё было выверено Отревьевым.
Я уже сказал, что озарение, пронзившее меня, когда я впервые заподозрил подставную девушку, вывело на её любовника – слугу Николая. Он нанял дворецкого, умеющего обращаться с прислугой, чтобы самому не вникать в разные «мелочи». Друг высказывался с похвальбой новоиспечённому дворецкому, старый был не расторопный и пил. Я заподозрил неладное: слишком хорошо образованный на работу прислугой? Хотя в людских историях много замысловатого.
  - Я сам спрашивал, - сказал Николай, вдохновлённый успехами нового слуги, - вы случайно?.. «Нет, - сказал он, - немного лучше разбираюсь… впрочем, нет». Я больше не стал спрашивать, хоть рекомендации он тоже не представил, но обещал.
Я не противоречил другу, это его дело.
  - Как знаешь, если рекомендации ни к чему.
  - Спрошу, если будет оказия.
Но не спросил: явилась Лидия со своим будущим ребёнком. Дворецкий жил мирно, ничем себя не выдавал, с любовницей открыто не встречался. Катерина была напугана «барыней», если что и видела, не сказала бы.
По образованию химик, Отревьев нашёл способ избавить от разбирательств в суде свою подругу…
Николай потребовал оставить его дом, как только увидел документ сожительницы. Это был документ Пелагеи: мещанка и прочее. Значит, врала во всём ему – опекуну её ребёнка. Добрый по натуре, Николай простаком не был, имел юридическое образование, к тому же отъезд невесты его долго не мог привести в чувство.
  - Я не любил Лидию, Зою, - говорил мне он уже «здесь», - она влезла ко мне в постель, но я к ней не притрагивался. Противной не была – ласковая, но как вспомню…(он упоминал невесту), так и «предатель» в ушах… Я не мог взять в жёны, даже в любовницы… А когда нашёл документ, случайно: она перебралась в общие комнаты, а бумаги и халаты, - он махнул рукой, - были разбросаны у неё повсюду, вот ребёнок и принёс мне в руки. Хороший мальчик, - он погладил по воздуху, - за что таким дети? Я пригрозил, если не уберётся с глаз… Она поняла, даже оправдываться не стала. Я успокоился. «Только никому не говори, даже друзьям, ради этого маленького ребёнка». Я обещал. Пока собиралась… Как ты узнал?
  - Я следователь, ты знаешь, до правды доберусь всё равно.
Только следствие шло своим ходом, и Отревьев выходил сухим из воды: Зое не верили и она продолжила говорить. Тогда он и прислал посылку с грибами, только яд был в них не от грибов, а тот же, что убил Николая задолго до этого. Отревьева арестовали и осудили, а что ей – убита. Липла ко всем, а любила его. Даже здесь Зоя ведёт себя по-прежнему, ну да это уже другая история – её.
Осталось сказать о ребёнке: сиротский приют и незавидная доля сироты, так бы было, если бы не Семён, добрая душа, выхлопотал признание отца и стал потомственным дворянином Отревьевым мальчик-сирота. Деньги нашлись у матери и отец со своей пожизненной каторги… но об этом не скажу, о таких говорить – нарушать положенное им забвение. Вот и всё, пожалуй. Система надзора такова: здесь ждёт продолжение для тех, кто надумал обхитрить правосудие.