Алексей и авторитарная рутина. Часть 1

Алексею не нравилась жизнь, ни его собственная, ни та, что бушевала вокруг него, ни жизнь в целом, как явление. Он не считал себя особенно умным, даже толкового образования не имел, но порой любил льстить себе тем, что имеет соображения, к которым приходит далеко не каждый, а те, что даже и приходят, ограничиваются лишь легкомысленным и манерным «жизнь боль, скорей бы умереть», но Алексей смотрел на этот вопрос куда глубже, как ему казалось, гораздо осмысленней и вдумчивее. Мысли о смерти в том или ином выражении стали неотрывными спутниками Алексея. Теперь, когда окружающая действительность с каждым днём становилась всё бесцветнее и тоскливее, а социально-политический климат в государстве удушливее и безнадёжнее, преждевременная смерть казалась отчаянным, но всё-таки решением проблемы существования в тлетворных условиях современности. У Алексея даже был надёжный способ совершить задуманное, если он наконец решится – он унаследовал старый дедовский пистолет и боевой патрон к нему, что являлись одними из многочисленных трофеев грандиозной войны прошлого, масштаб которой просто не позволяет уследить за всеми единицами оружия и припасов, оседающих в подполах народа. Невиданный размах преступности, последовавший затем, тоже явился следствием переизбытка пушек в стране, и сам в немалой степени повлиял на установление жёстких авторитарных порядков в стране сегодняшней. По нынешним законам этот затаённый пистолет и пуля уже делали Алексея страшной угрозой обществу со сроком заключения до двадцати лет строгого режима, но и Алексей, не будучи дураком, хранил его надлежаще, не в подвале и погребе, но за городом, закопанным под старым полугнилым деревом в полиэтиленовом пакете, а факт совершаемого преступления заботил его несильно, поскольку у него это уже далеко не в первый раз. Идти наперекор Уголовному кодексу Алексею случалось часто, при этом он не был ни вором, ни убийцей, ни каким-либо контрабандистом, однако же в полной мере был экстремистом, ведь за последние несколько лет наговорил Алексей изрядно и вся высказанная им критика в сочетании с руганью власти и её деятелей, вероятно, обошлись бы ему ещё в лет пять-восемь, но Алексей и здесь проявлял предусмотрительность и пользовался средствами предосторожности, в том числе и теми, что гарантировали ему анонимность в интернет-пространстве, что так же с некоторых пор тоже стало подпадать под уголовную ответственность ещё на пять лет. Алексея забавляло думать о том, насколько жутким преступником он выступает, не причиняя вред никому и ничему, не считая авторитета государства, как будто один комментатор в сети способен своей бранью сокрушить эту машину из лжи, коррупции и угнетения. Далеко не один Алексей являлся циничным антиобщественным элементом – всё больше людей примеряет на себе роль преступников по мере выпуска всё новых законов, ограничивающих права, запрещающих действия, делающих невозможными прежний образ жизни, на что закономерным образом находятся несогласные, по прихоти или необходимости преступающие суровые и несправедливые запреты. Таких новоявленных уголовников часто показывают по телевизору, пойманных доблестной полицией, у которой всегда много работы по отлову строптивых граждан. Алексей не смотрел телевизор, но держал его включённым – ему рассказали, что каким-то образом полиция вместе с Министерством связи следят за тем, сколько времени включён каждый аппарат в каждой квартире, а также количество просмотренных каналов. Алексей с одной стороны находил это бредом, ведь кому может сдаться информация о миллионах включённых телеящиков, показывающих новости или плохой отечественный сериал, но с другой стороны это вполне могло быть и существующей сферой деятельности, что субсидируется из бюджета с целью контроля нравов и настроений среди масс, что в итоге всё так же не приносит никакой пользы даже в рамках своей деструктивной задачи, при этом стабильно пожирая финансирование, ведь в телеящике при всём желании и так не найти ничего вольнодумного и не прошедшего предварительную цензуру. Потому Алексей всё-таки включал телевизор, когда переходил с открытого на тайное посещение интернета, желая в очередной раз высказаться в своём блоге о последних событиях и жизни в целом. Это казалось ему дополнительной мерой предосторожности и если кто-то действительно вздумает проверить, чем он занимается дома, то увидит, что гражданин Алексей как порядочный и ответственный член общества проводит время с шести до восьми за просмотром новостной передачи по первому федеральному каналу. Алексея даже умиляло это, ведь таким образом он играл в ещё более суровый и тоталитарный режим, который подглядывает за ним с экрана телевизора и представляет собой каноничного Старшего брата из романа Оруэлла. Но в любом случае подобная осторожность сказывалась позитивно и Алексей таким образом лишний раз дисциплинировал себя, находясь в нелегальном интернете не более двух часов в сутки, не забывая своевременно включать и выключать программу, позволявшую ему это делать незамеченным. Приятно выдумывать себе ещё более ужасный мир и осознавать, что вокруг всё ещё не так плохо – этот принцип лежал в основе интереса Алексея к жанру антиутопии, на главного героя которых он всегда пытался ставить себя. В отличие от Океании под пятой Старшего брата того же Оруэлла, мир Алексея был конечно же куда более скучным и прозаичным. Да, происходящее вокруг было подлинным авторитаризмом и несвободой, где мнение за граждан стремился сформулировать телевизор, политическая воля этих самых граждан ограничивалась принудительным участием в провластных митингах да парадах военных побед, всё от продуктов питания до медицины и строительства было либо очень дорого, либо низкого качества, и конечно же всегда был риск пасть жертвой алчного чиновника или полицейского, в результате чего ты неизбежно будешь либо обворован, либо избит, но в то же время и не было тех ужасов слежки и зомбирования населения, жестоких публичных казней или иного уничтожения личности, что излагались в книгах про вымышленные деспотии – государству в мире Алексея при всех колоссальных ресурсах не хватало сил на то, чтобы даже качественно угнетать собственное население - то телевизионная пропаганда окажется настолько смехотворной и тупой, что в неё не поверит даже обожранный спиртосодержащей жидкостью алкаш, то те самые доблестные полицейские оказываются неспособными бороться с инакомыслием в интернете, потому что сами не умеют им пользоваться. Может всё это было особенность авторитарного строя именно на родине Алексея, где безответственность и незаинтересованность, будучи национальными чертами, даже империю зла не могут построить нормальную, как знать. В общем-то, нынешнее отечество не сильно стремилось воплощать в жизнь каноны антигуманизма, оно не ставило задачей внушить каждому правильные патриотичные мысли и регулировать образ жизни своих граждан, ему вполне было достаточно того, чтобы никто не высказывался против существующего порядка вещей и не требовал никаких перемен, даже минимальных, что называлось по-разному, например «раскачивать лодку» или «провоцировать смуту». Однако и жаловаться было на что, и претерпевать лишения, совмещённые с мучением, приходилось регулярно, особенно если ты умный или хотя бы не ограниченный человек и хочешь хотя бы иногда покидать опостылевшую парадигму разрешённой культуры, поведения, мысли, чтобы элементарно послушать заграничную музыку, почитать нерекомендованные Министерством культуры или давно изъятые им же книги, послушать выступления людей, которым не дают публично высказаться или вовсе признают виновными в разжигании ненависти, скоропостижно изолируя от общества. Серость, скудность и однообразие служили главными эпитетами эпохи, следующими словами, конечно, были и бесправие, и произвол, но всё это хоть и случалось везде и всюду, но не затрагивало большинство, а потому жизнь была прежде всего унылой и часто тяжёлой, но не страшной. Даже читая Оруэлла, Алексей замечал, что описанный там вскользь пролетариат живёт, собственно, похожим образом – их просто слишком много и они ничего собой не представляют, чтобы беспрерывно за ними следить. «Может быть», - думал Алексей, - «у них внутри партии всё действительно как в «1984», и на работе, и дома у них тоже повсюду камеры пишут досье. А воровать на местах и беспределить им просто позволяют в виде классовой привилегии». Алексею очень хотелось бы, чтобы все эти чиновничьи морды из телеящика жили в постоянном страхе и под присмотром. Иногда какой-нибудь министр и правда неожиданно исчезал с поста, тут же замещаясь другим без каких-либо комментариев со стороны, и все они всегда ведут себя одинаково и даже говорят аналогичным образом – марионетки, играющие свои роли, не иначе. В чём все антиутопии, прочитанные Алексеем, действительно безупречно сходились с действительностью, так это в нищете, разрухе и дефиците, и конечно же в том, что всегда имеет место быть некая война. Эта война шла где-то за рубежом, простив каких-то несправедливых восточных диктаторов или, может быть, наоборот, в поддержку законной власти главы республики – Алексей уже не помнил, он давно не слушал передачи по второму федеральному каналу, который от начала и до конца был посвящён бездарным, никчёмным, но очень злобным и вездесущим врагам его отечества, и его собственным, разумеется. Да и какая разница, до этой войны была другая, а до той ещё одна, но в тот раз куда более серьёзная и оставляющая повод для бесконечных толк, демагогий и споров и сегодня, ведь тогда, тридцать лет назад, страна, в которой живёт Алексей, была совсем другой, её лихорадило от ежедневных перемен и непредсказуемого будущего, что являлось следствием многочисленных вспышек неповиновения и мятежа, сепаратистских настроений, локальных гражданских войн. То было уже почти легендарное время, когда старый порядок рухнул, позволив себе слишком нахально и цинично издеваться над людьми, и те, не будучи совсем уж холопами, восстали и снесли ненавистных самодержцев, а вместе с тем и прежние запреты, что открыло стране новые горизонты, одарило прежде невероятными благами и возможностями, впустило её на международные рынки и в планетарные альянсы, одним словом, в одночасье сделало несвободное государство свободным. Оставалось всего лишь сохранить такую удивительную возможность к новой современной жизни, но, как всегда в этой стране, всё пошло не так и вот уже через пару лет, когда бандитизм и влияние организованного криминалитета разрослись вплоть до государственного уровня, общество, только что вышедшее из-под гнёта военной диктатуры, не нашло ничего лучшего, чем позволить возникнуть ещё одному чрезвычайному комитету, пообещавшему избавить страну от преступной напасти самым эффективным и бескомпромиссным образом. И действительно избавил, только в итоге сам никуда не делся, собственноручно реорганизовавшись в новый парламент, под предлогом того, что страна всё ещё не оправилась от последствий лет беззакония, а спустя пару лет возникли и другие доктрины, возвеличивающие роль членов ЧК до подлинных героев и покровителей, а минувшие перипетии историческим подвигом, а вскоре одной из причин произошедшего была названа чрезмерная тяга к свободе лицемерие тех, кто её желал, и с этого момента началось неспешное, но интенсивное «завинчивание гаек», как это называли в интернете. Алексею в этом смысле повезло, сорокалетний, его юность пришлась как раз-таки на тот переломный период, период беспощадного бандитизма, но и период настоящей свободы, когда глазам и ушам жителей прежде изолированной от всего мира страны открылись просторы целого мира, зарубежная культура, еда, одежда, образ и качество жизни – кто мог знать, что за границей живут вот так? Но страх и привычка перебороли любопытство и перспективы, и вскоре всё вернулось на круги своя – выезд из страны сопровождался риторикой предостережения, затем осуждался, а вскоре и вовсе стал почти невозможен, аргументированный тем, что на самом деле другие страны желают нам лишь зла, иностранные компании провели огромное множество диверсий против суверенитета и экономики отечества, а их культура была низкокачественной и вовсе применялась для оглупления местного населения, и в частности детей, чтобы воспитать из них будущих диверсантов, ради чего даже реабилитировали считавшуюся прежде маргинальной религию. И всё это происходило на глазах огромного множества умных и заинтересованных в благах и привилегиях цивилизации людей, и Алексей был среди них тоже, и, как и все, он находился в самом центре событий, наблюдал происходящее с отчётливой ясностью и не мог ничего изменить, ведь своими идеями он принадлежал к той общности людей, которых страна под диктовку власти училась ненавидеть, взваливая все несчастья на них, а на себя тяжёлый труд их исправления. Множество умных и сознательных людей посредством книг, статей и всё того же телевидения вели безустанные дебаты со сторонниками твёрдой государственной руки, защитниками суверенитета и национальной идентичности, изоляционистами, катехизаторами и полчищами других костных и консервативных сил, в конечном итоге проиграв битву за общественное сознание, оставшись, вероятно, непонятыми для народа, желавшего прямолинейных и надёжных решений, а не абстрактных рассуждений горстки интеллигентов о добре и зле свободы и несвободы. И вот Алексею сорок лет и пройденный путь кажется ему почти невероятным, ибо столь многое успело случиться за такой незначительный период, правда, чем более позднему времени принадлежали события, тем сложнее было узнать о них правду, или хотя бы иное мнение. Но более всего Алексея удивляло то, как это вообще оказалось возможным, с таким трудом сняв с себя кандалы, вновь позволить на себя их надеть. Ведь дело не может быть в том, что народу, частью которого был и Алексей, не понравилась свобода с её лекарственными препаратами, обилием дешёвой еды, бытовой техники, развлечениям, в конце концов – ведь именно об этом сейчас все и вспоминают, жалея об оставшихся в прошлом благах и ценностях, разумеется, украдкой и шёпотом, потому что подобные высказывания признавались подрывающими устои нравственности и неуважительными к обществу и государству, что наказывалось всё-таки не уголовной статьёй, а административной, чьи штрафы размером с зарплаты за три месяца или все пол года тоже никого не утешали, тем более при нынешнем безденежье. Обо всём этом Алексей скорбно и одновременно саркастично писал в своём блоге, на зарубежном сайте, который всё ещё находился в разрешённом доступе, делая это при помощи программного обеспечения, чтобы, если кто-то во власти его и обнаружит, то ни полиция, ни Министерство связи, никто пострашнее не смогли бы отыскать Алексея и наказать в соответствии со своим представлением о справедливости. Попутно Алексей много писал и о себе, ведя скорее личный блог, или дневник, благоразумно умалчивая подробности, способные его идентифицировать, но оставаясь откровенным по поводу своих чувств и наваждений. Там же он делился и про припрятанный пистолет, и про то, что ему одновременно печально и ненавистно думать о былом, как и просто мерзко жить сегодняшним днём, посреди инфраструктуры, часть которой медленно приходит в негодность последние тридцать лет, а другая часть уже давно разрушилась или напоминает собой разукрашенный труп, имитирующий жизнь. Читателей у Алексея было немного, собеседников и того меньше. Большинство знакомых Алексея не любили обсуждать с ним качество жизни, главным образом потому, что рана упущенных возможностей мучила и их тоже, всё ещё слишком болезненная в связи с недавним прошлым, имевшим совсем другое устройство мира, а также всё сильнее сказывался страх оказаться подслушанным, оштрафованным, занесённым в список вредителей и уволенным с работы, в конечном итоге, посаженным. На этом поприще Алексей, когда-то весьма общительный энергичный человек, растерял практически все былые связи и замкнулся в себе, да своём интернет-дневнике, ставшем важной частью его жизни. Каждый день он старался думать о чём-нибудь или хотя бы собирать впечатления, чтобы потом, в те самые два часа, пока идут новости об успехах сельского хозяйства и счастливых многодетных семьях, ёмко и форматно изложить их, придавая толику иронии и броского повествовательного стиля, не забывая о том, что это придётся читать и другим. Так Алексей и сосуществует с нынешней тоскливой реалией, подобно остальному обществу не желая для себя подобной участи и потому, с точки зрения главенствующего закона, являясь для этого общества угрозой.