У отца была мечта...

Война отняла...
Мечта была скомкана, отброшена на периферию интересов молодого человека, расстреляна.  Владилен Лях заканчивал обучение в средней школе №44 Омской железной дороги в 1943 году. Война забирала людей, город Петропавловск, расположенный в Северо-Казахстанской области, отдавал фронту самых лучших. Город отдавал всё,  что могло приблизить Победу. Вот и Владилен Лях получил предписание явиться в военкомат. Это произошло практически  одновременно  с вручением аттестата об окончании школы. 16 февраля ему выдали аттестат, а 20 февраля того же 1943 года он уже был призван в ряды Красной Армии Петропавловским ГВК, зачислен курсантом в Ташкентское стрелково-минометное училище. Парню недавно, буквально два месяца назад, 7 декабря 1942 года, исполнилось 17 лет. Он интересовался литературой, пытался писать стихи. Стихия войны - и стихи. Война оказалась сильней…

1

Письма из Ташкентского стрелково-пулеметного училища, расположенного в городе Термезе. Письма адресованы матери Анне Евстафьевне Лях.

12 августа 1943 года
Здравствуй, моя дорогая мама!
Передавай приветы, кому ты знаешь, особенно тете Тасе и Генке-куроводу, сообщи, что письмо их получил, за что очень благодарю, но на ответ – время в обрез. Ма, предыдущее письмо писал в спешке и отправил в спешке, поэтому не вложил фотокарточки, не ответил на твои «мелочи». Первым долгом сообщаю, что в нашей жизни могут произойти некоторые сдвиги, но это пустяки. На твои мелочи-вопросы ответ тут один, кружка в столовой, сами туда сдаём, а если бы не сдали, ма… Мы – люди военные. Книги и тетради в тумбочке, одеяло и подушка на нарах, а всё остальное в карманах. За этим следят строго, и у нас частенько бывают «погромы». Насчет денег я, ма, писал, их лучше высылать  крупными суммами и телеграфом. Отправь эту партию, а следующие пока задержи. Фотографию уже одну послал, вторую шлю с этим письмом. У нас сейчас самый дынный и арбузный период. На базаре можно купить сверхдешево. А к городку выносят дороже, пользуются нашим положением. Ма, крепчайшее целую. Твой сын Владилен.

26 августа 1943 года

Здравствуй, моя дорогая ма!
Шлю тебе горячий привет и также по привету каждому из семьи Смирновых, особенно бабушке, шлю также по полтора привета Шуре, Вере, обоим Генкам, Володе, Лиде, Наде, тете Тасе и тете Марусе. Письмо твоё за №27 получил 23.8, с ответом, как видишь, задержался на два дня, но этот грех невелик, и я, думаю, ты его простишь, учитывая тебе известные обстоятельства. Новости такие, какие ты указывала в письме, - имеются! Первое, о твоих поисках сержантских лычек – не ищи, нас обещали переобмундировать. Со времени того письма, где я извещал тебе о них, дела нет как нет до сих пор, но теперь до первого, кажется, будет. В предыдущем письме я  писал тебе о возможных изменениях – их не будет. Насчет денег, все они получены, и за эти семь сотен можешь быть спокойна. Нары у нас двухъярусные, а жара! Так и она уже села – не век же ей быть. Переносил я её сравнительно легко. В самую жару поблажек нам не было, занимались как всегда, между прочим, и строевой на плацу. Курсанты люди крепкие, что ни говори. Ма, как у вас? Пиши, пиши, ма, всё как есть. Пиши про всё. Целую прямо из Термеза. Владилен.

Тяжело в учении курсанту…
Тяжело матери, которая отправила сына на войну…
Анна Евстафьевна Лях.
Особенно в первые зимние дни после проводов сына  она сильно переживала…
Плакать?
Разве кто услышит?
Одна.
И так уже все слезы выплакала.
Звать?
Зачем напрасно звать?
Ему и так нелегко, сыну-то…
В один из зимних вечеров, когда уже порядком стемнело, она вдруг услышала стук в окно. Такой тихий-тихий, едва-едва угадываемый. Она бросилась к окну. Но почему-то медленно-медленно, как в кошмарном сне, стала отодвигать занавеску. Темный проем окна. И… Знакомая ей до боли детская варежка, с небольшой заплаткой, которую она сама когда-то наскоро пришивала, кажется ей, стукает и стукает в окно. И ничего больше не видно. Темнота. Она бросилась к дверям, выбежала, раздетой, даже не накинув на голову платок, на улицу – никого. Ночь, звезды, луна, снег. Никого! Несколько вечеров тихий стук повторялся. Она шла к окну. Медленно открывала занавеску. Но на улицу уже не выбегала с надеждой увидеть сына.  Она уже не могла  плакать. Она не могла кричать. Это была её страшная тайна. Она никому не рассказывала об этом. Она даже сыну об этом не написала в письме. Один раз в минуту откровения, спустя многие годы, она  вдруг обмолвится  об этом случае  в разговоре со мной, с её внуком. Наверное, подумала, что он ещё такой маленький, не поймет, не запомнит. Да и сам я, правда,  впервые пишу об этом. Хотя позади у меня многие тысячи километров журналистских дорог, тысячи публикаций в газетах и журналах, встречи и беседы с самыми разными людьми – от сельских доярок и скотников до депутатов и федеральных министров. Историй слышал много. Однако сказанное бабушкой никогда не забывал, почему-то запомнился навсегда её тихий рассказ,  как она долго и тревожно ждала сына, который ушел воевать, защищать  народ и страну от фашистской напасти.  А, может быть, она в те дни чувствовала себя такой одинокой, на неё навалилась такая жестокая тишина, что вечерами она слышала, как стучит громко её собственное сердце, наполненное до краёв тревогой за сына? И этот стук собственного сердца она принимала за долгожданный стук в окно…

   6 сентября 1943 года
    Термез

Здравствуй, моя дорогая ма!
Получил твое прегрустное письмо с осенним приветом, написанное цветным карандашом. Ма, где повод для этой «осени»? Гремят на Западе залпы, трещит немецкий фронт - какая там сейчас каша! – но ведь за бойцов на фронте не плачут! А тут потеряется некий курсант Владилен Лях в полдюжине тысяч километров от фронта. Учиться этому курсанту ещё 7 месяцев. Чего беспокоиться? Если он, ма, не написал письмо, а он пишет (когда больше) письмо в неделю – это обязательно – значит, просто ему некогда писать послание. Насчет же жив-здоровных писем этот курсант мыслит так. Это ведь, дорогая ма, будет не письмо, а просто издевательство. Новостей, ма, у курсанта никаких нет. Кроме одной: он это письмо решил написать без всяких «хозяйственных мелочей». Пишу! Был я, ма, в распрекрасном настроении, немного относительном, - от тебя три почты, почта через 1-2 дня. Итак, был я, ма, в настроении. Гудит, дрожит земля под немцами. Артёмовск, Таганрог, Шостка, Сумы – взяты! Союзники высадились в Италии. Почему не радоваться? Да у наших дела идут прекрасно, у меня не менее хорошо. Только одно, ма, почти совсем, причем это «почти» одна сотая процента, не возьмешься за ручку, а писать, как писать хочется – ведь жизнь идёт перед глазами. Почти не приходится читать. Да, таковы дела. Одно плохо - как ты купишь козам сена? Смотри, ма, если на капусту, то лучше выменяй…

Из рукописи воспоминаний фронтовика из Ленинграда (Санкт-Петербурга) Бориса Михайловича Михайлова, который вместе с моим отцом проходил обучение в Ташкентском стрелково-минометном училище: «Рядом стоит Лях. Тот самый, который писал стихи. Он был какой-то замкнутый, мягкий, легко ранимый, и в то же самое время с особой детской хитрецой. В польскую армию, где «процент выживания» был значительно выше, его почему-то не взяли, может быть, из-за незнания польского языка (правда, для нашей польской армии это было необязательным). Перед моим отъездом на фронт мы с Ляхом обменялись адресами, но ответа от него я не получил. Лях пропал…».

Из справки Центрального архива Министерства обороны РФ: по окончании училища приказом ГУК НКО №0275  от 25.1.44 г. Лях Владилену Ивановичу присвоено воинское звание «младший лейтенант»; с февраля 1944 года – командир минометного взвода 15 отдельного полка резерва офицерского состава.

Отцу в ту годину было всего 18 лет.


2 

11 июня 1944 года

Шлю низкий поклон и пожелания всего хорошего.
Моя далекая и любимая ма!
Я прибыл в часть, которая называется так же, как часть, из которой я выбыл, но с прибавкой слова – прифронтовая. Нахожусь около Рославля. Почти на границе Белоруссии и Смоленской области. Пока еще в России. Жив-здоров, дела идут. Контора пишет.
Настроение хорошее.
Сегодня ночью проворковал высоко в небе немец.
Летают они по одиночке и как можно выше, а от наших самолетов небо гудит.
Весь день летают.
Да, пролетел в сторону, и забухали зенитки.
Огненные венчики разрывов высоко в воздухе, прожектора шарят.
Звука не слышно даже.
Далеко.
Ну, бувайте здоровы! В. Л.



6 июля 1944 года
Здравствуй, моя дорогая и любимая ма!
Нас швыряет с места на место, что не успевал написать письма. То то, то сё, то штаб уехал на новое место вперед, и почтовый ящик увез, письмо бросить некуда, порвется, помнется и выбрасывать приходится, не посылать же такое. Нахожусь я на старом положении, только прибавляй уже слово – фронтовой. Мы двигаемся на машинах за нашими наступающими частями. Наши наземные войска полные хозяева поля боя, наша авиация владеет небесами над этими полями. Дороги, по которым отступали и отступают немцы, честное слово, надо сдать в музей. Это месть за 1941 год. На всем своем многокилометровом протяжении они завалены обгоревшими и разбитыми машинами, танками, пушками, тягачами немцев. Всюду валяются конские и немецкие трупы. По Березине, мы находимся недалеко от нее, плывут немцы. Когда ехали, проезжали Могилев. Вот и все. Пока. В. Л.



8 июля 1944 года
 Моя дорогая ма!
Шлю тебе свой горячий привет и крепко, крепко целую.
Вчерашний день был своего рода знаменательным днем в моей жизни. Первая встреча с немцем!
Дело в том, что их много шатается по окрестным лесам. Пробираются на Запад, врываются по ночам в крайние избы сел и требуют хлеба. Когда мы сюда приехали, у нас оружия не было. Постояли дня два, насобирали трофейного оружия, - сначала ходили без него (щекотливое положение). И теперь ходим по лесам по своей воле, ищем фрицев и трофеи собираем. И вот встреча. Нас был четверо, один с тесаком, и трое с огнестрельным, напали на шестерых немцев. 
Мы стреляли по целям, какие только могли выдумать. Патронов больше чем надо, упражняйся, ребята. Прибежали двое деревенских ребят и сказали, что видели, от того места, где мы были, километра два, немцев. Мы побежали на указанное место. Густая молодая поросль. Развернулись цепью в метрах десяти друг от друга. А Василий Зайцев, у него был тесак, только между нами ходил вроде связного. Поросль густа чертовски. Идем, ветки раздвигаем. И наткнулись на гадов. Вышли мы на них очень удачно. Павликов, ты его знаешь немного, вышел на них слева, Зайцев в лоб, а я справа, Денулов, четвертый, был правее метров 15. Павликов что-то крикнул и, машинально нажав на спуск, дал очередь, поверх их прошла. Зайцев закричал: «Сюда!». Я выскочил справа: «Хенде хох, гады!». Фрицы переполошились, закричали. Их было шестеро. Трое подняли руки, а трое, видно, хотели сопротивляться. Но видят три дула. Денулов подошел. И тоже неохотно подняли руки. Мы их вывели, обыскали на дороге,  оружие забрали, конечно, раньше. Оказались, волки. Один лейтенант, а те - обер-фельдфебель,   унтера разные и штабсы. Заканчиваю, ма. Жив-здоров. Пока. В.Л.


  19 декабря 1944 года
С Новым годом!
С новым счастьем!
Со скорой победой!
Дорогая ма!
Получил от тебя  два письма, за которые очень благодарю. Узнал из них много интересного и сразу пишу ответ. У меня все по-старому, все в порядке.
Погода у нас для этого времени – прекрасная. Сильный юго-западный ветер
очистил небосклон. Бледно-голубое небо и ясные дали, не затуманенные обычной осенней дымкой. Немецкий берег как на ладони. Расходятся и сходятся траншеи и ходы. Видны проволочные заграждения. Едва стемнеет – начинается пальба. И разноцветные искры трассирующих пуль стремительно и плавно несутся сквозь темноту, чертя трассы. Вчера на участке нашей части перешли два фрица – даровые «языки». И ходить за ними не надо. Скучновато немного, и наши фронтовички занимаются шутками.
Есть у нас такой чин – писарь батальона.
И вот старшины сыграли над ним такую шутку.
Подошли вечером к окошку, заглянули в землянку писаря и видят – сидит, пишет.
А над землянкой труба мирно дымится.
 Вот старшины и бросили в эту трубу зеленую ракету.
Простучала она по трубе и упала в огонь.
Писарь ничего не услышал и, ничего не подозревая, продолжает писать.
И вдруг как бабахнет в печке!
Дверца растворилась.
Из нее пахнул клуб дыма, посыпались чурки, и за ними с треском и шипением вылетела ракета страшного зеленого цвета.
Писарь выскочил из-за стола и кинулся к двери.
Стена!
Писарь кинулся в другую сторону – опять стена.
Коптилка потухла.
Писарь окончательно потерял голову и как заполошный заметался по землянке.
Заглянули старшины в землянку и видят: носится писарь по землянке, а за ним с шипением и треском гоняется ракета и светит зеленым светом.
То-то была потеха!
На другой день весь батальон без животов остался.
Теперь насчет групповой фотокарточки.
Не хочется, ма, мне рисковать ею, а тем более резать. Никуда она у меня не денется. Вернусь, ма, тогда, пожалуйста, передам в твое полное ведение – что хочешь, скажу, то и делай с ней.
А Шуре, ма, я письмо написал.
Отослал я его в начале ноября. Теперь уже она должна его получить. А насчет нахлобучки то, ма, передай Шуре – пускай пишет, и не одно-два, три письма! На фронте получил письмо – праздник! – пускай почаще пишет. Впрочем, я ей сам напишу.
Передавай, ма, привет семье Смирновых и Гавриловых. Где и что Миша? Почему он не пишет? И ты не пишешь про него. Вале написал, но ответа не получил еще. Получила ли 580 р. и потом еще 530 р. (рублей)? Получила ли фото? Аттестата выслать не пришлось, нет бланка. Будут – вышлю тотчас.
Как живешь, ма?
Как здоровье?
 Я жив и здоров.
И совершенно спокоен за будущее – наша правда и наша сила.
Про меня не беспокойся – были бои и жестокие бои, не тронула пуля, не зацепил осколок и не зацепит, а зацепит – вылечимся.
 Есть люди по пять-шесть раз раненые и опять воюют.
 Есть с 1941 года на фронте и живы.
Значит, у меня шесть ран и три года в запасе.
До свидания. Целую. В.Л.



7 февраля 1945 года
Восточная Пруссия

Пишу это письмо в разбитом доме одного из прусских селений. Стекла выбиты, стены поцарапаны осколками, в черепичной крыше зияют сквозные дыры. Это селение взято нами с жестоким боем. Выбитый немец засел теперь в километрах двух от села. Мой взвод по одной «тяжеловесной» причине задержан в селе, и теперь, ма, у меня есть время написать что-то похожее на письмо.
Получать, ма, твои письма стал исправно.
Получил, например, 148-е и 151-е, а 150-е нет, но и это, считаю, более менее на что-то похоже, так как несколько предыдущих писем тоже получил.
Получил фотокарточку, за которую тебе очень благодарен.
Передай, ма, привет Смирновым, что Валя ранен знаю.
Ему и Павликову уже давненько отправил по письму.
Получил, ну и прочитал, конечно, твои стихотворные письма, насчет ответа в этом же духе, то придется, ма, подождать до взятия Берлина. А сейчас со временем плохо. Не разбираем ни дня ни ночи, работаем не покладая рук.
Между прочим, в тылу лучше следить за ходом событий. Здесь мы только знаем за свой маленький участок, а что на других с опозданием узнаем, газеты не поспевают за нами. Точнее сказать, почта не успевает подвозить их нам.
Как твои, ма, дела?
Мои, как видишь, не плохи.
И жив и здоров, болеть не собираюсь.
Когда Берлин возьмем, домой приеду, а раньше, ма, пожалуй, не жди.
Да, запиши повыше: ступил я на немецкую землю
24 января 1945 года
в 9 часов 50 минут.
До свидания, ма.
Крепко, крепко целую.
В.Л.

Оригиналы приведенных выше писем я хранил более 40 лет. Недавно я передал их на хранение в Калининградский государственный областной архив (как известно, Калининград – это бывший Кёнигсберг, город-крепость, расположенный в бывшей Восточной Пруссии).

Из письма Б. М. Михайлова от 9 октября 1989 года: «Ваш отец, как мне рассказал Павликов Георгий, был командиром взвода 45-миллиметровых противотанковых пушек. Это я бы сказал, самые-самые трагичные солдаты войны («самее» не было!). В пехоте 1944-1945 годов их звали: «Прощай, Родина!», «Гроза врагу и смерть расчету», «Длинный ствол – короткая жизнь»…

А сколько пушек было во взводе?
Две пушки.
Только – две!
Или всего-навсего – две.
Взвод состоял из двух расчётов 45-миллиметровых орудий в составе восьми человек каждый. Что это за орудие? Длинный-длинный ствол на колёсах, небольшой лафет. Пока одно орудие стреляет, другое заряжают… Не укрыться, не спрятаться, не переждать. Огонь! Огонь! Огонь…

То есть каждый бой для расчетов 45-миллиметровых пушек был последний. Пушечки выкатывались на прямую наводку. Кто быстрее? Кто – точнее? Кто?.. Кто там остался в живых? Тишина. Санитары собирали тела убитых и раненных артиллеристов.   

Из наградного листа на имя Владилена Ивановича Ляха от 28 февраля 1945 года: «В боях  с 22.1.45  г. в районах города Едвабне и при преодолении сильно укрепленных  оборонительных рубежей в районах станции Рудшанни и Лаунау, находясь с орудиями своего взвода в боевых порядках пехоты и огнем их содействовал успеху наступательных боев. За время боев огнем орудий его взвода уничтожено до 10 пулеметных точек, 5 минометных точек. Разбито до 30  повозок с боеприпасами  и другим грузом  и 3 автомашины противника. Во время боев лейтенант  ЛЯХ всегда находился на огневых позициях орудий. 13.2.45 г. тяжело ранен».

Фронтовая математика.   
Каждое орудие его взвода, иначе говоря, каждый ствол из имеющихся двух орудий, уничтожил точным огнём пять пулеметных точек, два или три минометных расчета врага,  до пятнадцати повозок с боеприпасами и другим грузом, одну или две автомашины противника. Взвод Владилена Ляха активно содействовал успеху наступательных боев пехоты в Восточной Пруссии. Подвиг, который остался практически незамеченным.

Наградных листов на имя Владилена Ивановича Ляха было два.
Он был представлен к награждению орденами Отечественной войны 1 и 2 степеней.   Один орден (росчерком карандаша штабиста) почему-то заменен на орден Красной Звезды.   Другой орден, орден Отечественный войны 2 степени, по справке Центрального архива Министерства обороны РФ, значится неврученным.

Примечание: видимо, в военном училище моего отца стали называть более простым и понятным именем Владимир. И это устное народное творчество перешло в документы. В 1951 году отец даже был вынужден обратиться в суд, чтобы установить юридический факт принадлежности орденской книжки и других документов Владилену Ивановичу Ляху, имя Владимир указывалось ошибочно (определение нарсуда 1 участка Ставропольского Куйбышевской области от 23.03.1951 года). Выбыл из рядов Красной Армии в связи с ранением, полученным на поле боя, уволен в отставку приказом Степ. ВО №0235 от 31.12.1945 года (справка Центрального архива Минобороны РФ).


3

А что же стало с мечтой отца стать писателем или поэтом?
Владилен Лях окончил после войны техникум. Участвовал в соревнованиях шахматистов. И даже стал чемпионом Айыртауского района в 1953 году. Женился. Супруга Мария Арсентьевна Васильева. Родилась дочь Люба. А потом на свет появился я, автор этих строк. Есть единственная семейная фотография, где мы все вместе. Однако отца я, извините, не запомнил. Мать рассказывала, что отец, когда у него уже отнялась речь, к нему уже в палату никого не пропускали, она стояла, заплаканная, в дверях, показывал ей отяжелевшей непослушной рукой какой-то знак. Он поднимал руку, показывал два пальца, знак Y. Она плакала и ничего не могла понять. Когда отпустила горечь утраты, она стала размышлять, что же это могло означать? И вдруг поняла: сыну в тот день, 8 марта, исполнялось два года! Отец умер на следующий день, 9 марта 1960 года.
Очень долго на вешалке сиротливо висела офицерская шинель.
Глядя на неё, я начинал почему-то кукситься и тихонько плакать.
Помню картонную коробку, наполненную записными книжками и общими тетрадями с литературными текстами отца.
Рукописи, к сожалению, не сохранились.
Война убила мечту отца.
Но точку ставить рано.
Сейчас на правильное имя отца оформлены каталоги в крупнейших библиотеках мира как автора книг, изданных в Сибири. Трилогию «Твои чемпионы, народ!»  и ряд других книг я подписал именем отца. Книги включены в фонды национальных библиотек Франции, Китая, Германии, США, Украины, Казахстана, в Библиотеку Президента РФ… По мотивам документального романа «Долгий бой с тенью», одному из произведений трилогии,  снят фильм «Анатомия чемпиона» (режиссер В. Головнев). Фильм стал победителем и лауреатом двух международных фестивалей документального кино. Его можно посмотреть в открытом доступе в Интернете. Мой рассказ «Тайна красного короля» стал победителем двух питчингов «Культбюро» и «Кинопроба» в Москве и Екатеринбурге, вошел в лонг-лист питчинга XXXVI Московского международного кинофестиваля (отобран комиссией из более чем 350 заявок), затем включен комиссией кинофестиваля в шорт-лист и стал победителем в номинации «Лучший игровой проект» (рабочее название фильма «3000 метров»). Жду смелых продюсеров и режиссеров. )))
Вот такой воздвиг я памятнику отцу-фронтовку, участнику боев в Восточной Пруссии. Надеюсь, и вы, уважаемый читатель, вспомните одного из героев тех грозных событий добрым словом.   Мой отец не сдаётся, он ведет бой…
Спасибо!

Ян Владиленович Лех.


На сохранившихся снимках: Владилен Лях среди курсантов Ташкентского военного училища (верхний ряд, второй слева), 1943 год;  младший лейтенант Владилен Лях, первое офицерское звание отец получил в 18 лет, 1944 год; Владилен Лях в мирные 50-е годы, чемпион района по шахматам; семья Владилена Ляха,  супруга Мария Арсентьевна Васильева, дочь Любовь, сын, автор очерка об отце, начало трагичного 1960 года (опубликован с настоящим очерком).