Вэвэшники

Я не служил в Афгане, но о том, что жизнь - копейка, я понял в армии, во внутренних войсках. Казалось бы, почему…Тыловые войска, конвойники. Подумаешь, зону охраняли. Но вот кое-чего насмотрелся.

Конечно, я не на луне вырос, и раньше бывали случаи разные, то пацан лет одиннадцати, мой ровесник, песком завалился, когда пещеру рыл на обрывистом берегу канала, то две девчонки, маленькие совсем, беленой отравились. Да много чего было, жизнь есть жизнь. Мы все подвержены риску смерти с самого рождения. Но не так наглядно, и не с такой периодичностью это происходило, как в армии, всего-то за два года.

Поначалу удивился, когда на КМБ один из сержантов сказал: «А я не боюсь, убьют, так убьют».

Я ещё подумал тогда: «С чего это он заявил, мы же не на войне».

Но оказалось, что резон в его словах был, точнее, это был не понт. Он на самом деле вполне допускал, что может погибнуть. И вот почему: внутренние войска – это войска, всегда выполняющие реальные боевые задачи.

 А если войска конвойные, соответственно, один другого, хотя и на законных основаниях, временно, но лишает свободы. Отсюда возникает противостояние.

Первое резонансное событие, связанное с гибелью солдата, застало нас в сержантской школе. Там, в актовом зале учебного подразделения, состоялся трибунал над прапорщиком, который будучи начальником караула на одном из выводных объектов в Кежме, застрелил из пистолета солдата-повара.

Этот прапорщик был полным отморозком. Часто приходил в казарму пьяным ночью и поднимал роту по тревоге, заставлял отжиматься на снегу в сильный мороз.

После учебки меня направили именно в этот батальон, в ту самую роту. Сослуживцы солдата, те, кто находился тогда в карауле, уже конкретно рассказали, как всё было. Прапорщик опять напился вдрызг. Когда смена ушла  меняться на посты, часовой КПП выбежал машину пропустить, он без всякой причины достал пистолет и выстрелил.

В вагончике, выполнявшем роль караульного помещения, в деревянной обшивке осталась вмятина от пули. Когда я ходил на этот дальний объект в караул, не раз в задумчивости рассматривал её.

Потом произошёл случай в Арейске, это в тридцати километрах от Красноярска. Зэки обвешали Урал стальными листами и пошли на таран основного ограждения. Солдат на тропе наряда, выставленный для усиления караула в условиях плохой видимости, не растерялся, пристрелил пытавшихся совершить побег, когда они выскочили прямо на него.

Затем в Кежме двое подследственных, находящиеся в местном ИВС, разоружили милиционера и сбежали. Нас привлекли к поискам. Их быстро выследили в лесу неподалёку от райцентра, буквально в двадцати километрах: один местный житель возил им на мотоцикле продукты и выпивку.

При задержании один-то спал пьяный, а второй проснулся и достал пистолет, стал целиться. Тот самый милиционер, опередив, прострелил ему голову, от затылка ничего не осталось. Его можно понять.

Далее у меня в карауле на лесозаготовительном участке зэку раздробило таз, когда он встал между двумя трелёвочниками, чтобы накинуть трос. Один из тракторов не заводился, хотели завести с толкача. Тракторист вместо одной скорости включил другую, трелёвочник расплющил зэка об другой трелёвочник.

Я до сих пор помню этот крик, даже, скорее, рёв. Мы ещё подумали тогда, что это медведь зарычал.

Быстро вызвали машину из батальона. К счастью, этот зэк остался жив. Где-то через полгода он снова вышел на объект на работу. Бледный, бледный и худой. Но он даже не хромал, хотя видно было, что передвигался ещё с трудом. Врач, который сделал ему операцию в отдалённом таёжном селе, оказался прекрасным специалистом.

И, наконец, ещё один случай, который я запомнил на всю жизнь, тоже произошёл буквально на глазах.

Время было вечернее, но ещё светлое. Находясь в ленкомнате своей роты, мы услышали выстрел. Сразу прильнули к окнам и увидели суету на территории внутреннего караула, располагавшегося рядом со зданием нашей казармы.

Мы, конечно же, выскочили на улицу. И увидели, как из караульного дворика на плащ-палатке вынесли солдата без сознания. Он был бледен, глаза закрыты, а из открытого рта вытекала пузырящаяся розова, розовая пена. Кистью руки, что выглядывала из плащ-палатки, он делал бессознательные движения, сжимая и разжимая её, будто стараясь что-то загрести.

Это был самострел. Младший сержант с нашего призыва, звание получил на кратких двухнедельных курсах, после чего его распределили в другую роту. Там он, мягко говоря, не пришёлся ко двору. Истинные причины, конечно, известны только ему. Когда в очередной раз он пошёл помощником начальника караула, то зайдя в туалет, приставил автомат к своему телу и выстрелил в бок.

К счастью, и он выжил. И тоже не было его где-то полгода, лежал в госпитале. Приезжал его отец, фронтовик, выступал перед солдатами нашего батальона. Говорил о том, что такие поступки неприемлемы даже на войне.
Его сына простили. Разжаловали, но уголовное дело не возбудили. Дослуживал контролёром, без оружия. Он и так был маленького роста, а после ранения вообще осунулся вдвое.

А сколько у нас было случайных выстрелов…

А один раз в моём же карауле солдат, таджик по национальности, чуть не перестрелял зэков. Во время съёма они начали привычно его подкалывать, подшучивать над ним. Выглядел он не особо воинственно, только полгода тогда прослужил к тому же, будучи невысокого роста, в форме не по размеру, сидевшей на нём мешком, давал острым на язык осуждённым повод для насмешек.

В очередной раз он не выдержал их словесных издёвок и в ответ на их шуточки передёрнул затвор, дослав патрон в патронник, и крикнул: «Перестреляю всех, шакалы!»

Я как раз рацию в караулке собирал, вещи все наши караульные в чемодан специальный складывал, услышал панические крики подопечных жуликов. Выбежал из караульного помещения и увидел такую картину: перепуганные зэки, человек двадцать, глаза по семь копеек, и такие же, не меньше, глаза, разъяренное лицо моего солдата. Подошёл быстрым шагом к нему, отстегнул магазин, достал патрон.

Там время на секунды шло. Одно только неправильное слово со стороны перепуганных, что-то выкрикивающих в суматохе зэков, и он мог нажать на курок.

Потом в зоне очередное ЧП: молодой осуждённый убил в штрафном изоляторе бывалого зэка, с которым они находились в одной камере. Тот, что постарше и поздоровее, якобы пытался его изнасиловать, домогался. Ночью молодой его прирезал маленьким ножичком. Сначала ударил в область шеи, а потом нанёс ещё множество ран. Когда спросили его, зачем всего сокамерника истыкал, он ответил, что ему всё время казалось, что тот шевелится и встаёт.

Бывали и курьёзные случаи. Однажды к нам на ЛЗУ приехали пьяные: и водитель, бывший зэк, и проверяющий, прапорщик из нашей роты, его пасынок. Пришлось ехать с пьяным. По дороге он в кювет нырнул, в кузове, считай, больше тридцати зэков да пять человек охраны. Ладно, что зима была, снегу много, машина не перевернулась. Хотя забурился он глубоко. Вытащили его второй машиной. 

Но больше всего меня и тех, кто со мной окончил сержантскую школу, поразил случай с Игорем Задонским. Мы вместе с ним в учебке служили. Он был из Новомосковска. Интеллигентнее и добрее его в нашей роте я никого не знал.

Мы тогда полтора года прослужили. На вечерней поверке зачитали, что во время разряжания оружия в посёлке Енисейск погиб сержант Игорь Задонский.

Надо сказать, что на вечерней поверке нам постоянно доводили сводку всех происшествий дивизии, а иногда и обзор из других округов.

Так мы узнали о случае в Сосьве Свердловской области, когда зэки вошли в доверие к солдату, а потом зверски его убили, забрали автомат и сбежали.

Много чего до нас доводили. И про стрельбу из автоматов на дискотеках, и про расстрелы солдатами своих караулов.

Зачем я это написал? Чтобы сказать, что вот какая служба героическая у нас была? Нет, не для этого.

Как сказал Евтушенко: «Дай бог не вляпаться во власть и не геройствовать подложно…» Я помню эти его слова.

Хотя у нас, у мужиков, есть такое, знаете, хочется всегда показать, что ты мужчина, самец, а не так себе. Отсюда и значки все нацепляли, заслуженные-не заслуженные, перед дембелем. А уж как все рассказывают про свою службу, правда, за исключением тех, обычно, кто воевал, по-настоящему воевал, как в Великую Отечественную.

Помню, на дембель собрался, тоже хотел комплект значков нацепить, да где их больно-то возьмёшь в тайге. Нашёл лишь два: «Отличник Советской армии» и «Специалист 3 класса». С двумя и поехал домой. В Оренбурге патруль высмотрел меня на вокзале прямо в зале ожидания, я там сидел на деревянном стульчике в расстёгнутом кителе. Офицер начал проверять по военному билету,  но оба знака были мною заслужены. А то бы сняли.

Нет, конечно, и я не герой, и мои сослуживцы не герои. Но мы служили, а не прятались за мамкины знакомства или папкины деньги. Служили там, где было приказано.

Я-то даже на вышке не стоял, был младшим командиром, мать твою так. А пацаны стояли. В пятидесятиградусные морозы, бывало. Приходили, магазины не могли отстегнуть от автоматов, я им снимал их, передёргивал затвор, делал контрольный спуск.

А сколько в розысках времени провели…
Правда, иногда приходилось искать не зэков, а своих же сослуживцев. Один раз даже с боевыми патронами искали парня. Ушёл с поста с автоматом. Не стал мелочиться. Что у него на уме, кто знает…

А он автомат в парке закопал и хотел улететь домой на самолёте. Земляк мой, на полгода моложе призывом. Потом так и ходил на вышку, как и до побега.

Мы не воевали, но мы и не просто служили, не по учебным тревогам поднимались, а несли боевую службу, участвовали в боевых операциях.

И очень это неприятно, когда нас до сих пор обзывают "вертухаями" или «козлами-вэвэшниками», причём не уголовники, которых мы охраняли, а простые гражданские. Это даже не просто подло, это мелко и трусливо, по-крысиному. Сам слышал, как вслед нам произносили, не громко, а так полушёпотом: «Козлы-вэвэшники». И говорили это несовершеннолетние малолетки, ещё не служившие.

Вот она благодарность от тех, ради кого мы  и служили, от народа, как говорится. Давно это было. Сейчас уже солдаты и не охраняют зоны. Но такое не забывается.