Пурпурный а... Часть 2. Глава 1. Адольф Карлович

               
               
       Двадцатый век, тот же.  Те же девяностые годы и тот же мегаполис, той же Восточной Европы (см. Предисловие к первой части – Расск.1. Гл.1...).  Месяц спустя после  выстрела того же гранатомёта (в том же коттеджном посёлке), тот же  Адольф Карлович  невзирая на хищение фамильной реликвии , из-за которой он  продолжал мучительно страдать, вернулся к своим  неоглашенным листам. Случилось это  потому, что в один томительный вечер к нему постучался  Василий Александрович –  сосед через два дома, дед  Рикардо (того же), он же тайный читатель «манускрипта».  И пришёл он к негласному автору не с пустыми руками, а c самим романом в руках и рецензией к нему, устной. Сели они вдвоём за круглым столом и вступили в долгую беседу, не без диспутов, не острых.  И, между прочим, читатель сказал:               
       –  Роман твой  –  исторический, но для истории  странноват: ни времени, ни имён, одни кликухи.., принцесса, короли какие-то нереальные.., дельцы, рабы... Из наших – никого...  Но о мире и войне  написано настырно, местами  красиво...  Лет десять назад за такое, с какими-то нашими героями, давали лауреата, члена..., и даже премию. А сегодня, завтра... Кто знает?...
       – Василий Александрович, Ваша оценка меня нежданно обрадовала, и неважно, понравится ли эта работа кому-то ещё. Я даже не подозревал, что эта писанина может претендовать на высокое имя «Роман», да ещё и « Исторический». Вы так решительно и убедительно определили её как произведение!... 
       – Я, конечно, не литератор, не рецензент... Может слегка перехвалил, но не льстил... Кроме того, читал я не один. Марья Рикардовна, супруга моя, больше меня восхищена вашим романом, пусть даже в нём не диктует дух нашего классика.  И это не всё.  Она настоятельно рекомендует Вам продолжить писание...               
       Адольфу Карловичу и неоткуда было восполнить свои листы духом славянского классика. Он, как и многие из его предков, родился и прожил жизнь в России, но в нём сохранилось кое-что от  германцев.   
               
               
       Ещё при царе Петре его пра-пра..-дед и пра-пра..-бабушка приехали в Россию из далёкой Баварии. Приехали они на большой дорожной карете, сопровождённой телегами с механизмами мануфактурного дела. Наладив производство  железных силовых инструментов, они прижились на новом месте, детей породили... Их дети росли, женились, детей своих порождали ...               
               
       В дни второй русской революции потомки баварского иммигранта, которых можно было считать на пальцах одной руки, радовались близости свежих ветров. Потом залп «Авроры»  их встревожил, но чемоданы они не стали паковать.  Довольно состоятельные, но не чересчур богатые, они гордились своим подданством, Россию истинно почитали, желали ей добра и процветания. Кроме того, сами они (кто больше, кто меньше) симпатизировали РСДРП, не говоря о том, что один из них являлся активным членом оной партии.
               
       Это был Карл Адольфович: молодой человек с законченным юридическим образованием, убеждённый противник войны, эксплуатации,  дискриминации...  С малых лет идя по стопам деда Карла Адольфовича Старшего , с 14-ти лет он увлекался санскритом. Годами, узнавая себя в лице внука, дед обращал на него всё больше внимания. И в один день, в строгом секрете, дед рассказал внуку одну писанную на санскрите историю:
               
               
       Произошло это на старом Востоке, давным-давно, когда на Западе люди ещё жили в пещерах, а цивилизованный Восток  жил разделённый на две крупные империи. Тогда те империи находились в самом разгаре  войны, и та повторимая долгая война набирала таких размахов, что ставился вопрос о выживании цивилизаций на Земле обитанной.  В день решающий, на обеих сторонах широчайшего поля, две миллионные армии строились в боевом порядке, а за буграми прятались резервы из десятков тысяч...       
               
       Пред самим сражением верховные главы двух империй (они же императоры), на белых лошадях, в сопровождении своих генералов и советников, поскакали на середину поля.  Выступили со своими речами императоры, генералы и советники. И выражались они все в пользу битвы. Только один, невзрачный советник, настоял на мир, всё пытаясь убеждать остальных в том, что на весь Восток, как никогда раньше, стоял вопрос «быть или не быть».  Но вельможи с генералами не послушали его, и повернулись они спинами к врагам, чтобы уйти к своим вскипающим войскам. И тогда неважный мудрец вытащил из-за пазухи  три  камня, сложил их в одну ладонь и поднял ладонь к солнцу. Уходящие остановились,  словно окаменелые, не двигались какое-то время, а потом, все до единого повернулись к мудрецу и стали смотреть на ослепляющие адаманты, непонятной  силой притягивающие их к старику. И это было не всё. Императоры стали светлеть в лицо...  Они приблизились друг к другу на много больше позволенного хлопая друг друга по плечу... И стали они мирно смотреть друг другу в глаза, по доброму обнимаясь. Такое же произошло с генералами, но того было мало. Самый молодой из генералов ринулся к своим воинам с сообщением дня, века и всего того тысячелетия. Также поступил другой генерал, на другой части поля брани. Передние когорты сторон двинулись с места, а за ними остальные.  И невозможный мир овладел долиной битвы, холмами окружными...               
               
       После явления свету благородных камней  большие и малые народы долго жили в согласии. Адаманты, творящие не только мирные, но и другие целительные сверх чудеса, по договорённости хранились сто лет в одной империи, сто лет в другой... Охранялись они бережно и по всем строгостям, но в конце концов исчезли. И никто не знал когда и как они пропали, и никто не отдавал приказа об их поиске...  Императоры стали болеть лихорадочной тоской по победам, мужчины империй стали терять чувство мужества...  Народы плодились и плодились, и уставшие поля уже не могли их кормить, а на Западе редкие дикари только спускались с деревьев.  И опять пошли войны.  По началу две империи между собой не конфликтовали, а расширялись на Юг и на Север. Когда пришло время двинуться на Запад, империи объединились силами, коронами...               
               
       Годы спустя, перед самой смертью, дед Карл Адольфович поговорил наедине с внуком Карлом и вручил ему адамант пурпурного цвета, когда-то за большие деньги приобретённый пра-пра...дедом  на одном  шумном аукционе.               
               
       Той тайной реликвии, в девятом поколении охраняемой его родом, по слепой убеждённости  членов того рода, в будущее – будь оно близкое, либо далёкое –  предназначалось важнейшая роль в спасении мира от окончательного разрушения.  После смерти деда, и после третьей русской революции, молодой Карл Адольфович – уже не такой активный член уже легально действующей партии – не раз думал открыть соратникам тайну адаманта. Но пролетарии стали проливать много невинной крови.., не то ожидал он от самой гуманной власти...
               
       В первые годы советов потомки давешнего баварского иммигранта  добровольно отдали государству свои излишки и смиренно стали строить новую жизнь. Тем не менее, кое-кто из них трудился и на Беломорканале.
               
       Сам Карл Адольфович остался нетронутым в новой старой столице, женился, сына Адольфа породил и стал воспитывать его в духе нового времени и, в четырёх стенах, в духе деда  гуманиста. Адольфик рос умным и порядочным мальчиком, в очках, уже с видом врождённого интеллигента...   
               
       В  тридцать седьмом году, «когда миллионы скрытых врагов решили изнутри покончить с новым миром», семилетний Адольф стал мужчиной в доме, единственным... И это было не всё. Как только началась война с фашистами,  в школе и на улице он получил второе имя – некрасивое, позорное, от звучания которого ему самому тошнило. С именами он в конце концов смирился. Смирился он и с отсутствием отца, и не только. Была война.  
               
       Вернулся Карл Адольфович из длительной командировки лет через десять –  беззубый, седой, худой и  больной,  но, в глазах – с большим желанием жить. И стал жить он с семьёй.  На чёрных работах работал, жену чем мог и радовал,  на досуге с сыном долго беседовал...               
       Лет пять продержался Карл Адольфович на ногах, пока дальняя и длинная командировка не дала о себе знать. Перед уходом в другой мир, умирающий передал сыну, на хранение, семейную реликвию.               
               
               
       ... И вот. Спустя многие, многие годы Адольф Карлович –  почётный  работник культуры, бывший зам директора архива центральной библиотеки, заслуженный пенсионер.., впоследствии нелепого мелкого разбоя достиг пика разочарования,  им неиспытанная  даже в горькой детской жизни.  Исходила та скверная  безвыходная ситуация (как уже известно из Предисловия к Первой Части) от его совести, безжалостно давящей на душу, сердце, мозги.., и даже на почки.
               
       Девять поколений его рода смогли сохранить камень к приходу лучших времён, а он оплошился, да ещё как!... Хуже всего было то,  что он не мог надеяться на какое-то сыскное учреждение, а на частных сыщиков (которых за годик-два развелось больше чем в самом Нью-Йорке) тем более – ему нечем было платить за их недешёвые услуги, и он им тоже не доверял.
               
        У Адольфа Карловича сын не бедно жил в Америке, дочь жила в Австралии, тоже не бедно. Но он давно отказался от их материальной поддержки, тем самым пытаясь доказать, что и на родине можно жить, что человеку много не надо... К тому же, они не знали о камне.., а отец и  не  думал ввязывать детей в опасное (на его взгляд) криминальное дело.               
               
        Оставался Рикардо, днём и ночью бегая за старыми и новыми бандитами...               
На него Адольф Карлович тоже не имел права надеяться. Правда, молодой следователь один раз посетил его, о приметах «почтальона» расспрашивал... Это как-то обнадёжило, но с тех пор Рикардо не явился и не звонил.
               
        И страдалец ещё глубже опустился в убивающую депрессию. Недели три, как не выходил из квартиры... Зачем?...  Он почти ничего не ел, аппетита – никакого...  
               
        Конечно, визит Василия Александровича немного взбодрил его, и он, чтобы совсем не умертвить больной дух, взялся за чтение собственного романа. На листах он стал замечать ошибки, повторения, чересчур длинные фразы, но он не стал ничего исправлять, изменять, упрощать. Все те недостатки (до невозможности странно) его заинтересовали. И он, особо не вникая в содержание текста, охотно погнался за неисправимыми  пробелами...               
               
        Дня чез три-четыре цепкие стрессы стали давать слабину, и Адольф Карлович  осмелился переступить порог собственной затхлой "тюрьмы". Прошёлся он по уличкам, скверикам... Отовсюду на него взирали хмурые  болящие лица... Он опять ощутил вину за страдания людей, и тут же зашел в первый встречный магазин.               
        Вышел он оттуда с полной  звенящей стеклом сумкой,  вернулся в свой тихий            "карцер" и, простейшим народным приёмом, взялся лечить рецидив ментального недуга.