Гибель дивизии 48

                РОМАН-ХРОНИКА

                Автор Анатолий Гордиенко

  Анатолий Алексеевич Гордиенко(1932-2010), советский, российский журналист, писатель, кинодокументалист. Заслуженный работник культуры Республики Карелия (1997), заслуженный работник культуры Российской Федерации (2007).

Продолжение 47
Продолжение 46 http://www.proza.ru/2020/02/09/1725

                «... финны почти прекратили атаки. Они ждут, когда мы подохнем с голода...»

                «23 февраля, пятница. День Красной Армии

  Проснулись мы от грохота снарядов. Разрывы были совсем рядом. И не ясно, как быть: забиться ли в угол землянки, укутаться шинелью, заткнув пальцами уши, или бежать вон, прятаться в снежной траншее. Первое, что хочется делать, – бежать, и скорее. Выбежишь, упадёшь в траншею, и вот уже над головой шипит осколок.
Все бегут, я остаюсь. Верю в судьбу. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет.
Ба-ах! – пушечный выстрел, и вот уже снаряд здесь. Значит, бьют рядом, прямой наводкой. Так и было. Позже выяснилось следующее. Финны никак не могут подавить наши танки, точнее, танковые пушки. Они стоят тут рядом и очень помогают нашим бойцам в траншеях. Из-за их меткого огня финны почти прекратили атаки на нас. Последние дни – только редкий обстрел. Они ждут, когда мы подохнем с голода или окончательно обессилим, и тогда возьмут нас голой рукой.

  Когда взрывы отдалились, я выполз из землянки. На дворе не очень морозно, дело даже пошло к оттепели. Огляделся: впереди и слева были развороченные палатки, рогатули. Над одной большой палаткой курился дым. На дороге и в перелеске лежали убитые. Вернулся в земёлянку. Подышал и назад. Хорошего понемногу. Приполз Гультяй, за ним вернулись другие. Короткое совещание. Проверили винтовки. Перемотали портянки и короткими перебежками подались на южную сторону обороны, она к нам ближе всего. Бойцы приняли нас безо всяких возгласов удивления или одобрения. Показали, где встать. Все ждали наступления финнов. Изредка мы вели огонь, но так, не по целям, а для острастки. Не забывали экономить патроны.
По правую руку изредка шла пулемётная стрельба, лупили два наших «максима».
Выли мины, и мы падали на дно снежной траншеи. Заметил, что все прикрывали голову, затылок двумя руками. Зачем? Вскоре обстрел прекратился. Нервное напряжение стало спадать, и снова горло сжала железная клешня. Хочу есть! Хочу есть! Через три часа мы вернулись в землянку, подтопили печку, чёрт с ним, пусть летит мина, уже ничего не страшно. Скорее кружку кипятка, пусть даже пустого, без заварки, и сухарик за щеку. Глаза закрыть и сидеть. Ни о чём не думать.

  Снова бьют пушки финнов. Считаю секунды от выстрела до разрыва снаряда. Понимаю – орудия где-то рядом. Так и вышло: финны ночью подтащили к нашим траншеям деревянные щиты из брусьев. Толкали их вперёд по снегу, видимо, они поставлены на полозья, затем тоже на полозьях подтянули 76-миллиметровые полковые пушки, захваченные у нас, те, что на больших деревянных колёсах, и стали бить метров с трехсот по нашим неподвижным танкам прямой наводкой. Перечитал написанный абзац. Вышло как-то непонятно. Дело вот в чём: в тех толстых щитах были прорублены отверстия для стволов пушек, щиты прикрывали артиллерийскую обслугу от наших винтовок и пулемётов. К полудню финны угробили почти все наши танки. Уцелели пять или шесть машин, точно пока никто у нас в землянке не знает. Это конец. Вся надежда нашей обороны, вся её огневая мощь – танковые пушки. Наши 122-миллиметровые гаубицы молчат – нет снарядов. Иногда огрызаются противотанковые «сорокапятки» да стоящие недалеко от нас в капонирах полковые 76-миллиметровые орудия.

  Ближе к обеду приполз Рыбаков с ординарцем, он теперь, как заместитель Разумова, всё чаще ночует в штабной землянке. Приполз, чтобы сообщить: возможно, вечером пойдём на прорыв. Кондрашов и Кондратьев, видя такие наши потери, послали командующему 15-й армией Ковалёву и члену Военного Совета армии Ватутину резкую шифровку. Рыбаков прочитал её по памяти:
«Погибаем. Катастрофа началась. Требуем разрешения на выход. Дожидаемся до 16 часов. Кондрашов. Кондратьев». Наступил обед, да обеда, собственно, никакого не было. Попили пустого кипятка, съели по сухарику. Вечером – то же самое, но я не выдержал и откусил сала. В сумерках, когда утихла пальба, пришёл Николай Васильев, сосед-гитарист. Гультяй в потёмках не узнал его, решил, что это посыльный из штаба, и разбудил нас молодецкой командой: «Подъём! В ружье!»
Мы вскочили, готовые идти прорывать финскую линию окружения. Но Николай горестно сообщил, что час назад они выпустили последний снаряд.

  В полночь к нам пришёл Гапонюк. Разбудил меня и Рыбакова, достал из-под полы фляжку, в которой ещё что-то плескалось.
– С праздником!
– С праздником!
На Исаака трудно было глядеть: руки тряслись, щека дёргалась. Оказывается, он поцапался в очередной раз с Кондратьевым, который, по словам Гапонюка, буквально сходит с ума. Ему кажется, что в Северном Леметти всё еще сражаются его танкисты, бьётся окружённый гарнизон. Комбриг Кондратьев в ответ на поздравления с Днём Красной Армии и пожелание стойкости в борьбе самолично послал в штаб 15-й армии радиограмму, причём послал, не зашифровав её, послал открытым текстом:


  «Последние дни понесли большие потери. Необходима реальная помощь. От вас только обещания. Спасите нас. Вышлите в район развилки, что в полутора километрах от Южного Леметти, облегчённый полк, он нас выручит. Сделайте в эту ночь. Молнируйте решение. Отказ – это значит гибель». Гапонюк совал мне в руки мятые полоски радиограмм. Пройдя привычно пятернёй по грязным слипшимся волосам, он вдруг зашептал, приближаясь ко мне нос к носу.
– Ты знаешь, какая у меня шевелюра была? Ага, не знаешь. Чуб лежал тремя шелковистыми хвылями, тремя волнами. Что, ну? Что, ну? Подковы гну. А ты думал. И кочергу мог узлом завязать. Девки в шахтёрском Доме культуры с ума сходили, все мне пели «Чубчик, чубчик, чубчик кучерявый». А теперь? Исаак був парубок моторный. Где наши моторы? Где наши танки? Где мои грозные, огнемётные Т-26?

  Гапонюк остался ночевать у нас. Улёгся рядом со мной и вскоре затих. Мы с Гультяем продолжили давний спор: может ли, может ли интеллигент, в полном смысле этого слова, убить человека? Мнения разделились. Я сказал, что нет.
Долго не мог заснуть. Перед глазами стояли обезглавленные снарядами сосны. На холодных голых ветках переминались с лапы на лапу нахохлившиеся вороны. Они уже осмелели, стали своими, всё чаще и чаще летают к мёртвым.
Интересно, что чувствует дерево, когда с него слетает птица?
...Команды на выход, на прорыв не последовало».

   Продолжение в следующей публикации.