Блокадный ангел. Часть третья

    
      Часть вторая:http://www.proza.ru/2020/02/08/889

        Утром выползли на улицу. Было теплее, но ветер промозглый! И продувал насквозь. Погода мерзкая, какая-то серая, мутная. Облака низкие, и, как сказал Коля, по пузу тёмные. Ноги и руки застыли сразу.
       Почти у реки на улице увидели взломанный бомбёжкой асфальт, в домах вылетели все стёкла, и они смотрят слепо на серую улицу. Всю в клубах ещё не осевшей пыли.
       На обочине лежал ребёнок лет шести без ног. Весь в застывшей крови, а ножки в ботинках раскидало в разные стороны: одна около убитой матери, а вторая в сторонке у дороги. Ребята переглянулись и поплелись мимо.
       Дальше развалины домов, а у одного дома, как ножом отполосован целый угол. И, как в кукольном доме, на верхних этажах видны квартиры, где раньше жили люди: диван, шкаф, стол со скатертью, кровати. И страшно подумать, где сейчас сами жители.
    На реке к проруби тянулась, извивающаяся по занесённому сугробами льду, молчаливая очередь. Притащив воду, пошли в магазин.
В очереди давали дуранду. Коля сказал, что из неё получается хорошая каша. Но Ника сильно в этом засомневалась, увидев, что это плитки, спрессованные из шелухи подсолнечника.
     Потянулись серые холодные дни. За водой, в очередь за продуктами, и мечты на тёплой кухне. Синий костюм покрылся пятнами. От коптящей печки лицо и, свалявшиеся в комки без расчёски и воды, волосы, покрылись серым налётом.
      Но, главное, запасы еды постепенно таяли. Уже сварили суп из нескольких кусочков кошачьей шкурки. Ника попробовала. Ничего, есть можно.
       Она тоже похудела. Живот подтянуло, тело стало тонким. Лицо осунулось. Ведь она себе брала еды в два раза меньше, чем давала Коле. Он такой слабый, а ей нужно было, чтоб он жил! Был всегда рядом с ней!
       Однажды, пересчитав оставшиеся деньги, Коля загрустил:
      - Совсем мало осталось. Скоро не на что покупать будет, а заработать не сможем.
       - Значит, завтра в детдом проситься пойдём.
       - Думаешь, там сладко? Воспитатели строгие. И новеньких не очень-то любят.
       - Но сами не выживем.
       Он сидел, поникнув. Она погладила его по плечу:
        - Знаешь, ведь детдом могут эвакуировать. А потом и война кончится! Обязательно кончится! Жизнь хорошая и сытая настанет. В школе выучишься, работать пойдёшь, квартиру получишь. Вот увидишь, всё будет хорошо. И у тебя, и у всех людей!
        Он печально улыбнулся:
         - Ты говоришь так уверенно, как будто сама всё видела.
         И тут она вдруг разревелась! Она всё это знала! Так хорошо жила! Но, по глупости своей, попала в безвыходную ситуацию.
         Теперь он её успокаивал, а она не могла остановить рыдания.
        Наплакавшись вдоволь, спросила Колю:
        - Сваришь суп, а я оставшиеся доски притащу из сарайки.
        Перед дверью сарая остановилась. Жутко к покойникам идти! Зря она не взяла с собой Колю!
       Ладно. Жалко было его гнать на мороз. Пусть сидит в тепле. Но доски давно нужно было забрать, пока другие не утащили. Она зашла в полумрак сарая, пугливо приглядываясь к куче тряпья, которая была мёртвыми замёрзшими людьми.
       И тут же на самом видном месте увидела кусок ярко-красного пластика, на которой белым было написано:
     «В любой день в 19.00. Но только ты одна!  Эту красную панель возьми с собой. Папа»
      Папа, папочка! Он был здесь, он её заберёт с собой! А она много дней не заглядывала в этот страшный сарай – могилу. Наконец-то, она вернётся домой! Домой, где тепло и сыто!
       Но, как же она бросит Колю? Он один не выживет. Такой слабенький! Если бы она не появилась, он бы уже давно умер. Это она могла тащить воду с реки, заносить дрова на третий этаж, толкаться в очереди, чтобы купить продукты, даже драться со слабыми взрослыми, обезумевшими от голода. И вместе теплее спать, когда утром кухня выстывает так, что замерзают остатки воды в ведёрке.
      Но уже сегодня вечером они могут оказаться дома!  И тут же вспомнила: папа говорил, что нельзя вмешиваться в историю и переносить людей в другое время, а то им в лаборатории запретят работать.
       Как же она уйдёт, а Коля останется здесь один - одинёшеник? Она, забыв о страхе, опустилась на доски рядом с покойниками.
        Вспомнила: папа говорил, что нельзя вмешиваться в историю и переносить людей в другое время, а то им в лаборатории запретят работать.
       Значит, нужно сначала Колю в детский дом определить. Прямо завтра. Может, ещё ждать придётся.
       Папа написал, что можно вернуться в любой день! Значит, она всегда успеет попасть домой. Нужно Колю устроить. А ему ничего даже сказать нельзя!
       Она вошла. Весёлый мальчик обрадованно воскликнул:
      - Что так долго? У меня суп готов. Не переживай! Правильно ты говоришь: война кончится, мы с тобой вырастем, хорошая жизнь будет.
     Расстроенная, бросила на пол принесённые доски. Ржавый гвоздь полоснул ладошку, брызнула кровь.
      Увидев её рану, Коля быстро притащил какую - то тряпку, обмыл руку и перевязал. А она, заливаясь слезами, здоровой ладонью гладила его по голове.
      Потом ела пустой суп из хряпы, заедая дурандовой лепёшкой и слушала весёлую болтовню друга о жизни знакомого мальчишки в детдоме. Что там не просто жить! Есть тоже немного дают, но не помрёшь от голода.
       Утром руку раздуло. Нужно к врачу, но она решительно объявила:
       - Иду к директору детдома. А ты оставайся пока дома.
      Детских домов было много. А сирот ещё больше. Ника упорно искала возможность пристроить Колю, чтоб он выжил. Спрашивала у самых слабых ребят, как им живётся. И все сначала молчали, а потом говорили, что еды не хватает, подозревали в воровстве завхозов, воспитателей и директоров, жаловались на товарищей, обижающих и отбирающих еду.
      Наконец, дохленький малец, встреченный ею уже по дороге домой, сказал, что в их небольшом детдоме еды тоже мало, и в спальнях холодно, но директор, Ангелина Ивановна, строгая и справедливая.
       Ника вернулась и объявила Коле, что завтра они пойдут проситься в детдом. Он тоже понимал, что другого выхода нет. Разговаривали почти до утра.
       Директором оказалась усталая измождённая молодая женщина со строгим лицом.  Она внимательно выслушала просьбу Ники и печально сказала:
       - Мест свободных у нас нет. Сирот много. Его я возьму – он действительно беспризорный и голодный. А ты меня обманываешь: у тебя родственники есть: одета ты хорошо и питалась прекрасно. Ты просто от них сбежала. Я правильно говорю?
      Ника, потупившись, кивнула.
      И вдруг директор заметила перевязанную руку:
      - Что у тебя там? Пойдём к фельдшеру.
      Та рану промыла и забинтовала:
       - Жаль, шрам останется, а зашить нечем.
    Коля надеялся, что директор сжалится и оставит Нику. Но она опять строго посмотрела:
     - Не капризничайте. Возвращайся к родителям домой, а Коля пусть остаётся здесь, он один не выживет. Мы через неделю эвакуируемся на Большую землю. Коля, попрощайся и пойдём со мной.
     Коля горячо зашептал:
     - Мы же хотели вместе! Я без тебя не хочу!
     - И я не хочу без тебя, но тебе со мной нельзя!
     Он отступил:
     - Значит, я прав, ты ангел!
     Ника поцеловала его в щёку:
      - Главное, выживи! Всё будет, как я тебе говорила! И мы ещё увидимся.
     Она стояла и смотрела, как он понуро уходил по коридору в драном ветхом пальтеце и облезлой шапке.
      Как же долго ему ещё мучится от голода и холода! Она бросилась за ним вслед.
      - Ангелина Ивановна! Можно, я с ним одеждой поменяюсь? Мы быстро! Мне ещё родители купят, а ему будет тепло!
      - А ты родителей не боишься? Тебя не накажут дома? Вещи, небось, заграничные?
       - Они рады будут, что я вернулась. Где переодеться можно? Я и брюки хочу отдать.
       - Хорошо, вот мой кабинет.
     Коля, остолбеневший от неожиданности, был почти затолкнут ею за дверь в комнату.
      - Отвернись и снимай всё, кроме трусов. Быстро.
     В минуту сбросила с себя всё: утеплённую куртку, лыжные брюки, термобельё, теплые носки, свитер и осталась только в белом платье и босиком на холодном полу.
      - Ну, что стоишь? Я замёрзну!  Давай брюки, носки, ботинки.
      Он подчинился.
      Напялила его потёртые брюки, старые шерстяные носки с порванной пяткой, сунула ноги в старые расхлябанные ботинки и затянула шнурками, чтоб не свалились. Она нахлобучила на его голову свою теплую шапку, оторвав меховой помпон. Схватила ветхое пальтишко и облезлую шапчонку.
      - Я пошла. Мы с тобой обязательно увидимся! Только выживи!
      Она, плача, возвращалась к дому. Бедный Коля! Как он ходил в этой ветхой, продуваемой всеми ветрами одежде? А ей, бессовестной, ни разу не пришло в голову поделиться с ним одеждой! Она часто мёрзла в своих тёплых вещах, а он, такой тощий, наверное, застывал совсем!
    Дома, без Коли, холодно и тоскливо. Дождалась указанного времени и, спустившись по скользкой лестнице вниз, бросилась в сарай, держа красную пластину под мышкой.
     Хотя уже было темно и жутко, но она стояла и ждала. Ждала долго, но никто не появился и ничего не случилось. Окончательно окоченев, она понуро побрела в тёмную, холодную квартиру. Разожгла печурку, доела вчерашний суп и закопалась в одиночестве под одеяло. Снился ей дом, папа, мама и вкусный борщ со свежим бородинским хлебом.
     Проснувшись, долго лежала, раздумывая, что ж ей делать. Вода пока есть, еда тоже. Карточек и денег нет, значит, идти в магазин незачем.
     Еды дня на два или, если растягивать, то на неделю хватит.
     Как хорошо было жить с Колей! Но здорово, что его взяли. Теперь, когда её одежда окончательно изорвётся, и она сама отощает, её тоже возьмут в детдом.
     Почему папа не появился? Машина сломалась? Он её обязательно починит! И за ней придёт.  Или часы показывают неправильное время?
     Конечно, часы врут! Они старые и давно сбились.
      Тогда нужно будет сидеть в сарае целый день. Но можно замёрзнуть совсем.
      Как же она не догадалась сразу? Нужно просто написать ему на красной панели, что она находится в квартире номер 30.
      Она мигом выползла из-под одеяла. Но чем написать? Ничего нет: ни мела, ни красок, ни муки, чтоб на красном было видно.
      Угольком! Точно, углём она напишет папе.
      Быстро написала и, сбежав по лестнице, положила красную пластину на прежнее место в сарае.
      Теперь нужно только ждать. Натопила печку, испекла лепёшку из дуранды, поела. За окном начало темнеть. Сердце билось в ожидании чуда.
      Семь часов, семь тридцать, восемь. Наверное, и ждать бесполезно. Она пригрелась под одеялом и начала засыпать. И сразу увидела маму, свою комнату, вдруг вошёл папа и громко спросил:
      - Ника! Ты где?
      Она кинулась к нему, а его уже нет.
От огорчения проснулась.
      Ей приснилось, что хлопнула дверь? Или это было наяву! Она вскочила и упала, запутавшись в одеяле! Хорошо, что спала одетая. Открыла дверь и громко закричала:
      - Папа, я тут!
      И сразу услышала шаги быстро поднимающегося человека. А вдруг, это не папа, а кто-то чужой? Может, быстренько постучать соседке?
       Но тут услышала радостный вскрик отца:
       - Доченька, ты? Где ж ты была?
       И вот он подхватил её на руки и быстро понёс вниз, почти вбежал в сарайку, схватил красную пластину, и они оказались в белой
кабине, так похожей на лифт.
      Стена в ней бесшумно раздвинулась, и Ника увидела расстроенное лицо мамы, которая зарыдала, когда увидела запавшие глаза, серое лицо дочери, спутавшиеся волосы, выбивающиеся из-под облезлой шапчонки, похудевшие ноги, торчащие из коротких Колиных брюк.
      Папа вынес дочку из здания лаборатории, а ребята, её гости были ещё здесь, играли во дворе. Увидев Нику, притихли и уставились на измождённую девочку в отрепьях, полчаса назад бывшую рядом с ними, толстощёкой и упакованной в стильные вещи.
     Папа просто сказал им, что она неслух и залезла без спроса, куда не следует. Сейчас Лиза их напоит чаем. Водитель развезёт по домам. Только попросил дома не говорить о происшествии.
      Потом Ника с мамой плакали, а папа их утешал. Пили чай, было тепло и светло в их комнате.
        А девочка всё время думала о худеньком мальчике Коле. Как же он живёт в детдоме? Вывезли его из Ленинграда? Жив ли он сейчас? Откусывая вкусный кусочек, хотела поделиться с ним, хотя папа объяснял ей, что он уже давно взрослый.
       - Если выжил,- подумала она.
       Через неделю Нику отпустили в школу. Она вошла в класс худенькая, спокойная и, как будто взрослая. Села за парту рядом с Митей Соловьёвым и начала тихо рассказывать, как влезла сдуру в капсулу перемещения во времени и попала в блокадный Ленинград. Вокруг собрался весь класс и все внимательно слушали о её жизни, там в осаждённом голодном городе, где бомбят улицы и умирают люди. Как голодала, ходила за водой, билась в очередях за продуктами. Как трудно выживали люди в блокаде, умирали один за другим. Как одни оставались дети, которым матери отдавали последнюю еду. Как страшно находится в постоянном холоде и голоде, когда ты никому не нужен.
        А самое главное, что нужно ценить ту жизнь, в которой сейчас они живут! Когда в зданиях домов и школ тепло, много еды, о них заботятся родители. А им нужно только хорошо учиться. Всего - то хорошо учиться!
        Давно прозвенел звонок, и в класс вошла учительница. Тоже тихо слушала этот рассказ, также, как и ребята, замершие вокруг повзрослевшей девочки.
       Ребята ей поверили. Поверил даже Денис:
        - Если ты и врёшь, то так талантливо, что верить хочется!
      А Снежана Антоновна, потом рассказав в учительской эту историю, сказала, что больная девочка сочинила очень интересную и поучительную сказку для своих одноклассников. Достоверную и трогательную.
       Нику с этих пор звали в классе Блокадницей, и она приняла это прозвище с радостью. Дружила теперь с Митей и сидела с ним за одной партой. Он оказался весёлым и умным мальчишкой.
      О Коле она думала постоянно:
      - Папа, а мы можем отправить в Колин детский дом крупу и сахар. Я могу показать, где он находится.
      Папа ничего ей не ответил. Но через несколько дней попросил показать на старой карте Ленинграда, где находится здание детдома, куда она отвела Колю. И они вместе с молоденьким высоким ассистентом Виталием Дмитриевичем долго что-то обсуждали.
      Скоро Виталик, как все его звали, прибежал к ним, и они долго шушукались с папой. И вдруг она услышала имя «Ангелина Ивановна». Когда ассистент уходил, Ника догнала его и спросила:
       - Мой Коля жив?
      Он подмигнул ей:
       - Жив твой Коля! Скоро на Большую землю отправят! А пока мы их подкормим!
        Ника обняла его:
        - Спасибо, Виталик! Ой, Виталий Дмитриевич! Простите, пожалуйста!
        Он только улыбнулся ей.
        Как-то Виталик пришёл к папе такой счастливый и радостный, что Ника удивилась. Он раньше всегда был серьёзный и малоразговорчивый. Папа называл его книжным червём.
       И вдруг из кабинета раздался громкий голос всегда спокойного папы:
       - Ты с ума сошёл! Там война! Ты зароешь свой талант учёного! Потеряешь свою жизнь? За что? Я тоже сочувствую этим несчастным людям. Но мы не политики, которые развязали эту войну! Мы учёные!  И неужели ты думаешь, что это война последняя? Войны выгодны всегда верхам любой страны, а значит они её будут развязывать! Руководители и их дети не будут гибнуть и голодать, а только получать доход!  И куда ты хочешь влезть?
        Ника на цыпочках подкралась к двери. Виталик тихо, но твёрдо ответил:
        - Я люблю Ангелину и хочу быть рядом с ней. Возьмите моё заявление об увольнении. Только прошу разрешить воспользоваться капсулой
       Дверь резко открылась, Ника чуть успела отскочить. Вышел папа, а за ним ассистент.
       Девочка догнала Виталика и сунула ему резиновый экспандер - бублик, которым папа заставлял её тренировать руки. Тихо шепнула:
       - Передайте Коле. Я помню о нём!
       И он весело ей улыбнулся.



      

       Часть четвёртая:http://www.proza.ru/2020/02/13/1013