Фото 1941 г. напомнило о гуманитарной катастрофе

Виктор Файн
Старая фотография в семейном альбоме. Семейная реликвия, которая прошла через войну, эвакуацию, разруху, многочисленные переезды. Ничего выдающегося в ней нет: первоклассники со своей пожилой учительницей. Подобные фотографии имеются практически в каждой семье. Особенное в ней одно: мальчик в сереньком пуловере, сидящий крайним справа во 2-м ряду – это я. 1-й класс «А» школы № 36 города Ростова-на-Дону. 1940 или 1941 год.

Соблюдая правила портала, я не могу воспроизвести здесь этот снимок – не обладаю авторскими правами на него и даже не знаю его автора. Однако он уже опубликован в моей книге «Школьная дорога, опалённая войной», М.: издательство Триумф, 2012, с. 16. И неоднократно тиражирован в интернете.

Чудом сохранившийся снимок. Может быть, в чьих-то семьях есть такой же? Может быть, кто-то узнает на нём себя или своих предков? Восстановит
имя учительницы? Я помню только то, что её, кажется, звали Анна Ивановна. Никого из одноклассников я не помню. Никто не откликнулся на публикацию этой фотографии. Я запрашивал школу – не ответили. Скорее всего, не знают: вряд ли сохранились довоенные архивы.Эта фотография позволяет мне всю жизнь помнить свою первую учительницу. Увы, я ничего о ней не знаю. Не осуждайте этого мальчишку за то, что он забыл её имя – ему столько всего довелось пережить.

Рядом с этим снимком в альбоме должен был быть другой: 10 лет спустя, июнь 1950 года, «последний звонок». Но его нет. И никогда уже не будет.
Потому что 22 июня 1941 года началась война. Ростов был дважды оккупирован фашистами и наполовину разрушен. Эти дети никогда уже не соберутся вместе. Скольким из них суждено было дожить до 1950 года?

Что же было дальше? Учебный год во 2-м классе начался с опозданием – в нашей школе поместили госпиталь, и нас перевели в другую школу. Но и там занятия продолжались совсем недолго: фронт неумолимо приближался к Ростову.
Уже в начале октября была объявлена эвакуация. 21 ноября 1941 года немцы заняли Ростов. Мой отец сразу же ушел в армию, а нас с мамой вместе с семьями сотрудников гор- и облисполкомов должны были вывезти на Кавказ. Приведу
несколько эпизодов этой эвакуации.

Помню, как мы с мамой шли к огромному, недавно построенному Дому Советов на углу улицы Энгельса и Ворошиловского проспекта. Там была мамина работа, и мама должна была решить какие-то вопросы, связанные с эвакуацией. По дороге завыла серена воздушной тревоги, и мы ускорили шаг.
Мама оставила меня в подъезде, велела никуда не уходить, а сама отправилась по своим делам. В это время прямо над площадью Дома Советов разгорелся воздушный бой: несколько наших истребителей отважно бросились навстречу немецким бомбардировщикам. Я высунулся из подъезда, поднял голову и заворожено наблюдал за боем. Но тут прибежала мама и утащила меня в подвал.

Конечно, я, восьмилетний мальчишка, не мог тогда осознавать,
какой опасности себя подвергаю. Что самолёты там, в небе, не просто гоняются друг за другом, но ещё и стреляют. И кто знает, куда понесутся выпущенные ими пули. Я так и не узнал и никогда уже не узнаю, чем закончился тот единственный бой, который мне довелось воочию увидеть. Но главный его итог ясен: бомбардировщикам не удалось разрушить Дом Советов в тот момент, когда мы в нём находились.

12 октября 1941 г. мы покинули Ростов. Наш эшелон был набит до отказа. Мы ехали в купейном вагоне, в нём было раз в 5 больше пассажиров, чем мест. Вечером поезд взял курс на юг. Самое опасное было в начале пути. Немцы бомбили мост через Дон. Единственный железнодорожный мост, ведущий на Кавказ. Он находился непосредственно в городе, сразу же за вокзалом. На полном ходу поезд пронёсся по мосту. Потом сбавил ход и шёл страшно медленно, подолгу стоял. Когда проснулись утром, оказалось, что мы едем совсем не на Кавказ. Говорили, что впереди, где-то в районе станции Кавказская, немцы разбомбили эшелон, подорвали мост, и дорога на Кавказ закрыта.

Вот как описывает станцию Кавказская очевидец (Авраам Гальперн. Мой Таганрог. Историко-литературный альманах «Вехи Таганрога», № 18, 2001, с. 43): «Проехали только что разбомблённую станцию Кавказская. На путях стояли горящие вагоны, на земле лежали трупы людей…».

Состав повернули на восток, и эвакуированных выгрузили в Зимовниках, районном центре на границе со Сталинградской областью. Руководители долго не могли решить, как вернуть нас на Кавказ.

Пауза затягивалась, а ребёнку нужно учиться. Хорошо помню один из двух уроков, на которых я успел побывать в зимовниковской школе. Урок чтения. Ученики один за другим бубнят почти по складам, запинаясь и заикаясь, текст, заданный на дом.
– А теперь посмотрим, как новенький читает, – сказала учительница и дала мне учебник с совсем новым для меня текстом.

Когда я стал бегло его читать, это вызвало у всех изумление. А удивляться надо было другому: как же учили этих детей, если во 2-м классе они всё ещё читали по слогам! Интересно, пришла ли эта очевидная мысль учительнице или она увидела в рядовом ростовском школьнике вундеркинда? Хорошо учила нас моя ростовская учительница!

Моя мама не стала ждать, пока руководители разберутся, что делать
с застрявшими в Зимовниках. Получив сообщение, что её сестру эвакуировали
из Москвы в Пермскую деревню Малая Вильва, она решила пробиваться к ней самостоятельно. Никто тогда не знал, что это спасёт нам жизнь. Кто мог ожидать, что летом 1942 года гитлеровцы прорвут наш южный фронт, оккупируют Северный Кавказ и упрутся в Кавказские горы? Что еврейские семьи, успевшие убежать из Одессы, миновать Бабий Яр под Киевом, Змиёвскую балку в Ростове, упрутся в те же Кавказские горы и будут уничтожены фашистскими изуверами под Армавиром или Пятигорском?

Потом был Сталинград, откуда мы успели уехать до начала исторической битвы. На барже вверх по Волге под бомбёжками немецких самолётов. И долгий путь на Урал, в Пермскую область.

Железнодорожный эшелон очень долго вёз нас на восток. Мы ехали в небольшом товарном вагоне, теплушке. Поперёк вагона, на некоторой высоте были сделаны большие деревянные нары. Их покрывали одеялами, и это были элитные спальные места для детей и стариков. Остальные сидели, лежали внизу, на полу, где дуло и было холодно. В углу стояла железная печь-буржуйка, которую топили, чем Бог послал. Меня поместили на нары, там было очень тесно и очень душно. Там же высаживали маленьких детей на горшок. Как-то ночью
я, сдавленный с двух сторон телами, не выдержал и слез к маме. Мама принялась отвоёвывать для меня территорию. Положила наше одеяло, на котором я спал, так, чтобы у меня была сносная спальная полоска. И отмела предложение соседей, чтобы я частично залезал на их одеяло.

Уже наступила зима. Эшелон шёл страшно медленно, подолгу стоял на станциях, полустанках, а то и вовсе в чистом поле. И никто не знал, сколько времени он простоит – несколько минут или несколько дней. Боялись отстать от эшелона. На станциях бегали за водой, кипятком и продуктами.

Какая проблема была самой острой? Думаете, голод или холод? Нет – отсутствие туалетов. Все станции были страшно загажены. В укромных местах справляли нужду одновременно несколько человек. Да где их взять, эти укромные места, при скоплении огромных масс людей? Использовали даже промежутки между двумя железнодорожными путями, где стояли два эшелона. Время от времени поезд специально останавливался ненадолго. Тогда, люди высыпали из тесных вагонов. Прилюдно справлять нужду было большим стрессом, но выбора не было.
Однажды эшелон остановился на ровном месте, и я отбежал от него несколько метров по снегу. Вдруг гудок – и поезд тронулся. В испуге бегу обратно. Когда залез в теплушку, оказалось, что с бурки свалилась и потерялась одна калоша. Это была катастрофа: без калош ходить в бурках нельзя, а другой зимней обуви у меня не было. И купить её негде. К счастью, поезд через десяток метров снова остановился, и мама нашла в снегу мою калошу.

Не знаю, как и чем мы питались в пути. В своё время я не догадался задать этот вопрос маме, а потом и спрашивать было уже некого…
Заключительный эпизод этого пути описан в моём школьном сочинении 1947 года, когда каждая деталь была ещё памятна:

Утро 25 декабря 1941 года. Я сидел в помещении маленького Кизеловского вокзала и ждал, пока мама договорится с двумя нашими попутчиками, когда ехать дальше. Мы должны были попасть на разъезд Косая Гора, в 18 километрах от Кизела. Пригородный поезд, который останавливался на этом разъезде, шёл в 6 часов вечера, а сейчас только 9 часов утра. А от Косой Горы до Малой Вильвы ещё 7 километров. Решили ехать на порожняке, пустом товарном поезде, который шёл через этот разъезд. Попутчики, двое мужчин, договорились с начальником станции, и тот приказал машинисту остановить состав на Косой Горе на 1 минуту.

Ехали в старой, грязной, как плохой свинарник, теплушке.
Через многочисленные дыры и щели дул пронизывающий до костей холодный ветер. Я сидел на большом тюке с бельём, мои ноги были плотно укутаны чужим полушубком. Тем не менее, почти за час пути я порядком замёрз. У нас всё было готово для мгновенной высадки: вещи стояли у самых дверей, и мы были готовы в любую минуту столкнуть их в снег и последовать за ними. Попутчики знали эти места. Они стояли у слегка приоткрытой двери теплушки и следили за дорогой.

– Во-он она, Косая Гора. Пора!

Я освободил свои ноги от полушубка и подошёл к двери.
Из-за поворота показались несколько белых домиков и железнодорожная будка. Разъезд проплывал мимо, а поезд ходу не сбавлял. Зелёная лавина леса, покрытая золотистым от яркого солнца пушком снега, наплыла на разъезд
и скрыла его от наших глаз.

– Проехал, чёрт! – выругался попутчик.

Прошло ещё минут 5. Паровоз вдруг застопорил ход, яростно зашипел
и едва не остановил состав. Сразу же все мешки, чемоданы, тюки и, наконец, мы сами – всё полетело в снег, пробивая глубокие сугробы. Я очутился по шее в снегу, рядом с каким-то чемоданом. Еле выбрался на узкую твёрдую полосу снега между рельсами одноколейки.

Вокруг тянулась бесконечная тайга, утопающая в снегах. Красивые стройные ели и пихты стояли гордо, широко раскинув свои пушистые ветви. Сосны тянулись вверх, к солнцу. Голые, без единой веточки стволы выносили ввысь колючие косматые головы. Беленькие берёзочки скромно жались на опушке леса. Вдоль полотна железной дороги шла узкая открытая полоса снежных сугробов, в которых чернели сброшенные нами вещи. Вокруг – ни души.

Собрали вещи и по шпалам медленно стали пробираться в сторону разъезда. От Косой Горы мы отъехали километров на 5, но эти километры давались нам с большим трудом. Мы переносили часть вещей метров на 50, затем возвращались за остальными. Промучились часа 4, а не прошли и полдороги. Тогда мы с мамой решили, бросив вещи, идти на разъезд,чтобы взять санки. Там нас, оказывается, уже ждали. Огромного роста дед с большой бородой, в лаптях и полушубке, трижды обвитом лыковой верёвкой, взвалил на свои огромные сани наши вещи
и неспешно побрёл к Косой Горе.Темнело, но мы уже мчались на санях по узкой просёлочной дороге
к Малой Вильве.

В Ростов мы вернулись летом 1944 года. Наш дом на улице Тельмана сожжен, у нас осталось только то, очень немногое, что сохранилось из взятого в эвакуацию. В 36-ю школу я больше уже не вернулся, оканчивал 39-ю. Отец вернулся с фронта в ноябре 1945-го.

Подробности эвакуационной эпопеи – нашей и некоторых наших родственников – можно прочитать в книгах:
Виктор Файн. Школьная дорога, опалённая войной - Виктор Файн. История семьи и военной разлуки в письмах – М., издательство «Триумф», 2018, 118 с. - htmlhttps://www.triumph.ru/news.php?id=151.
Виктор Файн. Семейные истории на фоне потрясений ХХ века – М., издательство «Триумф», 2019, 232 с. - https://books.google.ru/books?id=5wmJDwAAQBAJ&pg.
Виктор Файн. Семейные архивы раскрывают тайны Великой Отечественной войны – М., издательство «Триумф», 2019, 200 с. - https://www.triumph.ru/news.php?id=222.

Отец и многие наши родственники защищали Родину в годы Великой Отечественной войны. Среди 27 миллионов её жертв – два десятка наших родных, в том числе самые близкие – родители отца. А сколько миллионов остались живы, но пережили гуманитарную катастрофу, которой стали оккупация фашистами огромных территорий и бегство населения из них! Катастрофа, которую сопровождали разруха, голод и болезни.

О чём пишут сегодня, вспоминая ту страшную войну? О боевых действиях на фронтах. О замыслах военных стратегов и подвигах солдат. О судьбах участников войны. О партизанах и движении сопротивления. О трудовых подвигах в тылу. Правильно: без этого никакой рассказ о войне не станет правдой. Однако есть ещё одна тема, ей уделяется значительно меньшее внимание: гуманитарная катастрофа, которой обернулась война для нашего народа. Пишут об эвакуации предприятий и их персонала. И очень мало – о бегстве населения от войны. Сколько таких свидетельств разбросано по разным публикациям или ещё лежит в семейных архивах!

Меня потрясла фотография, опубликованная 05.04.2016 на сайте «Моя Победа» – Беженцы и эвакуированные в годы войны: поезд, битком набитый людьми, забиты крыши всех вагонов, толпа людей, которые не смогли на него попасть. И одинокий старик с палочкой и маленькой сумочкой, грустно смотрящий на недоступный ему поезд
Собрать бы вместе такие свидетельства, пока они не утеряны – какой силы была бы такая книга!