Часть тринадцатая. Осторожно, двери закрываются!

«Чвак!» - воткнул Сенька в сырую, подзаболоченную землю меч Колесова. «Хлюп!» - отодвинул он от себя рукоять меча, и остриё оного образовало в почве полость. Сенька вытянул меч и тут же в канавку, залитую водой, рукой Зайца был послан еловый саженец. «Шлёп!» - примял Гаврилыч сапогом в землю эту махонькую елочку-двухлетку. Чвак-хлюп-шлёп! Чвак-хлюп-шлёп! – раздавалось по всему участку бывшей сплошной вырубки. Дзь-зиии! – поднялись с заболоченной земли первые комары и с радостью оккупировали лица и руки пришедших доноров. Полуденное майское солнышко стало припекать всё сильнее, и вскоре Сенька стал обливаться семиручьёвым потом, на который комары летели с ещё большей радостью. Сия участь постигла каждого работника. И только Сенька и Гаврилыч относились к этому обстоятельству с олимпийским спокойствием. Для Гаврилыча, который всю жизнь проработал в лесу, агрессоры-комары были делом привычным, Сенька за два года, что отслужил пограничником в Карелии, тоже приобрёл там некий иммунитет к этим кровопийцам. А вот лесные люмпены (как звал рабочих леса Гаврилыч) стали совмещать посадку леса с вытанцовкой боевого гопака да выкриками бранных слов в адрес комариного полчища.
А лес… лес, уже одетый в сочные зелёные ситцы недавно распустившихся и ещё липких листьев, жил и наслаждался погожим майским днём. Перелетая по опушке с дерева на дерево токовал «кукун», зазывая к любви свою подругу-кукушку. Ещё робенькое «фьютиу-лиу» издавала ранняя иволга. Барабанной дробью отбивал дятел, трещала, словно швейная машинка пеночка-трещётка и звонко тенькала её сродственница, пеночка-теньковка . В залитой водой канаве поголубевшие лягушки, распузыриваясь, пели свои оратории и ква-речетативы. К этому оркестру добавлялось периодическое ржанье Ромашки, которую тоже оккупировали летучие кровопийцы. Размеренный храп старого конюха, что кемарил в телеге на краю вырубки, привносил в эту симфонию особый шарм.
«Чвак! Хлюп! Твою мать! Тр-рррррь! Фьютиу-лиу!»
«Чвак! Ку-ку! Ёшкин пень!И-ооооого!Фьютиу-лиу!»
«Ква, тень-тень-тень!Бляха-мух!Чвак, хлюп, шлёп, ку-ку… Фью-тиу-лиу!»
…….
- Ну что, ёлкина с палкою, намудохались, лесные пролетарии? – встретил, протирая глаза, старый конюх возвращающихся с лесопосадки Сеньку, Зайца-Гаврилыча и лесных рабочих, - так-то оно, без лошадки лес сажать.
- Да уж, - пробубнил Сенька, - с этим «мечом Колесова» по такой земле лес сажать - пупок развяжется.
- А с лошадкой тут и вовсе делать неча! – подхватил Заяц.
- А в земле как вязнешь? – жалобно простонал один из люмпенов и обратился к лошади, - а Ромашк! Моть подвезёшь? Сил нет, пешком в обратку  до лесничества топать.
- Садитесь уж, пролетарии! Подвезём, - отозвался Григорьич, - а Сенька нам по дороге лекцию какую ещё прочитает. Всё дорога короче станет!
- Да что-ты! Апосля такой работы не то, что руки-ноги не шаволются – и язык лыка не вяжеть! Оставь парня в покое, - вступился за Сеньку Заяц. Давай-ко сам чё-нить загни.
- А чё тебе загнуть-то, каку сказавку?
- Да любу загни. Вот расскажи-ка историю про Ромашку, когда её совсем молодухой у нас угнали.
- Хохо! – отозвался конюх с улыбкой, - эт история так история! С географией!
Григорьич сделал паузу, во время которой с присущей в глазах хитрецой подготовил для курева козью ножку. Со словами «Поехали, милянка моя!» он слегка пришлёпнул по Ромашкиному задку вожжами и начал свой сказ.
- Ромаха тогда совсем юной девахой была. Я её только-только объезжать начал.
- Чего ты дед начал? – вопросил один из рабочих.
- Объезжать! Вот сразу видно, ёлкина с палкою, что городской пролетарий! Объезжать! - уму-разуму учить начал – как под сядлом ходить, как телегу водить, как плуг тащить. Лошадиной работе обучать стал!
Пыхнув козьей ножкой, конюх продолжил:
- Вот, к плимеру, прежде чем научить лошадь телегу или плуг за собой тащить, вместо оных в учёбе поначалу бревно используют. К сядлу Ромка уже была приучена.
- А к седлу как приучил? – вопросил тот же рабочий.
- Да слухай ты, не о том нынче история как лошадей обучать!
- Вот в скорости у Ромашки охота начнётся, так дед тебя позовёт на подмогу! – ляпнул другой рабочий леса, и все, сидящие в телеге закатились громким хохотом.
Так и не уразумев, почему народ смехом закатывается, любопытствующий «люмпен» вновь вопросом задался:
- А чем подсобить-то надо будет?
Тут уж и Ромашка ржать стала и народ совсем в истерику подался.
- Жерь…жере…Жеребцом поработаешь, дурень! Ромашка-то прежде плуга с бревном обвыкалась, а тут с тобой обвыкнется.
- Тр-ррр! – остановил лошадь Григорьич и, спрятав лицо в кепку, стал хохотать до слёз.
Ромашка повернула голову, будто пытаясь «краешком глаза» увидеть предложенного ей «учителя любви».
- Глянь-ко! Оценивает!
Наконец-то поняв, с чего народ от смеха в истерику закатился, любопытный мужичок в обиде спрыгнул с телеги и пошагал прочь. Ромашка, вздохнув, поплелась следом.
- Ой! – воскликнул рабочий-шутник, - понравился!
- Тьфу на вас, ошарга лесная! – Григорьич взял вожжи в руки и продолжил свой рассказ.
«Раньше-то лошадей то и дело воровали. И не только цыгане, а и средь наших конкрадского дела мастера имелись. Уведут лошадь так чисто, что ни одна собака на деревне не взбрехнёт. Бывалча и по наглому, средь бела дня галопом по явропам, без всякого сядла улетят. Ромку-то  средь ночи с конюшни по-тихому увели. Что делать? Лошадь-то казённая, а стало быть перед государством мне за неё ответ держать. Подумалось мне, что цыганским промыслом Ромка пропала. Ну, ёлкина с палкою, свели меня знающие люди с бароном – аж под Рязань, на Фруктовую я поехал. Ага, поговорили за честь, за совесть. Сказал мне барон, что не его ребят это дело. Хотя признался, что приглядывались к Ромашке цыгане, но он, узнав, что лошадка казённая да под ответственность меня, старого пердунка службу государеву несёт, барон приказал боле не глядеть цыганам в нашу сторону. А на счёт пропажи мнение высказал, что из своих, здешних, кто-то угнал, может пацаны схулюганили, покатались и бросили, а может из старых конокрадов кто-то былой промысел вспомнил да под Касимов, на колбасу татарам продал. Последнее меня, ёлкина с палкою, больше всего пужало. И к татарам я с поклоном ездил, и всю округу прочесали с лесниками и соседние лесхозы на уши подняли. Две недели искали да без толку. Ну чего делать-то – я в церкву, к отцу Димитрию, значит, чтоб у Бога помощи вымолить. Отец Димитрий сказал, что о помощи святых Фрола и Лавра просить надобно и рассказал мне про этих святых, про праздник лошадиный, на котором ты Сенька уж бывал и знаешь теперьча, что к чему. И вот как-то закемарил я в полудешный час. Состояние, ёлкина с палкою, дремотошное – вроде как и сплю и не сплю… И будто мультик в глазах картинка обрисовалась – овраг лесной, а в овраге том ручей тикёть и Ромка, тощая вся, воду с того ручья пьёть. Вот, друг Заяц, не дасть соврать – все овраги в здёшних лесах с ним облазили – и те, что с ручейками, и те, что сухие. Нет Ромашки нигде… В третий день после той дрёмы заявляется ко мне в гости знакомец один с соседнего района. «Лошадь не пропадала ли у тебя?» и описание выдал. Ну как есть, она, Ромашка. У истока Семиславки, говорит, видел её. Ну, речка та мне известна, а вот где исток её? Взялся знакомец мой подмочь мне – следующим утром в его район на первой электричке я поехал. Встренул меня товарищ мой, не подвёл. Но с корзинкой почему-то припёрся. Оказытца грибы по тому оврагу попёрли, вот его туда и занесло. Ты, говорит в обратку поведёшь свою лошадку, а я грибков пошукаю. Когда привёл на место, к истоку той речушки – я аж ахнул. Как в той дрёме, что мне пригрезилась – стоит Ромка у ручейка-истока вся тощая как спичка и воду пьёть. Я на радостях аж в присядку ударился. Да радость та тут же хмурной мыслёй затуманилась. Лошадь-то обессилела, как же я её домой, в лесничество доставлю?
- Дальше-то чего делать? – вопрошаю я сам себя, когда из лесу-то вышли, - и Ромашка слаба и в моих уж ногах силы нет, хоть самого, ёлкина с палкою, на закорках тащи.
- А ты на станцию иди, - поглядев на часы, знакомец мой посоветовал, - я сейчас хозяйке своей грибы снесу, и тож на платформу прибуду, подмогну тебе.
- Эт что ж, - спрашиваю, - лошадь в электричке повезём?
- А как? Более никак…
Так и порешили.  Пришла электричка. Ромка ни в какую. Еле затолкали в тамбур. А когда приехали на нашу станцию – как выходить? Лошадь задом не идёт и развернуться не могёт. Еле-еле Ромку в вагон завели, да бегом, пока электричка дальше не отправилась через весь вагон в соседний тамбур да на выход. Выскочили на платформу, а Ромка в тамбуре стоит, опять заупрямилась. Не успел я за уздечку взяться, как баба в матюгальнике объявляет: «Осторожно, двери закрываются!». Хлобысь дверьми, чуть руку не защемило. В общем, остались мы на платформе, а Ромка одна дальше поехала. Ну, мы в кассу, так мол и так – сообщайте на конечную, чтоб встречали. Иначе иль в депо увезут, иль в обратку - в самую Москву! Дежурному лесхоза тоже позвонили. Но такое ЧП! – тот директору лесхоза доложил.  Николай Иваныч сам встречать пожаловал. Потом когда Ромку то привёз на бортовом Газике, рассказывал, как народ столпился у дверей подошедшей электрички, чтоб места хорошие занять, двери открываются, а из тамбура лошадь выходя!!!
- Ой и смех и грех… - закончил свой рассказ старый конюх, - думал директор по шапке мне дасть, ан нет, наоборот благодарность выразил, за то что нашёл-таки пропажу казённую.
- А благодарствовать Фролу и Лавру надоть за подмогу в поисках! – сказал я Николайванычу.
- А кто это?
- Да так… знакомые одни, и вот знакомцу Сергею,  что привёл меня к Ромашке в тот овраг. Тоже благодарность.
Такая вот, ёлкина с палкою, история. С географией…»
- А как же там интересно Ромка-то оказалась? – задался вопросом Сеня.
- Я потом встренул одного старого конокрада – такой же дедок как и я. А по молодости шалил он этим делом крепко. То цыганам лошадку угнанную продаст, то на колбасу, что ради халяля краденым не гнушались, да Аллаха не боялись. Ну, нам уж по стольку годков, что на него я никак подумать не мог, однако ж угостив «рюмкой чая», пришёл к такому мнению, что внучок его за дедов промысел взялся…
- Гены сработали?
- Да какие там, гены! Выжрал лишнего и понесло его своему внуку про конокрадское дело рассказывать. Вот он с пацанами и умыкнул Ромку. Покатались-порезвились да бросили в лесу на погибель. А к ручью-истоку, уверен я, Фрол и Лавр Ромашку привели, дабы не сгинула она от жажды…
- Не, не верю. Свистишь дед, впрямь сказка какая-то! – возник рабочий леса, тот самый, что своими шутками коллегу своего увлёк в обиду.
При этих словах Ромашка остановилась.
- Я? Свистю? А ну! – скидавай с телеги кегли! – скомандовал конюх. Вона, даже лошадь остановилась, везти тебя не хочет. Давай, давай, выпрыгивай! Ромка такого не потерпит. Слезай говорю, полпутя осталось, пяшком докондыляешь!
-  Нервные, все какие-то… - с обидой сказал «шутник» и, выпрыгнув с телеги, пошёл пешком.
Следом за ним припустила и Ромашка, и подойдя сзади к шагающему обидчику, поддала ему хорошенько мордой в горбушку, чем вызвала очередной смех у народа.