Ох, и хорош махорыч 1

(из цикла «Монологи деда Тришки»)
                Памяти Михаила Евдокимова,прекрасного юмориста.

Здорово, мужики! Откель пожаловали? Да, рыбалка у нас знатная. Сижу тут, рыбалю, никого не трогаю. Только навострился, смотрю, бабка моя с удочками плетётся. Туда же, мать твоя женщина. «Ёлки-палки, дед за прялкой, бабка на рыбалке». Это я так, к слову. Расположилась она, значит, недалечко и давай карасей один за одним выдёргивать. Так и дёргат, а у меня «пусто, выросла капуста»! За мужиков, чё рядом рыбалили, так обидно стало. Аж слёзы закапали. Тут у меня затрепетало, так и трепещет, так и трепещет. Да, нет, не сердце, удочка, конечно. Я возрадовался и вытянул. И чё, даже сказать стыдно. Лягушку, большую, глядит на меня, глаза выпучила. Огорчился я крайне и думаю, чё-то бабе моей в рыбке везёт. Подполз поближе, а она сидит и шепчет: «Ловись рыбка, большая и маленькая, да пожирнее». Чисто волчище из сказки, всю мою рыбу выловить норовит. Глядит на меня, как Баба-Яга. Я и дёрнул её за хвостище, тьфу, за косицу тощую. Она озверилась и буром на меня прёт. Я и припустил в деревню быстреньким таким шагом, бегу да оглядываюсь, ядрён-матрён. Не смейтесь, мужики, так-то она баба хорошая, в хозяйстве дюже нужная. Бражку отменную варит. Мужики «валом валят», так и бегут-понужают с банками-склянками своими, где на них напасёшься. Бабка в бражку для крепости махорку мою тырит и подсыпает. Я эту бражку махорычем зову. Обозлился я на неё из-за рыбалки-то энтой, а она, баба хитрая, подлизывается. И говорит мне: «Давай опробуем первачка-то, сегодня праздник, завтра пензия». Да какой там праздник, пензия-то с гулькин нос. А выпить охота, а бабка завлекает, наливает по полной кружке махорыча, будь он неладен. Хлопнули кружки по три всего, песни запели. Бабка свою любимую затянула: «Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка тёмная была, одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра». Смотрю, бабка вдруг в лице изменилась, заплакала, запричитала: «Как бы энти молодые в болото окаянное не попали, не утопли бы», да как припустит. Куды, говоришь? Да прямиком, в лес, по дороге. Я за ней, куда деваться? Луна хищно так светит, жуть. Бежит бабка прямиком к болоту, где камыш растёт-шумит окаянный. Бабка вопит  на «всю Ивановскую»: «Куды это вас занесло, горемычные, сейчас я вас спасю». Я сзади семеню, как могю. И с разбегу бабуля моя прыгнула в самую бездну. Буль-буль, значит. А болото это Заманным зовётся, много уже кого, по пьяни, конечно, заманило. Упала бабка в самую гущу, в трясину и вопит: «Спасите, я уже третья сёдни, окромя молодых». Вот ведь что махорыч с добрыми людьми делат. А баба моя погибать не хочет, схватилась двумя ручищами за коряги, а титьками, стыдно сказать, за корень зацепилась и висит так, горемыка. Взади рубаха пузырём, морда вся в тине, страм один только. Побежал я в деревню народ звать. Прибёг на соседнюю улочку, где Гришка-бугай проживает. Ну и силище, «здоров кабан». Голос как из пивной бочки, а живот ещё толше. У него трактор «Кировец» имелся, в колхозе скоммуниздил, так запчастями и вынес. Еле добудился, «спит-храпит и ухом не ведёт». Завёл он свой трактор, а я залезть не могу, высок больно. И головой об дорогу и брякнулся. Лежу, никого не трогаю. Гришка одной ручищей и забросил меня в трактор, головой опять об руль. Поехали поскорей. Куды? Ко мне домой конечно. Сговорились на бутыль махорыча, жалко, утопнет любезная. По дороге по кружке крякнули и прибыли на болотину. Вижу, бабуля моя совсем выдохлась, помутнение у неё. Поёт так жалобно: «Вы не вейтеся русые кудри над моею больной головой. Я сегодня больна и бессильна, нету в сердце былого огня». А на голове у ней грязные волосы в колтык свились и лягушка большая сидит, гнездо уже свила. Важно так рассиживает. Гришка верёвку прихватил, петлю сделал большую. А я как закричу: «Хенде хох, бабка!» Она с перепугу руки вверх подняла, а Гришка её и заарканил. Тащим её из болота, как бегемота, а она вопит, как кикимора болотная: «Ки-ки-ки, а где остальные, чё со мной вместе утопли». Еле вытянули её из болота, а трактор в болоте и увяз. Гришка ругался крепко, а трактором так в болоте начадил, что все комары сдохли. Он и сам окосел. Побёг я опять народ звать. Сбежались людишки, бабку загрузили впятером на телегу, да прямиком и увезли. Да не на кладбище, чё ты, чё ты, а в склифасофскую энту. А Гришка, ёк-марёк, из трактора выходить не захотел. А чё ему, «тепло, светло и мухи не кусают». Опять же махорыч у него в бутыле булькает. Всю ночь Гришка деревню пугал, ухал да кричал, как леший, частушки охальные пел, страмец. Через двое суток только успокоился, увезли его. Куда? Да нет, чё ты, чё ты, не на кладбище, в склифасофскую в энту. Вот, ведь, притча какая приключилась. А чё водка, магазин давно закрыт, три года уж. Да не стесняйтесь, в избу заходите. Бабка по гостям намылилась, «подолом-то так и метёт, а языком, как помелом». Как только у меня терпёжу хватает. Три пса уже околели, а я всё терплю. А вот и бутыль заветная, думала, не найду, вот вражья сила! «Выпьем тут, на том свете не дадут». Ох, и хорош махорыч! «Налетай – подешевело». Культурно как сидим! Мужики, а вон и бабулька моя с коромыслом бежит, видно, по воду собралась. Караул, спасайтесь кто могёт, ядрит твою за ногу!
                6.1.2020 г.