Жизнь в середине жизни

Сегодня рассвет наступал скудный и неприветливый. Все последние дни было тепло, а нынче в ночь видно прихватил морозец. Нахохлившиеся воробьи, чуть видимые в рассветной полутьме, кучно сидели на заиндевелых проводах. Где – то высоко – высоко в небе загудел моторами не выспавшийся самолёт. Воробьи вздрогнули, согнули ноги, но не упорхнули, под гневным взглядом вожака. Какая – то баба в дырявой телогрейке загремела ведром у единственной на всю улицу водопроводной колонки. Грустно замычала во дворе крутобокая корова.

- Ох! – в унисон ей тепло вздохнула Вера Митриевна, хозяйка того самого дома у колонки. – Светает, поди. Спасибо тебе господи за нынешний новый день.

- Что утро? – спросил из – под стенки муж, единый и неделимый вот уж двадцать восемь лет. Как вышла за него в годину военную, так и на других мужиков не оглядывается. Знатный тракторист был, вот и не забирали на фронт. А было дело – просился. Землю – матушку кому – то надо было пахать. Не одной Пашей Ангелиной живы тогда остались поля Рязанские.

- Встаем, Матвей, Серёжку – то в Красную Армию завтра провожаем, не забыл? – откликнулась она. И заплакала следом – Последышка нашего. В сапоги обуют.

- Помню – чуть обиделся тот, пятьдесят через несколько деньков, а голова светлая. Дни летят. Вот и последний вырос. – Не плачь, Верка, два годика всего, весна – лето, весна – лето.

- Да ты завсегда твердолобый – безрадостно всхлипнула носом жена, словно от насморка. – Все поразлетелись в разные края, а тебе хоть бы хрен, нахмуришься и знай себе покуриваешь, пень мохнатый.

- Ну, пень не пень, а ещё неизвестно в ком жалости больше – отмахнулся от неё Матвей. – Вон соседский Петька уже явился – не запылился, вся грудь в значках, а я ещё похмельем не отмучился с его проводов.

- Да и то! – успокоилась Вера. – Петька за границей служил, упаси Бог.

- Пусть, земли чужестранные осмотрит, я – то по Европам в битвах не прошагал, возможно хоть он. Интересно поди ж там, на нас не похоже.

- Далеко.

Вера Митриевна, поскрипывая отдохнувшими коленями встала, обула ноги
в сбитые тапочки и отправилась на кухню, слыша, как по команде встал и муж, чиркнул спичкой и сладко затянулся первой нынешней сигаретой. В простенке попискивая скреблись мыши, но привыкший к ним кот Шуреня не обращал на возню внимания, вприщурку досматривая рассветный сон.
Выходя на улицу задела подойником за притолоку, отчего корова тут же протяжно замычала, предвкушая подсоленную горбушку хлеба. Потом уже сидя на скамеечке у пахнувшего молоком вымени вспоминала…

…Война кипела в подлунном мире страшной силы. Сколь много уже пришло на деревню невзрачных тех конвертов, после которых заходились вдовы неминуемым криком. И дети, вмиг ставшие сиротами, смотрели вокруг невидящими глазами. Те, кто постарше бессильно сжимали кулаки, а совсем взрослые по ночам сбегали на фронт. Хоть и всегда безрезультатно. Второй год уж пошёл безжалостной мясорубки. Привыкал народ.
Немногочисленные мужики деревенские почернели лицами, пахали землю не останавливаясь, так что загнанные трактора хрипели в поле, обессилив. Знали встанут к осени высокие стебли хлебов, и пойдёт волна по пшеничному полю, и повиснут над ними носатые ястребы. Но кровь – то в теле молодая и любви просит.
Вечером в дверь постучали. Вера была дома одна, но открыла. Вошёл, прищурившись на яркий огонь керосиновой лампы Матвей Кочергин, знатный бригадир тракторной бригады, гремевшей на всю область.

Здравствуй Вера – поклонился в пояс.

- Здравствуй Матвей.

- Ты Вера сядь - ка под образа, вот я тебе что скажу – покраснел вдруг густой краской парень. – Только не смейся.

- Что – то в передний угол? – спросила та, но мигом села и подтянула под подбородком зазевавшийся платочек.

Тишина посмотрела из угла любопытными глазами, да так и осталась забывшись, с открытым ртом. За окном, где – то за прудом, пропела тальянка и звонкий девичий голос завёл негромкую грустную песню. Быстро тикали ходики с огромными гирями на тонких цепочках, да шипела змеёй чёрная тарелка громкоговорителя.

- Вера, ты выходила бы за меня замуж – напрямую рубанул Матвей. – Чего вокруг да около ходить, мне землю пахать надо! Завтра в соседний район перегоняемся.

- Да выйду! – не долго думая улыбчиво откликнулась девушка и тишина от неожиданности прикрыла рот, да споткнулись через колено секунды ходики. – У
папаньки надо разрешения спросить.

- Ну спроси, а я пошёл.

Размахнул дверь нараспашку да и исчез в темени вечера. Вера зачем – то развязала платок на голове и сняла. Подумала – подумала и вновь приладила его на место, концы свела в узелок. Зашумел ветер и загорелые до черноты грачи в бывшем барском саду, мигом взмыли вверх и заорали оттуда благим матом: Карррр, карррр, карррр.

- Ты, Верка, почему не на посиделках? – пришёл серый от пыли отец. По полям мотался на двуколке, председатель. – Девки уже пятую песню допевают. Про танки наши быстры.

- Папаня мне надо с тобой поговорить – взяла быка за рога дочь.

- Погодь, дай умыться.

- Матвей Кочергин приходил надысь, замуж меня зовёт – села на табурет Вера. – Говорит, что б у тебя разрешения спросила, да и не затягивала с ответом, в соседний район перебираются на пахоту.

- Вота! – понял отец. – За Матвея отдам, он парень справный, тока у него жа Маруська Филина, она – то как?

- Меня зовёт – сверкнула глазами дочь.

- Тогда пущай сватов засылает, мать – то знает?

- Нет ещё, на дойке она, через час – другой только вернётся.

- Ну она супротив не будет – проговорил отец. – Два сапога пара вы с ней, Клавка вон постарше тебя, а поперёк её встряла, обидится поди?

- Сестра – то? У них в Москве женихов много, выбирай любого.

Перед самой войной грозной, переехали они в стольный град. Половина села ихнего устроилось там в домработницах. Хорошо жили. Но как стали падать бомбы на златоглавую, так и испужалась Вера, вернулась в родной дом. А Клава осталась, теперь вон отогнали врага далеко.
А уж в сорок третьем и дочурка первая народилась. И горе страшное. Умерла первенец через две недели. Всё плакала заполошно, глазки не открывала, что б на белый свет посмотреть, так и ушла не узнав. Окрестить успели, вот и лежит под крестиком на кладбище. Но молва пошла по деревне от дома к дому, наворожили мол.  Мол, не чисто тут,  наговором пахнет. Но дыма без огня нет на
вечных пожарищах. Не даром видно шипела на посиделках Филина:

- Я тебе ещё и не такое нашлю, не такое!..

Следующий год пришёл, год как год – военный, уж погнали супостатов штыком и танком к границам. Михаил Фёдорович, отец Веры, прихрамывать стал ногами, председательская ноша нелегка, да и годы брали своё. Но в одно слякотное весеннее утро постучали в оконце спозаранку:

- Михал Фёдорову повестка на призывной пункт, завтра явиться – крикнул снаружи посыльной. – С вещами!

И затрясся тогда дом горькими слезами, бабы плакали, а хмурые мужики курили ядрёный самосад в тесном простенке. Назавтра погрузили его грузом в председательскую двуколку и отвёз Матвей тестя в Красную Армию. Одну только весточку и прислал: - « Стоим возле Дона, вода в реке красная, по трупам можно на другой берег переходить. Много в воде всякого».
Но потом и радость пришла. Один за другим трое народились. Девочка и два мальчика. Ровно через два года друг от дружки. Через четыре года и последыш. Уж и не затевали вроде. Завтра и ему черёд пришёл, в Армию…

…Корова довольная завздыхала. За дверью сарая откашлялся Матвей. Зашуршал ароматным сеном, выдёргивая его острогой из огромного стога. Зима длинна, к весне всё подберут, изжуют. Извечно корма не хватает до выгона. Уж она его и ругает и стыдит – нет не помогает. Тогда лаской пробует, добрым словом. Нет – не хватает до свежей травки. Поколь есть ещё, вдоволь даёт и корове и овечкам. Характер такой.

- Подморозило – вышла из хлева с полным подойником Вера. – Серёжку взавтра теплее надо одевать. В телогрейке – то замёрзнет.

- Можа недалеко куда – откликнулся Матвей. – Теперь далеко не гонят.

- Гонят! Что тебе стадо что ли?

- Виктор вон под Москвой.

Старшего сына призвали ровно месяц назад, около столицы служит. Год ему всего, после института, дочка осталась чуть меньше годика. Невестка за поездом как побежала, еле остановили. А средний уж возвернулся, на Урале ракеты запущал. Поженили этим летом. Тоже Матвей, только Матвеевич.

- Развиднеется поярче, в магазин сходи, хлеба, консервов, конфет каких девчонкам, спиртного – то с Витькиных проводов привезли, хватит за глаза. Винегрета наделаю, котлет с кастрюлю, картошки нажарю. Молодёжь она до еды
хваткая, всё подметут и ещё добавки попросят – давала указания Вера.

- Мне на работу – попробовал было отказаться супруг.

- Отпросись, сходи – отвергла мужнин трудовой энтузиазм супруга. – Не на кулички парня отправляем, священный долг отдавать.

- Ааа – кивнул Матвей.

Старший Кочергин – он мужик справный. Всегда на глазах, начальство его уважает. Хотя и сам ничего себе начальник. Заведующий мастерскими. А до этого и председателем колхоза работал. До самого укрупнения, уж потом его колхоз влился в другой, более мощный. Только мягкий характером, добрый, а Вера женщина властная, любит им помыкнуть, хоть и любит физически, верна по – женски. Считает, что одно другому не мешает.
Слышно было, как жуёт свою вечную жвачку грустная корова. Смотрит в оконце на расположившееся там картофельное поле, пустое теперь, до весны. Через дыру вверху стены отделявшей коровье стойло от дровяника пробрался рыжий кот, с мышью в зубах: «Фу» - подумала корова. Однако кот пренебрёг её мнением и забравшись в кормушку, зашуршал там остатками сена. Испуганно кукарекнул петух.

- У Кузякиных вон вчера хорёк двух кур задрал, может какую отраву ему насыпать? Пусть с голодухи полакомится, наш – то петух видишь беспокоится? – вроде как сама себе проговорила женщина.

- Всю скотину потравим, а хорь останется – отмахнулся Матвей. – Палка с двумя концами поди. Можа Петька пропил этих кур?

- Может и он.

- Пётр со своей горячей точки невнятный вернулся – полез в карман за папиросой с прохладным названием «Север» Матвей. – Поди стрелял не только по мишеням, а чего другого попробовал. Родителей совсем перестал слушаться, Михал Петров жаловался.

- Говорят с Варькой - косой женихается, а у той уж сколько кавалеров было, у нас штакетников на заборе меньше. Считать замучаешься.

- Наших бог спас – затянулся дымом мужик. – Серёжка вон в соседнюю деревню кажную ночь мотается, и в дождь, и в снег. Поди приведёт её сегодня на проводы? Как думаешь?

- Я почём знаю? Их дело молодое. – вздохнула глубоко Вера. – Наши – то деревенские девчушки  уж кто  куда разъехались. Одни учиться, другие работать,
а Нюрка Тыкина уж зимой родить собирается.

- Скорая.

- А что ж тянуть зазря? Отстреляется залпом в молодости и всю жизнь свободна – улыбнулась уголками губ Вера. – Муж её Колька Тыкин не работает теперь. Мать просила поговорить с тобой, можа куда пристроишь. К свату вон, в ученики токаря. Пускай резьбу на трубах нарезает.

- Что не помочь, пусть приходит.

- Родители, чего делаете? – вышел на крылец Серёжка, в ногах у которого крутился серый кот, двойник рыжего, который теперь лакомился в коровьей кормушке. – Спать охота.

- Ну спи – откликнулась мать. – Ты во сколько времени пришёл – то? Я и не слышала нынче.

- На границе много не поспишь – нахмурился отец. – Ни одна Трезорка не дремлет там, сон наш берегут.

«Хррр» - вылез из будки семейный пёс, огромная овчарка, уши торчком, кличка Трезор. Огляделся по сторонам, радостно помахал хвостом, особенно самому близкому другу, серому коту. Потрогал лапой гладко обглоданный мосол, безразлично отвернулся. Не голоден. Соседская собака приносила ночью половину курицы. Благополучно сьел. Подаренное всегда вкуснее. Вон Серёга с другом постоянно у Трохиных яблоки воруют. Хотя своих полно.

- Тебе в Армию завтра, не забыл впопыхах? – вытерла быструю слезу Вера Митриевна. – Меньше одного нынешнего дня осталось. Завтра к вечеру уже в области будешь, разнарядку ждать.

- Забудешь тут, Люська рёвом ревёт, как царевна – несмеяна. А ты мать со мной собираешься? Обещала раньше – то, на заре туманной юности. А по – правде не охота мне.

- Я б пошла, а отец как? – улыбнулась сквозь слёзы мать. – Он же плиту на кухне самостоятельно не найдёт.

- Вот это ты его приучила! – подмигнул Трезору сын. – Наша собака вон нежареное ест и ничего, только злее становится.

- Да иди, не сомневайся. Утром острижем наголо в парикмахерской и скатертью дорога – вздохнул муж. – Ты хоть одну мать с винтовкой видела? Даст Бог вернётся здоров и невредим, может ещё орден какой выслужит. Он парень от
рождения рукастый. И в школе хорошо учился и работал вот немного.

- Воспитание – шмыгнул назад в дверь Сергей.

Уже совсем рассвело. Но сын уснул мгновенно в своей спаленке. Захрапел в будке Трезор. Исчезали в никуда, будто их и не было вовсе, очаровательные зимние звёзды. На улице прогремела по мёрзлым каменьям летняя телега. Под большим крыльцом воссоединились оба кота. Рыжий полизал за ухом и тоже благополучно уснул, серый прижался к его боку, но пока не спал, болел зуб. Прихватив мелкоячеячную авоську, отправился в магазин Матвей. Вера слушая как вздыхает корова, задумалась…
…А Дарья, жена Михаила Фёдоровича, мать Веры, всю жизнь ждала его с фронта. Тёплыми весенними ночами слушала, не стукнет ли глухо калитка. Не скрипнут ржавые петли, не постучится в дверь. Долгими зимними вечерами, под завывание неистовой метели ждала, не гасила свет, уж под самое утро оставляла одну лампадку, под тусклым образом. Осенние дожди мыли ступени порогов, но не ступала на них нога хозяина. И весточек не было, уж вернулись выжившие мужики, уж уходила всё дальше война. Лишь однажды летом постучали в окошко, но не он, не Михаил…

…- Верка, ты дома? – с утра пораньше явилась соседка.

- Где ж мне быть? – неопределённо махнула рукой хозяйка. – Матвей в магазин отправился, Серёжка спит себе. Корову уже подоила, хитрых котов под крыльцо загнала.

- А у меня хорь опять нынче молодую куру заел – всплеснула соседка. – Не удумаю что делать. К весне один насест останется.

Трезор высунул собачью морду наружу и неспокойно прислушался. В желудке мучительно засосало. Где – то, за двумя заборами, тявкнула одна охранница дома, за ней другая. По улице, разговаривая прошли два мужика, поздоровывались с кем – то у колонки и опять всё стихло. Налетевший ветер стряхнул с проводов серые комочки воробьёв и посмеиваясь беззубым ртом унёсся дальше.

- Твой хорёк, его и проблема – встряхнулась Вера. – Мои все дома ночуют, это твои бродят по окрестностям, где б зёрнышко подобрать.

- И кормлю, и пою, а всё сумасбродят – поддакнула соседка. – Во сколь вечером – то приходить? Иль стариков не приглашаете?

- Не знаю ещё, как народ будет собираться, так и милости прошу.

- Хочешь, что нибудь из солёненького принесу, нынче ж помидоры хорошо
усолились, прямо во рту тают – предложила соседка. – Хоть целое ведёрко.

- Если только рассолу, завтра в утро за лучшее питьё пойдёт, только рот подставляй – засмеялась Вера. – Мы раз с Маруськой Трохиной в конторе напились до пьяна. В картошке за двором попадали. Мужики нас еле нашли. Матвей мне в кровать приносил похмелиться, а организм не принимал. Сбегал к Батоновой в погреб за рассолом из капусты, как по маслу пошло. Отживела разом.

- Ха – ха – ха – зашлась соседка. – А я раз…

- Бабы, вы что на улице – то? – кряхтя от веса огромной авоськи, вернулся из сельпо Матвей. – Сашка Пузькин ночью чуть около магазина не замёрз. Три пальца отморозил, всё пьёт – ничего не брало раньше, теперь гляди. Его и в Армию не зовут, а нашего вон загребли.

Из под крыльца, потягиваясь и выгибая спины, рядком вышли коты. Серый не стесняясь, вихлеватыми шагами, направился в сторону вкусно пахнущих продуктов. Рыжий кот с надеждой смотрел ему в след…

…А в подмосковной, тихонько расположившейся в лесочке, военно – строительной части было сегодня неспокойно. Собственно не только сегодня, но и вчера, смуглым позавчера, а далее по списку. Уезжали домой дембеля, честно отслужившие положенные им по конституции два года. Однажды даже на стрельбище побывавшие, получившие по три патрона от малокалиберной винтовки и выстрелившие в молоко. Один только Володя Щетинин выбил два очка, оттого на его груди красовался теперь значок стрелка первого класса. А безусый ефрейтор из молодых, сгонял в увольнение в военторг, купил на всех отъезжающих значок гвардейца. Оттого они теперь были гвардии военные строители. Несколько сержантов с аксельбантами и в хромовых сапогах, торжествующе разгуливали по спальному помещению и специально чертили на белом линолеуме чёрные полосы. После отбоя предстоит, получившим наряд вне очереди, работка. Ждали построения и командира части.

- Ну что, салаги? – крикнул Щетинин. – Почему не плачем о дембелях? Мы ж вам отцы родные. А ну всем реветь!

- Молодёжь скромно забилась по углам и затравленно молчала. Одни только черпаки, соответственно становившиеся сегодня мудрыми стариками весело закричали в ответ:

- Гип, гип, урааа!!!

- Вот так – то – снисходительно одобрил дембель. – Я когда был салагой, тоже завидовал старикам, думал никогда и не доживу до увольнения в запас, а во
добрался же. Хотя дембель долго шёл, окружными путями. Наверное из Китая, да через Урал, да не спеша.

- Рота, смирно!!! – завопил на входе дневальный.

- Вольно! – зычно ответил вошедший в помещение роты высокий подполковник, командир части. За ним проследовали начальник штаба, заместитель по политической жизни и всякие командиры рот. – Объявляйте построение.

- Есть – козырнул подоспевший дежурный по роте. – Роооотааа, стройсь!

В тот раз сказочно довольные дембеля встали в первую шеренгу, блестя начищенными пряжками ремней. Молодёжь стеснительно пристроилась во второй. Щетинин лягнул одного каблуком и зашипел:

-Улыбайтесь, салаги!

- Сколько в роте демобилизующихся? – спросил подполковник.

- Тридцать девять военнослужащих, из них четыре сержантского состава – ответил капитан, командир роты. – Воевать некем. Ефрейтора и того не одного не осталось. Сплошь молодёжь полугодовалая.

- Послезавтра пополним – улыбнулся командир, хорошие ребята, рязанские и тамбовские. Пополам.

- Обучим…

…Так и не дождалась Дарья мужа и когда тихо отошла в мир иной, принялась ждать отца Вера. Иногда ей казалось, что вот вернётся отец, отряхнёт у порога кепку, улыбнётся своему возвращению. Но всё не шёл и не шёл, военкомат не удосуживался поисками: «Пропал без вести». Хоть бы могила, где была, хоть братская, но чтоб числился в списках захороненных красноармеец Михаил Фёдорович Дубинин. Сколько могил тех по земле Русской и по Европе разбросано, не счесть. Памятники стоят бронзовому солдату, танкам и катюшам, противотанковым ежам даже. Махины огромные Родины – матери и героям – Панфиловцам. А маленького солдата потеряли в сражениях, негде поплакать над ним. Одна пожелтевшая похоронка осталась, да письмо то единственное…

…- Матвей, что купил? – спросила хозяйка после того как исчезла за порогом соседка, а старый наглец, серый кот, продолжил своё приближение к недостижимой для него авоське. – Денег хватило?

- Хватило, даже чуток осталось. «Беломор» себе купил, гости соберутся, не
ударить бы в грязь лицом. – Сунулся пятернёй в карман хозяин.

- Ну и правильно.

Из – за бывшего яблоневого сада, когда – то кормившего всю деревню, медленно, но неуклонно вставало алое, зимнее солнце. Из высоких труб, на крышах деревенских домов, поднимался шепелявый дым. Невеликий ветерок бодро подталкивал его в белесый бок и дым не выдерживая натиска клонился в сторону. Тогда он, скребясь тем же боком о морозный воздух, чуть наклонно поднимался выше, только для того, что бы раствориться там в вышине, создавая очередную озоновую дыру.
Меж тем время карабкалось к обеду и уже серый с рыжим украли таки загогулину селёдки, что бы урча и щелкая зубами насладиться её нежным телом. Чешуя им не помеха, зверьё же. Чешуя их только раззадоривает, и капельки слюны мирно падают на травку под лапами.

- Предки, я встал! – в сапогах на босу ногу явился в зал сын. – Последний нонешный денёчек, завтра уже встану на защиту Родины.

- Последняя у попа жена – нахмурился на это отец. – Отслужишь и опять свободный казак. Не ты первый, не ты и крайний.

- Завтракать будешь? – тут как тут Вера, у кого, что болит, тот про то и говорит. – Хочешь, кашу молочную сварю?

- А свари, мать. Только не перловую, такой – этакой в казарме завались, а ты мне манной, помягче. Я такую люблю.

- Могу.

Через пару часов Сергей уже бодро шагал по знакомой каменистой дороге, в соседнюю деревню. Смеркалось. По сторонам полотна, за кюветами, буйно разросшиеся берёзки посбрасывали с себя дорогостоящую одежду листьев и стояли теперь нагие, чуть прикрытые белым снежком. Сквозь них пока ещё было видно далёкий лес. Сергей помнил как мать жарким и светлым летом, два раза за день ходила туда с двухведёрной корзиной, за свинухами. До леса километров пять, итого двадцать за день. А после ещё почистить надо добычу, а добычи той четыре ведра. Зимой длинной грибы те хрустели во рту жующих людей, пах рассол летом дивным, солнцем красным и пылью из вихря вырвавшейся. Далеко за лесопосадкой сытно урчал трактор, видно из заливных лугов везли на санях огромных стог прелого сена. Дождей выдалось много, трава в валках прогоркла, запахла болотом.
Неспокойно на молодой душе у парня и не близкая разлука с родными тому причиной. Последнее время не всё ладилось у него с Людмилой, девушкой местной. Удалялась от него и словно всё сказать что – то хотела и не решалась, а
глаза выдавали. И не спокойно от того. Сколько раз вырывала ладошку свою из его, как только заводил разговор о Загсе, не хотела.

- Ага, ты в Армию ускачешь, а я жди, да с ребёночком – отнекивалась она.

- Откуда ребёночек – то? – не соображал он. – Это когда ещё.

А вот и знакомый дом, на окраине деревни. Скрипучая калитка в палисад, дуб – изваяние. Помахивая хвостом, немедленно явился из темноты огромный кобель, обнюхал Серёжкины сапоги и заурчал довольный.

- Шарик, привет! – улыбнулся парень. – Где там твоя хозяйка?

Насквозь всего дома играла музыка. Гибкие тени танцевали друг с другом, неуклюже наступая на ноги партнёра. Сидевшие на проводах воробьи серо подпевали, помахивая в такт зазубренными хвостами. Громкий смех вырывался сквозь занавески, диффузировался в стекло и чуть обрезавшись, настигал уши. А скоро и трактор с огромным стогом подоспел, проскрипели по дороге бревенчатые полозья саней и смрадный дым окутал округу.
Музыка затихла и два зыбких силуэта появились на крылечке. Сергей узнал Людмилу, а вот второй человек был ему не знаком. Что – то длиннополое, похожее на шинель было надето на его спину.

- Здравствуй, Сергей – подошла вплотную девушка.

- Здравствуйте – протянула ладонь шинель, на поясе которой поблескивала вычищенная пастой Гоя, изогнутая пряжка солдатского ремня. – Ефрейтор Нечаев, демобилизовался вот вчера и прямым ходом сюда, к невесте. Два года не виделись, почти целую вечность. А ты – то кто?

- Я тебе говорила – дёрнула его за рукав Людмила.

- А я вот как бы завтра уйду служить, за ней пришёл, народ уже собирается на проводы – дрогнул голос Сергея. – У меня – то всё впереди. Люся ты идёшь?

- Ну, это вряд ли! - взял ту под руку ефрейтор. – Не для того я Родину защищал, что бы отдать её тебе. Закатай обратно. Как у нас в армии говорят – подержал, положи на место.

- Не пойду я, Серёжа – вздохнула девушка. – Одного ждала – ждала, все глаза проглядела, теперь что, ещё столько же? Новых глаз нет.

- Вот и я туда же – заулыбался дембель. – Третий, получается, лишний.

- Не люблю я  тебя, Сергей, всегда  он мне  нравился. С тобой было веселей
проводить время, быстрее оно заторопилось. Извини. Подбери за этот вечер другую – то, пусть она и ждёт. А меня вон замуж зовут. Может и пойду. А что? Кому от этого плохо?

- Уступи дорогу, салага – наехал плечом ефрейтор. – Пока – пока.

- Коза – прошептал Сергей и развернувшись хлопнул калиткой.

Пошёл ледяной дождь, рашпилем карябали по щекам калёные в атмосфере крупинки льда. Дорога мигом стала не дорогой, а катком с только что залитым льдом. Темень лежала вокруг такая, что не было видно своего же кончика носа. Набившиеся за поднятый воротник льдинки таяли там и текли горячим ручейком зашкирку. В круговерти ночи было неуютно и неокрепшая душа парня рвалась отчего – то наружу, что бы вместе с ним раствориться во мраке событий.
Уже перед самой родной деревней, у плетня околицы, расположился по правой стороне сельский погост. В невидимом дальнем углу которого горел яркий костёр. Горячие искры торопливо взлетали в низкое, чёрное небо. Гасли там и падали назад кусками лохматой сажи.
Ноги сами понесли его мимо. Ветер зашумел за ушами и он лишь глухо расслышал как кто – то засвистел от костра и громкий хохот разорвал ночную тишину. У самого дома, на скамеечке у забора поджидал его приятель, Санька Загдеев, начинавший терять терпение.

- Ну ты Серёга даёшь! – вскочил на ноги тот, лишь заметив запыхавшегося друга. – Народ давно за праздничными столами сидит, даже Нюра Семёнова из области приехала. Между прочим к тебе на проводы.

- В Сазоново ходил, за Люськой! – выпалил Сергей. – Сам тороплюсь.

- А где ж она? В темноте не видно. Или я чего не размышляю?

- Потерял по дороге, смотри ночка какая, может и найдётся когда.

- Ааа – понял Санька. – Скатертью дорога, вон Нюрке ты всегда нравился, своя деревенская. В Сазоново они все пришлые со стороны, не то мордва, не то чукчи подмороженные. Своя рубашка ближе к телу.

- На кладбище кто – то шашлык жарит – озадаченно проговорил Сергей.

- Показалось тебе от обиды – обнял его за плечи друг. Не бери в голову, утро вечера мудренее. Садись ближе к Нюре, она девушка хорошая.

- Это мне известно.

- Тогда в чём дело, бери шинель, пошли домой.  Ребята поди уже по рюмке
выпили, теперь, что бы продолжить, нас ждут.

Мать осуждающе посмотрела на него, когда поняла, что он один явился из соседней деревни. Но ничего не сказала, стараясь сохранить спокойствие. Всё лето пропадал там ночами, а теперь – то что? Однако отряд не заметил потери бойца, молодёжь минут через пятьдесят запела песни. А уж «Не плачь девчонка» отскакивала от зубов как от кирпичной стены, как от танковой брони. Серёга уже бережно обнимал за плечи раскрасневшуюся Нюру, а Санька читал в уголке Есенина, веснушчатой Марусе Жанюковой: «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым, увяданья золотом охваченный я не буду больше молодым». И Маруся всхлипывала, и вытирала ладошкой сладкие слёзки.
К утру звёзды повисли над деревней такие большие, что стало не безопасно ходить под ними с непокрытыми головами. Могли же оторваться и упасть, прямо на замёрзшую речку, где испуганно смотрели вверх откормленные налимы. Или на грачиные гнёзда в старом саду, расшвырять их по округе, что б вернувшиеся весной птицы потрудились строя новые.
Сергей проводил домой Нюру, поцеловал, заручился клятвой, что та будет ждать, хоть сто лет, писать письма каждый день и присылать открытки к праздникам. «Не ты ль приснилась мне?» - шептал за забором своего дома Санька Загдеев, а Маруся, выплакавшая все слёзы, только крепче к нему прижималась.

- Мать, батя! – позвал с родного порога. – Готов я к труду и обороне, где моя котомка с сухарями?

- Чемоданчик тебе подготовила – устало ответила та. – Там и хлеб, и яички варёные, и мяса кусок, и килька в томатном соусе. Чекушку положить?

- Положи обязательно! – в охотку попыхал «Беломором» Матвей, да нам с Серёжкой на посошок плесни, когда ещё вместе за стол сядем?

- А без посошка никак?

- Что мы басурмане? – мигнул сыну отец. – Это те только так могут, а Русский человек завсегда. Ему даже перед боем наркомовские полагались, что б веселее воевать было.

Под крик проснувшегося петуха на улице приняли на посошок. Куснули от солёного огурца и задумались разом все. Кто о чём. Вера Митриевна с грустью о том, что ждать теперь двоих будет. До самой зорьки, ночь каждую. Отца с фронта и сына, внука его из доблестной Красной Армии. И не известно ещё, какое ожидание горше, какое душу трепать будет горечью сильнее.

- Вставай сын – разбудила мать, когда уже совсем на улице светло стало, часа верно через два. – Не  опоздать бы, стыдно  перед народом будет. Скоро уже
на опохмелку прибудут.

- Аааа – потянулся Сергей. – Покой нам только снится.

Потом, минут через пятьдесят затарахтел за окном ржавый автобус из «Сельхозтехники». Друзья и подруги, весёлые и достойно охмеленные, шумно вывалились за калитку. За столом остался только Санька Загдеев, он тихо – мирно похрапывал, подложив под голову правую руку. Маруся на утро даже не явилась, спала дома в родной кровати, и снился ей кучерявый Сергей Есенин в ветхом шушуне.

- Сначала в парикмахерскую, а потом в военкомат – кратко распорядился Матвей. – Там и однополчан подберём.

- Запевай! – ахнул Сергей. – Унывать нам рано.

Автобусик задрожал всеми колёсами и накатывая на алое солнце двинулся в путь. Светило видя это благоразумно отодвинулось в сторону, благо дорога свернула влево и побежала беспрекословно, едва не задевая кардан. Проехали знакомый домик в соседнем селе, там было тихо и Сергей чуть нахмурившись даже не посмотрел в ту сторону. А занавеска изнутри всё ж шевельнулась и поспешно успокоилась…
…В третью ночь после этих событий, Вера не спала. На мрачной темноте сверху лежала полная луна. Вспоминалось многое, рядом посапывал крепко спавший муж. Вдруг что – то громко стукнуло вверху, на самом чердаке. «Ах, сбежал» - подумала она и заплакала.

- Матвей, вставай! – потрясла за податливое плечо тёплого тела сильной половины. – Серёжка сбежал из Армии.

- Кто? Где? – не понял муж.

- На чердаке!

- Что ты!? – окончательно проснулся муж. – Кто сказал?

А там опять стукнуло. И кто – то ходил мягкими шагами, разгоняя зябкую тишину. Громко треснула давнишняя и успевшая подгнить лага, что - бы простужено тявкнул на неё Трезор. Явственно было слышно, как смачно проглатывает зазевавшиеся колючие звёзды очередная чёрная дыра.

- Пошли сейчас же смотреть – храбро прошептала жена. – Найдём и назад в часть отправим.

- Да не может он,  выходит зря  воспитывали и по правде жить учили - ясно
выразился Матвей. – Коты балуются. Там – же на чердаке тепло, труба от газового котла.

- Идём, Матвей - тянула жена.

Трезор, помахивая сонным хвостом, выбрался наружу. Разинув зубастую пасть громко зевнул. Вздохнула в сарае скучающая корова, в окошко стойла которой, подсматривала ущербная луна. Где – то в недалёком лесу, в самой его хвойной части блуждал ветер, предвестник метели. Матвей с Верой зябко стояли под самой лестницей на чердак и не решались. Мужик потягивая время прикурил папиросу и закашлявшись отвернулся. Жена решившись, наконец, поставила правую ногу на первую ступеньку лестницы. Там и шагов – то всего несколько, пять или шесть и вот уже дверца на чердак под рукою.

- Осторожно там, не упади – поглядывал снизу вверх муж. – Лестница поди заледенела. Морозец поддаёт.

А Вера меж тем уж открыла дверцу и хрипло позвала вовнутрь:

- Серёжа, сынок, ты здесь?

Стало неумолимо тихо, что было слышно, как помахивают ресницами неунывающие звёзды. Но никто не ответил из чрева чердака. Там явно кто – то был, но не хотел, что б его опознали. И вдруг огромная соседская кошка, грозно мяукая, бросилась вниз, цепляясь когтями за клавиши лестницы. В самом конце сорвалась и громко мяукая, ударившись о снег, опрометью исчезла в темноте. Трезор недоумённо посмотрел ей в след. За ней виновато выдвинулся серый и потёрся мягким боком прямо о Верин нос.

- Ах ты бандюга такая – засмеялась та. – Всё с девками хороводишь? Когда только угомон тебя возьмёт?

- Мяу – согласился кот, и вернулся в темь чердака. У него же снова зуб заболел, а трава утоляющая боль теперь под снегом, не доберёшься.

- Вы бабы вечно заполошные – выговорил Матвей. – Спать спокойно не даёте. Разве Серёга может сбежать из части? Даже в голове не держи.

…Матвей уже спал, накурившись родных папирос «Север», а Вера всё думала, вспоминала, ворочалась с боку на бок подминая под себя простыню. Хрипло лаял за окном на серый рассвет Трезор. Ночь нехотя уступала и пока только узкая – узкая полоса света повисла на высоких соснах. А рассвет как всегда ленивый утром не торопился заступить в свои права. Снова вспоминала не вернувшегося с Дона деда. Поплакала о Сергее, два года ведь, целых два впереди. Может, отпустят в отпуск, может нет,  никто не знает. Задремала только
когда просветлели окна и замычала на дворе корова. Чуткий петух вытянув шею прокричал раннюю зорьку…

…А солнце вставало алое, горячее и чётко круглое как шар. Вода в незамёрзших, стылых родниках, там и тут разбросанных по речушке, окрасилась в красный цвет. Как тогда тихий Дон. Но придёт белый день и страдающие бессонницей рыбёшки, весело заплещутся в незамерзающих водоёмчиках с прозрачной водой.
Вера доила корову и вспоминала, Матвей покуривал «Север», покашливал, Сергёй первый раз встретил подъём в ставшей ему родной на два года войсковой части № 15366.
Жизнь бесконечна…

Москва. 2020г.