Прямой наводкой по Рейхстагу

...Ветерану Великой Отечественной войны Григорию Матвеевичу Марченко предварительно позвонил по телефону. Мой собеседник тогда меня огорошил, мол, да что там говорить, я ведь простой солдат, «винтик» в огромном механизме военной истории. Я не согласился, настоял на встрече и, как выяснилось, не напрасно. Рассказчиком Григорий Матвеевич оказался отменным, и это несмотря на почтенный возраст и три перенесённых инфаркта. Серым ноябрьским днём я шагал по одному из микрорайонов в поисках нужного мне дома, заплутал и изрядно продрог. К счастью, на пути мне попалась всезнающая дворничиха, которая и дом указала, и подъезд, и даже верный этаж…

Григорий Матвеевич встретил меня крепким рукопожатием. Сам — невысокого роста, коренастый и всё ещё с молодецкой, почти юношеской осанкой. Квартира Марченко сразу выдала городских жителей, вернее, даже не горожан, а людей культурных и образованных, из тех, кого в былые годы называли интеллигенцией: на книжных полках тома Толстого и Есенина, в комнатах всё на своих местах, всё по-современному. Григорий Матвеевич и его супруга Анастасия Георгиевна всю свою «мирную» жизнь посвятили школе, он преподавал историю и философию, она — русский язык и литературу. Хозяйка засобиралась по делам. Оставляя нас вдвоём, строгим учительским тоном наставляла свою вторую половинку: «Кофе на столе, бальзам в холодильнике, обязательно угости гостя. И не забудь про лекарства…»
— Родом я из села Сергеевка Баброводворского (ныне Губкинского) района, — начал свой неторопливый рассказ Григорий Матвеевич. — Семья самая обыкновенная, крестьянская, причём, «семеро по лавкам» — это как раз про семейство Марченко. Было нас у родителей семеро, но лишь я один — мужичок, остальные — девчонки. Отец мой воевал и в первую мировую, и в гражданскую, потом работал в колхозе, а мама «тащила» на себе детей и хозяйство. В родном селе я окончил начальную школу, а в Сафоново, что в шести километрах — семилетку. Очень хотелось учиться дальше, и в 1936 году решил поступить в Старооскольский педагогический техникум. Желающих стать учителем тогда было много, помню даже номер своего заявления — 1120. И это при наборе всего четырёх групп по тридцать человек! И всё же я поступил, а, отучившись, в 39-м году отправился по распределению в село Большая Поляна Курской области.

К сожалению, учительствовать молодому педагогу Григорию Марченко пришлось недолго. В конце 39-го, когда по Европе уже вовсю шагали немецкие солдаты, нарком обороны Тимошенко отменил «вето» на призыв работников образования. Первым местом службы рядового Марченко стал артиллерийско-гаубичный полк, расквартированный в городе Ливны Орловской губернии. Затем, как имеющего среднее образование, его перевели в более сложный вид артиллерии — зенитный. В предвоенные годы 18-й полк противовоздушной обороны, в котором служил Григорий Матвеевич, часто менял места дислокации — Брянск, Винница, Карпаты…
— Перед самой войной наша часть стояла во Львовской области, неподалёку от городов Дрогобыч и Борислав, — продолжил Григорий Матвеевич, — в первом — нефтеперегонные заводы, во втором — нефтедобывающие вышки. Это был стратегически важный район. Место службы мне нравилось — хороший климат, замечательная природа, вот только «западяне» нас не очень жаловали. О том, что готовится война, мы, конечно же, догадывались. Помню, как 17 июня границу нарушил немецкий самолёт-разведчик «Хенкель-111». Рядом с нами базировался истребительный полк, и его пилоты вынудили германца приземлиться. Лётчик утверждал, что потерял ориентиры, однако всем было ясно, что нарушение это — не случайно. В наших приграничных частях велась усиленная боевая подготовка, и в моём дивизионе частенько объявляли учебные тревоги. В первой половине июня мы получили приказ от командующего округом генерала Павлова откомандировать по два боевых расчёта для формирования новой части, — мой собеседник достаёт с полки военные мемуары и отыскивает нужную страницу. — Вот... Это сейчас много пишут о его предательстве, а мы уже тогда чувствовали: что-то неладно. Пополнение к нам прибыло за счёт приписного состава, то есть, из местных жителей. Я, тогда уже старшина дивизиона, занимался обеспечением новобранцев обмундированием, изучал с ними материальную часть орудий. Делали они всё так неохотно, что было понятно — воевать за страну Советов они не будут. В первый же день войны 32 человека из 64 разбежались по домам. Мы пытались возвращать их в часть, отлавливали по чердакам и подвалам, однако 26 июня разбежались и остальные. Правда, один остался, да и тот бывший председатель колхоза. Сказал: «Мне домой теперь дороги нет, односельчане коллективизацию обязательно припомнят».

— Григорий Матвеевич, о первом дне войны очень много написано, а что помните вы? — задаю вопрос.
— Я уже говорил, что к войне мы готовились. 22 июня в 4 часа утра наш командир поднял часть по боевой тревоге, подвезли полные боекомплекты, выдали патроны для стрелкового оружия. Все заняли свои места…
…В ранний предрассветный час полковые наблюдатели заметили на западе странное явление на небе. Впереди, за пограничной чертой, среди уже тускнеющих звёзд самой короткой летней ночи вдруг появились чужие огни. Они усеяли собой весь горизонт, и вместе с их появлением оттуда, с уже захваченной гитлеровцами польской земли, донёсся рокот множества моторов. Сотни германских самолётов с зажжёнными бортовыми огнями стремительно вторгались в воздушное пространство Советского Союза… Именно так очевидцы описывают первые минуты войны.
— Нашу часть не бомбили, —  рассказывает бывший зенитчик, — вся эта волна проносилась высоко над нашими головами. Немцы хотели сохранить важный для них промышленный объект. Зато уже на следующий день в районе Дрогобыча высадился вражеский десант. В те дни нам удалось сбить один самолёт, это был бомбардировщик «Юнкерс-88». Мы выехали к месту падения, чтобы, как велели правила, составить акт. Пилотов уже забрала пехота, а нам оставалось только полюбоваться результатами своей стрельбы. Я ради интереса залез в кабину, нашёл там планшет и синюю пилотку лётчика. На пилотке — орёл, держащий в когтях земной шар, а на фоне земного шара — свастика. Подумалось тогда: немцы настроены решительно, и война будет долгой.

...Горечь отступлений, что может быть хуже для солдата? А отходить тогда пришлось до самого Киева. И кругом, где бы ни проходила их часть, война уже оставила свои жуткие следы — пострадавшие от бомбардировок и артобстрелов, некогда цветущие города и сёла, тысячи беженцев, слёзы и немой упрёк в их глазах.
— Под Киевом нашу часть решили преобразовать в противотанковый полк. Орудия у нас были большого калибра, дальнобойные, скорость снаряда — 1200 метров в секунду. Начальство решило, что мы сможем успешно бороться с танками. Наварили на наши зенитки броневые щитки, дали пополнение из киевских рабочих и отправили под Смоленск. В конце июля 1941 года мы прибыли под город Рославль. Оборудовать позиции для наших пятитонных четырёхколёсных орудий оказалось делом непростым — расчёту из семи человек предстояло лопатами перекидать до 48 кубометров земли. Только окопались, оказалось, что наша пехота отошла, и мы оказались на переднем крае без всякого прикрытия. А тут ещё, как назло, засекли нас, и немецкая артиллерия, и миномётчики, начали обстреливать. Откатились мы километров на пять и наскоро устроили позиции на краю цветущего льняного поля. Рано утром немецкие танки обошли нас с тыла. Мы развернули стволы на 180 градусов и открыли огонь, помню, даже удалось подбить две машины, но тут из синего льна появились немецкие автоматчики и начали в упор расстреливать орудийные расчёты. Я корректировал огонь и находился чуть в стороне от зенитки, так что первые очереди меня не достали. Моих товарищей положили в считанные секунды, я бросил гранату и откатился за бугор, а дальше, пока немцы залегли, уже уходил через редкие кусты к оврагу.

Старшине Марченко и ещё нескольким бойцам удалось вырваться из окружения и выйти к Десне, в расположение 217-й стрелковой дивизии. Так он и оказался в пехоте. Кадровых военных в часть приняли охотно и впоследствии поручали наиболее ответственные задания. Активных боевых действий на этом участке фронта не велось, а вот в разведку боем ходить приходилось. В окопах в те дни находились представители самых разных родов войск — и танкисты, и артиллеристы, и лётчики, однако в конце октября 1942 года Верховный главнокомандующий приказал навести порядок, и всех их распределили по нужным частям.
— Меня отправили в Тамбов, где шло формирование 728-го зенитно-артиллерийского полка, —  вспоминает Григорий Матвеевич, — а в ноябре наша часть вошла в состав 3-й зенитно-артиллерийской дивизии резерва главного командования. С ней мы и дошли до Берлина.

…30 января 1943 года, село Березовец Курской области. Под белой маскировочной сетью воронёной сталью тускло поблёскивают орудийные стволы. Впереди на горизонте — три точки, которые быстро приближаются и приобретают очертания крылатых машин. Два штурмовика «ИЛ-2» возвращаются с боевого задания, а за ними, словно злобный клещ, увязался шальной остроносый «мессер». Наши пилоты огонь не ведут, видимо, боеприпасы на исходе. Командир орудия старшина Марченко, не медля, отдаёт приказ на поражение цели. Два выстрела — и хищник, оставляя за собой густой чёрный шлейф, врезается в мёрзлую землю.
— Прибегает тогда командир батареи и давай нас отчитывать: «Кто дал команду на огонь? Всех под трибунал!» А в это время «илюшины» возвратились, и из последнего стрелок-радист машет нам белым платком, мол, спасибо, братцы, выручили вы нас! Тут уж нашему комбату ничего не оставалось, как заулыбаться и поблагодарить зенитчиков за службу. Через два дня с этой же позиции мы сбили ещё один самолёт — «Хенкель-111». Первую награду — медаль «За боевые заслуги» — я получил именно после этих событий…

Более пяти тысяч километров прошагал дорогами войны старшина Марченко: прикрывал наступающие войска и переправы, сам форсировал под огнём Днепр и Вислу, яростно дрался в окопах. И везде, словно памятники русскому солдату, оставались на земле обломки вражеских истребителей и бомбардировщиков, сбитых зенитчиками. За годы войны его часть уничтожила более пятисот самолётов противника.
— Под Бобруйском я был ранен, — вздыхает Григорий Матвеевич. — Немцы пошли на прорыв и наткнулись на нашу батарею. Пришлось снова повоевать вместе с автоматчиками, ну, и получил порцию гранатных осколков. Несколько месяцев пролежал я тогда в госпитале, там же нашёл меня и орден Красной Звезды. Свою часть догнал уже на Висле, а дальше — через всю Польшу на Берлин... В Германии мне довелось общаться с людьми, угнанными в рабство. Были среди них и чехи, и поляки, но больше всего, конечно же, русских. В одном из пригородов Берлина мне пришлось побывать в лагере для пленных, работавших на заводах. Он был обнесён несколькими рядами колючей проволоки и разделён на сектора, в каждом из которых жили представители определённой национальности. Я видел, какую радость принесло этим измученным людям освобождение от подневольного труда.

До 16 апреля 1945 года зенитчики прикрывали переправу войск 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова через Одер. Там им пришлось столкнуться с новым адским изобретением фашистского разума — самолётами-снарядами. Фюзеляж уже негодной для самостоятельного полёта машины наполняли взрывчаткой, другой самолёт его транспортировал и наводил на цель. В случае точного попадания разрушения были просто чудовищны.
— С 23 по 29 апреля мы били уже не по воздушным целям, а прямой наводкой по Рейхстагу. Последняя наша огневая позиция располагалась в западной части Берлина на центральном аэродроме Темпельхоф. Как сейчас помню: «По Рейхстагу! Шесть снарядов! Беглым! Огонь!» Раздавались орудийные залпы, и снаряды со свистом неслись к цели. Это были наши последние выстрелы… За штурм немецкой столицы я был награждён орденом Отечественной войны I степени.

…Пушки были ещё не зачехлены, когда на аэродроме Темпельхоф вовсю зацвела вишня. Впрочем, на душе у старшины Марченко было радостно ещё и оттого, что отпустил его командир полка на побывку домой. Шутка ли — на целый месяц. В дорогу собирали всей батареей — отрезы на платья для сестёр, подарки для отца и матери. В вещмешке у солдата — маленький «кусочек» побеждённой Германии. Во время войны никто из его родных не пострадал, так что встреча была особенно радостной.
— Мне предлагали остаться в армии, поступить на офицерские курсы, — заканчивает свой рассказ фронтовик, — но я сказал, что хотел бы продолжить работу в школе, тем более, в конце 45-го был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о демобилизации бывших учителей.
Несколько лет он преподавал в своей родной Салтыковской семилетке, затем работал директором Губкинской средней школы № 9. Последние годы Григорий Матвеевич читал студентам курс философии в филиале Всесоюзного заочного политехнического института, причём, учил их не только книжным истинам, но и философии жизненной, которую сам познал в суровые годы Великой Отечественной.

…Мы оба были довольны этой беседой. Я получил замечательный материал для очерка, Григорий Матвеевич радовался общению, возможности снова вспомнить себя молодым и здоровым. Провожая, попросил: «Вы уж не забудьте фотографии вернуть, мне они очень дороги. Это ведь частица моей жизни…»

Александр БОГДАНОВИЧ
(Григорий Марченко слева в верхнем ряду)