Несчастье на палубе

       
         В начале февраля наш рыболовный траулер “Цефей“ вышел из Калининграда на промысел в Норвежском море. Месяц февраль в северных морях обычно неспокойный. Штормило и при переходе через Балтику, и в Северном море. А уж в Норвежском море шторм будто совсем взбесился. Судно превратилось в огромные качели. На этом судне я был в роли судового врача. Из-за качки ночью в моей каюте во все стороны разметало книги, бутылки с водой и опрокинулся стул. Шторм был 9-бальный, и из-за невозможности продвигаться вперед, судно поневоле отошло немного назад. Слишком уж свирепствовала морская стихия. Морские валы черные, как свинец, гулко ударяли в борт судна. Над ними гудели и ревели ветры, как сказочные демоны, и вздымалась сплошная стена водяной пыли. А в обед, к тому же, налетел заряд града с вспышками молний.
       Но, несмотря на непогоду, на судне работы выполняются, и каждый делает всё то, что он должен делать. У меня сейчас работа по проверке наличия медикаментов в шкафу. Также оказал помощь двум матросам по поводу острого респираторного заболевания и одному – по поводу радикулита.
       На следующий день шторм немного утих. Ветер теперь дует нам с юга в корму. Хотя ветер южный, но всё равно холодно. Во время обеда капитан сообщил, что завтра будем на промысле в районе Лофотенских островов.  Что-то не верится: прошли всего ничего, а говорит, что почти пришли. Но, возможно, что шторм застиг нас в конце нашего перехода.               
     После полдника я вышел на палубу, чтобы немного размяться. Моросил дождь. Уже темнело. Кругом качалась могучая, бескрайняя взлохмаченная влага. Дождь усилился, и я вернулся в каюту. Завтра мне должны дать спецодежду, и я буду выходить на подвахту в рыбцех. Из каюты я поднялся на мостик и там сказал капитану, что я освободил от работы одного матроса в связи с высокой температурой из-за простуды. На стене я заметил показания компаса: 65 градусов северной широты и 10 градусов восточной долготы. Капитан сегодня объявил, что у нас до конца февраля задание: наловить груз (тысяча тонн) сельди, и сдать её в Торсхавне (Фарерские о-ва).
       И вот мы уже почти прибыли на промысел. На промысловой палубе готовили к работе трал. После его проверки и починки он был поднят лебедкой и висел на её гаке, покачиваясь в такт колебаниям судна. В полдник у меня в каюте раздался звонок телефона. Подняв трубку, я услышал: “Доктору срочно прибыть на главную палубу“. Я взял только пару бинтов и флакончик йода и побежал вниз. Все равно на палубе не сделаешь ничего существенного, хоть как бы этого ни хотелось разным фантазерам.
       На палубе я увидел, что трал, ранее висевший на гаке, уже лежит на палубе кучей. А возле этой кучи у палубного бортика (перегородки) лежит молодой мат-
рос Ходченков. Лицо у него было бледное и искажено страданием от боли. Я на ходу спросил, что случилось и кто-то из матросов ответил, что пострадавшего присыпал сорвавшийся с гака трал, придавив при этом его ногу к бортику, который он перешагивал. Конечно, тяжесть упавшего на ногу трала была очень большая для
того, чтобы сломать ногу. Пострадавший сказал, что у него болит правая нога. Я пощупал правое бедро и чуть приподнял ногу за колено. При этом я почувствовал, что поднимаю некую отдельную от ноги часть. Матрос застонал от боли. “Перелом бедра“, – мелькнула в голове мысль. В дополнение больной сказал, что почувствовал хруст в бедре. Пострадавшего надо было срочно доставить в судовой медпункт.
       К счастью, рядом лежала снятая откуда-то дверь и я велел нести матроса на ней. С горем пополам, поднимаясь по ступеням трапа и протискиваясь по угловатым поворотам коридора , матросы дотащили уже на руках несчастного своего товарища ко мне в медпункт, и положили его длинное тело на кушетку. Лицо и руки у него были серые и холодные.
       Вместе с матросами в медпункт вошла буфетчица Ольга и технолог Антипов. Ольге нравилось помогать медикам в таких экстремальных ситуациях. Она принесла из камбуза горячую воду, которой я наполнил две грелки и положил их по бокам туловища пострадавшего. Затем я измерил ему артериальное давление. Оно оказалось пониженным из-за травматического шока. Я поставил больному капельницу с 
 кровезаменителем – полиглюкином. Туда же добавил для поднятия давления преднизолон и кровоостанавливающее средство – аминокапроновую кислоту. В место перелома я ввел сто миллилитров новокаина. Затем с помощью Ольги осторожно наложил ему на ногу шину, заведя верхний ее конец на туловище, и там закрепив
её бинтами. Больной почувствовал от такой иммобилизации облегчение в области бедра. На место перелома я положил пузырь со льдом. Капельница тем временем мерно капала, как будто вливая жизнь в тело больного. Уже половина флакона опустела.               
– Вот хорошо, доктор, что вы умеете делать внутривенные инъекции, – сказала Ольга. – А то на одном судне был врач, который не умел их делать. И я не представляю, что бы он делал в таком случае.
– Нужда заставит, – сказал технолог.
– Кого заставит, а кого и нет, – ответила Ольга.
       Через час, когда больному уже был прокапан один флакон полиглюкина, кожа у него потеплела и лицо стало обычного цвета. Артериальное давление приближалось к нормальному. В это время в медпункт вошел капитан Никифоров и спросил:
– Что с больным?
– У больного перелом правого бедра, – ответил я. – Необходима срочная госпитализация в инпорту.
–  Я так и думал, – сказал капитан. – Судно уже идет в сторону Норвегии. Пойду попрошу, чтобы прислали для его отправки вертолет.
       Капитан вышел. Я подключил к системе для переливания крови ещё один флакон полиглюкина. Давление крови стало нормальным.
       Но на море продолжался шторм и судно порой давало крен то в одну, то в другую сторону и Ольга с технологом поддерживали больного с обеих сторон
кушетки, чтобы он с неё не свалился. Я поначалу подумал про технолога: “Вот какой заботливый начальник. Беспокоится о своих людях“. Но оказалось, что он был к Ольге неравнодушен и решил здесь разделить её общество. Мне же это всё равно. Главное, что чем-то помогают.
       А капитан в самом деле вызвал вертолет. Сквозь иллюминатор медпункта я увидел приблизившийся рокочущий норвежский вертолет. На освещенной палубе бака стояли три матроса, готовые принять выброшенные из вертолета концы троса. Один матрос уже схватил конец троса и вертолет прикоснулся колесами к палубе. Но в этот момент возник резкий крен судна на правый бок, и вертолет прокатился пару метров к борту. Тут, испугавшись опрокидывания вертолета в море через борт, пилот сделал резкий взлет от палубы судна. При втором заходе брошенные с вертолета кон-
цы троса при их закреплении на кнехте оборвались и вертолет улетел. Намерение сдать носилки с больным на вертолет сорвалось, и пришлось идти в Норвегию, в порт Намсус, своим ходом. Шли всю ночь и  в 6 часов утра подошли к фиорду, где и приняли на борт лоцмана.
       А в это время всю ночь больному было плохо из-за болей и ослабления общего состояния. Я облегчал ему боли уколами кетонала: наркотиков не было, потому что их запретили брать в море. Также замораживал место перелома струёй хлорэтила. Больной часто просил пить и Ольга подносила к его рту стаканчик с водой. Я поправил шину на больном перед его отправкой в инпорт. Из разговора с больным я понял, что он отправился в рейс впервые в надежде поправить своё материальное положение. К счастью, он был застрахованн и, следовательно, сможет получить компенсацию за полученную производственную травму. Старпом составил акт несчастного случая, и один его экземпляр передаст с остальными сопроводительными документами. Я написал по-английски историю болезни пострадавшего матроса Ходченкова.
       Мы медленно шли по фиорду более часа. Было ещё темновато. Наконец судно остановилось, и получено разрешение выносить больного. Его уложили на складные морские носилки, которыми не пользовались десятилетия. При их раскрытии они заскрипели. Теперь такие уже не делают, а жаль. Они специально изготовлены для передачи больных с судна на судно, имеют кольца под гаки лебедок. А сам больной внутри носилок наглухо затянут брезентом.
       Стоя на палубе, я заметил, что мы находимся посередине фиорда, по обе стороны которого стояли горы. У подножья гор виднелись малоэтажные селения.
Горы были в густых снежных заплатах. Рядом с нашим судном стоял норвежский катер. Носилки надежно прикрепили к тросу лебедки. “Вира!“ – скомандовал старпом, и лебедка загудела, поднимая носилки с палубы. А потом, переключившись на спуск груза, по команде “майна!“ она загудела, разматывая трос. Носилки плавно опустились на палубу катера. 
    Больше мы пострадавшего не видели. Позже из отдельных рассказов было известно, что он пробыл в норвежском госпитале два месяца, а затем оттуда добрался до Мурманска. В дальнейшем у него якобы был конфликт с администрацией  базы насчет выплаты страховки и, кажется, даже обращался по этому поводу в суд.
Это будет позже, а сейчас, стоя у борта, я провожал взглядом уходящий катер. Рядом со мной стоял старпом Гель с замысловатым выражением лица.
– А носилки нам возвратят? – спросил я у него.
– Нет, их придется списать. У них другой взгляд на такие материальные ценности. Да и не такая уж это ценность. Другие выпишем.
– Такие не выпишете. Они очень удобны для эвакуации больных.
– Ничего не поделаешь.
  Наш “Цефей“ развернулся в обратную сторону и с помощью лоцмана вышел из фиорда. Это несчастье и шторм отняли у нас пару дней и одного работника. Из тихого фиорда мы снова окунулись в холмы и пропасти кипящего Норвежского моря, идя на трудный, неудачно начавшийся, но обнадёживающий промысел.
2005 г.